Фрейя Мэтьюз - Лекция 3

 draft

ВОЗМОЖНА ЛИ ХОЛИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ В ПРИНЦИПЕ?  ЧТО ЗНАЧИТ ЗНАТЬ МИР ХОЛИСТИЧЕСКИ?

Почему Рассекающая Тенденция такая упорная на Западе?
В Лекции 2, я  предложила теорию панпсихизма живого космоса, холистический взгляд, альтернативный  рассекающему взгляду  современной науки с его отчуждением от  природы.  Но фактически,  холистические версии панпсихизма имели значительное влияние и в Западной традиции; Спиноза в этом отношении показательный случай.

  Тем не менее, такие теории всегда оставались чуждыми  для основной интеллектуальной традиции, как в отношении философии, так и мейнстримовской культуры.  В современный период – под которым я имею в виду время, начиная с Научной Революции семнадцатого века -   Запад, как мы видели, целиком придерживался рассекающей гипотезы, гипотезы, исключающей возможность внутренней нормативности, или Закона,  в природе. Как следствие, наша позиция доминировать-и-контролировать в отношении природного мира только усилилась.

Поэтому, наверное, одной теории, которая согласуется с холизмом и тем самым превосходит наши старые привычки рассекать или атомизировать мышление, будет недостаточно для преодоления этой упорной традиции. По-видимому понадобится расшифровать, почему  эти рассекающие и атомизирующие методы мысли настолько укрепились в сознании. Есть ли что-либо в сознании не то, что мы думаем, а то,  как  мы думаем, что заставляет нас принимать мир в терминах «разделяй-и-властвуй»?

Я выскажу предположение, что для распознавания такой предрасположенности нам потребуется пойти дальше очевидного содержания теорий и докопаться до глубинных процессов  мышления, лежащих в основе самого производства теорий.  Другими словами, нам надо изучить феноменологию теоретизирования – спросить себя, что мы испытываем субъективно, когда теоретизируем.  Когда феноменология теоретизирования  будет изучена  таким образом, мы обнаружим, что теоретическая мода понимания, берущая свое начало в философии древней Греции, фактически исходит из внутреннего разделения между субъектом и объектом,  что потом бесконечно повторяется в тенденции разделения в порождаемых теориях, тенденции, которая в конце концов делает холистическое мировоззрение невозможным.

Theoria  и  strategia
Именно прекрасная статья  французского философа и синолога Франсуа Жюльена (Jullien)  впервые столкнула меня с фактом, что когнитивный процесс теоретизирования может сам быть проблемой в этом отношении:  источник нашей современной ошибки можно определить не только из нашей метафизики, т.е.  наших теорий относительно природы реальности, но нашей эпистемологии, нашего способа познания или размышления о мире.

Как  я отмечала в предыдущей  лекции, будучи экологическим философом, я принимала участие в проекте разработки  панпсихизма - теоретической альтернативы атомистической парадигмы, унаследованной из классической физики. Будучи философами, мы увидели, как оказались вовлеченными в битву истин – битву, в которой мы  старались заменить принятую  всеми  истину атомистического мировоззрения на то, что мы полагали  отвечает реальной истине более реляционного, экологического мировоззрения. Но в статье Жюльена  «Должны ли философы зацикливаться на истине ?» (Jullien 2002) высказана мысль о возможной случайности (неопределенности) самой истины как цели познания. И именно мета-уровень, с которым Жюльен указал на  контраст между  античным греческим философом и китайским мудрецом, высветил случайность  истины  как цель  моего поиска.

 Жюльен замечает, что, в то время, как философ решил объяснить мир  дабы дать его точную и исчерпывающую картину, мудрец искал  слияние (congruence)  с миром  -  чтобы адаптироваться и устроиться в нем. Мудрец старается выявить тенденции, уже работающие в конкретных случаях, чтобы согласовать с ними свои цели. Его цели, соответственно, должны быть гибкими – он не может позволить себе  зациклиться на идеологии или вере; по этой причин, он остается прагматически открытым для всех точек зрения вместо того, чтобы, подобно философам,  настаивать на единственном представлении (т.н. «истины»), исключая все остальные. Описывая мышление мудреца в подобных терминах, Жюльен,  по-видимому, имеет ввиду, что подобное мышление остается зависимым от событий (agency), вместо того, чтобы  становиться, как у греков, конечной целью.  Ясно, что философ и мудрец оперируют с разными, фактически противоположными, моделями познания.

