Если Бог действительно Бог, то...

«Если Бог – действительно Бог, то…» – это только мысли в данном направлении для тех, кому ЭТО интересно.

БОГ И АБСУРД ЭТОГО МИРА
Если Бог всеведущ – Он обладает всеведением, а значит, знает обо мне всё…
И знает ещё до того, как я явился из небытия!
Мало того, тогда Он превосходно осведомлён о собственных будущих решениях и даже знает, как отнесётся к моему страху или моему ожиданию!
И нет для него никакой разницы, как я Его себе представляю.
Ему, наверное, даже не важно, как я к Нему отношусь. Им всё соделано так, что то, как я к Нему отношусь, важно мне!
А мой-твой разум сооружает одну за другой различные модели Бога, каждую следующую считая более верной. Но моделирование – это всего лишь искажённый мизер нашего убогого видения.
Вот древние воображали себе Бога суровым Отцом, потом Пастырем, ещё – типа селекционером, Творцом, влюбленным в Творение.
И соответственно играли роли послушных детишек, кротких овечек…
Или бешено аплодирующих клакёров, словно он виртуоз, который взамен за истовое «бис» молитв готовит вечное бисирование жития после земного спектакля … Словно свой лучший номер Он приберёг на потом, когда опустится гробовой занавес. Впрочем, сия театральная версия теодицеи тоже уходит в прошлое…
С чего бы Бог стал придавать особую роль внешней оправе верований?
Да даже тому, любовь ты к нему питаешь или ненависть?
Господь не изготовитель, ожидающий одобрения от изделия.
Думать, будто Творец творил для того, чтобы творение с утра до вечера заискивало перед ним, чтобы Его авансом обожали за то, что будет Там, коли не по сердцу то, что делается Здесь, – что это, если не оскорбление Бога?!
Создатель скрывает свою любовь к нам под канонадой альтернативных мук?
Или напускает густого туману всяческих учений, чтобы тем труднее нам было Его разгадать?
Или предлагает приобрести исполнением заповедей вексель, выплату по которому гарантирует с процентами?
Теодицея – не краснобайство адвокатов Господа Бога, а вера – не средство утешения.
Вера абсолютно необходима, но нельзя утвердиться в ней через догматы, либо своими потугами ума.
Тем более, вера сразу должна отречься от всякой корысти хотя бы потому, что никакого воздаяния за неё не будет – в Новый Иерусалим войдут ПОБЕЖДАЮЩИЕ (см. последнее Откровение).
Бог – не Тиран, не Пастырь, не Полицейский и не Главный Счетовод бытия.
Он совершает нечто противоречащее нашим земным чувствам и логике, и для многих это становится мрачным сюрпризом.
Наши формы логического мышления, кроме которых в сфере познания у нас ничего нет, не позволяют глумиться над своим убогим разумом. И Бог подбрасывает противоречия, которые впоследствии Сам побуждает обнаружить и исправить…
Зачем? Чтобы выглядеть потаинственнее да позагадочнее? Чтобы сначала позволить нам сделать вывод, что Там ничего нет, а затем вдруг вытащить рай из рукава?
Думать так – это нам может прийти в замаринованную эгоизмом голову! И не такое ведь приходит! И даже тщимся за свою веру требовать от Бога льгот! А как иначе? Если не предъявлять Ему никаких претензий – значит похоронить религиозную теологию, основанную на принципе торговой сделки...
И поскольку история привела нас туда, где природная подлинность ничем не разнится от искусственно разожжённой эпидерсии, постольку у нас уже нет никакого различия между искусственным и естественным…
Вот, казалось бы, на смену кошмарам прежних ограничений пришёл кошмар полного их отсутствия. Но это – очередная обманка, иллюзия!
На смену прежним кошмарам пришёл кошмар искусственного перекрытия доступа духа к человекам – почти полного перекрытия!
Открыт доступ только к тому, что уводит от Бога, причём всё это под видом того, что якобы к Нему ведёт!
