Сонаследники. Глава V

     Первая неделя сентября — в пединституте сессия для заочников, дополнительная, для тех, кто завалил какой-нибудь экзамен летом. Оля легко сдала два зачёта, а вот перед психологией дрожала как осиновый лист. Ни одной лекции не слышала, во всех вопросах (а их было почти восемьдесят) разбиралась сама — читала учебники, конспектировала, выписывала определения и с заветной тетрадкой не расставалась: едет на работу — в трамвае достанет тетрадку, почитает, едет с работы — тоже почитает, и в тихий час, пока дети спали, понемногу зубрила. Сдала психологию на «четвёрку» и наконец-то смогла облегчённо вздохнуть: теперь она четверокурсница.

     В субботу отправилась на занятия: три пары лекций.  Тихонько просидела первую пару, а на перемене к ней подошла знакомиться красивая рыжеволосая девушка — староста группы Маша.  Оля сказала только, что после смерти папы не смогла учиться на дневном и перевелась на заочное. Про Машу узнала многое: ей двадцать шесть, у неё муж-милиционер и четырёхлетняя дочка, после педучилища работает в начальных классах, но, закончив институт, обязательно будет вести английский. Активная, компанейская Маша и застенчивая Оля быстро подружились и остались самыми близкими и верными подругами на всю жизнь.

     В режим работы в садике Оля втянулась, с родителями познакомилась, а то, как радостно встретили её воспитанники после сессии, растрогало чуть не до слёз. Детишки бросились навстречу, обнимали, а двойняшки Тёма и Лена Власовы, взявшись за руки, прыгали и кричали: «Оля Юрьна пришла! Оля Юрьна пришла!» Этих голубоглазых кудрявых малышей она и сама выделяла из группы, и Зоя Кузьминична просила уделять им больше внимания: в семье Власовых не всё благополучно: мама живёт в Воркуте, а дети в Липецке с папой, бабушкой и дедушкой. Взрослые работают по сменам, и двойняшек забирают по очереди то бабушка Анна Егоровна, то дедушка Михаил Иванович, то папа Виктор Михайлович.

     Любаша ещё летом стала говорить, что папа Власов как-то по-особенному смотрит на Олю, но та отмахивалась: и болтливой Любаше не особо верила, и мысли были заняты предстоящими зачётами и экзаменом. В сентябре, вздохнув свободно после благополучно сданной сессии, Оля и сама стала ловить на себе пристальные взгляды Виктора Михайловича. Не придавая им, конечно, большого значения: тридцатилетний мужчина с двумя детьми был для неё совсем взрослый человек, из другого поколения. Хотя у него приятное смуглое лицо со сросшимися на переносице чёрными бровями, и роскошная русая шевелюра, и спортивная фигура (Оля так и называла про себя папу Власова - «спортсмен»). Но настоящим красавцем всем воспитательницам казался папа Наташи Карих — высокий стройный блондин, по словам всё той же Любаши, даже красивее Олега Видова.


     Так, вспоминая свои юные годы, начало работы, знакомство с новой группой в институте, Ольга понемногу успокаивалась и засыпала.


     В четверг 23 февраля позвонила двоюродному брату поздравить с праздником. По эху в его телефоне поняла, что он не в квартире. Коля очень обрадовался, повторял: «Я так рад тебя, слышать, Олечка! Спасибо тебе большое за поздравление, Олечка!» Потом сказал, что он очень занят и позвонит позже. А вечером рассказал интересные новости.

     Оказывается около полудня, когда звонила Ольга, он был на Липовской, где вскрывали Люсину квартиру, ключей от которой, по словам Гали, так нигде и не нашлось. В то, что с воскресенья до четверга тётушка с сестрицей, наверняка обшарив все уголки в квартире на Желябова, не нашли ключа от квартиры на Липовской, Ольга не верила и сказала об этом Коле.
     — Что ты, что ты! — запричитал тот. — С какой стати Галя будет врать? Зачем ей это?
     Ольга вспомнила, что есть такая уголовная статья — «незаконное проникновение в чужое жилище» — , и с тревогой спросила, заходил ли Коля  во вскрытую квартиру.  Тот ответил, что в квартиру не входил: Галя сказала, что там проблема с холодильником — разлился фреон — и находиться в квартире вредно.
     — Удивительная доброта:  сами дышат фреоном, а  тебе вредно, —  усмехнулась  Ольга, но Коля промолчал в ответ.

     Женя пришёл от школьного друга ближе к десяти, и она в подробностях передала ему странную историю с ключами от квартиры на Липовской. «Брехня, — сразу решил сын, — просто Карпэнкы не поверили, что у дядюшки не было ключа от второй квартиры, вот и решили перестраховаться: заменить замок, чтобы самим всё обшарить на предмет документов и ценных вещей».
     — Конечно, — согласилась Ольга. — Да ключ мог быть и у какой-нибудь Люсиной подруги или у соседки, с которой она дружила.
     — Тоже верно, — кивнул Женя, — у нас ведь лежат запасные ключи от семьдесят второй, а наши ключи у тёть Светы.


     В субботу вечером, как и договорились с Колей, пришли в Евдокиевскую церковь. На вопрос, будут ли в церкви Нина с дочерью, он как-то невразумительно пробормотал, что у девчонок свои дела. Отстояв службу, медленно возвращались пешком. Ольга предложила пойти к ним и помянуть Люсю, брат с радостью согласился. Женя был с фотоаппаратом, снимал по дороге через  Быханов сад интересные световые инсталляции, а Коля рассказывал.

