Девушка и йети

      Около полувека назад жила в нашем посёлке, что стоит недалеко от леса,  — а кругом горы у нас, — девушка по имени Фалина. Много было у неё поклонников, но не нашлось среди них того, кого она бы полюбила. Ничем не могли угодить ей парни. Так и оставалась она по-прежнему в девушках, помогая родителям по хозяйству да гуляя с подругами. А была Фалина рослая, крепкая и румяная, работящая и весёлая. Вот какую песенку сложили о ней ухажёры:

         У моей Фалины
         Губы, как малина,
         Глазки — голубика,
         Волосы — черника,
         Щёчки, как брусника
         Али земляника.

      А она, слыша эту песенку, лишь смеялась и никого не выбирала.
      Фалина и вправду очень любила ягоды и часто за ними в лес ходила. И вот однажды в конце лета пошла она туда и не вернулась... Даже через несколько дней не появилась. Убивались по ней отец с матерью...
       По слухам, девушку поймал человек снежный — их ещё йети зовут, и унёс к себе в горы, в пещеру. Поговаривали, что эти чудища издавна похищают по наступлении сумерек неосторожных путников. А особо — путниц...
       Не все, правда, у нас верили этому. Те жители посёлка, что считали себя довольно просвещёнными, возражали самоуверенно:
          — Да ладно, какие ещё снежные люди! Их никому и никогда ни увидеть толком, ни поймать не удавалось... Все эти истории сочинённые, а доказательства — поддельные. И как йети, будучи весьма большими, могут прокормиться зимой — на них ведь еды не напасёшься! Как они до сих пор ещё на свете живут, если их всегда было совсем мало?

      На что некоторые из прочих высказывали другое, весьма простое, мнение о снежных людях:
          — Это — нечистая сила!
    Как бы там ни было, поселковые жители не собирались оставлять нашу Фалину в беде. Собрались сильные да смелые мужчины, вооружённые, с собаками — чтобы обыскать лес, проникнуть в логово йети, а может, и встретиться с ним самим, лишь бы спасти его пленницу... Если он существует, конечно. Искали Фалину и бывшие её поклонники, в том числе и я сам, вспоминающий сейчас годы своей молодости. Мысль о том, чтоб победить чудовище и в награду за спасение руку Фалины получить, представлялась каждому из нас весьма заманчивой. Но шли дни, а поиски всё не увенчивались успехом.


        ...В тот день Фалина, как обычно, отправилась в лес с подругами. Весело балагуря, они гуляли среди деревьев и кустов, искали ягоды. Фалина шла впереди.
       Ягод пока попадалось мало, и девушка углубилась в лесную чащу, не замечая, что ушла далеко от подруг. Здесь её и увидело некое существо...
      Выглядело оно так, как зачастую описывают снежного человека те, кому случалось с ним сталкиваться. Огромный, очень мускулистый, с заострённой головой на короткой, почти незаметной шее; руки его висели ниже колен. Лицо — смуглое, плоское, с тяжёлой и выпирающей нижней челюстью. Косматая, густая снежно-белая шерсть покрывала всё тело, кроме лица, ладоней и громадных ступней. На голове она была несколько длиннее, как волосы у людей, почти пряча в себе небольшие уши. В целом он напоминал обезьяну, но ходил по-человечески прямо.

         Белый силуэт его мелькнул среди елей и кедров в сгущавшихся сумерках, словно привидение. Будучи довольно далеко от путницы, йети во мгновение ока покрыл немалое расстояние быстрыми шагами и оказался позади неё. Раздался хруст веток...
      Фалина обернулась и при виде этого чудища так перепугалась, что тут же упала в обморок. Йети с лёгкостью подхватил её и понёс с собой, перекинув через плечо, будто мешок с соломой...