И тогда встаёт вопрос: что собственно вы, богословы со служителями, делаете? Каковы тогда собственно ваши отношения с Богом, а не только слова с призывами?
К чести мировых христианских конфессий, они уже не идут на то, чтобы искусственно создавать фанатичные личности и умы. А могли бы зомбировать и тиражировать существа, черпающие мистический экстаз даже из своего убогого бытия.
Пока этим усердно занимаются «продвинутые» земные власти, используя некоторые религии, но теперь всё больше – специальные информационные технологии.
Вера – единственное, чего нельзя отнять у сознающего существа до тех пор, пока оно сознательно пребывает в вере.
Если кто-то верит по таким-то причинам и поводам, его вера уже не полностью суверенна.
Власти не могут нас так переделать, чтобы пред-программированием лишить возможности верить. Но всякие разные земные власти в «развитых» странах давно усвоили: у большинства человеков одну веру можно подменить другой, гасить и потом возжигать, словно лампу … И добиваются в этом больших успехов. Что мы можем наблюдать в нынешнем уже переполненном абсурде везде и повсеместно.
Говоря о близком нам «примере» России: большевики, собственно, подменили одну веру на другую. Бюрократы и начётчики загнившего социализма этого и не пытались делать, должно быть, из презрения к нам, а новые русские уже тупо жаждали явного, открытого господства…
Сейчас власти снова пыжатся подменить одну веру на другую и раскручивают новую обманку, очень противоречивую смесь пост-социализма и пост-патриотизма, замешиваемую на почве антипатриотического прозападнического олигархизма…
А она, истинная вера, которая действительно «в Бога» и Богу, как бы совершенно нага и совершенно беззащитна. Не надо питать никаких надежд, не надо ничего требовать, ни о чём просить, – а только верить, – просто верить.
О том, что дважды два – четыре, я знаю точно, и верить в это мне незачем. Но я ничего не знаю о том, что есть Бог, и потому могу только верить.
Что мне дает эта вера? Согласно прежним понятиям – ничего.
Это уже не утешительница, отвлекающая от мыслей о небытии, и не Господня кокетка, повисшая на дверной ручке райских врат, между страхом перед осуждением и надеждой на рай.
Она не умиротворяет разум, бьющийся о противоречия бытия, не обшивает ватой его углы… Или иначе: она ничему не служит.
Так что – толку от неё никакого?!
Не верующему, с Богом не общающемуся – так и есть, толку от неё никакого.
А верующему не нужен в вере толк! Я верую, и Тот, в Кого я верую, знает об этом и без моих деклараций.
Молитва – это общение с Богом, слова сей молитвы – образование (в смысле со-творение) души. А правильное со-творение – это образование правильных образов.
А какие образы правильные? Наиболее те, которые соответствуют образу, заложенному (запрограммированному) Творцом. Всё, что получаешь – отдавать.
Когда мы не обладаем уже ничем – тогда мы обладаем всем. И нашу веру нельзя назвать ни молитвенной, ни благодарственной, ни смиренной, ни дерзновенной: ВЕРА ПРОСТО ЕСТЬ, и больше о ней ничего сказать нельзя.
И если Бог – действительно Бог, то всё что происходит – Его Программа и управляемый Процесс. Даже то, что ведёт к абсурду, точнее – выглядит в нашем сознании как абсурд.
Тогда выходит, что можно даже утверждать, будто вера ведёт к абсурду?
Однако тот, кто так говорит, тем самым дает понять, что способен надёжно отличить абсурд от не-абсурда, и что сам он по стороне абсурда потому, что по этой стороне Бог...
