Глава 17. Предательство

 

Самое страшное предательство когда получаешь удар в спину от самого любимого человека: получишь его и попробуй после этого выстоять- не у всех это получается.

Татьяна получила письмо из Намангана от матери. Та писала что очень болеет и опасается что они с дочерью могут больше не увидеться а ведь они расстались не очень хорошо и от того на душе у ней очень неспокойно и тяжело. Мать просила её приехать к ней и по возможности скорее. Таня очень обеспокоилась этим письмом: никогда раньше мать не писала в таком тоне: она всегда была уверенной и спокойной — а тут — почти паника.
Мать даже понятия не имела что это теперь будет стоить — приехать к ней ведь Таня не писала ей о тех изменениях что произошли в её жизни.
Прежде всего предстояло отпроситься на работе: и если Хайруллин скорее всего сможет отпустить её на день-другой то вот Эрик с Людмилой найдут сто причин чтобы не делать этого.
На работе отпросилась на пятницу решив так: пятница — добраться на автобусе до Намангана, суббота — побыть у матери,  воскресенье вернуться назад, а в понедельник — снова на работу. Проще всего оказалось договориться на работе хотя и Эрик с Людмилой поворчали, но сделать ничего не могли, а вот с Алексеем договориться было труднее: он никак не хотел оставаться с детьми. В конце концов он всё таки согласился и в пятницу утром Таня уехала в Наманган на автобусе — это был более привычный для неё транспорт и как оказалось всё таки более безопасный: в автобусе редко кто пытался приставать с предложением с ним познакомиться поближе.
Вечером она уже была в Намангане. Мать дома была одна — без её постоянных друзей- нахлебников. Выглядела она неплохо и поэтому Татьяна не поверила, что всё уж действительно настолько плохо, как писала мать в письме.
 Поговорили, поужинали и довольно рано легли спать: мать сослалась на постоянную усталость на работе у неё были не самые лучшие времена: любовница начальника, работающая у них бухгалтером расчётного отдела почему то взъелась на неё и устраивала сцены зависти чуть ли не ежедневно, а у неё после этого давление взлетало до 180 -ти и выше — приходилось вызывать скорую которая делала укол и уезжала, и так почти через день.
Утром Татьяну разбудил разговор доносившийся из кухни: разговаривали две женщины одной из которых была мать а голос другой Таня не узнала: похож был на голос Райки-трясучки. Прислушалась. Говорила мать:
-Вот смотри, Раечка: я ей раньше не была нужна, а теперь вдруг прикатила.
 К её тону больше подходило слово — припёрлаась.
Раечка что то пробурчала в ответ, но Таня не расслышала. Обида захлестнула её с головой - она соскочила с постели и влетела на кухню со словами:
-Ты и раньше была мне не нужна и сейчас не нужна!
Раечку словно ветром смахнула — через минуту её уже не было в квартире, а Таня быстро вышла из кухни и направилась в ванную. Долго плескалась там,успокаивая разгорячённое лицо — первой мыслью было бежать из квартиры и немедленно уехать назад — в Гулистан.
Зареклась:
-Чтобы больше я поверила тебе, мамочка? Да ни в жизнь!
И в этот момент услышала горький плачь из кухни: там рыдала её мать. И вместо того,чтобы выполнить своё намерение, она вернулась на кухню. Спросила с обидой:
-Ну и что рыдаем? Ах, обиделась?! Зачем тогда письмо писала, звала приехать? Мне столько стоило, чтобы вырваться из Гулистана а тут такая „тёплая встреча“. Нет чтобы сказать: -Спасибо, дочь — я тебя ждала — получила: чего припёрлась?
-Ну прости, Томочка, — ответила мать. — Райка-трясучка вынудила — а я, дура, пошла на поводу у неё.
Вид у матери был, как у побитой собаки — было видно, что она действительно сожалеет о своих словах, и Таня сбавила тон, понимая, что и сама сорвалась больше чем обстоятельства того требовали. Татьяна понимала что и сама была несколько резка, ведь прекрасно знала что мать порой бывает горяча, хотя потом понимает что была неправа и старается загладить свою выходку, а теперь к обычным переживаниям присоединилось ещё и давление и ей стоило бы считаться с этим и быть помягче. Вот и сейчас у матери начало краснеть лицо — первый признак поднимающегося давления.
-Может лекарство от давление принести? — предложила она.
-Ещё вчера закончилось — ответила мать.
-Я сейчас по быстрому сбегаю в аптеку? — предложила Таня. — Заодно и продуктов каких куплю. Что тебе сегодня сварить?
-Борщика — ответила мать — Давно хорошего борща не ела.
-Хорошо — куплю всё для борща.
