Анти-Иванов история из театральной жизни

В одном небольшом провинциальном театре в уютном городке, областном центре, недалеко от столицы шла активная подготовка к художественному совету в преддверии нового сезона. В театр пришли несколько молодых артистов и их надо было обсудить и представить труппе, но главное, произошло кардинальное обновление попечительского совета, в котором оказались несколько влиятельных фигур из бизнеса, поэтому главный режиссер и художественный руководитель театра Александр Эмильевич Худяковский  с нетерпением ждал встречи с ними в предвкушении открытия новых перспектив как в творческом, так и материальном плане. Новым членом попечительского совета стал Виктор Васильевич Оболдин, лицо весьма значимое как в деловом сообществе, так и в областной администрации. Многие важные вопросы не решались без его непосредственного участия,  даже в столице его имя не было пустым звуком. Репертуарным план театра был тщательно подготовлен и предварительно согласован в отделе культуры администрации, одобрен в театральном обществености столицы. Главной постановкой сезона в нём значилась пьеса Антона Ивановича Чехова «Иванов», дело в том, что Александр Эмильевич недавно вернулся из Австрии, где в одном из театров Вены побывал на спектакле «Иванов» в постановке известного московского режиссёра, постановка была тепло встречена зрителями, критики её оценили очень доброжелательно, но, хотя пьеса шла на немецком языке, Александр Эмильевич  догадался, что мало кто понял истинное стремление автора, помимо быта русских помещиков, показать духовное лицо светского общества того времени. Так одни его коллеги искренне считали, что пьеса о том, как русские с «жиру бесятся», а кто-то даже заключил, что русская драматургия Чехова просто-таки чужда европейскому сообществу. И ему уже ничего не оставалось, как дать самому себе обещание раскрыть тайны знаменитой пьесы.  Вернувшись домой, он твёрдо решил включить в репертуарный план, как главную премьеру сезона, этот спектакль.
Но вернёмся к художественному совету. После непродолжительных дискуссий был единогласно принят репертуарный план на сезон, одобрены рекомендации по молодым дарованиям и, наконец, утверждён план финансовых поступлений от меценатов дополнительно к бюджету театра. Вроде бы всё закончилось так, как было запланировано, но Виктор Васильевич с озабоченным видом попросил Александра Эмильевича задержаться и уже «тет-а-тет» высказал главному режиссёру свои соображения:
- Уважаемый мэтр! Я уже наводил справки в столице по поводу постановки «Иванова». Мне дали несколько рекомендаций и я хотел бы их с тобой обсудить. Конечно, до Серебрянникова нам не дотянуться, но из его последователей, так сказать, однокашников, есть один персонаж, некто Борис Иосифович Левицкий. Ставит редко и в разных театрах, но уж если поставил – то аншлаг. Уж на него-то у нас хватит, так что финансы беру на себя, а ты уж будь любезен, пошурши в театральном мире, что, да как, и через пару дней давай вернёмся к этому разговору.
- Слушай, Виктор, что мы сами не справимся, я давно об этом думаю, да и ребятки новые в теме…
- Нет, нет, Александр Эмильевич, здесь мне нужен взрыв, нужно, чтоб о нас заговорили, даже скандал меня устроит, но только не тихо, мирно, культурно, интеллигентно. Не надо. Давай смотреть вперёд.
- Как же так? Авантюру я не допущу, мне моё имя дороже…
- Ну, какая авантюра, ну что ты! Просто модный современный спектакль с небольшим богемным прищуром. Ну, ты не заводись. Посоветуйся со своими коллегами, изучи вопрос, а что надо в администрации, я же сказал, всё беру на себя. Всё, до встречи, до среды, я буду у тебя после четырёх. Пока.
