Солдатское счастье

Захватить станцию сходу не получилось. Обескровленный батальон был отброшен и занял позицию в захваченных немецких траншеях первой линии. Контратаковать фрицы не решились, видимо тоже нуждались в подкреплении или поддержке артиллерии.
Фёдор Зуев подсчитывал личные потери. По сравнению с тем, что жив – сущие пустяки: осколок, а может пуля, расщепила приклад ППШ, ватник был порван, на правом сапоге отваливалась подмётка. Обосновались в окопе, стал приводить амуницию в порядок и ждать кухню. Её ждали все. Обманывали голод табачком.

Комбат связывался с КП полка:
– Поддержка нужна, товарищ майор! – кричал в трубку. – Сейчас бы один артналёт, и станция наша. Что толку, закрепляться в чистом поле? Сейчас нас фрицы своей артиллерией обогреют и сами вздумают контратаковать…

Кухни не было. Старшина выдал сухой паёк и по сто граммов «для сугреву».  К ночи прибыла миномётная рота – четыре ствола. Разведвзвод «покусал» колючку, сделал дополнительные проходы. Поддержанный миномётным огнём батальон снова атаковал.
Когда добрались до передовой траншеи, Зуев швырнул туда последнюю РГД, взрыв гранаты потонул в общем гуле. Сразу же прыгнул в окоп.  Рукопашная схватка была короткой. Патроны кончились, Федя орудовал автоматом, как дубиной. Столкнулся со здоровенным немцем. И опять чудо: он уже хрипел в объятьях душившего его фашиста, когда у того горло брызнуло кровавым фонтанчиком, и он обмяк. Это комзвода автоматной очередью в спину продырявил немца. А Федя прихватил его автомат. У своего приклада уже не было.

Когда ворвались на станцию, там всё горело, дымило и взрывалось. Миномётчики поработали. Пленных не брали. Куда их девать? Впрочем, у немцев уже начался откровенный драп. Кто бегом, кто на машинах. Преследовать их никто не собирался. Не было сил. Только миномёты перенесли огонь на дорогу, что подходила к станции от деревни, в направлении которой немцы отступили, растворившись в дымке начавшейся метели.

Федя встретил санитаров, попросил перевязать. Одна пуля из спасительной очереди взводного зацепила и его. Но лучше так, чем остывать в окопе. Из таких «пустячков» и состоит оно – солдатское счастье.

Через полчаса бойцы сидели в кирпичной будке – толь обходчика, толь железнодорожных слесарей. Угощались брошенными гитлеровцами продуктами. Гудела печка. Тепло было рукам и желудку. Все были довольны, улыбались. Феде, как раненому, плеснули двойную норму «наркомовских». Он задремал. Сон был беспокойный – почти сутки в бою. Нервная система никак не хотела успокаиваться.
Во сне он опять воевал. Его душил немецкий солдат. Он слышал взрывы и крики. Надрывный треск пулемётов. Хлопки гранат. Злые команды своих офицеров, и тут же лающие немецкие. Кто-то его пинал и наступал на ноги.

Когда проснулся, ничего не мог понять. В будке всё перевёрнуто. Окно разбито, гуляет ветер. В дверь входили его товарищи по взводу с сердитыми лицами. Старшина ругался:
– Вот же ёш твою в медный котелок! Вставай же, Зуев! Пьяница хренов! Вторую войну воюю, а такое вижу в первый раз, чтобы солдат в плену побывал, из плена освободился, и при этом даже не проснулся! Больше никаких тебе «наркомовских» до конца войны!

**
После войны Фёдор Зуев работал на заводе. Заочно выучился на инженера. Когда в анкетах доходил до графы: «Были ли Вы или Ваши ближайшие родственники в плену или в оккупации в период Великой Отечественной войны?», его охватывало некоторое волнение. Он твёрдо писал «нет» и задумывался – а всё-таки, был он в плену или не был?
 В такой день  вечером он наливал полстакана водки и выпивал. Запретить никто не мог – старшина с войны не вернулся.