Сорная трава бюрократизма

СТАТЬИ И ОЧЕРКИ А. А. ДИВИЛЬКОВСКОГО

Сборник публикует его составитель Ю. В. Мещаненко*

………………………………………………………………………………………
      
А. Дивильковский

СОРНАЯ ТРАВА БЮРОКРАТИЗМА

НОВЫЙ МИР

Книга восьмая

А В Г У С Т

Москва

1927

Издатель: Известия ЦИК СССР и ВЦИК
Редакция: А. И. Луначарский, В. П. Полонский, И. И. Степанов-Скворцов

Тираж 25.000 экз.

Страниц всего: 208

   176

                1. Разных корней трава.

   Нет лучшего пропашника для бесповоротного истребления сорных трав бюрократизма, как советский, истинно ­трудовой строй.
 
   Советский строй не терпит духу всяческих паразитов и эксплуататоров, немало он их повыдергал оптом и в розницу из зараженной ими ранее «до отказу» почвы. А с другой стороны, бюрократизм по сути своей – стремление снова и снова в наших рамках создать такие островки «правительствующей» служебной челяди, где бы, отгородившись от рабочих и крестьянских трудовых масс, особыми преимуществами, могли процветать новые чужеядные – элементы.

   Откуда же такое незаконное стремление, среди совершенно ему враждебного общего строя.
 
   Ясно, что не из советского строя самого по себе. Ленин и коммунистическая партия давно уже показали, что прежде всего тут имеем дело с унаследованной от войны разрухой, а затем и с прямыми побегами от свергнутых господ – от царя, помещиков, чиновничества, капиталистов. И сейчас, по мере восстановления всего народного хозяйства, по мере перехода к широким кругозорам социалистического строительства, индустриализации в городе, как и в деревне (вместе с кооперированием последней), это гнилое наследство, хоть и с великим трудом, но изживается. В частности, задача Наркомата РКИ, под руководством партийной Контрольной комиссии, обновить в крупном масштабе всю организацию государственного хозяйства и госуправления, где еще слишком часто отзываются отрыжки царско-буржуазных времён.

   Личный же состав, по крайней мере, более ответственных руководящих работников за последние годы, благодаря ближайшему участию рабочих и лучших крестьян управлении, в такой мере обновился, что может уже сейчас считаться значительно выше старого, чиновничьего состава. Остается дать лишь вполне подходящие организационные рамки.

   Все это так. И мы глубочайшим образом уверены, что задание РКИ и ЦКК, при энергичной поддержке революционного пролетариата и более сознательных крестьян; будет выполнено, хотя это и задание многих лет. Однако есть еще почва, где белена и репей бюрократизма будут цепляться, и ещё с каким упорством, – за каждую кочку, за каждую песчинку и тормоз-


   177


ить советский трактор на его победном пути. Задачи крупномасштабной перестройки хотя с виду и грандиознее, следовательно, и труднее, но при всей своей громаде – по «стилю» куда проще и, если хотите доступнее. Стоит их вполне отчетливо определить, и общий подъем жизни дает возможность решительно к ним приступить. Но вот "работа мелочного выпалывания чуть не микроскопических, перепутанных корешков сорного зелья – будет в действительности куда посложней.

   Ибо суть тут заключается во внутренних и массовых «естественных» тяготениях к бюрократизму со стороны самого, недавно лишь «управляемого», трудового населения, а не просто во внешнем для советской власти наследстве, скажем, канцелярий да контор. Извольте-ка разделаться в «два счета: с закоренелыми «убеждениями», жизненными привычками и с массовой психологией уже не старого чинуши, подобранного с царских мусорных куч, а с психологией наших же новых совработников, «выдвиженцев» и т. д., пришедших оттуда, с низов!

   Опять-таки Лениным и партией указывалось и на эту сторону вопроса.

