Хлебный домик и эчпочмаки

У плюшевого медведя оторвалось ухо, и бабушка Нуржиган пришила вместо него пушистый помпон от пёстрой вязаной шапки. Ловко орудуя большой «цыганской» иглой, она приговаривала:
- Был на ухо туг, вот его и потерял. А с балабошкой все песни мира будут его.
И мурлыкала себе под нос старую татарскую колыбельную о жеребёнке, заплутавшем в степи. Ветхий дом скрипел половицами, и пятилетней Лерусе казалось, что он подпевал бабушке - на своём, «деревянном» языке. Щенком повизгивали ступеньки крыльца. Вздыхали ставни, привязанные к кольцам на стене. Балки на чердаке встряхивали пучки ромашки и гудели, когда по крыше стучал дождь или в окошко залетал ветер, подбрасывавший на ладони горсть песка.
Август пах арбузами, полынью, солёной рыбой и дымом. Дедушка Яхъя подъезжал к дому на старом фургоне, в котором развозил по магазинам свежий хлеб, сдобную выпечку и сласти, и вместе с ним из кабины выбиралось тёплое облако, в котором можно было разглядеть толстенькие колосья пшеницы, превращающиеся в поля, бегущие навстречу солнцу. Дед вытаскивал из-за пазухи две ржаные буханки с прочной хрустящей корочкой и чуть недопечённым мякишем и обкладывал этими дарами щёки Леруськи.
- Из большого дома человек торопится уйти: то на работу, то в гости, то по глупости, - он улыбался не только губами, но и коричневыми морщинками. – А из хлебного домика далеко не убежишь. Запах вкусный обратно позовёт, за стол посадит, блюда с азу и зеленью принесёт и скажет: «Я здесь самый главный! Кого б не величали: осетра или арбуз, кумыс или «птичье молоко», а меня всегда над ними царём поставят.»
Девочка задирала нос и отбивалась от старика и буханок.
«Столько дел, а дедуля с простым хлебом пристаёт, - думала она. – Разве можно сравнить ржаную горбушку с медовым чак-чаком или эчмочмаками? Хорошо быть взрослым – никто не заставляет есть с супом надоевший ломоть.»
Бабушка, наведя порядок в доме, выходила во двор, распускала длинные волосы и принималась их расчёсывать. Деревянный гребень просеивал рыжину, словно муку, заставляя потрескивать искрами. Собрав волосы обратно в аккуратную кукольку, бабушка Нуржиган замешивала пресное тесто и взбивала яичный желток. Леруся знала – сейчас возникнет аромат, где хлебному не место. Бабушка творила эчпочмаки – «треугольники» с рубленым мясом, репчатым луком и кубиками картошки. В печку, будто сам по себе, забирался противень. И начиналось великое ожидание – тягучее, сладкое, от которого не удерёшь к подружкам. Девочка прижимала к животу плюшевого медведя и запоминала всё, что делала бабушка. Вот она вытащила противень, быстро смазала желтком уголки и положила каждому эчпочмаку внутрь, точно в раскрытый рот, маленький кусочек сливочного масла. Шорк-шорк! - выпечка опять нырнула в печь. Ещё немного, и ужин был готов.
- Зови деда, - засмеялась Нуржиган. – Пускай отведает с пылу-с жару, авось подрастёт на старости лет.
Дедушка по сравнению со своей женой – высокой и полнотелой, казался щуплым и неказистым. Но Леруся видела, как радостно вспыхивают огоньки в глазах бабушки, когда её Яхъя переступал порог и приносил самую обычную ржаную буханку.