       Очнувшись, она обнаружила себя внутри обширной пещеры, на полу, устланном искусно выделанными шкурами. Сверху, через трещину в высоком потолке, лился рассеянный свет. Девушка забилась в уголок, испуганно закрылась от сидевшего перед нею похитителя своей корзиной. Тот наклонился и отодвинул лукошко от лица пленницы, пытаясь заглянуть в её глаза. Фалина зажмурилась, чтобы не видеть страшилища. Йети ласково погладил дрожащую пленницу по волосам. Та открыла глаза и встретилась с ним взглядом, не зная, чего ожидать.

      «Не бойся», — возникла в её голове мысль, и Фалина поняла: это подумала не она, а снежный человек. (Девушка знала, в чьи руки попалась — ей случалось прежде слышать о встречах людей и йети.) «Как странно», — удивилась Фалина, но почувствовала, что страх оставил её. Похититель не сводил с пленницы взора; а она, под неким воздействием, тоже не могла теперь не смотреть в его большие и круглые тёмно-карие, с красноватыми зрачками глаза...

       Через несколько минут снаружи послышались тяжёлые шаги, и в пещеру вошли ещё двое снежных людей, неся в лапах еду — грибы, орехи, ягоды и корешки. Эти странные существа внимательно осмотрели добычу своего сородича и обнюхали её. Затем эта пожилая пара — оба сутулились, шерсть на них серебрилась, лица в морщинах — одобрительно помычала и покивала ему. То были его отец и мать, как позднее узнала девушка.

       Семья разделила дары леса на четверых — четверть отдали пленнице (вышло не совсем поровну, так как сырые грибы и коренья она есть не стала, вернула йети). В дальнем углу пещеры струился небольшой родник, и Фалина смогла попить из него и немножко умыться.
      На ночь снежные люди закрыли вход в жилище огромной гранитной глыбой. Так ни дикие звери не могли сюда пробраться, ни пленница — сбежать. После этого все йети надолго притихли. Девушка измученно опустилась на мягкие как перина шкуры и вскоре заснула.

         Несколько дней прожила она в пещере; здесь ей было неплохо, но тоскливо. Не раз, сидя днём у выхода из пещеры, смотрела Фалина на кусочки неба и леса, которые были ей видны, мечтая ещё хоть раз пройти по траве, почувствовать лучи солнца на своей коже, вдохнуть свежий воздух. Но снежные люди не спускали с неё зачаровывающих взоров, и она чувствовала, что не может  ступить за порог ни шагу. Когда они занимались повседневными делами — готовили еду, выделывали шкуры или просто мысленно общались, молча глядя друг на друга, — кто-нибудь из них обязательно прислеживал за пленницей. И часто это был сам молодой йети.

        Однажды этот её страж, видя, как поблёк румянец на девичьих щеках и потускнели голубые глаза, понял, что она без света и свежего воздуха зачахнет, словно цветок... Тогда снежный человек шагнул за порог и протянул ей свою не то лапу, не то руку, второй показывая на выход из логова. «Он хочет, чтобы я пошла с ним, — догадалась Фалина. — Ну что ж!» — и она смело вложила свою маленькую ладонь в его ручищу.

       Огромная, волосатая рука — но мягкая, а на пальцах ногти, чистые и светлые. Да и сам снежный человек уже не казался девушке таким уродливым, как раньше. Шелковистая шерсть его светилась в лучах солнца, став белоснежной, подобно снеговым шапкам на горных вершинах, вздымавшихся вдали. А широченные плечи и мощные мускулы внушали твёрдую уверенность, что с ним нечего бояться в лесу. «Любого зверя, что посмел бы напасть, он одолеет одной левой или попросту отпугнёт своим могучим видом!» — подумала Фалина.

      Фалина взяла с собой корзину и собирала во время прогулки ягоды, а порой просто любовалась лесным царством, в которое она и йети спустились с горы.
      Осенняя листва на деревьях казалась Фалине янтарной, совсем как серьги из настоящего янтаря, висящие в её ушах — их купил ей однажды на ярмарке отец. Мох одел зелёным бархатом древесные стволы и пни, ярким ковром расстилался по земле, пружиня под ногами. Кора на соснах золотилась в солнечных лучах...
      Быстрая белка промелькнула среди травы рыжим огоньком и взбежала на сосну. Птицы заливались разноголосым пением, радуя слух... Нагретый солнцем, почти горячий воздух, полный лесными ароматами, обнимал Фалину.

