Глобальное неравенство

В последнее время по всему миру идет активное обсуждение темы роста неравенства в доходах и имуществе. В этом тексте представлены взгляды нескольких исследователей на данную проблему.

Бранко Миланович
В 2017 году вышла книга Бранко Милановича «Глобальное неравенство». Эта тема сегодня весьма актуальна и интересует людей по всему миру, так как неравенство в последнее время неуклонно растет. Богатые становятся все богаче, а бедные и средний класс – беднеют. Бранко Миланович – ведущий исследователь Люксембургского центра исследования доходов рассматривает проблему неравенства не как политик, а как академический ученый – отстраненно.
В качестве иллюстрации стремительного роста неравенства автор приводит показатели доли богатейшего 1% в глобальном богатстве. Если в 2000 году богатейшим людям принадлежало 32% глобального богатства, то в 2010 году – уже 46%. В 2017 году этот показатель превысил 50%. При этом идет стремительный рост числа миллиардеров. В 1987 году их было всего 146 (с общим состоянием $450 млрд), а через 30 лет – в 2017 году – уже 2694 человека (с общим состоянием около $8 трлн).
Бранко Миланович сравнивает современную ситуацию с началом XX века, когда также наблюдался стремительный рост неравенства. Обеднение большинства населения привело к снижению их покупательной способности и сжатию рынков, а следовательно, и к росту противоречий между империалистическими странами, что в итоге привело к первой мировой войне. «Внутренние противоречия между различными социальными классами разрешились во время войны, война породила новые факторы (в том числе рост социалистического движения, революция в России и, разумеется, разрушение физического и финансового капитала), благодаря которым начался период спада неравенства. Между 1914 и 1980 гг. падение неравенства произошло в результате сложного процесса, сочетания отрицательных факторов, вроде войн, и положительных – экономической политики, характеризовавшейся совпадением интересов левых политических партий (выступавших за бесплатное образование, здравоохранение и т.п.) и классом собственников, которые из страха перед новыми социалистическими движениями и возможностью экспроприации капитала поддержали меры, приведшие к созданию широкого среднего класса», – пишет автор.
Не обошел своим вниманием Бранко Миланович и СССР: «Социалистическое выравнивание проводилось очень просто. Сначала большинство предприятий было национализировано, что, как и на управляемых государством предприятиях на Западе, привело к снижению уровней заработной платы. Премия за образование также снизилась. Поскольку большинство стран, ставших социалистическими, были менее развитыми, чем Западная Европа или США, можно было ожидать в них высокой премии за квалификацию. Но национализация предприятий всё поменяла: зарплаты низкоквалифицированных работников стали относительно высокими, а высококвалифицированных – относительно низкими. Гарантии занятости и отсутствие безработицы, распространение пенсий и субсидирование товаров массового потребления завершают картину. Было ли радикальное выравнивание доходов успешным? В смысле снижения неравенства, несомненно, да. Но в смысле экономического роста и инноваций – нет. Социалистическая политика уничтожила стимулы для приобретения новых навыков и упорной работы. В «героическую» эпоху построения социализма это компенсировалось психологическим «доходом» и социальным статусом. Но в долгосрочном плане система была неустойчива. Социалистическое выравнивание препятствовало техническому прогрессу и привело к стагнации и коллапсу системы».
Новая волна роста неравенства началась в 1980-е годы. «В современную эпоху глобализации количество доступной рабочей силы резко увеличилось, потому что с 1980 г. численность мирового населения выросла на две трети и потому что бывшие коммунистические страны стали частью глобального рынка труда. Рост доступности труда повсеместно ухудшил переговорную позицию рабочих и позволил владельцам капитала присвоить себе большую часть ренты. Капиталу гораздо легче перемещаться через границы в поисках наилучших условий инвестирования, чем рабочим», – пишет Бранко Миланович. Здесь необходимо отметить, что в результате распада СССР произошло исчезновение системной альтернативы капитализму, что резко уменьшило страх капиталистов перед левыми движениями.
Однако быстрый рост ВВП на душу населения в Китае с его 1,3 млрд жителей привел к снижению общемирового неравенства. Доходы рабочих в развитых странах сокращались, а в Китае (куда были перенесены производства) – росли. Одновременно «коммунистический» Китай стал мировым лидером по числу миллиардеров, обогнав США.