Возьмем этот  интригующий посыл Жюльена и попытаемся реконструировать когнитивные процессы, происходящие с философами – древними или современными – ищущими истину.
(Отправляясь на эту феноменологическую территорию, здесь и  далее на протяжении всей лекции, я экстраполирую то, что Жюльен предложил). Представьте себе случай мыслителя, который, как ранние греческие философы, проводит прото-метафизический поиск: он исследует, на чисто интеллектуальном уровне,  высшую (ultimate) природу реальности. Его метод включает в себя частную ментальную или когнитивную операцию: он подставляет миру внутреннее абстрактное зеркало, отражающее его чувства и на основе этого зеркала он создает систематическую картину основополагающих принципов или законов, которые объясняют почему мир, или его аспекты, согласуются с его чувствами.   Если такая абстрактная схема – его теория – соответствует, в некотором роде,  картине мира, тогда его теория считается истинной. (Mathews 2009). Истинная природа реальности или ее некоторой части,  конечно идеальна и по этой причине вечна: реальный  мир изменяется; вещи умирают и уходят, но истина о мире не меняется; истина о вещах вневременная.   Но теория позволяет философу схватить мир и удержать его посредством истины. Обнаруживая истину он делает ее своей собственной; в определенном смысле, он кооптирует ее.  По этой причине, истина становится целью философа и «познание» истины рассматривается как конечная цель.

Такое понятие истины как конечной цели, по-видимому, не закрепилось в других древних обществах, как это произошло с греками. Несмотря на существование  культур и общественного сознания,  риторики и дебатов вокруг социальных и политических тем во многих античных обществах, включая Китай,  представления  о  космосе в целом  оставались неотъемлемыми от мифа, религии и пророчества (Graeber and Windrow 2021). В постижении космоса через мифопоэтические аспекты, люди представляли себя посредниками (agents) или просителями по отношению к сверхъестественным силам или образам, просящими помощи или наставлений. Они не были  изолированными наблюдателями в поисках идеальных схем, могущих объяснить реальность, подобно грекам. Философия в теоретическом, греческом стиле,  однако  составила основную форму познания для западной цивилизации (Lent 2017).

Заметьте, однако, что постижение мира благодаря такой идеальной, теоретической схеме означало объяснение его странным инертным образом, неспособным воздействовать на наблюдателя или зависеть от него.  В то время, как такая идеализация объекта познания не была принята сразу в Греции, а следы древних сверхъестественных нарративов  присутствовали в философии ранних греческих мыслителей,  она стала очевидной у Платона, в Теории Форм. Формы представляли собой абстрактные, вечные, совершенные и неизменные образы,  которым должен были соответствовать реальный, конкретный, смертный мир.  Целью философии, по мнению Платона, должно быть достижение этого абстрактного мира и постижение вневременной реальности.  Но в отношении Форм, Платон хотел всего лишь материализовать свой акт теоретизирования. С помощью переноса идеализированных схем мира на абстрактный экран внутреннего театра, сознание производит теорию. Такой ментальный процесс оставил след в этимологии: слово «теория» (как и «театр») происходит из греческого  theoria, смотреть на вещи; theoros, зритель и thea, спектакль.

В процессе теоретизирования, следовательно, человеческий ум осторожно убирает себя от реальности и становится наблюдателем реальности, наблюдателем  за драмой. Но также и ее автором, невидимым внутри сконструированной им драмы и в этом смысле наделенным статусом, отличным от элементов драмы,  элементов воссозданной реальности.  Из этого,  происходят два монументальных следствия.

1)Автор( независимый наблюдатель), который не может быть включен в свою собственную схему – свою собственную идеальную карту или модель реальности – был, я предполагаю,  первоначальным субъектом, а мир, как идеальная проекция, или репрезентация в театре ума этого субъекта, первоначальным объектом.  Другими словами,  именно через тонкий символизм theoria,  впервые произошел акт интернализации  мира как объекта человеческого ума, инертного, неприкасаемого и совершенно лишенного  реального присутствия или функции. В этом отделении активного, конструирующего мир,  субъекта  от пассивного сконструированного им объекта, дуализм  выражается не только на дискриптивном  уровне, но как характерная когнитивная модальность своего рода: дуализм выступает как  бифуркация субъект-объект, которая структурирует весь процесс теоретизирования. В качестве автора,  субъект категорически отличается от простого портрета мира (after-image), который он проецирует на свой ментальный экран, и в результате неизбежно чувствует отделенность и удаленность от мира, что мы видим в  истории западной мысли. Пока субъект видит мир через теоретические линзы, он или она, не в состоянии распознать. или глубоко почувствовать, независимую субъективность абстрактно представленных  других. Опыт теоретизирования таким образом будет психологически блокировать любую попытку описать независимую субъективность мира. Какими бы рациональными ни были наши попытки  теоретизирования о  субъективности других, они будут противоречить нашему собственному феноменологическому опыту теоретиков. По этой причине, любые теории панпсихиста, основанные на культуре, будут не работающими.

2) Второе – уже упомянутое – следствие  внутренней бифуркации между субъектом и объектом, еще более далеко идущее в отношении знания.  Каким бы всеохватывающим ни была абстрактная карта или модель реальности, построенной наблюдателем, она никогда  не сможет отразить нечто создаваемое субъектом. При попытке включить себя в свою собственную теорию субъект неизбежно объективизирует себя, тем самым входя в противоречие со своей собственной субъективностью, участвующей в процессе производства теории. На феноменологическом уровне, тогда, теоретизирование логически препятствует возможности холизма (полноты); оно всегда оставит белое пятно в  реальности.

