Диалог о вечности

Вообще-то я планировал к скорой публикации разговор о новом сезоне НХЛ. Мы с Энтони из Нью-Йорка ежедневно обмениваемся мнениями, предчувствиями и обыденной предсезонной аналитикой. Но хоккей подождёт. Многое в жизни происходит как бы внешне случайно (во что я не верю, конечно) – сериал «Forever» (в русскоязычной адаптации – «Вечность»), осмысление увиденного, а чуть позже и беседа Московской Газеты с философом и литератором Владимиром Варавой. О жизни, смерти и гипотетическом бессмертии. Моя добрая знакомая прочла материал и спросила: а что не так? Что вызвало твоё несогласие… Я начал объяснять, получилась беседа. В чём-то она покажется сыроватой (записана часа за три), какие-то формулировки, возможно, мне со временем захочется уточнить.

Но ценно то, что это «мысли online» и почти без правок.


****** 


– В нашей традиции восприятия говорящего о физическом бессмертии или очень продолжительной жизни наделяют ярлыками «фантаст» и «трансгуманист». Давай я сразу оговорюсь, что ты совсем не похож на носителей столь актуального мейнстрима. Тем более, мне было удивительно узнать от тебя, что многое в интервью Владимира Варавы вызвало полемику.

– И несогласие. От формулировок до смыслов. Глобально оно вот в чём: в традициях русской литературы – и не в меньшей степени, чем православия – железная доктрина: человек плох, ему нельзя доверять и смертельно опасно доверяться. В дни личных и социальных потрясений – катастрофически плох. Вот между этими «плохостями», мол, и раскачивается тот самый маятник Достоевского. Такая двуногая дрянь с сознанием. Да и прильнув к Богу – дрянь чуть меньшая, но результаты, тем не менее, не впечатляют. Если о законах больших чисел. Тогда зачем тебе бессмертие даже на уровне идеи о нём?

– Если ты бессмысленно проматываешь жизнь и мало чему учишься… Я согласна: зачем? Сансара в круге прихотей и наслаждений?

– Да-да. У Варавы это тотальное неверие в человека сформулировано исчерпывающе: «Физически можно дать человеку 300 лет жить, 400, 700, но смысла-то не будет. Поэтому все эти проекты вопиюще абсурдны. Единственное место им – научная фантастика. Когда же они проникают в социальную реальность, в политику, это, конечно, свидетельство некоего затмения разума».

Ты знаешь, всего 7-10 лет назад я мыслил аналогично. Потом начал сомневаться. Сейчас кое-что осознал.

Вот представь молодого человека не старше 20-ти, чьи интересы – запикапить девицу покраше, иметь деньги без сверхусилий и доступ ко всем физическим удовольствиям. Он не изменится, если не произойдёт чуда преображения. Христианство ясно говорит, что самому человеку это непосильная задача – без милости свыше. Допустим.

И вот он вязнет в пороках и пристрастиях, стареет, становится хитрее, искушённей – но не лучше. И 100, и 500 лет ничего не изменят. Как у Высоцкого: «но если жил ты как свинья – останешься свиньёю». У меня к тебе вопрос. Вспомни себя в 2008-м и сейчас. Ничего личностно не изменилось?

– В 2008-м… Ой! Я половины тех вещей, что понимаю сейчас, не осознавала.

– Вот в этом твоём «ой!» я услышал достаточный ответ. Почему мы отказываем другому человеку в праве на личностный рост? И в возможности тоже.

Генри Морган из сериала «Вечность» должен был сгинуть в море после конфликта на судне с работорговцем в XIX веке. Без могилы и сколько-нибудь длительной памяти о нём. И вот он обнаруживает дар – бессмертие. Любое творчество имеет право на такие допущения, не нужно сразу произносить диагноз о «затмении разума».

И вот он жив 235 лет. Сменив десятки эпох и профессию доктора на судмедэксперта в Нью-Йорке. Работая 5 дней в неделю, а при запутанных делах – лишая себя и выходных.

– Костя, с моих воззрений это страшная доля. Вот её Бог нам и не даёт. Смерти всех, кто был рядом.

– Близких и ближних, друзей и возлюбленных.

– Да. Причём, они повторяются. Причём, ты (зная о своём даре, а для меня – проклятии) заранее понимаешь, чем всё закончится. Это неподъёмно для человеческой психики. Бог милостив.

– Для человека страшна не продолжительность жизни, а вакуумы в ней. Страшно иное: вот был, на определённом этапе, некто в твоей жизни – и о нём сейчас нечего вспомнить. Вы взаимно убивали время друг друга. Ладно, если это по работе. Но так случается и в личном.