       Немного устав от ходьбы, йети легко согнул два дерева с разных сторон так, что они почти легли на землю, кронами друг на друга. На этом своеобразном диване из ветвей и хвои снежный человек и устроил Фалину, затем сделал ещё один — себе. Пленница йети не пыталась сбежать, хотя и была сейчас свободна: тот всё же как-то воздействовал на её мысли, даже когда спал...

        Из торчавшего в нескольких шагах от лежанок пня росли грибы-трутовики; огромные, плоские овальные шляпки их напоминали жёлтые лепёшки. Гриба было два, один другого больше. Снизу у них виднелась ножка. Спутница йети, лёжа, разглядывала грибы. Вид их шляпок напоминал Фалине домашнюю выпечку, которой, думала она, никогда уже ей больше не отведать...

    Фалина часто вспоминала о родителях и подругах, о родном доме и посёлке. Но снежный человек, конечно, не отпустит её. Да и идти туда с ней вряд ли захочет. Даже если б и согласился, близкие Фалины до смерти перепугались бы его вида.
    ...После небольшого отдыха эти двое, похожие на красавицу и чудовище из сказки, отправились дальше. Они вышли из леса и двигались теперь по поляне, усыпанной капельками вечерней росы.

      Вскоре путники увидели перед собой широкую реку. На серебристо-голубой поверхности быстрой воды ярко сверкали и мигали волшебные искорки солнечных бликов. Здесь снежный человек вошёл в воду и погрузился туда с головой. Изумлённая Фалина не отрывала взгляда от этого места... Пробыв под водой довольно долго, йети вернулся на берег; в каждой руке его трепыхалось по большой рыбе.
         «Да, с таким спутником не пропадёшь, — невольно подумала Фалина. — Всё-то он может...»
        Одну рыбу снежный человек с аппетитом съел на месте, вторую предложил спутнице, но та отказалась жестом руки. Тогда он взял рыбину с собой, чтобы отдать родителям. Они с Фалиной повернулись и не спеша двинулись в обратный путь.

     День подходил к концу. Они снова шли по поляне. Подняв голову, девушка залюбовалась голубым небом, как бы убранным причудливыми, озарёнными заходящим солнцем лиловыми облаками. Они напоминали горы, скалы, дома и морские волны, из которых словно бы выпрыгивали сиреневые рыбки. Вид этого неба навевал мысли о некой волшебной, уютной стране... Фалина перевела взгляд на снежного человека: он тоже наслаждался созерцанием заката, замедлив свой стремительный шаг.

     Немного спустя путники вступили в лесную чащу, где в густоте уже воцарился ночной сумрак. Повернувшись к йети, Фалина увидела, что глаза его горят подобно двум малиновым уголькам; девушка невольно содрогнулась, но тот успокаивающе погладил её по руке.
           «Он видит в темноте, как сова или кошка, оттого и светятся глаза, — поняла Фалина.
         Да, снежный человек и правда отлично видел в сумерках — по временам он помогал спутнице не споткнуться или обойти овраг.

       Пока они возвращались через лес к пещере, на потемневшем бархатном небосводе засияли десятки ясных звёзд. Время от времени проносился по нему, вспыхивая, яркий метеор. Над посеребрёнными звёздным светом вершинами деревьев чётко вырисовывался ковш Большой Медведицы. Внизу, в кустах, мелькало множество живых зеленоватых «звёздочек» — светляков. Йети не торопился домой: ночью ему было так же хорошо, как и днём, если не лучше.

        С тех пор прогулки совершались каждый день, и всё более проникалась Фалина красотой и величием природы. Всё лучше разбиралась она в лесных тропинках, научилась пробираться среди зарослей и сквозь кусты так ловко, что ни одна ветка не оцарапывала её. Словно бы дочерью леса ощущала себя Фалина... Она стала больше доверять своему спутнику и во время мысленного разговора с ним узнала его имя — Ко-Цеф, что значило «подобный снегу». Как оказалось, йети необычайно тонко чувствовали природу и гораздо бережнее относились к ней и друг к другу, чем люди. Других ценностей у них не было: ни вещи, ни деньги ничего не значили для йети, и они не ведали жажды наживы...