Последний момент, однако, не только феноменологический. Если теоретизирующий субъект не может быть включен в свою собственную абстрактную схему, тогда это означает, что реальность в своем холистическом аспекте, фактически не теоретизируема. Думающий субъект в конце концов представляет собой нечто; он существует, он активен.  Но если это существование, эта активность не может фигурировать в любом теоретическом представлении вселенной, тогда такое представление не может претендовать на  полный охват реальности. Это справедливо для космологической версии, описанной в Лекции 2, как и для любой другой холистической теории.

Если указанное рассуждение справедливо,  можно спросить: а  можно ли вообще познать холистический аспект реальности?  Возможно. Но только через совершенно другой тип познания.  Для иллюстрации возвратимся  на минуту к китайскому мудрецу Жюльена. Там, где греческий философ очарован абстрактным представлением и продуктом своей собственной мысли, отступая к  «жизни ума», китайский мудрец, согласно Жюльену,  остается погруженным в осязаемые здесь и сейчас.  Его целью не было абстрактное достижение «правды»,  но обнаружение того, как более эффективно следует жить.  Его главным открытием в этой связи, было то, что, согласно Жульену, наиболее эффективно живет тот, кто приспосабливает себя к своему окружению.  В попытках найти тенденции или положения в конкретных ситуациях. человек должен не столько теоретизировать, сколько  активно, смело и практически ориентировать себя для достижения своих  желаемых целей.

Мы будем описывать  мудрецов в этом смысле как стратегов. (Опять же,  ни стратегия (strategia), ни теория (theoria) не используются Жюльеном – я использую его противопоставление между греческим философом и китайским мудрецом только как точку отсчета, с которой начну дальнейшее исследование). Если мы определим стратегов как тех, кто  сознательно настраивает себя на сиюминутное окружение различными ситуациями, тогда мы можем сказать, что стратеги озабочены не идеализациями реальности, но своей сиюминутной ситуацией и как ее проявления  воздействуют на них, телесно и сенсорно. (Слово  «стратегия» происходит из греческих слов strategia, «офис, или приказ, или искусство генерала», из stratos , «множество, армия, экспедиция» и agein , «вести, направлять, выполнять», из санскритского слова ajirah, «движущийся, активный» [ ]).  Не нужно обладать теоретическим знанием  первоосновы  реальности для того, чтобы отвечать  стратегически на вызовы:  человек может чувствовать силу или снижение давления окружающей среды в любой момент. Нет смысла также искать ограничения тотальности мира: он простирается настолько далеко, насколько простираются наши чувства.

 Поскольку человек все время движется, этот диапазон чувств постоянно изменяется.  Для тренировки своих стратегических возможностей, человек не обучается дискурсивным правилам или поискам истины, он занимается упражнениями или практиками, увеличивающими его чувствительность и отзывчивость. Китайские мудрецы обычно получали такую подготовку благодаря военным, медитативным или другим даосским искусствам, а не абстрактным спекуляциям: там, где философы теоретизировали, мудрецы практиковали.

Хотя мудрецы не отправлялись на поиски истины на подобие философов, они быстро обнаруживали благодаря стратегическому подходу, что наилучшим способом договариваться с  непосредственно действующим полем реальности – в котором пересекаются  различные воли и намерения – это адаптироваться к ним. Наилучшим способом договариваться с этим полем, другими словами, это  привести свои собственные цели  (насколько это возможно) в соответствие  с окружающими обстоятельствами и вызовами, вместо того, чтобы искать возможность их исправления.  Это становится очевидным, как объяснено в Лекции 2, что тот, кто достигает своих целей способами лучше всего сохраняющими свою энергию, оказывается, при всех прочих равных условиях,   наиболее выносливым, чтобы сохранить и усилить свое существование. Принимая стратегический путь, мудрец обнаруживает родственные принципы интенции/адаптации/ наименьшего сопротивления. Другими словами, то, что он обнаруживает с помощью практик настройки на внешние силы и влияния, это действующий в окружающей среде Закон.

Путь Закона : Wuwei

Не случайно Закон в этом смысле созвучен с  древним китайским понятием Дао или Пути.  Даосизм, коренная китайская традиция, уходит своими корнями в более древние шаманские традиции, предшествующие китайской цивилизации (Kohn 2017).  Дао, переводимый как Путь,  понимается в этой традиции как спонтанный, генеративный Путь реальности, когда вещи «отпущены на свободу» и предоставлены своим собственным устройствам (devices). Как объясняет один из самых ранних даосских текстов, Yijing (датируемый одиннадцатым веком до н.э.), «закон движения согласно наименьшему сопротивлению... [есть] закон природных событий и человеческой жизни» (Wilhelm 1964: 67).