   Ленин предупреждал нас о «мелкобуржуазной стихии», которая, например, в виде вековой обломовщины – отзывается проклятием на каждом трудящемся, на лучшем из нас. Ведь даже наш пролетариат только на небольшой процент – старинный, городской и промышленный, в подавляющей же части он остается кровно связанным с деревней. Это – и сила его в нашей революции, но отчасти и великая слабость.
Мелкособственническая и полурабская психология все еще кладет часто на него свой отпечаток, естественно, сказываясь и на нашей управленческой работе.

   Ленин и говорил поэтому, что «до конца победить бюрократизм» можно лишь «длительным воспитанием» трудящихся, по мере того, как мы всё большие и большие кадры их будем вовлекать в опыт управления.
 
   Отсюда видно, какое это настойчивое, сколько терпения требующее, сколько пристального изучения наших же ошибок и успехов предполагающее дело.

   Тем не менее есть в нём и более разрешённые пункты, где борьба с «внутренним», или «психологическим» бюрократизмом обещает сравнительно успешное продвижение уже сейчас. Ибо в данных пунктах мы встречаемся прямиком с доброй волей советского работника низов с его сознательным coгласием освободиться от вредного ему самому бюрократического налёта.

   Надо лишь уяснить ему, в чем именно его, стихийно навеянные мнения и «теории» неправильны, чем именно противоречат его же собственному классовому интересу и интересам пролетарской революции и социалистического строя.

   А ведь немалый процент в нашем Союзе таких, именно низовых «пришельцев», совработников и активистов, всею душою готовых всегда постоять до конца за свою советскую власть и в то же время не знающих, как это дело делать – не в бою, а ежедневно, у себя в учреждении, на фабрике, на селе; нe знающих, или, еще хуже, убежденных наивно, что делают советское дело вполне как следует, а вместо того незаметно для себя «зажимающих» его бюрократически, отпугивая от него все ещё слишком робкую к власти, отсталую массу.

   Из многочисленных рабкоровских и селькоровских сообщений с мест видно, что за последнее время главная волна местного бюрократизма вот отсюда, из этих умственных туманов прошлого, а уже не от злостных проделок всякого рода прохвостов старого чиновничества, засевших в управлении, заодно с кулаком и попом. Было и последнего рода засилье, да прошло почти всюду.

   Сейчас с этой стороны главное: прояснение мозгов, чистка предрассудков среди нашей толщи работников (помимо, повторяю, крупнокалиберной работы перестройки форм организационных и помимо общей работы по хозяйственной линии).

   Тогда сорная трава начнет чахнуть без привычной пищи.
 

                2. Та, какую сами растим.


   На чем же следует сосредоточить необходимое дело разъяснения? Конечно, на вскрытии наиболее распространен-


    178


ных в массе (от нее – и у передовиков) «ошибок суждения», относительно власти и управления вообще.

   Наиболее распространенной ошибкой этого рода надо считать смешение слова «власть» со словами: «начальство», «команда» или «зажим».

   Все прочие проявления бюрократизма: канцелярщина, волокита, бумажность, дерганье всякого рода, копеечная опека и прочие мучительства над человеком только производные величины от сказанного основного смешения слов и понятий.

   Ошибка эта свойственна была, например, бывшим фронтовикам и комиссарам годов военного коммунизма.

   Энергичный и сильно инициативный работник этой складки, в роли выборного «Преда» или назначенного «Зава», все равно, понимал нередко свою роль так, что он (или высшая власть через него) только отдает приказы, а все «подчиненные» слепо повинуются.

   Даже у себя дома, в деревенском, да и рабочем быту такой, проникнутый величайшим почтением к своей «политграмоте», отпускник, открывал, например, не¬ медленную и беспощадную борьбу с «дурманом религии»: смахивал с полки «богов» и предавал их огню.

   Горький опыт показал тогда, что такое скоропалительное насаждение «нового быта» приводило на деле к обратным результатам: вместо искоренения предрассудков – их укрепление.