Еще одна важная тема – рост миграции населения из бедных стран в богатые. Миланович справедливо замечает, что социальные программы были более развиты в европейских странах с однородным населением. В разных штатах США есть прямая зависимость между величиной социальных пособий и числом чернокожего населения. Чем больше в штате живет чернокожих, тем ниже там уровень социальной защиты. Рост численности мигрантов из других стран подрывает основы социального государства. Коренные жители не хотят, чтобы приезжие получали те же права, что и они. Ухудшение положения среднего класса в развитых странах приводит к росту популярности правых популистских партий, которые выступают против притока мигрантов и обещают вернуть «славное, богатое прошлое». Однако вернуться в прошлое невозможно. Людям приходится бороться за свои права в новых условиях.
«Как можно достичь более равномерного распределения ресурсов? Здесь, как и в прошлом, роль государства является ключевой, хотя теперь ему придется влиять не на текущие доходы (облагая их налогами и перераспределяя), а стремиться к долгосрочному уравниванию капитальных активов и образования. Политические меры, которые будут способствовать такому долгосрочному уравниванию, включают в себя (1) высокие налоги на наследство, которые не позволят родителям передавать большие активы своим детям, (2) налогообложение корпораций, стимулирующее размещать акции среди рабочих, и (3) налоговые и административные меры, которые позволят бедным и представителям среднего класса владеть и распоряжаться финансовыми активами. Но этих политических мер будет недостаточно. Высокая волатильность отдачи на капитал и необходимость большого количества информации для принятия верных инвестиционных решений, в дополнение к проблеме сочетания риска работы на компанию с риском владения доли в той же самой компании, делает «народный капитализм» труднодостижимым на практике. Чтобы снизить неравенство в ресурсах, более широкое распределение капитала должно сочетаться с более равномерным распределением образования», – отмечает Бранко Миланович. Правда, он сомневается, что богатые действительно начнут проводить в жизнь указанные меры и делиться с бедными своими ресурсами.

Норберт Больц
Ранее в 2009 году немецкий исследователь Норберт Больц опубликовал свою книгу «Размышление о неравенстве». Приведу несколько фрагментов из нее.
Секрет либерального успеха капитализма сегодня заключается в том, что счастье связано не с перераспределением, а с повышением объемов производства. Продуктивность и творчество суть результат конкуренции, использующей естественные неравенства и создающей неравенства материальные. В условиях свободной рыночной экономики талант, жизненная энергия и счастье производят неизбежное неравенство. В частности, отличительной либеральной уловкой здесь служит подмена экономического вопроса вопросом о справедливости.
Экономический успех предлагает идентичность, создающую определенную дистанцию между успешными людьми и остальным обществом. Поэтому экономически преуспевающий человек измеряет справедливость общества степенью защищенности собственности. Таким образом, собственник является естественным врагом любого равенства. Уважительное отношение к личности, если взглянуть на это радикально с либерально-рыночной точки зрения, выражается в разнице между большим или меньшим количеством денег, то есть между бедностью и богатством. Каждый человек обладает различными талантами. Но некоторые таланты широко распространены, а другие встречаются редко. Необходимо смириться с тем, что вознаграждаются не старания или таланты, а результат, оказавшийся на рынке. Ни коммерческий успех, ни престиж не заслуживаются усилиями. Оценивается не то, что хорошо сделано, а то, что другие находят хорошим.
С момента банковского кризиса 2008 г. весь мир ратует за сильное государство и регулирование финансовых рынков. Социализм опять стал модной темой для светских бесед. Только теперь речь идет не о классовом обществе, а о новом неравенстве, отсылая при этом к порнографии чрезмерного богатства, детского труда и бедственного положения безработных. В газетах можно прочесть о том, что средний доход богатейших стран в 50 раз выше беднейших. Топ-менеджеры зарабатывают в 400 раз больше средних служащих.
Именно поэтому призыв «больше равенства через перераспределение» представляет собой очевидное политическое требование, ежедневно находящее широкий резонанс в СМИ. Они низводят зрителей, слушателей, читателей только к переживаниям: мы должны наблюдать, как другие решают, наслаждаются и страдают. И в тот момент, когда другие принимают какое-то решение, это начинает касаться и нас. Когда другие наслаждаются, мы чувствуем себя обделенными. Когда другие страдают, это становится невыносимым для нас.
