Альтруистка Часть 1 Глава 15

Карантин закончился успешно для всех путешественников, никто не заболел, и двери большого, двухэтажного и даже, если можно так выразиться, выпирающего наружу своей мощью дома Лушниковых хлебосольно распахнулись перед гостями.

Алексей Михайлович Лушников был к тому времени шестидесяти трёх лет от роду, и до встречи с ним Оля никак не думала, что этот человек её чем-либо удивит. Ей представлялось, что найдёт она в его доме кучу антиквариата и картин, скупленных без разбора человеком, ни толику в них не смыслящим и просто сорящим деньгами. Папа сказал, что Сибирский край таков, что деньги, притом немалые, здесь не заработает разве что ленивый. Имей мало-мальски живую предпринимательскую жилку, покрутись-повертись, - и деньги польются, как из рога изобилия. Сибирь, имея выгодное положение на пересечении торговых путей, богата ещё и сама по себе. Одним словом, ожидала Олимпиада встретить в доме Лушникова жильцов заносчивых, безвкусных и прикипевших к своим деньгам. Она приготовилась слушать долгие и неинтересные разговоры старшего поколения о былых доблестных временах и современных прогнивших нравах. 

Алексей Михайлович вид имел суровый и внешне явился именно таким, каким Оля представляла себе деревенского, неотесанного русского мужика. Его жиденькие волосёнки с проседью на висках были зачёсаны частым гребнем плотно к  голове. Оля увидела нос, похожий на соколиный клюв, и глаза, смотрящие цепко, с блеском, разумно, как у хищника. Борозды, протянувшиеся от этого внушительного носа к запрятанным под растительностью губам, были чётко очерчены и заглублены. Остроту такого лица сглаживали усы и бородка маленьким колышком, в которых почти не осталось природного цвета, - сплошь они были седые. Плохо выбритые брыли с торчащими в разные стороны клочками волос, наверное, были простительны представителю данного сословия. Деловым людям некогда заниматься наведением красоты. К тому же ещё и возраст… Хотя, глядя на крепкую, монолитную фигуру Алексея Михайловича, его могучие плечи и сильные ноги, угадывающиеся под штанинами, можно было только диву даваться, как удаётся сибирякам до глубокой старости сохранить свою телесную крепость.

- Видишь ли, - купцов отличала привычка говорить всем на «ты», хотя и по имени-отчеству, - это я только по вечерам музицирую или читаю вслух. Днём же всё сам: зимой снег чищу, летом траву кошу.

- Сибиряк - это не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается, - вторила его хозяйка, Клавдия Христофоровна, - и чаи травяные любит!

Гостей почивали прекрасно, от души, но Оля даже не посмотрела на стол, как обычно равнодушная к еде. И хотя, в конце концов, Алексей Михайлович понравился ей, она всё думала, полюбовно или насилу выдали за него Клавдию Христофоровну, которая была на шестнадцать лет младше мужа. Если он на фоне жены выглядел бодро, то она, казалось, состарилась раньше срока. Как только Оля узнала, что Клавдия Христофоровна родила супругу одиннадцать детей, в девушке поднялось смешанное чувство восхищения и уверенности, что сама она так не просто не сможет, но просто никогда не сделает. Одиннадцать детей - это, конечно, количество внушительное, которое требует предельного мужества, но, с другой стороны, это ведь не всё человечество, для которого Оля, бессознательно, но всё же мечтала совершить какой-нибудь особенный подвиг. Она с содроганием подумала о том, как эти одиннадцать человек во главе с супругом обступают тебя со всех сторон, сжимают в плотное кольцо, не позволяя ни хлебнуть свежего воздуха, ни вырваться из заколдованного круга…

Зарывшись в свои мысли Оля не поняла, как перед ней возник этот человек. Ей уже представили Александра, старшего из сыновей, живущих ныне под отцовской крышей, очень увлечённого живописью; её сверстника Михаила и отрока Глеба, который внешне выделялся из остальной семьи. Вроде бы он не был кровным сыном Алексея Михайловича, но в семье этих филантропов его любили и ласкали, как родного. Не хватало ещё двух сыновей - Алексея, который ещё не вернулся на вакацию из инженерного училища, и Иннокентия, двадцати лет от роду, фигура которого совершенно неожиданно выросла рядом с Олимпиадой.