   И вот верная, сама по себе, идея о вреде фантазий для трудящегося может, по незнакомству с основами пролетарской советской власти, приводить к тому же бюрократизму, хуже того: к форменной войне между «переусердным» представителем нажима и перепуганной насмерть деревенщиной.
 
   И война эта случилась, как видно хотя бы из многочисленных произведений и нашей беллетристики.

   Застрельщику «нового быта» и культуры война эта тоже, в конце концов даром не проходила даже помимо чисто физических ущербов.

   Нередко он сам разочаровывался в силе и благодетельности культуры и несущего ее Октября, а также и власти, и вместо воздействия на забитую рабством и мелкособственническим ковырянием земли массу, сам подчас испытывал заново ее воздействие вплоть до впадения в религиозный туман.

   Нет сомнения в том, что он вполне правильно считал лучшим выражением Октября революционную власть.

   А в этой власти, конечно, железный централизм и железная, с другой стороны, дисциплина – драгоценнейшее орудие борьбы, строительства и победы.

Без¬ этого твердого «железа» власти сама, например, революционная законность, защитница интересов массы против всяческого поползновения к эксплуатации, вовсе бы расхлябалась; суд, администрация работали бы с уклоном в сторону кулака и капиталиста (чего в общем нет и быть не может).

   Некоторое, хотя и крайне досадное, «бюрократическое извращение» (Ленин) превратилось бы в форменную власть бюрократии...

   И спасительная сила пролетарской диктатуры в крайних случаях выражается даже так грозно, как, может быть, не снилось ни царю, ни буржуям.

   Но всё дело в том, как и когда проявляет себя эта великолепная сила: когда это проявление (явно или молчаливо, но всегда несомненно) одобряется всею, и прежде всего, пролетарской, революционной массой и когда, затем, это проявление не подрывает, а, наоборот, укрепляет союз с бедняком и с середняком, т. е. с подавляющей массой крестьянства.

   Иначе эта железная сила превратилась бы в свою противоположность – в бесплодное насилие над пролетариатом, а затем и крестьянством.

   То есть, стала бы явным безумием и изменой.

   Таковы возможные цветочки, вырастающие как из сорного зерна, так и из непродуманного смешения иными работниками самой сущности советской власти с одним из (существенных, правда) ее проявлений, с одною из свойственных ей форм.

   Сейчас, нет сомнения, и эта путаница понемногу начинает изживаться.

   Перевыборы советов нынешнего года, надо надеяться, сыграют тут немалую роль.

   Но и сейчас разве большая редкость-жалобы по деревням, да и в городах, скажем, на гру-


   179


бое обращение властей, приказчиков в кооперативах и прочее?

   И разве же это -непременно все контрреволюционеры или недобросовестные, злостные нарушители своего долга?

   Есть, конечно, и такие, но большинство – нет.

   Естественно, что на другом полюсе, в массе, в качестве противодействия, родится не только всем знакомая боязнь и недоверие*, но и упорное, хотя и пассивное, сопротивление «зажиму».

   А массовое сопротивление создает в свою очередь бессилие власти ещё не-давно столь обычная картина в низовых условиях.

   Оставалось прикрывать чисто-бумажным исполнением высших директив, ограничиваться показными «кампаниями», трёхчасовыми лекциями на заданную тему зевающим: крестьянам, знаменитой «статистикой» с потолка, всякого рода отписками и оттягиванием, сваливанием ответственности органами друг на дружку, словом всеми махровыми цветами канцелярщины и волокиты.

   Словом, совершенно не nриходится считать, что все эти непролазные заросли бюрократизма, изобличаемые сейчас во всем известных докладах ЦКК, обязательно проистекают только из «зараженного» центра.

   Конечно, необходимость для того же ВИКа отвечать в год на 30. ООО вопросов центра (50 форм) по одному лишь земельному делу, на 59. 000 вопросов (31 форма) по культпросвету и здравоохранению** и т. д. чудовищно давит на этот ВИК в сторону бюрократического отношения к делу.