Кстати, и настоящая любовь, и жертвенность, и альтруизм выглядят в глазах человечьего «здравого смысла» как полный абсурд. Но «здравый смысл» отрицает свою принадлежность к абсурду и выдвигает на обозримые подмостки образы сатаны-дьявола. И доходит до того, что самого Бога «здравый смысл» считает «по сути» смесью высшего и низшего начал, добра и зла, любви и ненависти, созидательной мощи и разрушительной страсти. Из него неизбежно следует, что иного знания, кроме сатанинского, нет и что сатана расширяет владения повсеместно до тех пор, пока целиком не поглотит всё … Продолжение следует…

БОГ И ДЬЯВОЛ
Если вести речь если не о сути, то о понятиях – так вот, в понятиях и по понятиям сатана-дьявол есть то, что меньше всего понятно нам в Боге. Бог есть Тайна, а сатана-дьявол – олицетворение обособившихся черт этой тайны.
С одной стороны, сатана – это горделивая мысль, будто можно отличить Бога от не-бога, как день от ночи.
С другой, сатана – это мысль искушающая, будто можно ограничить, классифицировать, дистиллировать Бога, разделить его на фракции так, чтобы он стал тем, и только тем, что мы готовы принять, и от чего уже не надо обороняться. А если это искушение дьявольское, то выходит: всё, чего бы ты ни коснулся, – тоже дьявольское искушение.
Дьявол поглотил цивилизацию. И нельзя сказать, что не поглотил земную церковь, – ибо церковь, пусть неохотно, но постепенно даёт своё согласие на такое, и своими обходными манёврами обессмысливает защиту старых позиций…
Вот к примеру, она долго защищала материнство, неприкосновенность зачатия, – но не ввязываясь в лобовую схватку. И возглавляемое «наукой» отродье разделило акт материнства надвое, потом вынесло его из тела вовне, так что теперь защита церкви утратила всякий смысл. И уже церковь закрывает глаза и рот и на дистанционное оплодотворение, и на зачатие в лаборатории, и на исчезновение различия между естественно сотворенным и искусственным…
Казалось бы, что тут такого? А то, – по сути, если так и далее пойдёт, церкви однажды придётся признать, что нет иного Бога … кроме дьявола. Чтобы «спасать Бога», она уже признала историчность дьявола, то есть его эволюцию как меняющуюся во времени проекцию тех черт, которые нас в творении ужасают и губят одновременно.
Сатанинские свойства, проявления которых как раз и принимают за личность, проистекают из противления Богу, гордыни и некой «совершенной свободы».
«Совершенная свобода» – это не то скромное состояние, о котором мечтают люди, когда другие люди их мучают или ограничивают, когда человек человеку решётка, стена, силки, а то и могила.
Эта изощрённая и извращённая свобода лежит дальше, она начинается за этой зоной подавления всеми каждого в обществе, – зоной, которую ещё можно миновать, не губя свою душу.
«Просто свобода» для нас означает падение ограничений действия или исчезновение того сопротивления, которое жизнь встречает на краю своего разумного бытия. Именно это сопротивление лепит разум, поднимая его из растительного прозябания, потом из животных страстей.
Однако, поскольку это сопротивление болезненно, «историческому разуму» мерещится в качестве идеала «совершенная свобода», и именно в эту сторону шагает цивилизация.
Там, где уже какого-нибудь сопротивления никто не оказывает, его находят в мире и в самих себе. И разверзается бездна «свободы»: чем больше можно сделать всякого разного, тем меньше известно, что именно следует делать.
Поначалу нас искушает мудрость – в стремлении к мудрости видится что-то достойное, к тому же веских аргументов в пользу бегства от мудрости нет.
Но в этом нашем мире естественной границы между разумом и не-разумом больше не существует … И каждый остаётся при своём, и каждый может быть иным, чем есть.
И мудрый легко становится карикатурой на мудрость, а тупой получает награды…
Сейчас даже страдания и муки выставляются фарсом, а явные фейки – муками … И уже смешны скачки от мудрости к отупению … И употребление плодов разума для выстилания стен вышибаемыми мозгами многих тоже если не радует, то и не сильно удручает. Вместо любви есть лишь осмеяние любви, а там, где можно быть кем угодно и питать какие угодно убеждения, каждый становится никем, и нет никаких убеждений…
Власти провозглашают, а на деле – регламентируют свободу, и притом границы, которые они ей ставят, не настоящие, и только сатанинские пляски становятся воплощением свободы… Получается, сатана – это распутье возможностей, на котором, достигнув цели, человеки разваливаются в параличе.