Бросив на юношу быстрый взгляд, Олимпиада отметила, что, пожалуй, это был самый привлекательный из братьев: от родителей он унаследовал невысокий рост, который, однако, не выродился в приземистость. Обладая кое-каким художественным чутьём, Оля согласилась, что Иннокентий был красиво и пропорционально развит, молодые его мышцы тащили на себя взгляды, привлекательно играли под одеждой, похожие на шары жонглера. Рубаха из плотной ткани ладно сидела на широких плечах, из воротника-стойки наружу рвалась сильная шея. Ниже к талии рубаха сходилась, подчеркивая стройный стан Иннокентия.

Он сдержанно поздоровался с присутствующими и, подойдя к столу, сел на отведённое ему место, справа от хозяина дома, после Шишкина и старшего Александра, так, что перед ним открылось лицо Олимпиады, и она, в свою очередь, могла видеть его лицо: удивительной красоты глаза, небольшие, но глубокие, наполненные синевой неба, залитого первыми зарницами. Двумя пушистыми стрелами застыли над этими глазами, решительно смотрящими вперёд, светло-русые брови. Иннокентий оказался богат на волос: его пышная шевелюра волной ниспадала на высокий лоб. Жёсткий волос хорошо держал форму, и линия чёлки изящно уходила за ухо. Виски были аккуратно подстрижены, а лицо, напротив, - чистым и не имевшим и намёка на растительность.

Высокие скулы и чётко очерченная нижняя челюсть придавали этому отпрыску сибирской купеческой династии изящество какого-нибудь дворянина. «Воистину, Онегин, или Печорин какой-то!» - решила Олимпиада и быстро отвела в окно взгляд, который, как ей показалось, не остался незамеченным Иннокентием. Ей абсолютно не понравился его чувственный и нежный рот, - возможно, именно потому, что сама Олимпиада никогда не отличалась красотой, оставаясь всего лишь милой молодой особой. Глупо, но она испытывала какую-то девчоночью ревность, глядя на этого входящего в возраст юношу.

Оля состроила один из тех своих холодных взглядов, которые, по её глубокому убеждению, должны были отвращать от неё внимание и интерес. Она не была заинтересована в разговоре, тем более, что, как она и предполагала, беседа за столом закрутилась вокруг каких-то патриархальных и скучных тем: обсуждали родословную Лушниковых, как пришли их предки в эти края, как обосновались, закрепились, как было нелегко, как ежедневно они бросали вызов неприручённый сибирским стихиям. Алексей Михайлович, нося имя второго русского царя из династии Романовых, с большим воодушевлением рассказывал о декабристах, о том, как нелегко дались им особенно первые годы ссылки, как простые люди помогали им, кто чем мог. Он слишком явно им симпатизировал и пел дифирамбы, которых не разделяли даже прогрессивные Шишкины, а тем более случайные гости, которые пришли просто покормиться с обильного стола.

Иннокентий время от времени поглядывал на Олимпиаду и, кривя губы книзу, сдавливал набегающую улыбку. Он, на правах старшего сына хозяина, был допущен участвовать в разговоре и делал это весьма охотно и вежливо. «Интересно, если спросить у них что-нибудь не про Сибирь, не про их родословную и не про декабристов, они окажутся такими же словоохотливыми?» - подумала Оля. Понятно, что собеседник может напустить виду, что он поразительно умён, когда дело касается одной какой-нибудь излюбленной его темы, но отойди в сторону, капни поглубже, уставится на тебя бычьим взглядом и изречёт, что все остальное, по сути, чепуха и не имеет никакой значимости. Знавала Оля таких и в Париже, и в Китае. Поэтому, разобравшись в основной теме разговора и поняв, что присутствующие с неё не быстро соскочат, девушка перестала слушать и принялась рассматривать пейзаж в окне.

Уже стало понятно, что Кяхта - это далеко не рай земной: песчаные, пыльные, покрытые скудной растительностью холмы возвышались над слободой. Куда ни кинь взгляд окрест себя - плавные линии смыкаются друг с другом, наводя какое-то тягостное впечатление печали и нехватки воздуха, хотя неба много. После пыщущего цветами Кантона Оля почувствовала себя так, как будто её обокрали, забрали у глаз то, что радовало, но особо не ценилось, а сейчас засияло в своей полноте всеми красками. И снова ей вспомнился Филипп и их объятия на маленькой смотровой площадке со скамейкой и деревянным заграждением, на которые она опиралась дрожащими от волнения пальцами.