   Но, не менее верно, во-первых, что низы слишком часто сами, не за страх, а за совесть, бывают убеждены в единой спасающей силе подобных путей управления своими «необразованными» согражданами; а во-вторых, еще важнее то, что центральные грехи в свой черед родятся и питаются не чем иным, как вот этакими же «теориями», естественно и «непринужденно» плывущими и захватывающими нас именно оттуда, снизу, от полумещанских масс.
 
   В наш переломный момент, когда, «оживление Советов», «кооперативная общественность», «профессиональная демократия» и все прочие виды развёрнутой пролетарской демократии, можно сказать, ребром стоят в порядке дня, в особенности выше изображенное понимание власти, – смешение ее лишь с одною ее стороной, с одной функцией, становится безусловно нетерпимым.

   На первый план выдвигается другая сторона этой власти, столь же важная, как и железный «нажим» в нужных условиях, если не еще более важная, – а именно: умелый подход к массе, учет массовой психологии.

   Партии приходится здесь повторять и повторять те необходимейшие истины, которые многие из «передовиков» советской работы все никак не возьмут всерьез.

 Вот, например, тов. Молотов в одном из недавних своих докладов (на общегородском собрании Профактива Ленинграда 27 янв. текущего года) о перевыборах советов отмечает следующее: «Коммунисты, которые должны были выполнять роль руководителей деревни, оказались на деле оторванными от крестьянской массы.

   Процент коммунистов в деревенских советах был не плохой, а связи с крестьянской массой у них было мало...

   Благополучие получалось чисто внешнее, казенное.

   Увеличение процентов коммунистов в советах шло за счет навязанных кандидатур: это были лица, оторванные от масс коммунистов, которых впоследствии нам приходилось немало «чистить», «выгонять из нашей партии».

   С другой стороны, эти явления отражались и на искажении директив по вовлечению беспартийных в советы: «Партия, – продолжает тов. Молотов, – вовсе не хотела поддерживать также и простую видимость участия беспартийных крестьян в советах, так как у коммунистов нередко входило в привычку на каждых выборах протащить одних и тех же людей, одних и тех же «беспартийных завсегдатаев», ни у кого из крестьян не пользовавшихся авторитетом».
 
   Вещь понятная: когда, имея власть, не хочешь потрудиться размыслить, как выявить самых энергичных, самых

                ----------------

                * Мы даже в практике рабочих производственных совещаний встречаемся с боязнью «вылететъ» за откровенную критику «начальства» (ср. письмо рабочего т. Пантюхина в Правде № 19 текущего года, отдел «О борьбе с бюрократизмом).
 
                ** Данные обследования РКИ.
 
 
   180

самостоятельных из беспартийного окружения, как у них пробудить охоту
к работе вместе со своею, трудовой советской властью, то самое легкое дело – набрать пару-другую во всем согласных (словесно!) «подхалимов» (по выражению тов. Орджоникидзе из его доклада Московской партконференции).

   Понятно, что собранная таким простым манером бюрократическая ячейка на деле оказывается нередко немного лучше любой хулиганской ячейки.

   Незаметно подкрадывается и ощупывает своими щупальцами нашего бывшего «борца» дедовская обломовщина.

   Ибо, что же это такое, в конце концов, как не обломовщина – вот эта
самая лень мысли, которая не дает нам вникнуть в совершенно новые, особенные, небывалые черты и требования рабочей, революционной, творческой социалистической власти и управления.

   Что, как не обломовщина – это невероятнейшее легкомыслие, с которым мы на все усилия ленинской партии, почесывая за ухом, твердим свое: «Э-э, что, мол, там объяснять, чай, не дурак, все сам знаю; власть – подумаешь, какое хитрое дело! Я это с младых ногтей превосходно понимаю!»
 
   Вот то-то, что с младых ногтей.

   То как раз и было понимание, усвоенное инстинктивно из преданий крепостного рабства, да из собственнического, «хозяйского» произвола.

   Отношения власти крепостных «отцов» и «детей», действительно, до крайности просты и в объяснениях не нуждаются.