Вместо  того чтобы бежать на автовокзал, Татьяна побежала сначала в аптеку, а потом на рынок — купила всё что надо и вернулась к матери: сготовила борщ,отужинала вместе с ней, а потом ехать даже на поезд было уже поздно — осталась на ночь, как и думала раньше,  у матери. Долго- почти пол ночи говорили — Таня рассказала о своих изменениях, а мать рассказала о том, что в их отделе появилась любовница начальника в качестве бухгалтера расчётного отдела, которая почему то взъелась на неё и теперь ест поедом, а у неё после каждого такого её наскока поднимается давление и приходится взвывать скорую, которая делает укол и уезжает. Уж прости что тебя напугала так: если бы я знала что ты сейчас работаешь то подумала бы стоит ли просить тебя приехать — ты же ничего не писала что  работаешь, а внуки ходят в садик.
-Ну прости, ма, я не думала что это тебе интересно. — ответила Таня. — Мы с тобой так не хорошо расстались.
-Это не значит, что я о тебе не волнуюсь. — ответила мать. — Если что у тебя меняется — пожалуйста пиши, чтобы я знала.
Утром Татьяна едва не проспала на автобус. Собиралась спешно и мать помогала, как могла, но всё время что то забывала — Таня поняла что у неё снова поднялось давление — значит мать переживает за неё и значит она ей не безразлична. Мать хотела проводить, но Таня посоветовала выпить лекарство и лечь в постель — простились очень тепло и Таня уехала вполне успокоенная.
Автобус пришёл в Гулистан вовремя, однако ей пришлось некоторое время ожидать автобус на птицесовхоз, а его, как назло, почему то не было, и беспокойство её всё росло и росло, словно что то не совсем хорошее её ожидает, а она стоит на остановке и ничего поделать не может — такси в это время в их сторону не ходит — почему неизвестно: не настолько уж и дикий это край чтобы бояться.
Уже готова была бежать все пять километров да когда бы она добежала туда — и добежала ли?
Слава Богу автобус наконец пришёл, и она заскочила в него одной из первой: уселась на сидение поближе к водителю с таким видом,словно тот должен был немедленно отправляться по маршруту,но водитель не торопился.
-Едем что ли, или рассвет тут будем встречать?! — не выдержала Таня.
-Не время ещё — ответил тот. — А вы что куда то торопитесь?! Туда всегда успеем!
И показал пальцем вверх.
Таня готова уже была вытолкать этого гада из салона и сама сесть за руль, хотя раньше никогда даже не стояла рядом. Но водитель наконец сказал громко:
-Отравляемся — займите места!
И двинул автобус словно по морским волнам — пассажиры попадали на свободные места, хватаясь за всё что можно и нельзя.
Татьяне казалось, что они тащатся как черепахи — пешком бы быстрее добежала.
Но вот и канал Кирова миновали, а там уже  ровно половина останется.
Возле магазина не сошла — придвинулась вплотную к водителю в случае, если откажется остановиться у школы — сама решила открыть двери и выбраться наружу, но тот видно понял её намерения и при первой же просьбе распахнул настежь двери.
Татьяна вывалилась из салона и бросилась через дорогу уже ничего не соображая: страх гнал её вперёд словно дубиной. Как добралась до калитки — уже не помнила: в доме во всех окнах горел свет, доводя её беспокойство до критической точки.
Влетела в первую комнату и остолбенела: в ней стоял невыносимый запах — а точнее вонь ,как от дохлой кошки или собаки.
За низким столиком на курпачах сидела странная гоп компания:В центре стола лицом к ней сидел грязный, отвратительного вида узбек непонятного возраста в засаленной тюбетейке обмотанной грязным же куском материала на манер чалмы. По левую сторону от него — свекровка с елейной улыбкой,словно это первый красавец Голливуда, и что то ворковала ему на узбекском языке. Из всей её тирады Таня поняла только - мулла Рахмон. По другую сторону от узбека сидел любовник свекрови — крымский татарин Латыф-ака — теперь как видно уже бывший. Спиной к ней как раз напротив Рахмона сидел Алексей, и его довольного личика Таня лицезреть не могла, но почему то не сомневалась, что это именно так: довольное - он даже головы не повернул в её сторону.
Из соседней комнаты доносились детские стоны ,а эти нелюди пировали: жрали плов и пили не то чай, не то что покрепче.
Таня, шатаясь от внезапно нахлынувшей слабости, пошла на звук: оба сына лежали на кроватях, а в комнате пахло больницей. Старший сын бредил повторяя одно и то же:
-Мама... Мама... Мама… Голос был слабым и полным боли. Таня кинулась к нему: лицо красное на лбу крупные капли пота — видно у мальчика сильная температура. По самый подбородок укрыт простыней а где то посередине большое кровавое пятно. И всё, её страх  стал невыносимым. Она осторожно откинула простынь: паховая область сына была вся в крови, и даже это лёгкое её движение вызвало у мальчугана гримасу боли и резкий стон.
