Савал. на потом

   За бабьем верещанием Демьян смело подскочил на ноги, легко выпрыгнул со скрипучей телеги, встряхнул с картуза дорожную пыль, натянул набекрень, обнажая медный кудрявый чуб волос, а сам вытаращился на Феликса лютыми глазами, а после и на Евдокию.
-- Какой бесстыдный, наглый весь. Не мал росток взрослым дерзить? Чужичку защищаешь больше, чем родной хутор! - запричитала Евдокия, упираясь руками в боки, выдавая себя за главную. -- Чего смотришь так? Если сказать шо хочешь, так говори. Не сверли ядом почём зря.
-- Не чужичка она, а наша — савальская. Савиной будет! Я так решил! - обозлился Демьян, как можно громче выдал. Да так, что Феликс едва выстоял на месте, чтобы не накинуться на разлучника. -- Если чего надо, говорите мне. Теперь я за нее отвечаю. Коль гадости брехать будете, знайте: никого не пощежу! Чего-что, говорить за неё буду я!
-- Иж чего удумал- снова заверещала Евдокия, перекрикивая бабий хохот. - Ночи еще не переночевали, спины не прогинали, на поле не пахали, а уже замуж бегит! Эдакие нетрудовые элементы завелись у нас? Марька девка молодая еще, пущай отрабатывает, а мать ее Ирка... чего с них взять? Ещё один рот на колхозе! Ребенок ведь!
-- Я уже не ребенок! Через месяц мне шестнадцать будет- обиженным голосом поправила Евдокию Марьяна.
-- А таки шо? Будешь с нами на поле пахать за себя и за мать, пока этот для наших советов прослужит. В лагерь отправят пока, а там и на защиту нашего общества станетНе будет жениха твоего, что делать будешь? Другого побежишь искать?
-- Цыц, ведьма! Это ты мне прекращай! Гутаришь не то, что надо! -- не сдержался Савин, пригрозился пальцем. -- Побойся Бога, дура! Коль сказать нечего, молчи! Молчи! Не гневи, а то...
-- А шо я такого сказала? Иль ты не хоронил нашинских?  Вон сколько на погосте, уже и земли не хватает... Вон, с голоду народ пухнет!
-- Не тебе решать, где он служить будет!
 -- Да я же...
Тараторила Евдокия не переставая, как в хутор залетела небольшая разъяренная троица на конях в кожанках, сапогах и фуражке с красной кокардой.
-- Где живет кузнец Савин?- дерзко рявкнул молодой, видно, что из красных, резко остановил дончака, туго натянув поводья, чуть не вылетел с седла. - Отвечайте немедленно, а то я вас всех быстро к стенке поставлю!
-- Ну я Савин, и что?- отозвался кузнец от одного вида "красных" к лицу прилила кровь: раздражился весь, вскипел. Яро ненавидел он нынешнюю власть за "расказачивание", сам из сотен был, хоть и на земле своей работал.
-- Та не этот это, то другой был, моложе и рыжий, - заметил другой, но уже в затертой старой тужурке и истрепанной косоворотке. - Вот тот больше похож.
Один указал пальцем на Демьяна, за что кузнец мог тут же выйти из терпения и положить их всех троих: - Чего пришли? Кто послал сюда?
-- Сегодня на рынке в бочке с водой утонул Петр Сорока, слыхали такого? Он в восемнадцатом бывал здесь, а сегодня с вами толковал невесть о чем. Так говорят, что на рынке он сцапался с этой собакойЗнаешь ли ты, рыжая морда, что за офицера тебе будет? Расстрел!
На угрозы седака бабы шарахнулись, за сердце похвастались, чуть сами не отошли. Фелька и Погребай быстро скрылись за толстыми стенами конторы так, что и не видно было — шкурники. А Савин как освирепеет, подскочил к чужакам не смотря на острую боль в спине, в грудь кулаком бил рьяно, рвал голос в защиту за сына.
-- Мракобесы поганые! Сколько вы нажретесь душ невинных?  Это я утопил Петьку! Я! А этого не видать было! Зелёный он еще, не смог вот так он завалить.
-- Это ты за что Петьку-то? - Кичился тот парень в кожанке, доставая из сбруи пистолет.
-- Проверял... Проверял казака на слово.
-- Ах ты...- не вынес третий, тоже в кожанке и хромовыми сапогами в гармошку.- Кончай с ним!
Роковой выстрел прогремел по всей округе. Женский отчаянный вопль и истошные крики и детей раздулось по и так небольшой площади, где когда-то был двором помещика. Все в панике разлетелись в стороны, прятались от палачей ктокуда, боясь схлопотать дурную пулю. Евдокия задом попятилась, укрылась за колонну, прикусила кулак, завыла, застонала, как собака. Пожалела, а поздно уж. Сама же на реке магичила — беду накликала. За любимого просила у бесов речных, хотела развести с Натальей, да к себе приманивала. Развела.
Пока Савин умирал от трёх свинцовых пуль в сердце и легкие, Демьян не шевельнулся — отец запретил. Ещё раньше, когда началось расказачивание, взял с сына твёрдое слово и верил ему. А теперь, истекая кровью, умирал один. Лихой сотник, прошедший от русско-японской войны до самой «империалистической», словивший пулю за брата-казака в спину, а теперь и кузнечных дел мастер, захлебывался в сгустках крови во рту.