   Что касается мелкого хозяйчика, то нет свирепее «домашней» эксплуатации, как у «самостоятельного» владельца 2 десятин и 1 лошади. А отсюда, тоже весьма простое и «понятное без объяснений» представление о всякой вообще власти: приказ без разговоров и повиновение зажмурив глаза.

   Другое дело, как исполняется подобный приказ.

   Само собой разумеется, как только можно хуже, чтобы побольше сохранить сил для себя, не надорваться ради «прекрасных глаз» хозяина или начальника.

   Вот откуда и та крайне низкая производительность труда (помимо примитивной техники), которая вошла в привычку и у рабочих на фабрике, и на заводе николаевских времен, и с которою, при недостаточно развитом еще представлении о советской власти, мы и доселе все никак не справимся.

   А между тем рабочие чуть не на все 100 % – «за Ленина» и, случись военная интервенция против нас со стороны империалистов, нечего и говорить, какое будет одушевление и подъём.

   Если так обстоит с рабочими, то чего же требовать от других трудящихся,
гораздо сильней зажатых и по сей день в тисках старины.

   С другой стороны, есть, конечно, немало уже и отдельных элементов действительно «нового быта», людей, уже пробужденных советской властью от «сонной одури» обломовщины, уже вовлеченных ею в живой интерес к управлению и к общественному хозяйствованию, уже проявляющих и действительную самостоятельность и здравую критику больших вопросов строительства.

   Но слишком еще нередко они наталкиваются со стороны доморощенных бюрократов на придирки всякого рода и нa возмущение: мол-бузотер! под ногами вертишься! мешаешь твердую власть осуществлять!

   Получается форменная неразбериха: как раз те, кто стал сознательно и революционно относиться к живым требованиям пролетарской демократии, попадают в ее «враги», чуть не в «контрреволюционеры», а бестолковый, неразвитой поклонник чистого «нажима» воображает себя солью земли...
 
   Пора, пора заняться нарочитым, отчетливым разбором этого вреднейшего недоразумения, и начать дело прочистки бюрократической дерновины.
 
   По крайней мере, тут мы мало-мальски освободимся от тех ее цепких, как мельчайшие, но зубастые крючочки травы-череды, побегов, которые мы уже сами растим: от бюрократии нашего собственного производства.
 

                3. Управа на нее под руками.


   Ленин недаром говорил, что бюрократизм наш в значительнейшей мере зависит от нашей некультурности, и главное средство против него – культура.

Одно из первейших проявлений культурности в советских условиях –


   181


это надлежащее понимание истинных свойств советского управления, понимание, слишком еще недостаточно усваиваемое советскими работниками, не исключая общественников.

   Но это показывает тем большее значение необходимого перелома во взглядах по этому вопросу среди большинства работников.

   Когда, наконец, установится среди добросовестных работников нашего управления (а нет сомнения, что они уже преобладают) своего рода «общественное мнение», а, еще точнее, массовое самосознание, исключающее всякую ненавистно-полицейскую практику, то дело уничтожения чуждых нам зарослей бюрократизма пойдет вперед быстрыми шагами.

   Надо, конечно, не ограничиваться одной лишь критикой отсталых, некультурных взглядов на власть, кaк, на нагайку и на молодецкий окрик, как на «тащи и не пущай».

   Критика – лишь начало дела.

   Надо и с положительной стороны усвоить себе на практике, в чем суть ленинского лозунга: «и принуждением, и убеждением».

   Ибо суть эта в особенном понимании у него «диктатуры пролетариата», которая у него является, как известно, крепчайшим союзом, «смычкой», политической и хозяйственной, пролетариата с другими революционными массами, т. е. прежде всего крестьянством.

   Иному, вполне искреннему работнику, еще не отставшему, однако, от дедовской мещанской указки, представляется даже противоречивым и странным такое совмещение слов «диктатура» и «союз».