У Александра Эмильевича внутри что-то оборвалось. Ведь он, действительно, хотел «культурно, интеллигентно», сделать эстетский спектакль, на который нестыдно было бы пригласить своих заслуженных друзей, получить от них дорогие ему комплименты, а сейчас он понял, что его время безвозвратно проходит, не прошло ещё, но очень близко к этому. Тяжело вздохнув, он принялся перебирать варианты, кому позвонить, с кем пооткровенничать по поводу этого Левицкого, хотя он о нём уже кое-что слышал, но постановок не видел, да и подробностями его деятельности не интересовался. Первый звонок решил сделать своему старинному другу, Максиму Петровичу Логинову, заведующему литературной частью знаменитого московского театра, сколько они вместе спорили и иногда даже приходили к истине, сколько раз ссорились и столько же раз мирились, на долгие года сохранив уважительные дружеские отношения. А Максим Петрович как будто ждал этого звонка, не то чтобы догадывался о причине, а скорее из-за долгого молчания друга. И в трубке сразу загремело:
- Саня, как я рад твоему звонку, ну, наконец-то, вспомнил старика. Но, наверное, опять что-то надо, а? Нет, чтобы, просто так: «Максим, дорогой, как жизнь?»
- Максик, ты же знаешь, ты мой дорогой навсегда, ну а жизнь наша во многом зависит не от нас самих. Вот и сейчас хочу выведать у тебя хоть немного значимых для меня богемных новостей…
- Давай, давай, Саня, для тебя всегда!
- Тут мне сватают одну личность в качестве режиссёра на постановку Чехова, мне важно твоё мнение, это некто, Борис Иосифович Левицкий.
- Левицкий, ну, тебя, брат, занесло на «тёмную сторону», так сказать. Помнишь, большой скандал, я бы даже сказал, скандал десятилетия, в «Гоголь-центре», так его организовал, а точнее демонстративно выставил на свет божий,  Серебрянников, как раз с Левицким, он его сподвижник, единомышленник. Такое там наворотили, до сих пор волны ходят, но как-то отмазались. Ну, а если попробовать быть объективным, ставил он немного, но всегда с шумом, треском или полный восторг, или, извини за прямоту, полная задница. Ты знаешь, его работы смотреть как-то неудобно, но интересно. А с какого боку он тебе дался?
- Наши меценаты хотят его пригласить на постановку у нас «Иванова», якобы, чтобы разбудить провинцию. Да, собственно, меня уже поставили перед фактом, но я хочу для себя понять последствия.
- Ну, что ж, я тебе гарантирую, последствия будут, но, может быть, ты сумеешь найти с ним общий язык, хотя насколько я тебя знаю, это вряд ли. Вообще-то, пригласи меня на его репетиции.
- Да, я тебя всегда рад видеть и на премьере тоже…
- Ну, мой друг, не загадывай так далеко, скорей всего, до премьеры дело не дойдёт. Вот, поверь мне, старому ворчуну, на слово. Но всё равно, ты правильно сделал, что позвонил именно мне и дальше держи в курсе, что-то ещё будет.
Когда Александр Эмильевич положил трубку, он понял, что нужно быть готовым к любым вариантам. Неисповедимы пути твои, Господи! Конечно же, он сделал ещё несколько звонков и лишний раз убедился в справедливости слов своего приятеля, действительно, первое впечатление может быть самым правильным. Среда неотвратимо приближалась, а он так и не определился со своей позицией по, ставшими неожиданно острыми, вопросам о новом спектакле. Полностью отстраниться от участия в творческом процессе он не мог, как главный режиссёр и художественный руководитель театра, принять деятельное участие в творческой реализации проекта тоже, поскольку собранная им информация буквально кричала о том, что это будет современная трактовка классического произведения в угоду придуманным новым «ценностям» общества. И постепенно, он решил остановиться на третьем варианте «холодного доброжелательства», уповая на то, что Чехов – это гений, переделать его замысел, что в словах, что в мыслях невозможно, а там уже, как Бог даст.
Встреча с Оболдиным началась очень тепло, даже дружески, несмотря на некоторое недоверие сторон друг к другу. Виктор Васильевич не задавал никаких вопросов, считая дело решённым, а Александр Эмильевич благожелательно со всем соглашался, он явно готовился к встрече с загадочной персоной, имеющей столь разноречивые мнения его коллег. А в театре при внешнем спокойствии тоже кипели бурные страсти: кто-то ждал свежий ветер перемен, кто-то беспокоился о собственном реноме, кто-то наслаждался всеобщей нервозностью, как перед бурей. И вот он появился. Очень подвижный человек лет сорока, среднего роста с фигурой, как на шарнирах. Тревожный взгляд живых голубых глаз выдавал страстную личность. Правильные черты лица, прямой нос, тонкие губы, вместе взятые, они носили выражение лёгкого оттенка брезгливости. Роскошные русые волосы были изрядно запущены, но ещё сохраняли следы модной стрижки. Одет он был неброско, но дорого. Джинсы, кожаный пиджак и тонкий свитер были подобраны со вкусом, но носились с подчёркнутой небрежностью. Доставил его в театр личный водитель Оболдина, а своей машины у Бориса Иосифовича не было по принципиальным соображениям.
