10. Мировой Эфир

Иногда бывает так, что некоторые факты, которые нам были неизвестны, и более того, нам известны факты, которые делают обозначенные факты совсем не реальными, вдруг становятся известными. Конечно, это вызывает ошеломление. Мы удивлены.
- Как так?  Почему это от нас скрывали?
Такой эффект возникал, когда к нам в руки попадала брошюра Дмитрия Менделеева о мировом эфире. И даже не обязательно брошюра, а лишь извлечение из неё, состоявшее в том факте, что впереди водорода в «таблице Менделеева» сами Менделеевым помещались ещё два элемента Короний и Ньютоний.
Короний, по утверждению  Менделеева, современные ему астрономы наблюдали в короне Солнца. Но с отменой гипотезы о мировом эфире (которая отменилась в связи с теорией Эйнштейна о скорости света) исчезла и гипотеза Менделеева. Но всё-таки возникал вопрос:
- Почему вообще всякое упоминание о коронии и ньютонии  исчезло?
- Потому что, - возникал ответ, - что советско-российским физико-химикам было несколько неудобно за своего великого и гениального создателя знаменитой таблицы перед иностранными коллегами и подрастающим поколением отечественной науки. Ведь идея мирового эфира была отменена, а Дмитрий Менделеев накропал по этому поводу целый трактат. Как-то неудобно. Проще и удобнее заблуждение светоча вежливо не заметить.
Аналогичная история со лучилась со «Стульями» и «Телятами» Ильфа-Петрова. Не был секретом факт, что Ильф-Петров - не один, а два автора. Причем, хотя оба были из Одессы, но не были братьями и даже кузенами. Хотя Петров был братом, но не Ильфа, а своего брата Катаева, который «Белеет парус одинокий» (это роман, который не надо путать со стихотворением Лермонтова). Всё вроде бы становилось по местам, но вдруг сразу с нескольких сторон всплыла догадка, что «Стулья и телята» написал не одесситы, а киевлянин Михаил Булгаков.
- Как это? Как это? – удивилось сообщество специалистов в области советско-русской литературы.
Многим эта идея понравилась и приглянулась Но Ирина Амлински, написавшая об этом книгу, выложила в ЖЖ только две главы – первую и вторую. Сама же книга была опубликована в Берлине, так что даже в библиотеках её было не найти. Так что пришлось аргументов пользу пикантной гипотезы пришлось искать её (гипотезы) ценителям пришлось самим.
Читая «Собачье сердце» Михаила Афанасьевича, ценитель нашел следующее сообщение:
«На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на заьылке они отливали в ржавый табачный цвет. Морщины расползались на лице у фрукта, но цвет лица был розовый, как у младенца…»
Через страницу сообщение продолжалось:
« - Почему вы позеленели?
Лицо пришельца затуманилось.
- Проклятая «Жиркость»! Вы не можете себе представить, профессор, чего эти бездельники подсунули мне вместо краски! Вы только поглядите, - бормотал субъект, ища глазами зеркало, ведь это же ужасно. Им морду нужно бить! – свирепея, добавил он. – Что ж мне теперь делать, профессор? – спросил он плаксиво.
- Хм. Обрейтесь наголо».
Трудно было в этом эпизоде не узнать Ипполита Воробьянинова (то бишь, Кису).
Так что в этом месте, как имела обыкновение говорить учительница математики, можно было б воскликнуть.
- Что и требовалось доказать.
То есть, дело было так.
Катаев, а может быть и Булгаков, посоветовал молодым людям написать смешной роман, раз уж они нашли себя на поприще фельетонистики и любили пошутить и посмеяться.
- Фельетончик – это хорошо-с, - заметил Катаев , - Но нужен «кирпичи», нужен солидол.
Друзья засучили рукава и закончили сагу о стульях. Устали, удовлетворение было не столько от написанного, сколько от того, что потная мука, наконец, закончилась, и юмористы сели в поезд и помчались на юга. Но рукопись оставили Булгакову с просьбой внести свою редакцию мастера. Тот был, как говорилось в позднейшие времена,  человек писучий, так что к моменту возвращения сиамских близнецов, весь текст переколпатил, так что прочитанное утопила близнецов в тотальном катарсисе.
- Нашего тут процентов 10, - сказал Петров.
- Ну, двадцать, - поправил Ильф.
- Ну, что вы, что вы, - вмешался Катаев, - Вашего процентов 30.
Гонорар раздели на троих.
- Но банкет – за счет близнецов, - не растерял Михаил Афанасьевич.
В сущности, Булгакову было очень приятно быть автором-инкогнито.  Он уж так сжился с Бендером (точнее, так переместился в образ Бендера), что юмористическое комбинаторство продолжало в нем фонтанировать, авантюра, приключение – непременная стихия творца.
**
 - А как же ньютоний и короний? – поинтересовались  ценители естественных наук.
- Тут такая интрига. Эйнштейн уже снискал славу мировой науки. Его почитали, как обладателя многих черт гения. Всё гениально, как известно, просто. А самая простая форма пустоты – это пустота. Так что во имя простоты Эйнштейн отменил мировой эфир. Пространство затем и пространство, чтобы быть просторным, то есть, таким, где ничто не мешает. Так нечто в лице «мирового эфира» превратилось в ничто. Что, конечно, напоминало эмпириокритицизм с его исчезновением материи. Но Эйнштейну прощалось – он был ученый уровня Ньютона. И хотя нашенский Менделеев тоже был в чем-то уровня Ньютона, но всё же нашинские Эйнштейна простили: очень уж он тепло отозвался о социализме.
Эфира («мирового эфира») не стало. А с ним канули в лету и короний с ньютонием.  Но когда эпоха интернета выбросила на гора брошюрку Дмитрия Ивановича (Попытка химического понимания мирового эфира...), оказалось, что проект Эйнштейна всё же не удался. Пространство всё равно не осталось пустым. Оно заполнилось волнами: электро-магнитными, радиоволнами, световыми, волнами  всемирного тяготения. И, помятуя Нильса Бора, физики не забывали, что материя не только волны, но и корпускулы. Так что место мирового эфира заняли бесчисленные частицы: фермионы, бозоны,  кварки, лептоны,  электроны, позитроны, мюоны, тау-лептоны, нейтрино, антинейтрино, фотоны, глюоны, гравитоны, а также гипотетические частицы: нейтралино, фотино, гравитино, слептоны и скварки, субкварки, альфоны, риббоны и, так сказать, многие другие… Так что за Менделеева с его ньютонием и коронием отомстили. 
**
http://proza.ru/2024/09/12/573 (следующий рассказ)