18262, 125

     Родился Саша Сопкин давно, пятьдесят лет назад. Появившись в этом прекрасном мире, в многодетной семье, Саша тут же попал, что называется, не в то русло. Так и понесло его по этому руслу с первого дня и до последнего, изо дня в ночь, из ночи в день. И отмеряно Сопкину на всё про всё было 18 262,125 суток. А может и гораздо больше, но именно 18 262,125 это та цифра, которая спустя полвека полностью устроила Сашу Сопкина, хотя он и понятия не имел о том, что 50 земных лет это 18 262, 125 земных суток.

        Рожала Сашина мать уже в пятый раз. Обычно, как принято на Руси-Матушке, последнее чадо - самое любимое, но только не в случае с Сашей.  В этом плане Саше не свезло, а потому прибыв домой, в панельную "четвёрку", полученную Сопкиными в связи с многодетством, пищащий свёрток под названием "Саша" тут же был перепоручен двум Сашиным старшим сёстрам, Екатерине, семнадцатилетней студентке ГПТУ и пятнадцатилетней Галине, заканчивающей школу-восьмилетку и готовящейся пойти по стопам старшей сестры Екатерины, то есть в то же самое училище, где предстояло им обеим стать швеями-мотористками и в дальнейшем, после получения рабочей специальности, влиться в коллектив местной швейной фабрики, где уже 20 лет "пахала" (по её собственному выражению) их мать, многодетная Антонина Сопкина, в девичестве Капустина.
    Новость о том, что им, своих ещё не родив, а уже предстоит стать малолетними матерями, сёстры Сопкины приняли весьма вяло. Инициативу в воспитании нового члена общества ни Екатерина ни Галина не проявляли. Родная же мамаша Антонина, ссылаясь на вечную готовку однообразной пищи, непосильную работу на фабрике и перманентное, вечно плохое самочувствие, откормив вялой, обвисшей до пупка, синеватой грудью своего младшего сына Сашу, (что-то около четырёх месяцев) полностью самоустранилась от дальнейшего его воспитания.
    Главе семейства, старшему Сопкину и по совместительству отцу всей пятёрки своих наследников, небыло никакого дела до Саши, впрочем как и до предыдущих двух своих дочерей и двух сыновей - двенадцатилетнего Николая и восьмилетнего Петра.
    Все пять фактов появления на свет своих детей, Сопкин старший использовал для законного пьянства с мужиками, такими же слесарями сантехниками ЖКО, как и он сам. На этом, точнее на следующее утро после мрачной пьянки, интерес к детям терялся в пропитой душе Сопкина-Старшего навсегда.
    Да уж. Не свезло Саше Сопкину. Не свезло, так не свезло! Отец калымил с резиновыми прокладками и кран-буксами по квартирам микрорайона. Мятые советские пятёрки, трояки и рубли пропивал. Пьяным, "гонял" свою жену Антонину. Доставалось и дочерям, Екатерине и Галине. В эти минуты пьяного и, как ему самому казалось, праведного гнева, всю женскую тройку Сопкиных он, муж и отец, величал не иначе как ****ьми и шлюхами. Сыновей он не бил. Сядет после "воспитания" жены и дочерей на кухонный табурет и покачиваясь орёт: "Колькаааа, Петькаааа, сука... Вот так их ****ей, в кулак, сука! За косы и об косяк! Что бы знали шлюхи кто я есть! Я тута хозяин! Я тута мужик! От баб всё зло! Поня;ли?!" Понурые Николай и Пётр, шмыгая носами и уставясь в пол, неизменно дуэтом в растяжку отвечали: "Поня;ли..." и убегали куда-нибудь подальше от пьяного папаши.
     Так они и жили: Антонина, вечно битая и зашуганая, варила по воскресеньям на всю семью, на всю неделю жидкий, никудышный борщ в огромной синей, эмалированной кастрюле; сёстры вечно чистили картошку и при первой же возможности сбегали из квартиры куда подальше; Екатерина ждала парня из армии, мечтая выйти замуж и исчезнуть навсегда из ненавистной "четвертки"; Галина завидовала старшей сестре и щедро раздавая свою девичью гордость многочисленным парням с района, прослыла на этом же районе "давалкой"; Николай и Пётр тянули болгарские сигареты "Шипка" в подворотне, гоняли в футбол и прогуливали школу... Ну а Саша...