   Ему может представляться: коль диктатура, так уж диктатура, а союз – значит длинные разговоры да увещевания, да еще, пожалуй (какой ужас!), равноправное согласие требуется со стороны «союзных» крестьян, интеллигенции, городского мелкого мещанства и т. д.!

   Ну, а это ведет к полному развалу рабочей власти...

   Вот в том-то и дело, чтобы на этом видимом противоречии честный работник, действительно желающий подняться на высшую ступень революционного сознания, практически поучился Ленинской диалектике.

   Там, где старому миропониманию, привыкшему к отвлечённым «абсолютам», резко исключающим друг друга, кажется непримиримое противоречие, на самом деле – полнейшее единство.

   Диктатура рабочего класса, класса – угнетенного, эксплуатируемого (а не диктатура одного лица-эксплуататора или кучки эксплуататоров), только и
может осуществляться на основе убеждения, прежде всего, самих рабочих масс, которые сознательно и добровольно передают неуклонное проведение
в жизнь своей революционной воли, скажем, ЦИКу.

   Принуждение своего декрета, закона, вообще, своей власти они, следовательно, поручают своим вождям по вполне свободному, классово-разумному согласию. И тогда, уже такая же свободная и разумная самодисциплина железно-логически требует от них полнейшего (конечно, всегда обусловленного, правом на критическое обсуждение) повиновения собственному, рабочему закону или власти. Ибо железный кулак-то этой власти направлен-куда? На беспощадное подавление злейших врагов рабочего: империалистов – вне страны, остатков бар и хозяев – внутри.
 
   Какой же может быть тут разговор о несогласии?
 
   Союз же с другими, мелко-собственническими классами, а особенно с самым из них угнетенным до революции, с крестьянством (точнее, с беднотой и середняком), стоит, в свою очередь, на прочной, как гранит, основе разгрома дотла тех же общих классовых врагов.

   Укрепляется он при таком, достаточно убедительном, «задатке», как вся земля, переданная деревне, и все более ясном для последней ростом собственного благосостояния при рабочей, социалистической власти.

   Всё это – недурные средства убеждения, обеспечивающие, чем дальше, тем больше, полное согласие союзников-крестьян «выносить» столь для них выгодную, хотя бы и самую железную, диктатуру рабочего класса.

   Даже-когда она достаточно сурово подчас «одергивает» неизбежно проявляющиеся все же частно-собственнические инстинкты и, колебания того же крестьянства.

   Ворчание в этих случаях естественно и даже неизбежно, но, в общем и целом, трезвый
 

   182


материалистический расчет громко говорит в пользу согласия.

   Диктатура и союз, таким образом, друг друга взаимно обеспечивают, а вовсе не исключают, не противоречат существу дела.
 
   Получается, как говорит Гегель (учитель и Маркса, и Ленина), тождества, единства в глубине данных явлений, на месте их столкновения на поверхности.
Это и есть самая суть того, что называется «диалектикой», т.-е. высшего, наиболее правильного мышления о действительных фактах жизни.

   Следовательно, самое правильное в данном случае – выбросить раз навсегда из своей головы такое одностороннее, узкое и некультурное (в нашем социалистическом смысле) понимание власти, как чистой плетки, и научиться полному, всестороннему пониманию диктатуры пролетариата как «гегемонии» (руководящей власти) пролетариата.

   Тогда сразу станет посветлей не только в наших головах, но и в массовом быту. Ибо из нее исчезнут пугающие нас самих, хотя нами же самими сочиня¬емые, призраки, идейные туманы, за¬ставляющие иную слабую голову и робкое сердце, чуть что не так, твердить:

   - Ох, батюшки, та же бюрократия, что и при Николае.

   То есть, попадать, что называется, пальцем в небо.

   Ибо, что при батюшках царях было общим стилем или классовой системою угнетения, то в советских условиях как бы ни являясь действительно возмутительным на 10-й год социалистического Союза, во всяком случае, есть лишь нарост, искажение нашей системы, пятно на ней, вопиющее нарушение всего светлого стиля.