     С понедельника по среду он ездил с Галей и Викой по коммунальным конторам, показывали там свидетельство о смерти Люси, чтобы отменили платежи. В квартире на Желябова нет счётчиков на воду, из-за этого случился конфликт: тётушка с сестрицей доказывали, что должны прийти и опломбировать краны,  а сотрудники конторы —  что они никому ничего не должны, а за воду в пустующей квартире всё равно надо платить по тарифу. Добились ли своего Галя с Викой, он не знает: вышел на улицу, чтобы не слушать ругань. В конторе по сбору мусора нашла коса на камень: тётушка разошлась так, что её пообещали вывести вон, хотя дело-то, в общем, ерундовое: хозяин умер, квартира пустует, значит, и мусор из неё никто не выносит. Ещё Коле на карточку Вика будет переводить деньги, а он — оплачивать приходящие счета. Нина взбунтовалась против такого договора, звонила Гале и, по словам Коли, на эмоциях доказывала, что счета они прекрасно могут оплачивать сами через Интернет.
     — Теперь я даже не знаю, уехали они в Воронеж или ещё здесь: Галя мне больше не звонила, — вздохнул он.
     — Да сейчас можно через личный кабинет хоть из Воронежа, хоть из Хабаровска оплатить коммуналку. Галя — наследница. С какой стати ты должен решать её проблемы?
     — Наследница-то она сейчас. Но у неё два инсульта было и астма, — быстро заговорил Коля. — Что с ней случись, мы всем кагалом становимся наследниками.
Ольга с удивлением взглянула на брата: он был серьёзен, похоже, и правда, думал о возможном получении наследства.

     — Выглядит Галя хорошо, никаких следов инсультов нет, да и не слышала я никогда ни от кого про её инсульты. Насчёт астмы слышала только от Люси когда-то давно, но ведь она и про то, что всё Галино семейство в больнице в с КОВИДом тяжёлым лежало, говорила, а потом оказалось, что дома болели, и не тяжело.
Коля стал горячо возражать, даже остановился:
     — Это всё ладно, когда это было, — но у Гали вторая группа инвалидности и ей скоро семьдесят пять, так что сегодня жива, а завтра — Бог знает!

     Ольга и  Женя переглянулись: ого, как заговорил! Видно, не на шутку загорелся  идеей наследства.

     Коля не был у Ольги года три и, пройдя в комнату, по своему обыкновению стал озираться — искать появившиеся новые вещи. Женя терпеть не мог этой дядиной привычки, но сегодня отвечал на все его вопросы: и почему лампа на столе без шнура (на аккумуляторах, очень удобно, если неожиданно отключают свет), и что это за рожки такие на стене (роутер, распределяет интернет: у них и стационарный компьютер, и ноутбук, за которыми работают, и смартфон).  Компьютера у Коли никогда не было, и расспрашивал он про роутер долго.

     Сели за стол, выпили по рюмке Кагора, закусили. Потом за чаем перебирали старые бумаги. Нашли бабушкино свидетельство о рождении, свидетельство о браке бабушки и дедушки,  много документов Ольгиных родителей, но ничего из хранившегося в старой маминой сумке не доказывало их родства с Люсей. Нужно было свидетельство о рождении деда Ивана, погибшего в 42-м — родного брата Люсиного отца деда Миши.

     Коля сказал, что все документы из квартиры на Желябова Галя сразу забрала и он не знает, что там было. Люся показывала ему папку с документами, но он туда не заглядывал. Рядом с папкой лежали деньги на похороны и шкатулка с золотом. Золото  он сразу отдал Гале.
     — Почему? — удивилась Ольга.
     — Оно мне не нужно, — высокомерно хмыкнул брат.

     Ольга промолчала, но бросила сыну недоумевающий взгляд. Тот   пожал плечами и беззвучно засмеялся за Колиной спиной. 

     Слова  о том, что им надо иметь в руках документы на случай, если за полгода с Галей что-то случится, показались разумными: полгода — немалый срок, и Галя не молоденькая.

     Когда гость собрался уходить, вручила ему банку абрикосового джема — подарок к 23-му февраля — и хотела дать три тысячи: он ведь вложил в похороны Люси немалую для пенсионера сумму. От денег Коля отказался, сказал, что они сонаследники и им надо собирать бумаги, чтобы в случае чего подавать на наследство, а всякая  справка денег стоит, вот Ольга и заплатит. На том и порешили.

     Поздно вечером сын слушал музыку и Ольга напомнила, что завтра девять дней, как умерла Люся и музыку лучше выключить. Женя пожал плечами: у тебя есть ощущение тяжёлой потери? Такого ощущения у неё не было, налицо был только факт: умерла двоюродная тётка, и никаких чувств, кроме осознания этого факта. Сын надел наушники, Ольга занялась домашними делами. Мысли крутились вокруг разговора с братом, вокруг сказанного сыном. Было неловко от того, что никаких особых переживаний смерть Люси не вызвала. Успокаивала себя тем, что родственных отношений с липецкими тётками в общем-то и не поддерживалось. Потом прорвалась мысль,  которую старалась отбросить: тётки не испытывали к ней никаких родственных чувств. Чем же было вызвана их холодность? На шестидесятом году жизни Ольга это понимала: её замужеством.