     А Саша рос вечно обмоченный и обгаженный, не ведавший ни любви ни ласки, словно завшивленный котёнок, которого завели нерадивые хозяева да навсегда захлопнули перед ним дверь в хату: живи вон где-нибудь на холодной веранде. Авось выживешь!
     К трём годам он в полном одиночестве, в поношенных, доставшихся от младшего брата, колготах, просиживал днями на пролёт в загаженной детской песочнице, во дворе, с вечной зелёной соплёй из зачуханой ноздри.  К пяти годам, от кидающих в него камушками, пацанов, он получил обидное прозвище - Сопля. В семь он пошёл в первый класс, в мятых "подстреленных" брючках, заношеной рубашке когда-то белой, а теперь застиранной серой и пиджачке с засаленными пятнами на локтях и лацканах. Понятно, что всё это богатство досталось ему опять же от младшего брата.
    К третьему классу он настолько обогнал вещи Петра в длине, что начал носить школьные костюмы от старшего Николая.
    В школе, как и во дворе Саша стал изгоем.
    В кабинетах сидел он один за последней партой, а в столовой отдельно от всего класса. Он сам отсаживался от одноклассников, а классный руководитель, свирепая и строжайшая Виолета Робертовна делала вид, что этого не замечает.
     В отличии от своих братьев, Саша школу не прогуливал. Он был весьма косноязычен и речь его была тусклой и не выразительной, поэтому гуманитарные дисциплины ему натягивали на трояк. В точных дисциплинах он был более успешен и трояк имел твёрдый.
      Так и проходил Саша  Сопкин все 8 лет в школу серой тенью, невзрачной оболочкой. Не было у него ни друзей ни врагов. Одноклассники в старших классах переключились на джинсы, и на девочек и от Саши отстали, оставив ему на память лишь прозвище. Понятное дело, что девочки вообще его не замечали. Старшие сёстры его в конце-концов вышли замуж, правда Галине для этого пришлось уехать в другой город, потому что в родном репутация её была окончательно испорчена к восьмому классу и "замуж" по месту ей никак не светило.
    Когда Саша получил "Свидетельство о восьмилетнем образовании" с ровным вертикальным рядом трояков, старший брат Николай уже год как сидел на "зоне", где-то в Мордовии, а средний, Пётр, оставшись на сверхсрочную, служил прапорщиком где-то на Кольском полуострове в воинской части расположенной в городе со странным названием Апатиты.
    Сопкин-старший умер за год до получения Сашей свидетельства. Где-то на гаражах с мужиками "нажрался" Сопкин-старший технического спирта и через три дня, корчась в диких муках, пожелтев как лимон и полностью ослепнув, издох в местном отделении реанимации.
    Оставшись без своего мужа-алкаша, Антонина не придумала ничего умнее, как самой начать пить.
    Вскоре в опустевшей квартире Сопкиных начали появляться маргинальные типажи и через год квартира превратилась в притон.
     Вернувшись из школы со свидетельством о её окончании, Саша застал пьяную, вонючую компанию на кухне, а в зале - потерявшую человеческое обличие мать, стоявшую на четвереньках со спущенными на колени трусами и престроившегося сзади бородатого бомжа.
    Саша прошёл в комнату доставшуюся ему от братьев, покидал личные вещи в сумку и навсегда покинул вонючую "четверку" в вонючем панельном доме. 
    Следующие два года Саша работал грузчиком у азербайджанцев на рынке, потом ночным сторожем арбузов у тех же азербайджанцев. После того, как азербайджанцы бесследно исчезли с рынка, Саша работал ночным сторожем в гаражном кооперативе. Жил он там же где и работал.
     Когда ему исполнилось 18 лет, председатель гаражного кооператива посадил Сашу в свою "Волгу" и отвез в Первый отдел милиции. Там, через неделю, Саше выдали паспорт советского образца и Александр Иванович Сопкин стал гражданином СССР. Там же Александру Сопкину предложили не маяться дурью, явится в городской военкомат и...