   Надо, значит, не пугаться призраков собственной фантазии; бездеятельный испуг-то и дает разрастаться сорным травам на нашей доброй пахоте, а, как лев, бросаться нa проявляющиеся гнезда врага – бюрократизма, выцарапывать его со всеми корневищами и побегами.

   Тогда и туманные призраки рассеются, и вся картина нашей новой жизни отрадно просветлеет и в наших глазах, и в глазах массы, зорко следящей за нашей работой и, конечно, смущаемой, в свою очередь, испугом перед призраками-нашим испугом людей, в ее глазах, олицетворяющих революцию, следовательно, уже достаточно знающих, как идут ее дела.

   Да, немножко переродиться нам самим внутренне следует, и такое моральное перерождение, можно сказать, общедоступно в условиях тех неслыханных наглядных успехов, какие на наших глазах делает и советское хозяйство, и неудержимый напор масс к культуре, к просвещению.

   В таких условиях «буйного» исторического роста страны рабочих и крестьян, наоборот, та старая, отсталая, некультурная точка зрения на власть, как на механическую погонялку, становится, наконец, просто ненормальна и дика.

   Надо, надо усваивать себе – и другим передавать – привычку ежедневно, ежеминутно, во всех больших и малых делах, мыслить о власти, как лишь о могучем вожде целого круга общественных сил трудовой массы, сил самостоятельных, широко ставящих свою работу на связи с общей задачей всего Советского Союза, а не только уткнувшихся в интересы своей колокольни.

   В тот момент, когда сверху, из центра идет сплошная перестройка органов власти, деятельный пересмотр громоздких и дорого стоящих поэтому органов управления хозяйством, оба пути – сверху и снизу – «бьют в одну точку» и превосходно друг друга дополняют.

   Когда, например, проведено будет, сейчас проектируемое, расширение
самостоятельности и ответственности красного директора заводов и фабрик по отношению к тресту, – в высшей степени важно, чтобы такой «освобожденный» работник оказался к тому моменту в подавляющем большинстве «освобожденным» и внутренне от последних следов теорий: административного «зажима».

   Чтобы не за страх, а за совесть он налегал на развитие рабочих «производственных совещаний», конференций, контрольных комиссий.

   Ибо сам он прежде всякого горячо убежден в единственной возможности на практике осуществить великую задачу социалистической реконструкции в союзном масштабе лишь на основе сознательной


   183


научной организации труда самих же рабочих масс (а не, как у Форда, плетка плюс узкий денежный расчет отдельного рабочего).

   Ведь научная организация труда без «согласия», т. е. без опять-таки революционного самосознания рабочих – чистейшая утопия!

   И вот этакий современно-культурный директор – общественник свободно и планомерно сделает из производственных совещаний живой и постоянный орган своего управления – своего рода «конституцию» (на место самодурно-самодержавного образа правления» фабрикантских времен).

   То же, конечно, – и в любой отрасли советского управления.

   Например, только тогда так называемое «оживление советов, перестанет быть тем,
всё же нередко, родом «просветительских заседаний» (термин заимствую из докладов тов. Баумана, зав. орг.-распредом московского комитета партии), каким оно оказывалось до последних перевыборов даже в «культурнейшей» Москве.

   То же, скажем, и с кооперативной жизнью, где актив из рабочих, крестьян и их жён только тогда обнаружит всю подлинную мощь заложенной сюда творческой мысли - в частности, по борьбе за снижение цен - когда сознание истинных отношений между властью и активно ее строящей массой, хотя бы в главном, проникнет уже в этот актив.

   А, между тем, до сих пор в этом смысле было маловато сделано, судя, например, по крайне поучительным данным тов. Угланова, секретаря московского комитета партии, сообщенным в его докладе 21 февраля текущего года на собрании актива Московской губернской потребкооперации.
 