Созвучие между Законом и Дао проявляется в особенности ясно, когда мы рассматриваем кардинальную даосскую модальность wuwei.  Wuwei переводится буквально как не-действие (wu означает не –, wei означает  действие), но недействие в целом интерпретируется не как пассивность или покой, но как действие,  не идущее против природы вещей: т.е. предлагается «идти с потоком»,  повторять изгибы части дерева или камня,  плыть по волнам,  а не искать их подчинения. Чжуан-цзы, в другом источнике  даосизма, иллюстрирует  wuwei  историей старика, который падает в реку и уносится течением, но остается невредимым внизу реки, т.к. позволяет волнам переворачивать  и нести его, веря что они вынесут его на берег (Hamill and Seaton 1999). Ясно, что Wuwei таким образом  модальность наименьшего сопротивления.

В обширном материале комментаторов даосизма, даются различные  интерпретации wuwei, но даосизм сам адаптивен:  на протяжении всей своей долгой истории он  постоянно подстраивался под  новые исторические обстоятельства.  Тот факт, что он мог  так поступать – факт, что  его смысл никогда не терялся в условиях нового исторического контекста – свидетельство его глубины.  Сегодня он призывает нас к wuwei   ввиду чрезвычайной экологической ситуации. Это открывает глаза на многое: wuwei немедленно предлагает модальность синергии,  путь конативности, с помощью которой люди ищут решение своих задач приспосабливаясь к задачам других.  Как стратегия, это  означает предоставлять  природным и органическим тенденциям распоряжаться силами и энергиями – включая и интенции – которые уже  действуют в окружении человека, по крайней мере до тех пор, пока они не угрожают его существованию.. Но это также означает  приспосабливать  эти силы и энергии к своей собственной интенции, тем самым сохраняя необязательные усилия, и в то же время приспосабливая свои желания  к тому, чтобы их выполнение помогало процветанию других.  Мудрое следование этому пути приспособления и наименьшего сопротивления значит приспосабливаться, но селективно: отпустить случайные цели и желания чтобы вдохновить и поддержать других, кто, в преследовании своих желаний,  поможет создать условия для вашего   самосохранения и саморазвития (Mathews 2006) [3]

   Вокруг этой центральной модальности, обнаруженной как правило поведения мудрецом, ищущим эффективное проживание в непосредственном окружении, интуитивно проявляются космологические контуры. Но это не космология ума, раскрывающего множественную ментальную картину, на манер теоретического построения, но космология Дао, обнаруженная и сохраненная  в настроенном теле в процессе отзывчивых взаимодействий с другими телами, с другими интенциями.  Другими словами,  эта космология  основанная не на теоретических постулатах, а на телесном опыте мудреца как на  практикующем стратегические искусства.  Предвиденная в ранних даосских текстах, таких как Daodejing  и Zhuangzi, а также как прото-текст, Yijing, Дао – это путь для qi или потока энергии.  Элементы природы («Десять тысяч вещей») это паттерны  этого потока.  Такие паттерны бесконечно формируются и изменяются. Когда Десяти тысячам вещей  позволено  спонтанно возникать в такой манере и воздействовать друг на друга, вселенная  находит свой собственный паттерн или форму – она следует своему правильному курсу. [9]

Паттерны, которые Дао постоянно собирает в картины, можно сравнить с  наблюдаемыми  в воде или вообще в  любом энергетическом поле.  Такие паттерны всегда грациозны и прекрасны, свободны, независимо  от возмущений или препятствий, встречаемых  в поле потока. Это происходит потому, что  такие потоки всегда следуют по пути наименьшего сопротивления. Вода течет сверху вниз. Она сначала заполняет самые низкие места. Она течет вокруг препятствий, не пытаясь их перекрыть. Пойманная в ловушку, она терпеливо ждет, пока не откроется выход и она продолжит течь. Она не рассуждает и не выбирает куда идти. Она просто идет туда, где легче.  (Это тема, к которой Yijing обращается снова и снова: «она течет и течет, и просто заполняет все места, через которые проходит; она не шарахается от опасных мест или ям, и ничто не может нарушить ее существенную природу. Она остается верной себе при любых условиях.» (Wilhelm 1964: 115)).  Вода не прилагает никаких усилий,  поэтому идея потока приравнивается к легкости.  Течь во все доступные места, находить путь вокруг препятствий, а не соперничать с ними, ни на чем не настаивать,  но тем не менее  посредством  постоянной адаптации ко всему, что предлагает настоящее, не колеблясь достигать своих целей, как река достигает моря. Идя своим путем и достигая своего назначения согласно своей природе, она одновременно помогает другим достигать своих целей, поддерживая  весь ландшафт своей водой, давая жизнь всем на своем пути. «Ничего не делая», река достигает   выполнения своей задачи, ее работа по поддержанию мира выполнена.  (Как замечает Лао-цзы,  «жизни тысяч вещей зависят  от нее,  она никого не отвергает... она одевает и питает тысячи вещей, но не действует как правитель» (Lafarge 1992:138).