Таня всё поняла: её татарские родственники воспользовались её отсутствием и сделали сыновьям обрезание без её ведома и согласия, пригласив этого грязного не мытого муллу которого в уплату за услугу можно просто накормить и напоить до отвала.
Та же  неприглядная картина была и у младшего — Русланчика, однако тот только стонал — даже бредить у ребёнка сил не было. Глядя на это Таня испугалась, что они занесли детям  заражение крови, а это очень плохо, и она ничего не может сделать — а смотреть на то, как её дети умирают, нет ни сил, ни возможности. Понимала, что не может это терпеть, и должна ответить этим животным должным образом — иначе в следующий раз они ещё что-нибудь придумают.
Она достала из за плательного шкафа топор и с ним наперевес
вышла в первую комнату. Компания громко чавкая жрала плов. Грязный мулла брал плов большими жменями  и пихал их в рот, облизывая стекающий по руке жир. Картина была отвратительная — смотреть на это было очень неприятно — нужно было заканчивать это безобразите.
А ну ка все встать! — грозно крикнула Татьяна, поигрывая топором так, что вся компания вздрогнула.
Первым вскочил с места грязный мулла увидев топор и грозный вид  „этой русской“ — со слов приветливой хозяйки — сумасшедшей снохи, видимо хозяйка не шутила.
За ним с раскрытым ртом поднялась свекровка так и не донеся плов до рта. Последним из троицы поднялся крымский татарин — он, как и его любовница, прекрасно помнил фингал под глазом, поставленный Татьяной не так давно Елене.
-А теперь пошли вон отсюда, пока я вам не обрезание сделала, а полное отрезание! — приказала Татьяна, перекидывая топор из одной руки в другую. — Помочь или сами уберётесь?!
-А то ты думала когда собралась выходить замуж за мусульманина?! — с вызовом выдала свекровь.
-Думала что он — человек. — ответила членораздельно Татьяна. — Ошиблась: он такое же животное, как и вы!
-Алексей! — на этот раз по русски закричала свекровь. — Утихомирь свою жену, а то мы её сами утихомирим!
Тот повернулся лицом к Татьяне и, обыграв лицом сильное удивление, сделал шаг вперёд, но Таня скомандовала, не сбавляя темпа:
-Стоять! А то с тебя начну утихомиривать вашу преступную троицу.
И Алексей отпрянул в сторону, пытаясь стать невидимым.
Таня сделала шаг вперёд, сверкнув хорошо отточенным топором:
-Вы всё ещё здесь?! Мне что до трёх считать, или сами уберётесь?!
Первой побежала свекровь, за ней Латыф-ака, последним - мула. Таня подогнала его пинком и попала как раз между ног - тот согнулся в три погибели и вывалился из комнаты.
-Что с тобой, Татьяна? — залепетал Алексей — Я тебя не узнаю.
-Зато я тебя прекрасно узнала, подлец! — ответила Татьяна и кинулась в другую комнату на стоны детей.
Что делать она не знала. Знала одно: когда во время войны, если у раненого солдата начиналось заражение крови то, чтобы его спасти, ампутировали ногу или руку. А тут что делать?
Значит всё: гибель? И как ей смотреть на это? Нет — она не может видеть это!
Татьяна шагнула к серванту, нашла там початую пачку безопасных лезвий, открыла новое лезвие и чиркнула им по запястью левой руки,  решив что лучше самой умереть, чем смотреть на гибель детей.
Алексей видел всё это и испугался, что сейчас из раны хлынет кровь, а он это не переносит категорически — вплоть до потери сознания. Подлетел к Тане и сжал что было сил руку  Татьяны, но рана оказалась весьма поверхностной, и на ней выступило лишь несколько капелек крови. Таня решила:
-Ну если не так — есть другой способ уйти!
Она вырвала руку и кинулась на улицу с явной целью покончить с этой жизнью. Алексей кинулся за ней — Таня бежала к железной дороге. Он поймал её перед самой насыпью и схватив в охапку прижимая к себе. Таню охватило такое отвращение что её едва не стошнило.
Она оттолкнула его и вдруг вполне здравая мысль остановила её:
-Что же я делаю! Если я брошусь под поезд Алимовы будут только рады — именно этого они и добиваются. Ну нет уроды, я вам радости не доставлю!
И Таня, развернувшись, кинулась к соседке Зине — может она сможет помочь детям.
Зина вышла на яростный рай пса и, увидев дрожащую, как в ознобе, соседку кинулась к ней с вопросом:
-Что случилось,Танечка?
Таня рассказала соседке всё, ничего не скрывая.
=А я всё думала,что это за грязный тип, которого .лядища тащить к себе домой — отозвалась Зина. — Вот скоты — надо же было такое удумать — сейчас самые отсталые узбеки обрезание мальчикам делают в больнице под местным наркозом, а эти сволочи что устроили?! Дети же могли умереть от болевого шока! Подожди я сейчас всё принесу: и обезболивающие таблетки и от температуры и мазь заживляющую — это должно помочь.