СМИ не только ежедневно показывают бедным богатство Запада, но и состоятельным гражданам – богатство сверхбогатых. Довольно быстро становится понятно, что наша терпимость к богатству других не столь высока. При восприятии неравенства исчезает фильтр социального положения и кастовости: каждый является человеком, таким же, как я и ты. Это и делает всякое неравенство темой для очередного скандала. Социальное сравнение культивирует зависть и приводит к взрыву ожиданий.
Высокий уровень жизни на Западе сделал человека состоятельнее, здоровее, свободнее, но не счастливее. Из-за того что человек сравнивает себя с кем-то, неравенство означает для него несчастье. Больше уже нельзя наслаждаться красотой собственного дома, потому что соседский дом красивее.
Отношение к неравному как к равному сегодня рассматривается как безусловная ценность: цветные и белые, дети и взрослые, женщины и мужчины, бедные и богатые, маленькие и большие, глупые и умные. Дух политкорректности предлагает чрезвычайно простую формулу: истина относительна. При этом его главным врагом является не ложь, а нетерпимость. Ничто и никого не следует презирать. Хотя для здравого смысла очевидно, что невозможно обнаружить нечто хорошее и восхититься им без того, чтобы не обнаружить рядом нечто дурное и ужаснуться ему.
Несправедливость не сводится к неравенству, она скорее является тем, что препятствует продвижению мотивированной личности. И чтобы убедиться в этом, нужна не общественная теория, а всего лишь здравый смысл. Всякая революционная борьба, совершаемая во имя свободы, всегда стремилась добиться всеобщего равенства перед законом. Люди должны быть равны перед законом, несмотря на то что все они разные. То, что все люди рождаются поначалу одинаковыми, еще ничего не доказывает. Экстраполяция правового равенства на нравственные и социальные отношения людей составляет дух демократии. К этому же относится готовность признать и принять материальное неравноправие.
Тот, кто абсолютно владеет ограниченным товаром, наслаждается не только его наличием, но и его ограниченностью. Речь идет о символическом статусе, которым я себя отмечаю, чтобы оказаться впереди всех в беге за лучшие места. Тот, кто обладает чем-то редким, испытывает удовольствие от того, что другие ему завидуют. Сосед лишен того, чем обладаю я; собственно, это обстоятельство и приносит удовлетворение. Тем самым речь идет о товарах, чье качество падает за счет того, что все больше людей хотят их иметь. Хорошим примером в этом смысле является туризм. Венеция была бы волшебной сказкой, если бы там никого не было. Турист ищет нечто несравненное, а обнаружив, уничтожает его.
Социальная справедливость, понимаемая как система перераспределения, обеспечивает политическую стабильность несовершеннолетия; она учит людей чувствовать себя беспомощными. Пытаясь помочь жертвам социальными пособиями, государство всеобщего благосостояния способствует тому, что их число только растет. Тот, кто долгое время живет на социальные пособия, подвержен опасности развить в себе менталитет члена государства всеобщего благосостояния. Привычка зависеть от государственной помощи складывается с детства. И чем дольше продлится такая зависимость, тем меньше вероятность того, что человек будет в состоянии позаботиться о себе сам.
Тотальная забота о существовании лишает предприимчивых людей энергии и тем самым денег, а тех, о ком заботятся, – достоинства. Благие деяния государства, делающие человека зависимым, посягают на его достоинство. Типичные парадоксы политики государства всеобщего благосостояния – это система перераспределения и налог на богатство. Потребители социальной помощи теряют свое достоинство, так как то, что они получают, они не в состоянии себе заработать. В то же время те, кто много работают, следуя логике экономического дарвинизма, настолько развивают свою производительность, что на их «могучие плечи» и ложится груз «социальной справедливости».
Социальные различия – это та цена, которую мы платим в сегодняшнем обществе за свободу. Они терпимы до тех пор, пока для каждого сохраняется возможность социального роста; до тех пор, пока конфликты между социальными классами решаются не с помощью вражды, а с помощью партнерства, и до тех пор, пока государство гарантирует общие условия существования. Эгалитаризм же, напротив, является руководством к несчастью.
Сложности возможной справедливости заключаются в том, что «одновременно много» гораздо легче поддается подсчету, чем «достаточно». А достаточно сегодня означает достаточно хорошую жизнь. Мы должны учиться различать разумные (каждый должен иметь достаточно) и утопические требования (каждый должен иметь одинаково много). То, что у одних дела идут хуже, чем у других, всё еще может означать, что у кого-то всё более или менее хорошо. И наоборот, тот, кто фиксируется на равенстве, измеряет свою жизненную удовлетворенность не тем, что доступно ему, а тем, что доступно другим. Забота о равенстве отвергается им ради заботы о том, что по-настоящему важно только для него.