Даосский принцип действия wuwei  таким образом, в китайской мысли, может соответствовать понятию Закон, понимаемого  в терминах родственных принципов  интенции и адаптации/наименьшего сопротивления.  В экологическом контексте, мы можем вспомнить, что живые организмы,  следующие wuwei, хотят того, чего от них хотят другие.

Поэтому, возвращаясь к нашему беттонгу,  маленькому австралийскому сумчатому,о котором говорилось в Лекции 2,  можно вспомнить, что бетоннги любят трюфели и другие грибы. Копаясь в лесной траве в поисках этих деликатесов, бетоннги питают почву различными способами, а также создают условия, благоприятные  для роста растений.  Действия бетоннга в этом смысле помогают обеспечить здоровье леса, который поддерживает существование бетоннга.  Пока бетоннги хотят того, что лес требует от от них, ничего больше не требуется от бетоннгов, кроме как следовать своим желаниям: лес о них позаботится.  Это кажется классическим случаем  принципа wuwei.   Однако, если бы бетоннг хотел не трюфелей, а, скажем, пирожных,  он должен был бы проделать экстраординарный путь для их добычи, вероятно обыскивать мусорные ямы вокруг человеческих поселений. Такие усилия могли бы истощить энергию бетоннга.  Это контр-wuwei. И поскольку желание пирожных увело бы бетоннга от вскапывания земли, экосистема леса также бы зачахла.   Взаимное существование леса и бетоннга было бы под угрозой.

Как уже отмечалось,  мудрец обнаруживает wuwei не путем теоретизирования, но культивируя свою способность тонко и остро реагировать на свое непосредственное окружение.  То, что он обнаруживает для себя, для своей личности,  будет, как он считает, характерно для других: wuwei  должен быть природной модальностью для других существ. То, что работает для него как функция адаптации к полю экологических сил,  должно работать и для других. Также адаптирующихся к своим полям. Таким образом, wuwei – это природная стратегия, при равных прочих условиях, выбирается всеми.

В этом смысле, стратегия как путь познания может выявить холистический аспект реальности недоступный теории. Он не предлагает нам «взгляд» на реальность, растянутый  до нашего эпистемологического видения, но скорее догадку о том «как действовать», - как жить и развиваться.  Оказывается, что это также совпадает с даосским учением.  Космология, посредством которой даосы искали интуитивный смысл их стратегического опыта подтверждает не только концепцию qi, но также и li, которые понимаются в терминах yin и yang. Qi, как мы видели, обычно переводится как энергия. Но это не энергия в физическом смысле, полностью проявленная в пространстве и времени. Это просто валюта динамизма, которая одушевляет все вещи, присутствует внутри личного опыта, и внешне выражаться  через взаимодействие  остальными. Постоянно изменяясь, однако, как обнаруживают практикующие,  qi подчиняется li, или порядку: существует внутренний порядок для любого проявления qi. Этот порядок, как отмечает Алан Чан, комментируя Вонг Би (Wang Bi), раннего нео-даоса, «отмечен различимыми паттернами и принципами действия... которые могут описываться в целом в терминах взаимной игры между витальными силами yin  и yang». Это взаимодействие противоположностей в бесконечно текущем потоке  qi проявляется в заметных циклах сезонов или роста и увядания,  а также в рекурсивных, но никогда не повторяющихся паттернах, таких как ветви деревьев. (Chan 2019). Именно этот структурирующий принцип  li  придает Дао «великое постоянство», согласно Вонгу.

Взаимная игра yin и yang, как и собственно qi,  также не могут быть определены как эквиваленты каких-либо внешних физических категорий.  Скорее,  отношения между yin и yang представляют собой само-корректирующую тенденцию энергии qi:  предельные движения или динамизм в одном направлении со временем в результате само-коррекции  изменит курс в  пользу противоположного направления, тем самым предупредив само-разрушение системы.  В этом отношении  qi  может интерпретироваться в терминах космической интенции (cosmo-conativity), первоначальный толчок к само- существованию, в то время как полярность yin/yang как внутренняя логика формирующая qi в соответствии с  различимостью паттернов li, может понимается как тенденция конечных вещей реализовать себя путем адаптации друг к другу  и  следования путем наименьшего сопротивления:  конативный импульс индивидуумов к  самореализации совпадает с  усилием yang, в то же время их намерение следовать этому импульсу выражается не  в сопротивлении,  а в уступающей тенденции yin. [5]

В терминах этой космологии, тогда, реальность более не  понимается  как тотальность вещей в пространстве и времени – то есть как экстернализованная вселенная, изумляющая нас своим размером и свойствами, которые мы  исследуем с помощью  наших телескопов и ракет. Она  скорее воспринимается интуитивно в терминах «как действовать», как паттерн,  выражающий себя через нас и наше окружение, и,  в самом деле, через живущие существа.  С этой  точки зрения, тогда, первичная природа реальности не пространственно- временная, но состоящая из li, и Закона,  бесконечно  разнообразная,  которую нельзя просуммировать или собрать воедино.