У Генри Моргана отличная память – кстати, это тоже свойство ума (были исследования, доказано). И свойство души тоже. Уверен в этом без научных данных. То есть, люди из прошлого Генри – они все живы. Он способен вернуться к тем ситуациям, воспроизвести их. Время бессильно.

Почему считается, что воспоминания, в большинстве случаев, боль? Или боль о том, что ранило, что безвозвратно упущено, или о том счастье, что больше не повторится.

– А разве не так?

– Для меня это свидетельство, что ты жив. Я помню равно я живу. И ещё: я помню – я не одинок. Генри Морган не одинок. Но при этом 235 лет жизни дали ему фору, недоступную ограниченным ста годами: он знает языки, побывал на всех континентах, был свидетелем исторических событий, знаком со многими личностями, ставшими мифами в наш век. Это такой опыт, который не обрести образованием или чуткостью к жизни не длинней 70-80 лет. И это возможность служить людям, что он и делает. Как видишь, проклятие испаряется.

– Я понимаю, что ты мне обосновываешь. Скажу так: человеку, в котором неразвиты дар созерцания и чуткость, интерес к разным проявлениям жизни, легко прийти к бессмыслице существования за полгода без внешней активности.

– За месяц-полтора. Я это видел во время пандемии.

– Принято. А личность, стремящуюся к полноте жизни (не в смысле удовольствий) и несколькими столетиями не смутить.

– Да, всё так. Генри Морган не утратил способность любить, радоваться и удивляться. При всей внешней замкнутости и осторожности с кругом общения, что естественно в его возрасте.

Слушай, ну я не знаю, как ещё объяснить… Я в 50, пока что, жив-здоров и ещё полон сил. И я понимаю, что оставь мне нынешний тонус ещё лет на 100, я от жизни не устану. Всегда происходит что-то вдохновляющее. Залог тому – многообразие нерукотворного Мира.

Но, конечно, из тех, кто прочтёт нашу переписку, отыщутся люди, которые поймут меня так: ещё один эгоистично мечтает пожить подольше. Хотя это вопрос не о продолжительности жизни. Я бы мечтал вместить в душу больше, чем способен. Время всего лишь дарует материальную фору. Не более того.

– И каков процент таких людей?

– Время, время, время! Ну, я же тебе приводил пример: вспомни себя в 2008-м и сейчас…

– Но согласись хотя бы с тем, что зло – в законах больших чисел – будет править этим миром, как и прежде.

– Соглашусь. Кстати, что касается боли воспоминаний, я упустил самое важное: их восприятие – вопрос веры. Если ты веришь, что здесь – ни через год, ни через 500 лет ничего не заканчивается, это уже не боль.

Так вот, о зле. Варава допускает ляп для философа. Мол, смерть – это «великий узоразрешитель». И далее прекрасно: «Да, она убивает, жизнь земную отнимает, но она и зло убивает. Она не даёт увековечиться человеческому злу. Как Иван Ильин говорил: представь себе этого монстра-паука и что он бессмертен – он всю Вселенную своей паутиной зла окутает. Поэтому смерть – это прекращение жизни и прекращение зла. Оно погибает вместе с его носителем. В христианской традиции, таким образом, смерть – ещё и великая педагогическая мера».

Вот так это воспринимается в нашей религиозной традиции. Нет человека – нет зла. Но для философа это недопустимо. Как и привязывание христианства к «педагогике» смерти. Скажи, Адольф Гитлер мёртв?

– К несчастью, нет. Точнее, его зло – живо.

– Я не поверю, что Варава этого не осознаёт. Резюмируя: я против научно-биологических экспериментов о бессмертии – лишь оттого, что ощущаю их тупиковость. Жизнь, и шире – чудо Бытия – дана не нами, не нам и решать вопросы её продолжительности. Но срок отведён небольшой. Бродский примерно в 50 пишет: «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной». Но, понимаешь, как перфекционист, он ощущал неловкость физического присутствия, если в 50+ не был столь хорош, как прежде. Это одна из трагедий, но только для людей схожего психотипа и восприятия. Их не так много в мире.

У остальных есть шанс эволюционно осознать то, что не даётся лучшим в мире экстерном.

Но жизнь ограничена несколькими десятилетиями. Потому что мы все подвластны закону о том, что дождь одинаково падает и на грешников, и на праведников. Исполняя этот закон, мы, тем не менее, имеем право размышлять и задавать вопросы: а что, если?

– Ок. Принято. Мне было интересно тебя выслушать. Скажу лишь о том, что мы оба не ведаем, как перенесли бы эти 200 лет, будь они у нас. Но я бы точно обратилась к тебе после ста. Без смайлика: ты объясняешь смыслы. Во всяком случае, помогаешь их отыскивать.


На фото: кадр из сериала «Вечность». Генри Морган, XXI век, Нью-Йорк, шпага.