Глава 11-3

3

Левенцов и Ротмистров возвращались из очередной поездки в столицу. В первом часу дня поезд остановился у давно не обновлявшего окраску здания с разбросанными по фасаду буквами, слагавшими слово «БЕЛОВОДСК». Друзья вышли на платформу. Оба были налегке, хотя провели в гостинице в Москве целую неделю. Спустя четверть часа они были уже в квартире Ротмистрова. Пока Левенцов принимал душ, Ротмистров отварил сардельки. Потом они поменялись: Ротмистров пошёл принимать душ, а Левенцов отправился на кухню приготовить кофе.
Поели за журнальным столиком у окна. После еды, не убирая посуды, глядели на вокзал, на железнодорожные пути, на бездымные заводские трубы. Обоим было грустно. Они так привыкли к работе над проектом, что теперь, по завершении её, испытывали чувство, похожее на утрату друга. Проект был закончен четыре месяца назад, но были ещё поездки в Москву, где они пытались пробить своему творению дорогу. Эта последняя их недельная одиссея в столицу завершила совместную работу окончательно, авторитетная госкомиссия, рассмотрев «отфутболенный» ей правительственными органами проект, вывела заключение о его практической несостоятельности.
Соавторы понимали, что на положительный отзыв шансов не было в силу как раз реальной состоятельности их проекта, ведь одним из следствий его реализации стало бы низведение государственных мужей до уровня обычных операторов, обслуживающих компьютерную систему, то есть государственные мужи не на словах, а на деле сделались бы слугами народа. Вообразить такое, конечно же, было не по уму государственным мужам. Идеи, заложенные в проекте, видимо, не по уму даже простому люду, на благо которого он сотворён. Слишком уж вызывающе не отвечают эти идеи нынешнему мировосприятию. Люди в упованиях на счастливую жизнь по-прежнему наивно веруют в возможность справедливого руководства со стороны себе подобных. Одни видят идеал в единовластии, другие - в парламентском правлении, третьи - в ЦК партии, но суть одна: без руководства со стороны себе подобных жизнь людьми не представлялась, как не представлялась она когда-то без царей, королей, князей, герцогов, маркизов, графов и прочей непонятной шушеры. Лишь единицы в этом мире сознавали, что любого вида государственная власть, составленная из людей с их людскими слабостями, справедливой никогда не будет.
Именно в расчёте на поддержку этих одиночек Левенцов и Ротмистров обосновали в своём проекте идею защищённости государственных структур от влияния слабостей власть имущих, то есть от их склонности к стратегическим и тактическим ошибкам, к недальновидности, наживе, воровству, коррупции, семейственности, жестокости, коварству, хитрости, обману. Разработанная ими компьютерная система представляла собой готовый инженерный механизм, гарантирующий благосостояние народа и государственную безопасность на всех уровнях. Гарантия обеспечивалась не предвыборными клятвами государственных мужей, а заложенными в бесстрастную компьютерную память объективными законами общественного бытия и дублированной системой защиты от ложной информации. Любое отклонение от непреложных, как земное тяготение, законов система пресекала. Она брала максимум от возможностей экономического и социального прогресса и не допускала ничего паразитного. То есть их система обеспечивала жизнеспособный социализм, защищённый как от левых, так и правых искажений.
Соавторы понимали, что когда-нибудь их творение непременно будет человечеством востребовано. Левенцов лелеял надежду до этого дожить. Ротмистров такой надежды не имел.
- Знаешь что, Слава, - произнёс он с задумчивым видом, прервав молчание. - Проект необходимо всё-таки зарегистрировать как изобретение. Вернее, как открытие. Это должен сделать ты. Я, кажется, отпрыгался. Единственное, чем смогу помочь, - это оформить юридически отказ от притязаний на соавторство, что облегчит тебе хлопоты. Не жалей денег на оформление и поддержание патента хоть до конца дней своих. Превозмоги лень. Я понимаю, какая это неблагодарная суетня, но надо. Нельзя допустить, чтобы проект попал в руки тёмных сил недружественного нам государства. Уж сколько раз так было...
- Ты как будто помирать собрался, Вень, - не удержался от иронии Левенцов.
- У меня и вправду, Слав, такое чувство, будто я сделал уже всё, что было на роду написано. Я уже в этом мире не ко двору, пора в ином поискать работу.
- Найдёшь, меня пригласишь потом.
- Нет уж, семейственность разводить не буду, - улыбнулся Ротмистров.
- А правда, чего-то грустно, Вень. Может, пройдёмся?
- Пойдём.
На улице было солнечно, на деревьях распускались первые листочки, хотя ещё и май не наступил, весна спешила. На небольшом спортивном стадионе возле школы, в которой работала сестра Вениамина, шли соревнования, толпа школьников азартными возгласами подбадривала бегунов. Левенцов и Ротмистров подошли к барьеру, ограждавшему беговую дорожку. По дорожке весьма резво бежал мальчик в противогазной маске. Завершив круг, он на ходу сорвал с головы маску и передал её другому мальчику, тот, облачась в неё, помчался, подбадриваемый криками болельщиков. Руководивший эстафетой мужчина с секундомером в руке записывал результат первого. Выглядело это, несмотря на противогазную маску, жизнеутверждающе.
- А я думал, о военной подготовке в школах и думать позабыли, - заметил Левенцов.