По наивному до цинизма взгляду многих религиозников, Вседержитель «должен» ограничивать человеков, как смирительная рубашка безумца. Голос же «продвинутой» теософии говорит, что узы «должны» содержаться в нас самих.
Сие утверждающие ищут границ свободы, установленных либо во внешнем мире, либо в нас самих: они хотят, чтобы мир пропускал нас не во всех направлениях или же чтобы нас сдерживала наша «внутренняя духовность».
Есть также учения, согласно которым Господь создал мир не вполне совершенный, однако движущийся к совершенству, – прямо, зигзагами, или по спирали. Как паровозик с вечной пружиной прогресса, который тащит сотворенных туда, где всё лучше и лучше.
Но Бог не провёл границ ни первого, ни второго рода. Мало того, он ещё сгладил места, в которых мы некогда ожидали найти эти границы, чтобы, переступая их, мы сами не знали об этом… Суть мира сего как «царства абсурда» человек открывает на своём экзистенциальном опыте. В этом опыте он обнаруживает отчаяние и ужас – абсурдность бытия.
Для чего? Да для того, чтобы пришли за ответами к Нему и только к Нему! Человеку не остаётся ничего иного, как уповать на Бога, и именно Бог тогда выступает «хозяином абсурда» и значит, всевластным Распорядителем!
Но даже стремящиеся Его познать зачем-то предпочитают называть совершенным то, что в мире сем, а чтобы баланс этого совершенства сошёлся, вносят в расчет поправку, которая как раз и называется дьяволом…
А ведь Иисус Христос уже внёс в это простую ясность: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падёт». Всё соединяет только простая вера. Простая, «неразумная» вера означает приятие бытия целиком, поскольку бытие целиком исходит от Бога. И не только в той его части, что для нас является «добром», но и в той, что кажется нам противоположностью – «злом», – хотя бы потому, что это не противоположности!
Простая вера – это встать под прямое управление Богом, – проще разве скажешь? Есть только Божии дары, которые мы можем принять, и дары, которые нам не по силам.
А мир, приневоленный к одному лишь добру, был бы таким же дурдомом, как и мир, приневоленный к одному лишь злу. И Бог есть тайна до такой степени, что нельзя быть совершенно уверенным, потому что мы, вкусив от древа познания добра и зла, откушенное не смогли переварить и усвоить … Ты просто веруешь, сомневаясь, и сомневаешься, веруя. И в Боге находишь основу и веры, и вообще – всего! 

ОБНАРУЖИТЬ ЗА АБСУРДОМ… БОГА
«АБСУРД – это ключевое понятие! С ним что-то связано такое… Такое какое-то сильно будоражащее, сильно угнетающее… И безумие в нём, и какой-то важный смысл… Ведь всё разумное этого мира есть безумие перед Богом, – так сказано в Библии…
– Безумие абсурда – это смотритель, который может сделать то, что вы не можете сделать, – услышал он … И понял, что это ключевая информация к размышлению».
Итак, только простая вера соединяет разрозненные ум и разум в со-знание.
Соединяет не в чём-либо потустороннем, а внутри, в душе.
Простая, «неразумная» вера означает приятие бытия целиком, поскольку бытие целиком исходит от Бога.
И с «неразумной» верой достигается и осознание, и сознание!
Ты просто веруешь, сомневаясь, и сомневаешься, веруя. И в Боге находишь основу и веры, и вообще – всего. И не только в той его части, что для нас является «добром», но и в той, что кажется нам противоположностью – «злом», – хотя бы потому, что это не противоположности!
Это – абсурд? Да – абсурд! 