Встречей распоряжался директор театра, давняя креатура Виктора Васильевича, проходила она в небольшом, но уютном кабинете главного режиссёра, очень деловито, но без лишнего пафоса, однако своей доброжелательностью и хорошими манерами Левицкий Александру Эмильевичу не того, чтобы понравился, но оставил благоприятное впечатление. Церемония знакомства закончилась достаточно быстро, от ознакомления с помещениями театра Левицкий отказался, заметив, что во время работы над постановкой он всё это подробно осмотрит. Бытовые вопросы решались сами собой и на них не обратили никакого внимания, а вот по поводу труппы Борис Иосифович высказался очень туманно, попросить, однако, познакомить его поближе с молодым поколением, также он попросил пару дней для ознакомления с литературной частью и художественным цехом театра, поскольку и там, и там у него были некие свои соображения на будущую постановку. На этом стороны расстались, по крайней мере внешне, вполне довольные друг другом. Впереди их ожидала тревожная неизвестность, осложнённая тем, что в театре готовились и другие спектакли, шли активные репетиции, готовился ввод новых актёров, но всё пока замерло в преддверии главного события – начала репетиций «Иванова».
Литературное и художественное подразделения театра подготовили материалы для постановки в классическом стиле в соответствии с распоряжением главного режиссёра, что, конечно же, не устраивало Левицкого. Он хотел осовременить пьесу, сделать её более динамичной, даже отказавшись от некоторых персонажей и от сюжетной линии картёжников, в которых не видел смысла, зато актёрская линия доктора Львова резко усилилась, у него появились новые диалоги с участниками событий, которые написал сам Левицкий. В чём их смысл? Давайте наберёмся терпения, к тому же Борис Иосифович попросил сделать его репетиции закрытыми и опирался на актёрский состав дебютантов и молодежь труппы театра. Ну, конечно, это вызывало немалое беспокойство Александра Эмильевича, однако, уж если решил довериться новым веяниям в искусстве, надо идти до конца. События развивались стремительно и уже через несколько недель было объявлено о дате генеральной репетиции, где все скрытые смыслы должны были стать явью. На генеральную репетицию были приглашены члены художественного совета в обязательном порядке, уважаемые члены попечительского совета, а также Максим Петрович и ещё несколько театральных мэтров, мнение которых было весьма значимо для Александра Эмильевича. Перед репетицией были заранее представлены декорации спектакля, поскольку Левицкий привлёк своего художника-декоратора, то всем хотелось убедиться в основательности предложенной фактуры, и, честно говоря, посмотреть было на что. Декорации были изготовлены в минималистском стиле, причём роли различных залов поместья играли площадки на разных уровнях сцены и чтобы актёру перейти в другой зал, достаточно было просто подняться на несколько ступеней, то же и с выходом в сад. Такая трёхуровневая трансформация сцены была очень необычна и давала возможность актёрам всё время находиться у зрителя на глазах. Костюмы тоже были скорее современные, ну, хоть джинсов не было, и то слава Богу. Команду спектакля составили молодые актёры, для них всех постановка имела жизненное значение, то ли наверх, к славе, то ли в мрак забвения, другого не дано. И сам Левицкий выделил себе роль Шавельского и, надо сказать, очень хорошо смотрелся, как настоящий граф, даже не по костюму, а по  достоинству, манерам, оборотам речи. Действие развивалось стремительно, грамотно выстроенная сценография позволяла персонажам плавно переходить от одного диалога в другой, единственно, что выделялось – это сюжетная линия земского врача, скроенная отлично от Чехова. Доктор Львов занял в спектакле место сопоставимое с главным героем, Николаем Алексеевичем Ивановым. Апофеозом постановки стала сцена в поместье Лебедевых, где, неожиданно приехавшая вслед за мужем, Анна Петровна застаёт нежно целующуюся пару – Иванов и Львов, по сценарию Анна Петровна лишается чувств от увиденного, но в зале аналогично лишился чувств Александр Эмильевич, он не смог перенести такое