Ожидание деменции

                Андрейка давно к дедушкиной квартире, что на метро Достоевская, присматривался, а тут как раз представился повод поговорить о ней всерьёз. Без обиняков. Собственно, дед Борис первым на этот непростой разговор пошёл. Так и сказал:
                — Поговорим, дорогой! — и пояснил своему будущему наследнику, что скоро у него наступит старческая деменция, и поэтому ему хотелось бы заранее подготовиться к этой новой и неизведанной доселе полосе в его жизни. Пока он ещё в состоянии соображать здраво. Потому что потом, когда у него в голове шарики за ролики заедут, уже поздно будет. И он станет жить в иллюзиях и розовых фантазиях. И думать, что прожил свою жизнь не зря, и что был неимоверно полезен обществу, и что обществу на него не всё равно. И что дальше всё будет только лучше. И станет нести подобную ахинею в массы. И что, дескать, будет всем улыбаться и пускать радостные слюни, как когда-то делал его брат Иван Сергеевич, и доулыбается до того, что лишится и жилья, и всего остального. Что, собственно, и произошло с его любимым братом, которого родственники упекли в дурдом, а имущество его поделили между собой. И что особенно противно, прикрывались якобы заботой об Иване Сергеевиче и даже говорили, что тому, мол, в психушке будет очень хорошо. Лучше, чем дома. И что это они его вовсе не «упекли», а просто поместили в стационар под наблюдение врачей. Так и говорили:
                — В стационаре Иван Сергеевич получит всё необходимое. Там отлично кормят, прогулки каждый день, а на ночь обязательный укольчик, чтоб крепче спалось…
                Как-то так. Или примерно так всё и произошло с любимым братом деда Бориса и, соответственно, с любимым двоюродным дедом Андрейки…
                — А я так не хочу и не желаю! — объяснил свою позицию Андрейке дед Борис. — Меня и дома неплохо кормят. И откуда я знаю, чем конкретно меня будут колоть в психушке, когда я впаду в маразм? Да ещё инфекцию занесут. Черти. Знаю я их...
                Вот такая история. История непростых семейных взаимоотношений. Когда добрые намерения воспринимаются с точностью до наоборот. А ведь люди всего-то и хотят, чтоб за их несчастным, психически нездоровым, родственником был установлен постоянный профессиональный  контроль: таблетки — три раза в день, прогулка под наблюдением санитаров и небольшой вечерний укол от бешенства. И чтоб никто никого не убил во время припадков. Вот, собственно, и всё. А квартирка пациента стационара естественно переписывается на третьих лиц: не главврачу же её отдавать. У него их и так восемнадцать штук. И каждую из них он сдаёт посуточно узбекам-гастарбайтерам…
                Короче, как выяснилось, дед Борис захотел ещё до того, как он начнёт всем улыбаться и пускать розовые слюни, обезопасить свою недвижимость от главврача психушки и недобросовестных (по его мнению) родственников. И сдохнуть абсолютно свободным и счастливым в собственной квартирке на Достоевской. И для этого, если придётся, он готов даже шантажировать любимого внука Андрейку, который годами уклоняется от призыва, а в прошлую среду вообще мастурбировал на камеру. И этому уже есть многочисленные свидетели. И более того, дед Борис уже, якобы, написал некое письмо и заверил его у нотариуса. И его вскроют в ту самую минуту, как только любимого деда Бориса, в связи с деменцией, его любимый внук Андрейка упечёт в психиатрический стационар. Или поместит под наблюдение врачей, если хотите. Чтоб не убежал. Как кому больше нравится...
                Вот такой примерно получился разговор о квартирке на метро Достоевская, к которой Андрейка уже давненько присматривался. О той самой, которую дед Борис у Ивана Сергеевича ещё тогда, несколько лет назад, оттяпал, но видимо, за давностью лет об этом позабыл...