- Там тебе скажут, что делать. Понял? - ласково сказал майор милиции

- Понял - кивнул головой Саша и через пять дней оказался в рядах ещё Советской, тогда, Армии, в учебной роте, где получил военную профессию Оператор котельных установок.

    Прибыв в строевую часть и после представления командиру Четвёртой роты именуемой "Хозяйственная", Саша был зверски избит "дедушками" прямо в котельной воинской части.
    Последующие полгода били его регулярно. В перерывах между избиениями Саша кидал уголь в топку котельной установки, стирал и гладил дембелевские и дедовские ХБ и ПШ, бегал в "чипок" за заварными пирожными, сигаретами и соком. Одним словом узнавал порочные проявления "дедовщины" во всей красе и со всеми подробностями. Но время шло, дембеля уехали, деды стали дембелями и тоже уехали, и стал Саша  и ещё четверо его сослуживцев с призыва, дедушками, а в котельной появились новые "духи".
    Пока четверо его собратьев методично уничтожали в "себе же подобных" веру в человечество и человеческое достоинство, Саша тихо и мирно служил. Не участвовал он в этом дедовском шабаше.
      За полгода до дембеля Саша неожиданно получил письмо "с гражданки" от старшей сестры Екатерины. Как она узнала его полевую почту для Саши было загадкой. Ему и в голову не приходило, что адрес Екатерине дали в военкомате.
Саша сидел на скамье у входа в "кочегарку" и медленно перечитывал письмо сестры.

"Саша, здравствуй.
Пишет тебе твоя сестра, Катя.
Долго искала тебя. Не знала где ты. Еле нашла.
У нас горе, Саша. Мама умерла месяц назад. Приехал из армии в отпуск Петя, а Коля сидит. Ему ещё сидеть два года.
А Галю мы найти не можем. Она с мужем развелась. Дочь оставила ему и уехала куда-то. Толи в Новый Уренгой, толи в Надым. Через полгода надо в наследство вступать. Если ты не хочешь, напиши отказ от наследства.
До свидания, Катя."

     Через полгода Саша демобилизовался из рядов, теперь уже вооружённых сил РФ. А ещё через три дня он стоял в кабинете Начальника отдела кадров тепличного комбината, Носова Петра Павловича, в нескольких тысячах километров от своего родного города, в котором делили родительскую квартиру его брат и его сестра.

     Следующие тридцать лет Саши были абсолютно одинаковыми и каждый год содержал в себе 360 абсолютно одинаковых дней.
Саша просыпался рано утром в малосемейном общежитии, которое всучили ему на тепличном комбинате в последний месяц раздачи бесплатного жилья из наследства СССР. Далее Саша пил чай и ехал на комбинат, шёл в котельную и там работал, поддерживая давление пара и его температуру в отопительной тепличной системе. Потом он возвращался в свою маленькую общагу, смотрел старенький телевизор, купленный за две тысячи у сменщика и ложился спать.

    Через тридцать лет, в день своего рождения, в свой пятидесятилетний юбилей, Саша, как обычно, прибыл на своё рабочее место где ему сообщили, что теплица полностью разорена, что новой рассады сажать не будут и что он, Саша, теперь безработный в связи с реорганизацией производства.
     Саша Сопкин вышел за территорию тепличного комбината, сел в трамвай и поехал назад в город. Зайдя в свою малосемейку он растеряно оглянулся. Затем протиснувшись в маленькую ванную комнату, переделанную из кухни, ножом срезал веревку для сушки одежды. После этого пройдя на мизерную кухоньку, переделанную из коридорчика, залез на кухонный стол и снял с крюка в потолке плафон освещения, вставил в открывшуюся в плите дыру приготовленную заранее длинную ударную отвертку, привязал к ней конец веревки, соорудив на втором конце её висильную петлю и слез со стола. Посидев на табурете минут пять, Саша вытащил из навесного шкафа бутылку с подсолнечным маслом и сдвинув стол краем под самую петлю вновь влез на него. Щедро полив узел петли и столешницу стола маслом, Александр Иванович Сопкин влез головой в петлю, вздохнул и качнул стол вправо.
     Через 20 секунд его личный таймер замер на цифре 18 262,125.


11.09.2024