      ...Мы с ребятами продолжали искать нашу Фалину, и всё дальше и дальше углублялись в горы.
       На гору карабкаться — занятие не из лёгких. А потом нужно было ещё найти жилище снежного человека, которое он, видать, весьма неплохо запрятал. Пять дней и шесть ночей длились поиски. Но мы помнили подсказки старожилов посёлка: «Йети отмечают свои владения, сгибая и заламывая деревья. Увидите шалаш-пирамидку из веток, или очищенный древесный ствол, оплетённый ветвями и, может, с надломанной верхушкой, или ещё что-то в этом роде, — знайте: вы на верном пути!»

         И вот перед нами показались деревья, старательно скрученные в виде арки. Вряд ли толстые стволы могли сами так причудливо переплестись — тут явно поработали чьи-то сильные руки. Чьими же руками могли они быть, настолько искусными? Наверняка — снежного человека! К тому же, подойдя к арке, ощутили мы некую силу, исходящую от неё: в волосах у нас искры затрещали, а ноги точно ватными стали... А через несколько шагов мы увидели и деревце с зачищенным стволом и заломом на нём. Затем ещё одно...

    И после всех этих знаков мы и впрямь увидали впереди, на опушке, того, кто их оставил! Спиной к нам стоял у малинника лесной великан, весь в белой шерсти, и ягодами лакомился...
         Собаки наши завизжали и хвосты поджали — да, это вам не кур гонять! А один из наших стрелков поднял ружьё и выстрелил в него, да не попал, хотя и слыл самым метким... Тут припомнились мне рассказы, что йети могут пули от себя отводить!..

          Снежный человек обернулся... И от взгляда его дикий страх охватил меня, пробрал до костей, даже голова закружилась! Никогда такого страху не испытывал... А ведь йети с виду даже не казался мне особо страшен — откуда же этот испуг?! То же самое, похоже, и многие из бывших со мной ощутили: они оцепенели, окаменели. По-моему, он нарочно напустил на нас этот непонятный морок — чтоб близко мы не подошли...

            Но всё же мы постарались себя в руки взять. В конце концов, нас было много, неужто с ним не справимся?!
          Снежный человек между тем на месте не стоял — он быстро пошёл к лесу, да по пути споткнулся и упал — и мы дорогу ему преградили и его окружили. Накинулись мы на йети — хоть он нас и расшвыривал в стороны, яростно сопротивлялся и метался, — но после нескольких попыток связали мы ему руки-ноги и потащили его в деревню. А вот Фалины мы так и не нашли... Спрашивали даже у снежного человека, где она, да тот говорить не умеет — только рычит или стонет... А ещё издал громкий гортанный крик, слышный, как нам показалось, на весь лес — тут-то мы ему рот тряпкой и заткнули!

        Вся наша деревня собралась поглазеть на лесное чудище! Теперь все воочию убедились, что йети существуют — вопреки всяким там здравым, на первый взгляд, доводам. Видно, многого мы ещё не знаем... Селяне ахали и охали, многие ругались, а ребятишки швыряли в снежного человека комьями грязи да огрызками.
     Потом засадили мы йети в старый амбар и приставили к нему охранника — крепкого молодого мужика из наших. Не убежать тебе от нас!


     ...Я сидела у пещеры вместе с родителями йети, его возвращения дожидалась. Вдруг до меня донёсся крик, гортанный вопль. Старики тотчас поняли, что с их сыном что-то случилось, и заволновались.
            — Позвольте мне разузнать, что с ним, — попросила я их. — Я молодая, я быстрее добегу...
         Те согласились, и я тут же выбежала из пещеры и помчалась в ту сторону, откуда раздался призыв о помощи.

          Вскоре увидела я изрытую землю, а на ней сломанные ветки валяются — словно шла тут борьба, — затем различила множество следов — огромные, в которых сразу ноги йети узнала, поменьше — людей и ещё собачьи.
           — Его похитили деревенские! — поняла я. —  Он был ко мне очень добр — а будут ли добры к нему мои односельчане?! О, только бы не оказалось слишком поздно!
          И я быстро пошла по следам...

         Внезапно поднялся, завыл сильный ветер; сосны гнулись под ним, как тростинки, и угрожающе трещали — казалось, вот-вот переломятся! Тут и там ветки, шишки на землю падают, листья сухие по воздуху носятся... Небо стало серым, и посыпались с него крупные капли дождя, точно слёзы. Чудилось мне: силы природы возмущены и расстроены, что хозяин леса в беду попал...
           Бегу, падая и поднимаясь... Корни торчащие будто нарочно за ноги цепляются, ветки еловые по лицу хлещут! Но, наконец, выбегаю из лесу — и вижу свою деревню...

     Вскоре с пригорка увидела я Ко-Цефа, толпой сельчан окружённого. Смотрю из-за дерева, как мальчишки над ним смеются, рожи строят, кричат, а он сидит беспомощный, весь верёвками крепко опутанный, и сердце моё сжалось от отчаяния! Поняла я теперь, что не хочу к односельчанам возвращаться. Были они куда больше похожи на зверей, чем йети!
         «О, скорее бы они ушли и оставили его в покое!» — в отчаянии думала я.
        Наконец, стал народ мало-помалу по домам расходиться.  И я, осторожно идя в стороне за людьми, которые вели Ко-Цефа, увидела, как мужики в амбар беднягу запирают и одного парня сторожить его оставили.

       Долго я ждала, когда задремлет страж на посту. А он всё ходит вокруг да засов проверяет, и дождь всё льёт да льёт! Всю ночь я так прождала... И потом, утомлённая сильно, вернулась в пещеру и как могла успокаивала родителей Ко-Цефа. На вторую ночь другой страж сторожил, и тоже я не смогла улучить хоть минутку... А вот к концу третьей ночи, наконец, вижу: свернул усталый сторож свою тужурку, под голову подложил, улёгся и сразу захрапел. И тогда я осторожно прокралась к амбару и, замирая от страха, тяжёлый засов двинула. Вдруг хрустнул под моей ногой сучок, и зашевелился сторож! О нет!.. Обмерла я вся... Переждала немного — сердце колотилось как бешеное, словно хотело прочь из груди выпрыгнуть, — а сторож перевернулся на другой бок и снова захрапел... Отодвинула я засов и внутрь прокралась. Вижу — там в темноте две точки светятся... Ко-Цеф!

        Как привыкли мои глаза к темноте, увидела я, что верёвки в тело его врезаются, так что стонет он! А снежные люди очень к боли чувствительны — больше, чем люди обычные... То одна из немногих их слабостей: даже малейшая царапинка страдания у них вызывает. Я знала об этом, поскольку ранее, когда с Ко-Цефом и близкими его жила, случалось кому-нибудь из них уколоть себе палец или оцарапаться ненароком. Каково же было бедному Ко-Цефу от тугих верёвок?! Но ещё сильнее мучила его, как он мне потом рассказал, боль душевная, когда вспоминал он обо мне, о родителях, о свободе...

       Развязала я на нём верёвки, хотя и с трудом. Выбрались мы осторожно из амбара и отошли скорее подальше, за кусты спрятались, так как идти Ко-Цеф почти не мог: ноги у него от сидения долгого затекли, занемели...
     Глядя при свете месяца на его израненные руки, разрыдалась я и говорила сквозь слёзы:
           — Теперь ни за что я к ним не вернусь! Какие же они грубые, жестокие! Если бы я могла тебя исцелить...
             — Не плачь! — как бы услышала я ответ Ко-Цефа. — Теперь всё будет в порядке. Все порезы к вечеру сами закроются — мы, йети, быстро излечиваемся, в этом нам не нужна помощь. Настолько у нас здоровье крепкое!
        — Но сейчас надо как-то незаметно в лес уйти, и поскорее — того и гляди, погоня будет, а тебе, измученному, идти трудно...
             — Я знаю, что делать, — прозвучал у меня в голове его ответ. Подобрал йети несколько веточек, что от бури с деревьев упали, и сложил из них на земле большую фигуру-звезду. Взял Ко-Цеф меня на руки и встал на неё. И тотчас начали мы плавно как бы вниз опускаться, сквозь землю будто. Туман окружил нас как облаком, а когда рассеялся, вскрикнула я:
           — Ой, где мы?!


         Воздух здесь был чистейший, но очень уж сырой; небо над головой — тёмное, даже ни звёздочки нет, и какое-то зелёное! Странные, невиданные густые дебри окружали нас. Проскочило по ним неподалёку несколько зверей, на диких собак или небольших волков похожих...
          — Мы сейчас в мире йети, — пояснил мне Ко-Цеф. — Мир этот для вас, людей, невидим. Мы же умеем открывать и закрывать входы в него и в различные уголки мира вашего проникаем — туда, где чисто и глухо. И обратно в свой возвращаемся — для вас мы как будто в воздухе растворяемся. Сейчас мы с тобой словно за стеной находимся, для жителей селения твоего незримые. Даже если кто из них и попадёт сюда следом, то сразу в этой чаще заблудится. Звери, которых ты здесь увидела, тоже могут порою в ваш мир проникать — но случайно, когда путь открыт. Как вот сейчас, например... Завтра твои односельчане нескольких коз и кур не досчитаются — и поделом, будет им урок.

                — Как-то всё же тут непривычно... — говорю.
        — Я и не ждал, что тебе мой мир особо понравится, — отвечал Ко-Цеф. — Он не для вас, не для людей. Мы с тобой лишь пройдём по нему немного, чтоб погоню сбить с толку, если таковая начнётся, а затем снова появимся в прежнем мире... И окажемся тогда прямиком перед нашей пещерой, успокоим моих близких!
             — А зачем вы, йети, в наш мир приходите?
            — Потому что родной он нам — в незапамятные времена мы и жили там, ещё до того, как вы, люди, народились. Сначала мы соседствовали с вами мирно и дружно, но постепенно изменился к худшему род человеческий, и начали люди нас истреблять и вытеснять... Тогда переселились мы в другой мир и с тех пор здесь живём. Много чего хорошего утратили в себе люди... И чудесные способности, которыми до сих пор обладаем мы, йети — хотя бы дар чтения мыслей, столь удобный, — давно ими потеряны.
              — Как жалко... И что же, никогда уже не смогут люди стать лучше и снова с вашим народом подружиться?
           — Смогут, если работать над собой захотят. Но многих из них и так всё устраивает. И пусть бы они только не загрязняли, не засоряли воду и лес — это и для нас, и для них плохо. Погляди, как в нашем мире чисто!

       ...Раздвинулись перед нами заросли дикие, и вышли мы на берег озера глубокого, прозрачнейшего, как хрусталь! Давно приметила я, что не едят йети столь часто, как люди — так что голоден Ко-Цеф не был, хоть и очень долго в плену без еды сидел; но вот жажда сильно его замучила... Склонив голову над озером, пил он долго и жадно. Испила и я воды — и разлилась тут неведомая сила по всему моему телу! С тех пор так волшебно я себя ощущаю — такой сильной, бодрой и... чувствующей! Подойду, например, к дереву — слышу и чувствую рукой, как струится сок под корой; понимаю, что животные думают и испытывают — если кому из них плохо, тотчас бегу помочь... И всегда удаётся мне это сделать — то утешить, то подлечить. Звери и птицы меня теперь не боятся, самой мне тоже никто не страшен... Ноги у меня отныне так же быстры, что и у Ко-Цефа!

     Всё хорошо видно было мне в его мире — лёгкое сияние окрестности освещало. Спросила я, откуда свет здесь берётся, и объяснил мне Ко-Цеф:
        — От солнца твоего мира проникает... Это оттого, что наши миры друг на друга влияют — всё взаимосвязано.
        Омыл он в озерце раны свои, насобирал вокруг тёмно-красных листьев исцеляющих — я таких и не видала — и к ним приложил, чтоб заживление ускорить. После на открытое место вышел, выложил вновь на земле таинственный узор из палочек, стали мы на него — и очутились в прежнем мире, у входа в знакомую пещеру! Здесь уже настал рассвет и ярко светило солнце, и поведал мне Ко-Цеф, что снежным людям очень нравится обилие солнечного света и тепла, которых в их нынешнем мире не хватает — потому-то они в наш мир и приходят.
       Разговаривая, прошли мы вглубь пещеры — там родители Ко-Цефа, обнявшись, грустят сидят. Обрадованные, навстречу к нам они бросились, в объятия нас заключили...


        Другой раз, несколько дней спустя, мы уже все вместе в мир йети наведались, чтобы племени Ко-Цефа меня представить и всем вместе нашу с ним свадьбу справить. Там увидела я много снежных людей — гораздо больше, чем в нашем мире, — цветом шерсти и ростом разных... Жили все йети родами да племенами, в пещерах и шалашах-пирамидках. Заметно они встревожились, увидя меня, человека, в их стране... Но Ко-Цеф всё разъяснил: рассказал он соплеменникам, что долго искал себе пару среди своих, но никто ему не полюбился. Оттого и решил он похитить человеческую девушку. Оказывается, давно Ко-Цеф ко мне с подругами присматривался, в укрытии затаившись, когда в лес я приходила. Больше, чем в моих подругах, приметил он во мне весёлости и доброты (так он сам сказал), а ещё почуял достаточно силы и здоровья, от меня исходивших.
        Натащили йети из местных дебрей большущих овощей и плодов: были среди них виноградины с кулак человека, а яблоки и вовсе с голову! — и устроили пир. Вождь племени, которому, по словам Ко-Цефа, было уже почти триста лет, — вот до скольки йети жить могут! — наши с ним руки соединил и нас благословил...


        И потом Ко-Цеф свой сумрачный мир посещал, но без меня. Иной раз — чтобы тех огромных плодов принести, если нам еды не хватало или просто полакомиться хотелось. А порой уходил туда, чтобы вовремя исчезнуть в лесу с пути какого-нибудь грибника, оставшись незамеченным — мой муж был теперь осторожен вдвойне. Если же ничто не угрожало, он исчезал довольно необычно: например, на моих глазах верхняя часть его тела, проникая сквозь невидимую завесу между мирами, становилась прозрачной, следом и остальные части как бы растворялись, покуда не исчезали и ноги. Случалось видеть мне и такое диво: возникал вокруг Ко-Цефа оранжевый прозрачный шар, становился  ярким, так что йети пропадал в его свете, и затем куда-то в небо улетал. Превращаясь в светящийся шар, Ко-Цеф мог ещё и уменьшаться, настолько, что шарик этот в руках другого йети умещался! Родители моего мужа часто тоже возвращались такими способами  на родину, и мы с ним подолгу жили тогда в горах вдвоём. Нравилось нам подниматься на вершину горы, где, наедине и в тишине, любовались мы на рассветы, закаты или красивые виды. Часто Ко-Цеф при этом сам с удовольствием косы мне заплетал — у йети это так же хорошо получается, как переплетать ветви и стволы деревьев.

      Зимой снег укутал склоны гор, и снежные люди на нём были неразличимы, точно белые медведи. Слившись цветом шерсти со снегом, йети и скрывались от глаз случайно забредавших сюда охотников, и добычу подкарауливали. Бывало, я, в тёплой одежде, которую сшила из шкур, развлекалась, разыскивая своих друзей среди снегов. Они любили играть со мной в прятки.
        Охотились снежные люди на горных козлов, баранов и оленей, но мясо не поджаривали, не зная пользы от огня. Я уже попробовала однажды высечь из камня огонь, чтоб согреться прохладным туманным вечером... Но йети испугались пламени, рассердились и запретили мне его разжигать. Поневоле оставила я эту затею и грелась только с помощью одежды, шкур или в объятиях мужа, а сырые мясо и рыбу, что окружающие порой мне предлагали, упорно отвергала. Но вот сейчас, когда наступила зима, осмелилась я на вторую попытку...
       Набрала сухих веток, сложила перед собой, незаметно осколки кремня подобрала и хворост подожгла. Заслышав треск огня, присмотрелись йети и поняли, что опять я костёр развожу. Встревоженные, поспешили они ко мне, но я послала им мысль: «Не пугайтесь, это не опасно! Я хочу показать, как мой народ огонь себе подчиняет. Позвольте мне поджарить кусок оленины, вы увидите, как это вкусно!»

       Вскоре убедились йети, что поджаренное мясо куда сырого вкуснее, а пламя костра ещё теплей, чем собственная шерсть, греет. Так научила я этих пещерных людей огнём пользоваться, и вскоре сложили они в нашем убежище небольшой каменный очаг. Позднее йети обучились сами огонь добывать, из кремня высекать — показала я им, как это делается. С тех пор как позволили мне костры разжигать, я поджаривала им и мясо с рыбой, и грибы, и яйца, корешки да овощи... Ещё я грела над огнём воду в глубокой чаше каменной, а иногда травяные настои готовила, деревенское привычное питьё мне здесь заменивший. Супруг помогал, принося ветки и в костёр подкладывая. От хлеба я совсем уже отвыкла и потому не страдала, что его нет. А соль, очень даже нужную, йети добывали, поднимаясь высоко в горы — там собирали они на скалах, из-под снега, «солёный мох». Так называли жители моего селения лишайник, заключавший в себе соль и ещё много полезного, любимый снежными людьми.

       Когда стало тепло, я иногда купалась в реке или собирала по её берегу раковины и украшения себе из них мастерила. Лепила я из глины посуду и маленькие фигурки зверей и птиц, которые потом обжигала, чтобы тоже на шее носить, как бусы. За делами я весело напевала народные песенки, к удовольствию мужа. Тот говорил, что очень любит, когда я пою или смехом звонким смеюсь.
       А год спустя у нас родился ребёночек. Ничем он и не отличался от обычного малыша, только побольше был. Со временем он покрылся шерстью, но её выросло меньше, чем на отце; для холодной поры я шила ему одежду из шкур, кожи и древесной коры.

       Зато мальчик рос очень быстро и оказался на многое способным. От отца и дедушки с бабушкой перенял он дар чтения мыслей, предвидения и другие чудесные дарования, йети свойственные, равно как и силу недюжинную. А от меня — матери — легко выучилось дитя по-человечески говорить. До этого я пыталась было обучить своему языку мужа, да тот не слишком в этом преуспел: запомнил всего несколько слов и очень невнятно произносил. А вот с сыном я смогла разговаривать, как если бы тот был таким же человеком. Какую радость мне это приносило! Конечно, гораздо проще было для всех нас мысленно общаться, но порой хотелось мне вслух поговорить — чтоб почувствовать себя как раньше, когда жила я с родителями. К тому же, беседуя вслух, всё равно безошибочно угадывал мысль мою сынок, и нечего было мне беспокоиться, удалось ли её до понимания его донести. В чертах живого, подвижного лица сына моего тоже проявилось больше человеческого, чем у моего мужа. И по разуму он был более человек, нежели йети, которые хотя и тоже люди, но во многом на животных похожи.
       Отец часто брал сынишку в мир снежных людей, где тот с сородичами знакомился. «Свою пару наш сын найдёт уже среди них, его ждёт успех и несколько столетий жизни, — предсказал Ко-Цеф, обращаясь ко мне. — Он научит мой народ тому, чему его научили мы с тобой».
       Так мы с Ко-Цефом хоть отчасти, но объединили два мира...

    2024 г.