   В самом деле, если даже в Москве кооперировано не более 45 % всех рабочих и служащих***, то это значит, что мощность кооперации опирается большей своей частью лишь на банковский кредит, а не на членские взносы (т. е. на активность масс).

   А за кредит, конечно, платятся проценты, которые перекладываются на цену товара. Кaкoe же тут мыслимо реальное снижение цен.

   И много, много можно бы еще привести подобных примеров; от сельсовета до центра, откуда с неотразимой ясностью видна была бы ближайшая зависимость «доморощенного» бюрократизма, т. е. негодного, фальшивого, холостого хода управленческой машины, от культурно-идейной недозрелости нашего кадра новых работников.

   Они в этом, конечно, на большую часть «без вины виноватые», тем не менее от их недостаточной работы над самими собою происходит немало новейшего «крапивного семени» советской марки.

   Зато и – обратно.

   Необходимый подъём сознательности по этой линии может дать нам сравнительное ускорение в оздоровительном подъеме «власти на местах (в центре, конечно, уровень сознательности гораздо выше).

   Понятно и то, что успешная «разведка» с бюрократизмом в кадрах управления, особенно близких к массе, явно идущий прогресс на этих участках фронта, сильно способствуют перелому во мнениях массы насчёт нашей власти вообще, т. е. насчёт ее способа применения.

   А то, чего греха таить, не так уж редко и посейчас, в провинции в особенности, услышать (и не без фактических к тому оснований) этот, как бы вековой и наследственный вздох:

– Что же? неужто и здесь правды не добьёшься?
 
   Лед будет, наконец, сломлен во мнении масс и на данном участке фронта.

   Массы на ежедневном опыте станут, наконец, выносить иные, правильные суждения о той фактической пропасти, какая отделяет по природе массовую советскую власть от власти «бар» и «хозяев».

   Массы начнут верить, что, действительно, советская власть придерживается по отношению ко всяческим отрыжкам бюрократического духа единственной и
твердой линии:
 
– Дурная трава – с поля вон!

                -----------------------

                ***В Ленингpaдe, впрочем, дo 70 %.


               
                А. Дивильковский**

                ………………………………………………………………………………………

Для цитирования:

         А. Дивильковский, НОВЫЙ МИР, Книга восьмая, М., 1927, стр. 176 – 183

               
               Примечания


      * Материалы из семейного архива, Архива жандармского Управления в Женеве и Славянской библиотеки в Праге подготовил и составил в сборник Юрий Владимирович Мещаненко, доктор философии (Прага). Тексты приведены к нормам современной орфографии, где это необходимо для понимания смысла современным читателем. В остальном — сохраняю стилистику, пунктуацию и орфографию автора. Букву дореволюционной азбуки ять не позволяет изобразить текстовый редактор сайта проза.ру, поэтому она заменена на букву е, если используется дореформенный алфавит, по той же причине опускаю немецкие умляуты, чешские гачки, французские и другие над- и подстрочные огласовки.

   **Дивильковский Анатолий Авдеевич (1873–1932) – революционер, публицист, член РСДРП с 1898 г., член Петербургского комитета РСДРП. В эмиграции жил во Франции и Швейцарии с 1906 по 1918 г. 18 марта 1908 года В. И. Ленин выступил от имени РСДРП с речью о значении Парижской коммуны на интернациональном митинге в Женеве, посвященном трем годовщинам: 25-летию со дня смерти К. Маркса, 60-летнему юбилею революции 1848 года в Германии и дню Парижской коммуны. На этом собрании А. А. Дивильковский познакомился с Лениным, и с тех пор они дружили семьями, занимались революционной деятельностью, и до самой смерти Владимира Ильича он работал с ним в Московском Кремле помощником в Управделами СНК у Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича и Николая Петровича Горбунова (с 1919 по 1924 год). По поручению Ленина, в согласовании со Сталиным, организовывал в 1922 году Общество старых большевиков вместе с П. Н. Лепешинским и А. М. Стопани. В семейном архиве хранится членский билет № 4 члена Московского отделения ВОСБ.