Мартин и Шуман
Еще раньше, в 1996 году, была опубликована книга немецких исследователей Ганса-Петера Мартина и Харальда Шуманна «Западня глобализации». Вот что они в ней писали.
Повсюду – что в Швеции, что в Австрии, что в Испании – действует одна и та же программа сокращения затрат на общественные нужды, урезания реальной заработной платы и ликвидации системы социального обеспечения.
Интернационал капитала переворачивает с ног на голову целые страны и социальные порядки. На одном фронте он сообразно с текущей обстановкой угрожает уйти совсем, добиваясь таким образом массированных снижений налогов, а также субсидий, достигающих миллиардов марок, или бесплатного предоставления инфраструктуры. Если это не срабатывает, зачастую может помочь налоговое планирование по широко известной отлаженной схеме: доходы показываются только в тех странах, где уровень налогообложения действительно низок. По всему миру владельцы капиталов и состояний вносят всё меньший и меньший вклад в финансирование затрат на общественные нужды.
На другом фронте те, кто управляет глобальными потоками капиталов, снижают уровни заработков своих сотрудников, читай: налогоплательщиков. Заработки как доля национального богатства снижаются по всему миру; противостоять этому давлению в одиночку не способно ни одно государство. По мнению американского экономиста Рюдигера Дорнбуша, немецкая модель будет «основательно размыта» глобальной конкуренцией.
Цены акций и корпоративные доходы поднимаются двузначными скачками, тогда как заработная плата рабочих и служащих падает. В то же время параллельно с дефицитами национальных бюджетов растет уровень безработицы.
Крушение однопартийных диктатур Восточного блока придало этой системе дополнительный импульс и глобальный охват. Когда исчезла угроза диктатуры пролетариата, все силы были брошены на построение диктатуры всемирного рынка. Внезапно массовое участие рабочих в валовом национальном продукте стало выглядеть не более чем уступкой, призванной в условиях холодной войны выбить почву из-под ног коммунистической агитации.
И всё же «турбокапитализм», который в мировом масштабе ныне представляется непреодолимым, разрушает свой собственный фундамент, поскольку подрывает демократическую стабильность и способность государства функционировать. Изменения и перераспределение власти и богатства столь интенсивны, что разъедают старые общественные институты быстрее, чем может быть установлен новый порядок. Страны, до сих пор наслаждавшиеся процветанием, сейчас пожирают социальную составляющую своей структуры даже быстрее, чем они уничтожают окружающую среду. Неолиберальные экономисты и политики проповедуют по всему свету «американскую модель». Кроме того, социальный распад нигде не очевиден в большей степени, чем в цитадели капиталистической контрреволюции – самих Соединенных Штатах. Тамошняя преступность приняла характер эпидемии, и, например, в Калифорнии, называющей себя седьмой по величине экономической державой мира, затраты на тюрьмы не так давно превысили бюджетные расходы на образование. Примерно 28 млн американцев – свыше 10% населения – забаррикадировались внутри охраняемых небоскребов и жилых массивов. В настоящее время граждане США тратят в два раза больше денег на частную охрану, чем их правительство тратит на полицию.
Эдвард Луттвак, экономист Центра стратегических и международных исследований, одного из консервативных вашингтонских мозговых трестов, из хладнокровного поборника неолиберализма превратился в его самого непримиримого противника. «Турбокапитализм», как он его называет, является, по его мнению, «скверной шуткой. То, что марксисты утверждали сто лет тому назад и что в то время абсолютно не соответствовало действительности, сегодня уже реальность. Капиталисты становятся всё богаче, в то время как рабочий класс нищает».
Глобальная конкуренция пропускает «людей через мясорубку» и уничтожает сплоченность общества. Алан Гринспен, который как глава Федерального резервного банка Нью-Йорка всегда осуждал любые перераспределительные шаги в государственной политике, на слушаниях в Конгрессе предостерегающе заявил, что растущее неравенство стало главной угрозой американскому обществу.
Фискальная политика – это ключ к демократическому управлению экономическим развитием. Однако европейская экономика сейчас настолько интегрирована, что налогообложение может служить этой цели только на общеевропейском уровне. Это единственный способ покончить с конкуренцией внутри ЕС, когда страна с минимальным налогообложением корпораций способна переманивать максимальное число богатых налогоплательщиков.