Там была жизнь, было клокотание, дрожь, истома, пульсация крови, освежающей вены, там были запахи, не дававшие расслабляться обонянию, было буйство красок, возбуждающее зрительный нерв. А теперь кончено: даже в первый месяц лета всё вокруг какое-то блёклое, небо прозрачное, как выцветшие глаза старика, скудная палитра зелёного выглядит как засохшая краска на мольберте. В сухом воздухе стелется удушающая дымка… Оле нестерпимо захотелось выйти наружу, пойти к воде, и хоть она не знала направления, но чувствовала, что ноги сами приведут её. Улучшив момент, когда никто уже не обращал на неё внимания, она аккуратно выскользнула из залы, напоследок бросив быстрый, сверкнувший взгляд на Иннокентия. Не собиралась, но бросила. Юноша увлечённо беседовал с её отцом, и, кажется, даже не заметил её исчезновения.

Река в Кяхте носила незамысловатое название Кяхтинка и была больше похожа на ручей с илистым дном. Течением поднимало кверху всякую муть, и вода не отличалась прозрачностью, - так, что в неё не хотелось даже опускать уставшие ноги. Оля огляделась на достаточно скучный пейзаж: подмытые берега, накрытые травой неопределённого цвета, цветы с до того крошечными соцветиями, что казалось, будто кто-то насорил, нежели украсил здешние места. Оле ничего другого не оставалось, как опуститься на траву и начать скучать, но вскоре течение воды потихоньку завладело её взглядом, заворожило, погасило напряжение в мышцах, и мысли потекли по мглистым закоулкам Олиного сознания в унисон с булькающей Кяхтинкой.

Олимпиада не могла разобраться, отчего ей, выпущенной на волю после утомительного путешествия и карантина, ничего не мило вокруг. Чужеродность и непривычность пейзажа? Неопределённость будущего? Юному созданию и так сложно отыскать свою дорожку в жизни, понять своё предназначение, найти себе применение, а тут ещё дороги эти намеренно запутывают, не спрашивая о чувствах и желаниях… И всё же не это стало причиной уныния, совсем не это. Оле было стыдно в этом признаться, да она и не осознавала этого в полной мере, но причиной её противного настроения стал Иннокентий Лушников.

Её грызло, как мало внимания он уделил ей давеча, предпочтя компанию старшего поколения, хотя всего на четыре года старше юной гостьи. Она не произвела на него никакого впечатления, потому что, наверное, не умеет его производить. И он тоже хорош, напыщенный провинциал, возомнивший о себе благодаря капиталу своего отца. Вообще, все эти жители периферии, пытающиеся ворваться в высшее общество, вызывали в Оле отвращение. Куда приятнее ей было говорить с людьми простыми, которые ничего о себе не мнят: например, их водитель с необычной внешностью или вот хотя бы доктор… Доктор, конечно, произвёл двоякое впечатление, такой он был патриархальный и несвежий в своих взглядах. Врач не должен быть отсталым, размышляла Оля, уперев острый подбородок в колени.

Однако, следовало признать, что никто из этих «простых», как окрестила их Олимпиада, людей не взволновал её так, как Иннокентий. «По иронии судьбы, отвратительные типы могут надолго занозиться в душу», - думала Оля и продолжительно вздыхала. Она сердилась и на тусклое небо, и на грязную Кяхтинку, и на это вынужденное застревание на границе, хотя проблема была вовсе не в них, а в маленькой девочке, которая теперь  переживала от того, что не смогла понравиться.

В этот миг почему-то поблекла её победа над Филиппом, показалась очень далёкой и внезаправдошной, отчего Оля сердилась ещё больше. Как так: ещё несколько недель назад ей казалось, что та единственная любовь уже случилась в её жизни, и ради неё она готова была бросить всё на свете и превратиться в отшельницу, а тут вдруг Иннокентий. Этот черт из табакерки её смутил и испугал, заставляя сомневаться в себе, и, как следствие, - вообще в прочности всего мироздания. То, в чём Оля клялась самой себе, теперь трещало по швам, трескуче посмеивалось: «Где ж твоя добросовестность и добродетель, малютка?»


Продолжить чтение http://proza.ru/2024/10/01/1346