- Правильно думал, - апатично отозвался Ротмистров. - Катя говорит, у них эти жалкие начатки военной подготовки ввели два года назад после Натовских бомбардировок Югославии, да и то под давлением преподавателя физкультуры - офицера-отставника. У нас ведь шевелиться начинают, когда петух в попу клюнет. Катя говорит, учителей-патриотов у них в школе раз-два и обчёлся. Преподносят детям русофобское видение мира.
- Не все же такие, - возразил Левенцов. - Я уверен, многие из них что-то делают и для России.
Ротмистров махнул рукой с безнадёжным видом:
- Не верю в пользу таких разрозненных деяний, они лишь создают иллюзию вместо подлинного дела. Таких подвижников у нас всегда в избытке было. В царской России они боролись на земском уровне с провинциальными несправедливостями, жертвовали свои денежки на земские больницы, школы и кичились: мы, мол, делаем полезное, а не разглагольствуем, как всякие там смутьяны. Не полезное они делали, а лишь продлевали агонию царского режима. То же и теперь. Ты посмотри, у них же один противогаз на всю школу! По меньшей мере это негигиенично, а по большей... плакать хочется. Пойдём отсюда.
- Веня, - Левенцов заглянул в действительно плачущие глаза товарища, - ты что, так близко принял неудачу нашего проекта?
- По правде сказать, да. Я так надеялся дожить до возрождения России. На Руси никогда особенно сладко не было, даже при Владимире-Красном Солнышке. Народ стонал и при бездарных правителях, и при одарённых. Но при всех этих стонах и нескладностях у нас всегда ощущалось присутствие порыва к совершенству. Я это остро чувствовал ещё до школы, до того, как прочёл первую книжку по истории. Слово «Россия» означало для меня суть мира, я веровал в неё, как в самое святое божество. Веровал, Слава... Теперь у меня такое чувство, будто моя вера пошатнулась.
- Пройдёт, Вень. Не пророками вколочена в тебя вера, она твоя, никуда тебе от неё не деться.
- Дай бы Бог...
- Вень, давай помянем «надежду» на реализацию нашего проекта.
- Давай, Слав.
Они взяли в ближайшем магазинчике две бутылки «Изабеллы», заплатили за них 250 рублей - треть среднемесячной зарплаты по Беловодску. Помянуть «надежду» друзья решили на природе. Приобрели в разливочной разовые стаканчики и отправились на городскую окраину. Неподалёку от монастыря набрели на грубо сколоченную скамью у глухого дощатого забора, место для поминок было идеальное: пустынно, тихо и дивный вид на реку. И вино оказалось неплохое. Не сравнить, конечно, с «Изабеллой» дореформенного времени, но аромат по крайней мере «Изабеллу» напоминал. Под воздействием вина настроение у друзей пошло вверх.
- Рано нам терять веру в Россию и русский народ, - сказал Левенцов. - Я унаследовал как раз от тебя, Веня, ту часть веры в Россию, которую ты, как тебе кажется, утратил. И потом, из вывода академика Вернадского о единстве человеческого общества и биосферы я позаимствовал ещё одну веру - веру в то, что идея России вопреки реформаторам и либералам в конце концов составит стержень общепланетарной нравственности. Об этом говорит и интуиция.
- Понимаю твой упрёк, Слав, но смириться с космополитизмом выше моих сил.
- А разве Вернадский космополит? Ему просто дано было остро чувствовать связь всех народов со всеобщим разумом человечества и вечностью. Но в то же время он признавал, что наука - единственная форма общественного сознания, объединяющая страны и народы, а всё остальное разъединяет. - Левенцов достал из кармана уже весьма потрёпанную записную книжку. - В дневнике за 1920 год Вернадский писал: «Я не могу себе представить и не могу примириться с падением России, с превращением русской культуры в турецкую или мексиканскую».
- Любопытно, что бы он относительно русской культуры написал теперь? - усмехнулся Ротмистров. - Он же украинец, Россия с её русской культурой была бы для него теперь иностранным государством, тем же турецким или мексиканским.
- Вень, а ты и впрямь серьёзно захворал, тебе даже «Изабелла» не помогает, - расстроился Левенцов. - Знаешь что, приезжай ко мне в Тимохино. У нас там замечательно: никаких намёков на интеллектуальные расстройства - любой психоз излечивается за неделю. Взамен, правда, заболеваешь меланхолией. Чтобы предупредить этот побочный эффект, мы с тобой ежедневно будем принимать пятиминутную порцию интеллектуальной беседы. Если покажется утомительным, будешь переключаться на беседу с моими домашними или с коровой - это равноценно.
Ротмистров принуждённо рассмеялся.
- Видишь, я только образ лекарства нарисовал, а у тебя уже симптомы выздоровления. Серьёзно, приезжай, Вень. За сморчками сходим в лес, с огородом нашим познакомлю. И домашним моим приятно будет, а то они думают, будто я один интеллигент на свете. Приедешь?
- Непременно. Только напрасно ты, Слав, так о своих близких, нехорошо это. Ладно, через пару дней закончу для городской администрации одну бумагу и приеду к вам.
- Не обмани. Я в райцентре познакомился с одним виноделом, дивное вино приготовляет, выше магазинного на пять голов, бочоночек к твоему приезду обеспечу.
В полшестого друзья двинулись к вокзалу. В полседьмого поезд повёз Левенцова в Тимохино.