Экономический ущерб, причиняемый спекулятивными колебаниями обменных курсов, можно существенно уменьшить посредством налога на сделки с валютой и займы, подобного тому, что предложил американский экономист Джеймс Тобин. Тогда переводы из одной валюты в другую на основе разницы процентных ставок стали бы менее выгодными, и Европейский центральный банк получил бы свободу приспосабливать процентные ставки к экономической ситуации в Европе и не был бы вынужден следовать американским установкам. Валютный налог, помимо того, обеспечил бы остро необходимые поступления для поддержки стран Юга, неспособных удержаться на глобальных рынках.
Доходы компаний нельзя обложить налогом на уровне, превышающем среднемировой, без негативного влияния на их международную конкурентоспособность. Это только поднимет цены на европейские товары и услуги и вытеснит инвесторов из страны. Для того чтобы выигравшие от глобализации всё же вносили справедливую долю в финансирование государственных расходов, было бы уместно повысить ставку налога на добавленную стоимость, которым облагаются предметы роскоши. Он был бы применим на уровне в 30% ко всему, чем наслаждаются богатые люди: приобретение собственности сверх основного жилища, роскошные лимузины, океанские яхты, частные реактивные самолеты, дорогие ювелирные изделия, косметическая хирургия и т.д.

Джош Коэн
В 2023 году вышла книга британского психоаналитика Джоша Коэна «Неработа. Почему мы говорим «стоп». Вот фрагмент из нее.
Уже более десяти лет я практикующий психоаналитик. Неизменным фоном моей практики служит недовольство людей работой. Конечно, мне трудно составить правдивую картину современной трудовой жизни, ведь ко мне приходят люди, страдающие от чувства нереализованности, хронического стресса, переутомления и расстройств, во многом обусловленных однообразием требовательной, но пустой работы, цель которой порой сводится просто к ее выполнению.
Кабинет психоаналитика – лишь один из пунктов наблюдения, позволяющих взглянуть на проблему, масштабы которой вселяют ужас. Судя по обилию книг и статей на эту тему, мы живем в эпоху социального, экономического и политического кризиса в сфере труда. Самые яркие его симптомы – перегруженность работой и в то же время недостаток рабочих мест.
Конкуренция за рабочие места способствует снижению заработной платы и в то же время требует от работников всё большей эффективности и самоотдачи. Армия соискателей ждет не дождется повода занять должность любого из нас, стоит ему замешкаться или оступиться, и это оправдывает перегрузки, не позволяя ослабить трудовой темп. Мы покорно продолжаем гонку и очень скоро отчаиваемся, начинаем чувствовать себя загнанными в угол. Сколь многие из нас, поглощенные борьбой за поддержание достойного уровня жизни или просто за выживание, смиренно выполняют или мечтают получить порождающую стресс, но не приносящую удовлетворения работу…
Даже занимаясь самым интересным для нас трудом, мы часто предаемся мыслям о перерыве, тратим бесценное время на суетливое ерзание на стуле, рассеянные взоры в окно, в компьютерный монитор или просто «в никуда». Чаще всего эти попытки отвлечься маскируют скрытую летаргию: так мы лишаем деятельность всякого содержания, устраиваем себе перерыв прямо во время работы. Иными словами, рассеянная работа – это неработа, ведущая скорее к нервному истощению, чем к восполнению сил.
Нам часто кажется, что нежелание работать – недоразумение, бессмысленный сбой в системе. Мое существование значимо, если я стремлюсь к определенному, объективно значимому свершению, а не рисую каракули или выдумываю бессмысленные рифмы. Но что, если всё совсем не так? Я считаю, что для понимания того, кто мы и что собой представляем, неработа важна не меньше работы.
На страницах этой книги уделено много внимания искусству и его творцам, поскольку они учат нас тому, как выковывать новую форму бесцельности. Но также я хотел показать, что искусство не обладает монополией на бесцельность – опыт, который можно получить, просто гуляя, глядя в окно, беседуя с кем-нибудь или даже молча. Это опыт созвучен нашей глубокой, пусть и часто отрицаемой, потребности – не работать.
Признав ее, мы получим шанс вырваться из порочного круга, так легко засасывающего нашу изнуренную работой жизнь, – вырваться к другой жизни в мире, которого еще не знаем. Как только мы поймем, что нам нужно сказать «стоп», у нас не останется сомнений в том, что мы хотим этого.