Через пять минут Таня уже была около сыновей и пыталась облегчить их состояние: напоила лекарством, помазала рану мазью, прикрыла её широким бинтом, чтобы не попали никакие микробы, потом навела питьё со сгущённым молоком и уложила мальчиков, которые вскоре затихли и уснули.
-Ну вот видишь: всё в порядке?! -заявил Алексей. — А ты панику развела — уважаемых людей выгнала?!
-Если не заткнёшься  и тебя выгоню! — разозлилась Татьяна — смотреть на этого предателя она не могла. — Тебе то до нас какое дело?!
-Ну, как это? — удивился деланно тот -Я всё таки волнуюсь за вас, за тебя! Я же всё таки люблю вас.
-Хватит врать -надоело! — парировала Таня. — Ты не любишь детей и меня ты не любишь — да и нее любил никогда - раньше хотя бы лгал, что любишь, а сейчас даже это делать не считаешь нужным: уверен что теперь то, с двумя детьми, я от тебя никуда не денусь?! Не знаешь ты меня, Аксан Аглямович — ох, не знаешь: меня и двое детей не остановят, если я решу наконец бросить тебя! Но пока погожу: вот закончу техникум, получу квартиру,перееду в неё — потом буду решать!
Сама удивилась своему высказыванию, потому как никогда не была меркантильной, а тут вдруг - это? С Алимовых что ли пример решила взять? Попал в болото — начинай квакать: тех кто не квакает оно засасывает! -вспомнились слова матери.

Утром Таня вновь повторила процедуры —  детям стало намного лучше но вести в садик всё равно было ещё рано — нужно бы эту неделю ещё побыть дома и долечиться до конца.
Придётся брать справку о болезни детей в птиц совхозном ФАПе, а для этого нужны 50 рублей — за такую сумму фельдчерица продаёт справки — Тане приходилось брать их уже не единожды. Справка конечно не оплачивалась, но зато и прогулы на работе не ставились.
Сказала Алексею, что ей нужны 50 рублей чтобы взять справку о болезни и посидеть эту неделю с детьми.
-У меня нет денег! — заявил тот. — Где я тебе их возьму?
-У соседей займи - ответила Таня. — У них три работающих мужика и деньги бывают всегда.
Тот недовольно проворчал что то, но взглянув на ней попятился к двери, а через 15 минут деньги были уже у Тани в руках.
-Доброе слово конечно хорошо — решила она, — но доброе слово и топор в руках — ещё лучше.
Покормила сыновей,  сказала твёрдо что ей нужно отлучиться, а он присмотрит за детьми пока она будет брать справку. И снова ни оговорки ни взгляда косого.
-Надеюсь твоей мамани здесь больше не будет? — поинтересовалась, не меняя тона. — Зря что ли мы ей домишко выстроили?
-Она и сама тебя видеть не хочет! — ответил недовольно.
-Как  рада этому — отреагировала Таня и, взяв сумку, вышла из дома.
Ей всё удалось: и не встретила нежелательных родственников, и справку взяла без проблем: фельдшер даже обрадовалась и не столько ей — сколько деньгам:  на сегодня это был первый почин.
Татьяна вновь вернулась домой без приключений, опасаясь что если встретится с кем нибудь из вчерашних товарищей — не сдержится и воздаст им по справедливости — и особенно свекрови, которая давно и упорно просила „вознаграждения“.
Алексей доедал вчерашний плов, оставшийся в казане на газовой плите — ел даже не согревая — холодным, хлебнул несколько глотков чая и, как ошпаренный, выскочил из дома — он начал побаиваться жены: кто знает что ещё от неё можно ожидать — видел вчера какой она может быть разъярённой. А Тане было это на руку6 она смотреть на него не могла: начинало тошнить от отвращения. Это отвращение началось у неё ещё тогда, когда он явился перед ней обнажённым, а теперь отвращение поднялось на такую высокую ноту, что она едва сдерживала при виде его тошноту. Отношение к мужу стало настолько негативным что она никак не могла взять себя в руки, чтобы хотя бы стать просто равнодушной.
И если раньше она всё таки пыталась оправдать его тем что ему тоже приходится не просто:
ибо он находится словно между молотом и наковальней: и мать обидеть боится и её тоже обидеть жалко, то теперь она поняла что нет у него жалости ни к кому.

Алексей видел, как Татьяна шарахается от него, как от  врага, или от какого то совершенно неприятного создания — это его и оскорбляло, и обижало, но сделать он ничего не мог — она ни видеть его, ни слышать не хотела — она просто перестала с ним разговаривать, словно он для неё — пустое место.





                Продолжение следует: