Хвост

В самую тёмную полночь, когда звездная тень от зеленого дуба покрывает кота Баюна и шерстинки в его шкуре светятся, точно те маленькие гвоздики, что вколочены в небесный свод, таинственные существа собираются в Лукоморье, и тихий шёпот смущает сон уставших помятых в дневных заботах русалок.

Вот кто-то крадётся, прижимаясь к земле, и, не дойдя пяти шагов до известного сказителя, кланяется ему и произносит заветное слово:

— Без хвоста пришёл!

Ученый кот на мягких лапах обходит пришлеца и убеждается, что у того, и точно, совсем нет хвоста. Да и шерсти тоже нет: это морщинистый лысый бобтейл, не то растерявший шерсть в боях, не то выведенный в какой-то тайной курильской лаборатории.

— Что принёс? — еле слышно спрашивает Баюн.

Бобтейл протягивает тонкий медный тубус, из которого извлекается свернутая в трубочку рисовая бумага, покрытая светящимися знаками катаканы. В ответ передается флешка, и совсем уже тихим шёпотом в самое ухо — тайный пароль к ней. Коты расходятся, и некоторое время под дубом тихо.

Затем разверзается небо и в прореху высовывается худая жилистая рука в просторном шёлковом рукаве. По всей видимости, то рука Кощея. Она треплет лукоморского стража по шерсти, забирает тубус вместе с запиской и исчезает в ночи.

Кот, насторожив уши, вглядывается в темноту. «А говорил, без хвоста пришёл. Ну, никому нельзя верить,» — думает он.

— А ну выходь, бабка! — вдруг рявкает кот, и пара особо впечатлительных русалок, разбуженных шумом, хватается за сердце, с трудом найдя его под обширной упругой грудью.

Баба-яга почти не видна — звездный свет не способен осветить истинно темные души, как не раз говорил мне кот Баюн — однако вполне можно представить наполовину наглую, наполовину заискивающую улыбку под ее длинным носом.

— Что видела? — страж Лукоморья суров.

— Вот те крест, ничего! — торопливо говорит бабка, однако не крестится.

— Врёшь, поди? Смотри у меня!

Бабка заливается искренними слезами и со всхлипом стонет:

— А ежели б и увидела чего, вы ведь хитренькие все! Буквицы-то у вас бусурманские, хошь и светятся!

— Ну, не плачь, не плачь, — смягчается кот и протягивает бабке расписной розовый мятный пряник.

Яга тут же засовывает его в рот, по жадности своей и наивности не предполагая, что в глазурь замешано сильнейшее зелье забвения. Через минуту она уже сама не понимает, чего ради посреди ночи заявилась к зеленому дубу.

— Хипноз, что ли? — думает она, споро пробираясь к тайному месту, где сховала ступу с помелом.

Баюн, подумав с пять минут, решительно засовывает лапу, измазанную розовым, в рот.

— Меньше знаешь — крепче спишь, — успевает подумать он, а потом зелье забвения подчиняет себе его волю, тело мягчеет и слабеет, и герой моего рассказа засыпает ровным младенческим сном.