Соответственно, мы должны искать реальность не как тотальность, широко раскинутую для нашего теоретического взгляда, но соматически  внутри себя, через  конкретные случаи ее проявления.  Посредством конкретных li, мы  будем понимать li как Закон – привязывающий нас к нему.  Для истинного знания Закона, другими словами,   не достаточно просто понимать его описательную сторону; нам потребуется чувствовать его психическое притяжение. Li должна быть интернализована в нашу собственную волю.  Познание в этом стратегическом смысле будет означать, что мы конативно находимся под его воздействием: а это значит, что нам  потребуется чувство.

Познание мира через чувство

Для того, чтобы показать живой пример современного стратегического познания через чувство, оставим пока даосский Китай им возвратимся в аборигенную Австралию. В конце концов,  даосское искусство прозрения, устроения и адаптации к жизни  всего лишь представляет собой формализацию путей познания, широко известных в до-аграрных обществах.  Для выживания в таких сообществах, люди должны были знать свое местное  окружение не теоретически, а так сказать, «животом», во всех деталях – они должны были знать растения и животных своего региона, их повадки, потребности, предпочтения, особенности, отношения друг к другу,  и историю.  К ландшафту следовало подходить с любовью, знать территорию, ее преимущества и  опасности,  условия климата и времен года,  так же близко как характер своих близких.  Это не было раздельным восприятием субъекта/объекта, но  практикой осторожности  и внимания в отношении деталей,  подобно тому как поступает художник боевых искусств.

Для лучшего понимания глубины контраста между   способом познания , который неразрывно связан с чувством и теоретическим способом познания, произошедшим из theoria в древней Греции и сегодня празднует эпистемологическую победу во всем мире  в форме науки, давайте сначала очень кратко рассмотрим как theoria эволюционировала, и в самом деле достигла апофеоза, в современной науке.
В классической науке,  - науке, определяющий себя через отличительный экспериментальный, метрический и математический метод семнадцатого столетия -  дуалистический раскол субъект-объект,вышедший из theoria,  экстернализовался, стал очевидным и институцировался  как научный метод. Условием объективности его находок  выступила нейтральность оценок (value-neutrality) со стороны исследователя. Согласно этому требованию,  исследователь должен избегать проекции своих желаний, предрассудков, и предположений на исследуемый объект, отказаться от своих целей, эмоций и ожиданий, допускать только безличные выводы, строго следовать самоочевидным правилам  логики, и  позволить исследованию придти к своему логическому заключению. Другими словами, ученый должен отступить от исследуемого объекта,  заняв позицию «отвлеченного наблюдателя», в противном случае объект уйдет от исследования,  пытаясь установить прямой  или опосредованный контакт или коммуникативную связь с ним. Предупреждая любую  коммуникативную связь с  объектом, ученый  таким образом обрывает любое отношение эмоционального характера (affective kind)- положительное или отрицательное – с исследуемым объектом.

Такая позиция  отрешенной нейтральности похвальна если она предупреждает непреднамеренную предвзятость, или  намеренное идеологическое искажение или эмоциональное отношение к ошибочному выводу.  Но она также подразумевает, что исследователь, ради целей исследования,  негласно принимает солипсистскую позицию единственного субъекта в мире «объектов»,  причем  последние «устраняются» по его правилам.  Научный метод, другими словами, работает по своим правилам, возводя стену между исследователем и исследуемым, стену, которая отделяет  чувство от познания.

 Неудивительно, что общества идеологически укорененные в науке, такие как современные индустриальные общества, имплицитно занимают солипсистскую позицию по отношению к  объектам, принятую в институцированных научных практиках.  В девятнадцатом столетии, такой «мир объектов» включал не только фауну и флору и, по сути, всю природу, но и, как это не прискорбно, аборигенные народы -  которые наблюдались, изучались, измерялись  - в той же самой манере, что и фауна.   В двадцать первом веке, этот «мир объектов»,  согласно науке,  более не включает аборигенные народы, но продолжает включать фауну и флору и остальную природу, с которыми по прежнему обращаются грубыми инструментальными методами. Такая солиптистская позиция  - это форма познания, полностью лишенная чувства. Поэтому она ни в коей мере не откроет познающему  нормативную силу притяжения Закона.
Для альтернативной – стратегической – концепции знания, связывающего познание с чувством, нам следует обратиться  к трем Старшим Аборигенным Законодателям (Senior Aboriginal Lawmen, SLM:  Биллу Нейдьие (Neidjie) из  г. Какаду (Северная Территория), Дэвиду Мовальярлаи (Mowarljarlai) из г. Кимберли (Западная Австралия) , чьи «оратории» глубоко проанализировала исследователь аборигенной культуры Кристина  Блэк;  и Пэдди Роу, также из Киберли, который  поделился аспектами своего наследия с Франсем Хуглэндом (Frans Hoogland).  Свидетельства этих Старших  Законодателей представляет собой эпистемологическую альтернативу, которую можно обнаружить, хотя и в различных формах,  в других аборигенных сообществах по всей Австралии.