Абсурд – он как декорации из множества ширм, которые не убрать … То, что за ними – это та самая завеса в храме, которая РАЗОРВАЛАСЬ НАДВОЕ в момент крестной смерти Христа.
И увидеть этот разрыв, в котором – спасение и Христос, можно только поднявшись до Него над всеми ширмами мира сего…
Абсурд, множество его «ширм», – неотъемлемая принадлежность нашего мира.
И столкновение между иррациональностью и иступлённым желанием ясности, которое сидит в каждой разумной душе, разве тоже не абсурдно?
И смерть разве не абсурдна для разума человека?
В природе нет абсурда, абсурд появляется с присутствием человека. Абсурд напрямую связан с самим человеком, не видящим и не понимающего суть этого мира… Он же, абсурд, и есть роковая связь между миром и человеком, и только Господь может войти и встать на место абсурда, вытеснив его своими совершенными свойствами.   
Ощущение абсурда приходит к человеку либо вдруг и сразу, либо жизнь на протяжении длительного периода представляет собой постепенное и постоянное погружение в глубины абсурда. Но в любом случае об абсурдности уже нельзя будет забыть.
Затем человек вспоминает о грядущей смерти, и это, пожалуй, самый сильный аргумент абсурда. Да, он знал о ней и ранее, но в прежнем, до-абсурдном своём понятии, и осознание смерти в её абсурдности – это совсем другое ощущение.
До столкновения с абсурдом человек живёт, будто смерти нет вовсе, однако после нелепость и пугающая неотвратимость смерти повсюду с ним, и от них уже никуда не деться…
Однако осознание абсурда – ещё не сам абсурд… Следующий этап на пути к абсурду – раскрытие других людей в их чуждости друг другу. Появляется «тошнота» от того, что творится вокруг, замешательство перед нелепостью и тошнотворностью людских страстей…
И мы сами производим абсурд. Потому что всё видим через окуляры своего эгоизма, неистребимого желания только получать. А верим только тому, что так вот извращённо видим.
Вот почти для всех деньги – главное. А ведь тогда нужно признать, что тогда их жизнь – ничто, коль скоро деньги для них – всё!
Как бы близко мы не приближались к истине, мы никогда до конца её не постигнем, и главные вопросы бытия так и останутся без ответа, а все попытки разбиваются об иррациональность мира, – именно это более всего приводит к диссонансу и жути непредсказуемости жизни.
Казалось бы, абсурд – это и есть мир, – непознаваемый, не поддающийся до конца разумному объяснению, с его странными законами, с его чуждостью человеку, наконец, с его в высшей степени нелепой, превращающей всё в тщету смертью.
В трактовке Альбера Камю: «Я знаю, чего хочет человек, знаю, что ему предлагает мир, и теперь могу сказать, что знаю, чем они соединены», – «Абсурд зависит от человека в той же мере, в какой он зависит от мира», – из противостояния человеческого разума и действительности и рождается абсурд ... Иррациональность, человеческая ностальгия и абсурд, вытекающий из их встречи, – таковы три действующих лица той драмы, которая неминуемо должна покончить со всякой логикой, на какую бытие способно».
Потом словами одного из своих героев Камю выводит: «Этот мир не имеет значения, и кто это понимает – обретает свободу».
Из чего следует, что некто «понимает», – то есть абсурдность осознаётся, – значит, соединение разума и абсурда налицо. Но ведь дело-то не в этом, а в том, что в состоянии абсурда нужно жить!
Абсурд не может существовать вне мира, но в то же время абсурд не может существовать и вне человеческого сознания, и потому он, как и всё на свете, подвластен гибели.
Чтобы жить в абсурде, человек должен непрестанно его осознавать. Однако, простого осознания ещё недостаточно – человек может осознавать абсурд, но он не должен его принимать!
А если нет «осознанной неудовлетворённости» и «постоянного отрицания», то устраняется и разлад между человеком и миром, а с ним – и абсурд.
Абсурд имеет смысл только в той мере, в какой с ним не соглашаются, и абсурд умирает только тогда, когда от него отворачиваются! 