издевательство над Чеховым, ему срочно вызвали «неотложку» и тут же увезли в больницу с подозрением на гипертонический криз. Естественно репетицию спектакля прервали, а затем была скомканная концовка. Члены художественного совета понуро молчали, а вот на приглашённых гостей, в основном, спектакль произвёл позитивное впечатление, такого ещё не было, представить Чехова апологетом однополой любви - конечно, нонсенс, но, почему бы и нет! Ведь тогда всё встаёт на свои места, и странное поведение Иванова, и его охлаждение в отношениях с женой, а затем согласие на брак с Сашенькой Лебедевой и, наконец, самоубийство человека, так и не сумевшего сделать выбор. В общем всё было очень неоднозначно и, как резюме, когда выяснилось, что с Александром Эмильевичем всё в порядке, диагноз подтвердился и через пару недель он будет дееспособен, Левицкому необходимо всё объяснить художественному руководителю театра и найти с ним консенсус по дальнейшей судьбе постановки. Левицкий горячо отстаивал свою позицию и упоминая злосчастную судьбу Оскара Уайльда, и что в стране во времена Чехова существовало уголовное преследование за гомосексуализм, а иначе он сам иначе расставил все акценты, и указывая на новые европейские ценности. Его успокоили, сделали несколько дельных замечаний по игре актёров, отметили безусловно новаторскую работу художника по декорациям и предложили договориться с руководством театра, а уже после этого думать о премьере. И только господин Оболдин был просто в восторге от увиденного, поняв, что с Левицким он попал в десятку.
Прошла неделя, страсти понемногу улеглись, однако в столице продолжались шумные дискуссии о гениальности Левицкого, который первый увидел в Чехове своего соратника в борьбе за сексуальную свободу человека, и который, наконец-то, объяснил феномен Иванова. Нашлись даже те, кто утверждал, что такая интерпретация пьесы – это идеи самого Антона Павловича, заложенные в контекст и что наша элита тоже может оперировать ценностями европейского масштаба, впрочем, скорей всего это было мнение самого Левицкого. И в это самое время у Александра Эмильевича, в больнице, появился незнакомый посетитель с огромным букетом алых роз и посетителя этого звали Борис Иосифович Левицкий. Александр Эмильевич встретил его холодно, с плохо скрываемой неприязнью, но, однако, с готовностью выслушать коллегу «тет-а-тет». Прежде всего, Левицкий искренне извинился за свой необдуманный поступок, поскольку явно не рассчитал степень воздействия гей-версии спектакля на тонкий духовный мир пожилого мэтра. Он постарался убедить главного режиссёра в полном отсутствии умысла обидеть его или проявить неуважение к нему. И рассказал, что этот замысел у него возник достаточно давно, ведь весь анализ поведения Иванова в течение его короткой жизни говорит о том, что он не жил, а мучился, сам того не понимая, что с ним происходит. Александр Эмильевич  благосклонно приняв извинения, начинал постигать логику своего коллеги, понял поведение Львова, этого доктора-гея, все оскорбления им Иванова были вызваны исключительно жгучей ревностью партнёра к женщинам, и вообще, к окружающим его. Бедная Сашенька Лебедева тоже пала бы жертвой этой однополой любви, если бы вспышка совести  не привела бы Иванова к самоубийству. Так, слово за слово, Борис убедил своего художественного руководителя в возможности такой трактовки событий в пьесе и, более того, они совместно решили, что премьере быть и, как только, уважаемый мэтр поправится, они вместе уберут шероховатости в тексте и игре актёров, доработают художественное осмысление сцены и представят новый шедевр театральному миру. Здесь уже Александр Эмильевич заметил, что нужно отказаться от названия спектакля «Иванов» и ввести новое, как вариант, «Из жизни русских помещиков» и обязательно указать «по мотивам пьесы А.П.Чехова «Иванов» Максим Петрович тоже не остался в стороне и после выздоровления посоветовал своему другу прислушаться к мнению Левицкого, так как оказалось, что столица вся с нетерпением ждёт премьеры и многое знаковые фигуры театра готовы посетить его пенаты!
Ах, Чехов, Чехов, толерантность, брат, толерантность!