Нейдьие, Мовальярлаи и Роу – все они подчеркивают, что  аборигенные способы познания не могут быть отделены от чувства. В особенности основываясь на «оратории», Билла Нейдьие,  Рассказе о чувстве, Блэк  объясняет, как человек познает землю и  живущих на ней существ; не путем принятия позы отстраненного наблюдателя, но путем культивирования чувства близости и партнерства с ними. Вместо того, чтобы отходить от земли, как поступает ученый в своих наблюдениях, Нейдьие настаивает на том, что исследователь должен активно  представиться (address) земле  и ее существам,  подтверждая свое родство с ними и желание сотрудничать. Как говорит Блэк, « принятие земли как центральной сущности аборигенной культуры не основывается на логике или теории, вере или авторитетах писаний, но на чувстве.» (Black 2011:41). Она цитирует Ханну Белл, давнишнюю студентку SLM Mowarljarlai: “следует отказаться от  более привычного интеллектуального размышления в пользу чувственного восприятия, сознательности,  и отзывчивости». Прежде всего,  следует наблюдать за природой  вдумчиво,  внимательно прислушиваться к стихиям, и получать знания субъективно»( Black 2011:23-24).

Получать знания субъективно в этом смысле не значит проецировать свою собственную эмоцию на известное, но прислушиваться к нему душой, ожидая установления возможных интимных отношений, своего рода внутренний контакт. Одним словом, получать знания посредством чувства. Участливая внимательность  к экологическим паттернам, а также к мельчайшим деталям местной среды, по словам Кимберли,  позволяет подняться к когнитивному чувству известному как liyan  - висцеральное знание, разделяемое не только людьми, но и всему существами и самой землей. Франс Хугланд, в диалоге с  Пэдди Роу объясняет liyan следующим образом.
Для того, чтобы испытать [это чувство], нам следует ходить по земле.  В определенный момент, земля возьмет вверх над каждым из нас. Вы думаете, что преследуете некую цель, но на самом деле земля притягивает вас. Когда земля начинает притягивать, вы даже не осознаете, что идете – вы уходите и вас нет. Вы чувствуете, что ваша реальность смещается.

Вы начинаете замечать то, что никогда не видели.  Я имею в виду, что вас приучили видеть и замечать лишь одно,  и вы  смотрите на землю через призму вашего воспитания... И вдруг  это воспитание оказывается бесполезным...  Нечто приходит из земли и направляет вас. Это может быть дерево, скала, лицо на песке, птица...  Затем другое может привлечь ваше внимание, и прежде вы поймете  что это,  вам откроется путь.  Это путь, принадлежащий вам  и позволяющий общаться с землей.  И этот путь возвращает вас к себе.  Вы начинается остро осознавать себя. Вы настраиваетесь все тоньше и тоньше. Затем вы начинаете понимать, что когда вы встали на путь, он идет из вас – вы соединены с ним... [Когда это случается], происходит сдвиг в сознании и оно падает до чувства.  Мы просыпаемся к чувству, которое называем ли-ан [lijan], и мы становимся более живыми,  начинаем чувствовать, становимся чувствительными.  Вы начинается читать страну... Затем вы просыпаетесь ... и страна начинает жить для вас.  Все основывается на этом чувстве ли-ан, вы видите все через это чувство. (Sinatra and Murphy 1999: 19-21) (выделено мной)  [6].

Ощущение отзывчивости земли на присутствие человека  и такой органической близости не может не произвести на человека глубочайшее действие:  чувство, что земля тебя замечает и ценит значит  испытывать метафизическое свидетельство того, что ты существуешь на уровне реальности,  превосходящим обыденное. Хотя этот опыт субъективный, в том смысле что он зависит от интерпретации получаемых сигналов – каким в действительности является любая коммуникация -  он может представлять самоочевидность на том уровне,  который позволит сопротивляться скепсису:  подобно тому как «видеть значит верить» -  чувствовать значит верить. Именно такое чувство  - смесь сенсорной настройки, соматического резонанса, конативной инвестиции и даже чувство входа во внутреннюю жизнь космоса  -  которое, вообще говоря, отсутствует в научном опыте.  Как только такой путь познания-через-чувство обнаружен, нет необходимости определять окружающую среду исключительно  как некий объект, лишенный всяких прав – одной теорией.

Уходя от разделения «субъект/объект» с помощью когнитивного чувства,человек вовлекает  землю в свое бытие.  По словам Anne  Poelina и ее аборигенных и неаборигенных соавторов, «человек становится одной семьей с землей» (Poelina et al, 2020; Wooltorton et al, 2020b). Земля, в этом аспекте, выступает как Страна, в отличительно аборигенном смысле.  «Страна живет,  она отзывчива и заботлива, и заглавная буква указывает на значимость  места для человека, которое соединяет людей, социо-экономические системы, язык, дух и Природу  через отношения». (Wooltorton et al, 2020a). Главный результат перехода от получения знания как аутсайдер  согласно традиционной западной установке до объединения со Страной в одну семью,  и получение знания как инсайдер посредством чувства,  состоит в том, что  если мы любим  Страну,  «Страна начинает любить нас».

Познание-через-чувство эманирует  от  основной ориентации на  отношение как само собой разумеющееся, базисное условие для жизни. Отношение – это предусловие для чувства, которое в свою очередь направляет человека в его мир.  Посредством чувства, объясняет Нейдьие, познающий способен почувствовать в своем теле насколько его непосредственное окружение находится в равновесии или выходит из него.  Равновесие понимается как динамический и непрерывный процесс восстановления симметрии между конкурирующими силами в области энергий,  представляющих отличительные, но связанные компоненты среды.   Каждая из этих компонент имеет свою конативную траекторию, но в то же время, должна,  если система  остается генеративной для жизни,  позволить траектории адаптироваться  в ответ на вызовы внешнего конативного давления. Конативные траектории отличительных компонент должны оставаться  взаимно отзывчивыми и адаптивными, чтобы  сохранить отношения: несбалансированные отношения приводят в конце концов к коллапсу различий между  частями и следовательно к коллапсу самих отношений. Отношения в таким образом  требуют постоянной активной адаптации к другим, которые в то же время рассматриваются как автономные центры самостоятельной активности (Black 2011; Rose 1992; Graham 2019; Mathews 2020).

В аборигенных обществах, эта догадка об отношениях как  условии  для чувства и следовательно познания, и  о балансе как условии для продолжения отношений, функций, как мы видели,  представляет собой корневую интуицию, и  выступает как Закон, Закон, встроенный в  фундаментальную структуру реальности (Graham 2019).   Хотя Закон  выражается в различных формах у различных аборигенных наций Австралии, основополагающая интуиция  говорит о том, что это Закон об Отношениях (Black 2011; Graham 2019). Истинность этой интуиции  вытекает на эмпирическом уровне  из очевидности неиссякаемой сложной экологической взаимозависимости в конкретных экологических средах, но  главным образом она очевидна, как уже отмечалось, на более соматическом уровне, через способность познающего чувствовать в своем собственном теле энергию отношений, окружающих его. Эта способность чувствовать, как и другие когнитивные модальности людей, может развиваться или подавляться конкретными образовательными системами или культурными программами. В доаграрных обществах,  таких как аборигенная Австралия, она развивалась  через  длительные практики «хождения по земле». Во многих современных обществах эта способность подавлялась в пользу теоретических модальностей, идущих от науки.  Но при соответствующей подготовке ученик может постепенно настроиться на Страну и не только почувствовать отход от  Закона в своем окружении, но и  начать действовать спонтанно в соответствии с Законом,  без необходимости внешнего принуждения или страха наказаний (Black 2011: 25).

  В заключение,  мы не можем придти к реальности холлистически или различить свою человеческую роль в космосе,  через теорию.  Теория может указать нам на реальность, подобно тому, как буддийский палец может указать на Луну, но не может включить нас в полноту реальности; она не может притянуть нас к Закону. В этом смысле, реальность изначально на является  экстенцией  - не растянута в пространстве и времени – но интенцией: она проявляется в мгновениях, и эти мгновения повторяются бесконечно, хотя и различаются, каждое мгновение уникально для конкретного контекста, но никогда не суммируются. Только погружая себя непосредственно, стратегически, в реальность, проявляемую  всегда через локальный аспект, участвуя в ней как тонко воспринимающий ее агент в локальном пространстве пересекающихся конативностей, мы можем пропустить qi через нашу личность, тем самым испытывая чувство, описанное в Кимберли как lijan  - наш собственный lijan, который в то же время lijan земли, живого космоса. Для того, чтобы испытать это чувство, необходимо находиться под влиянием Закона, освобождающего li.  Это значит быть  Законным человеком, тем, которого даосы называют Реальным Человеком и возможно легальным аборигенным учеником по терминологии Ирен Уотсон, когда она говорит о желании жить в законном месте (a place of lawfulness).

Сегодня, в современном мире желание жить в законном месте утеряно для большинства человечества.   Подтверждение этому  можно найти в растущем списке глобальных кризисов, бедности, экологического разрушения,  голоде, войнах и  насилии. То,  с чем большая часть человечества остается, это  сложная паутина правил, при этом главная часть закона погребена и еле дышит.  Закон пришел к нам с песней,  его было слышно на восходе солнца, в  шествии матери-земли, закон был присущ всем вещам,  он живой... Закон не был навязан, и те, кто живет вне закона,  живет в изгнании.  Можно сказать, что большая часть человечества живет сегодня в изгнании. (Watson 2000 : 4).