Здесь кроется непременное явление надежды, которая может придать смысл человеческой жизни.
И если даже человек всегда и всюду осознаёт абсурдность жизни, но надеется – на смысл, которым он когда-либо проникнется, на жизнь вечную, на воссоединение с Богом, пусть даже очень нескоро, в далёком будущем, – то абсурд рвётся, как та завеса…
В данном случае надежда – не самообман, а вера. Жизнь без надежды – отрицание жизни вечной. И надежда, и вера – как дар от Бога!
Осознание абсурда с неприятием абсурда влечёт уход от абсурда в надежду. Для кого это уход в трансцендентное, для кого – принятие Бога, для кого – в примирении, которое выражается в заключительном отрицании всемогущества разума и согласии с его ограниченностью, в сознательном «жертвовании интеллектом» в угоду Божественному.
Между абсурдностью и Богом – опять же тот самый разрыв, который недоступен до конца логичной мысли.
Преодолеть этот разрыв можно только «метафизически» перепрыгнув через него, – прийти к Богу вопреки доводам разума. Прийти через Христа, Который вызвал этот разрыв!
Эта парадоксальная логика говорит, что мир абсурден, и выхода из этого абсурда нет, но именно поэтому есть Бог, в противном случае разве мы бы о Нём не узнали, и не испытывали бы в Нём потребность!
И ещё один аспект: до встречи с абсурдом человек имеет свои цели и планы на будущее и стремится жить, руководствуясь именно ими. Он взвешивает шансы на успех, рассчитывает на будущие события… Он верит в своё управление собственной жизнью.
Получается, что человек поступает в жизни так, как если бы был свободен. Но эта свобода есть его подсознательная установка, помогающая строить свою жизнь по своему плану. Она есть вера в то, что он сам – хозяин своей жизни.
И он поначалу не осознаёт, что живя с уверенностью в своей свободе, он в каком-то смысле становится её рабом, он оказывается в жёстких рамках поведения, диктуемого, как ему кажется, его собственным выбором своего будущего.
И постулат о свободе, иллюзией которой живёт обычный человек, значительно сковывает его.
А столкнувшись с абсурдом, человек вдруг понимает, «что высшей свободы, свободы быть, единственно могущей послужить основанием для истины», не существует хотя бы потому, что в этом мире нет ничего гарантированного, а неотвратима только смерть, после которой всё будет кончено. В том числе и его иллюзорная свобода.
И наоборот – абсурд, сводящий к нулю шансы на свободу в высшем смысле, возвращает ему свободу поступков, свободу мысли и действия, – не «метафизическую», а его «внутреннюю» свободу. Возвращает к отчётливому осознанию и сознанию без иллюзий и эгоистических хотелок, в уверенности в том, что будущее не причина, а следствие…
В формулировке Камю «...смерть и абсурд предстают здесь, это отчётливо ощутимо, принципами единственно разумной свободы: той, которую дано испытать сердцу человеческому и которой оно может жить».
То есть предлагается просто понимать, сколь глупо рассчитывать на мирскую свободу, которая могла бы придать смысл будущему.
Лучше обрести взамен свободу принятия абсурда, а хозяином абсурда – благого Бога, ведущего через абсурд и с помощью абсурда к совершенству…  Поскольку единственно возможная для человека цель – высшая воля, исходящая от Бога…
Не будь абсурда, ни религий, ни искусств могло бы и не быть, поскольку мир был бы предельно ясен.
Вера и надежда – это всегда некий вкладываемый смысл: путь к Богу при жизни, соединение с Богом – после смерти, т. е. – жизнь вечная.
Как раз абсурд и заставляет человека на временном отрезке между рождением и смертью противопоставить абсурду мира сего свою жизнь и войти в духовное величие, предусмотренное для него Творцом – вот смысл жизни в мире абсурда…

СМОТРИ – И УВИДИШЬ, НО НЕ ЗАКРЫВАЙ СНОВА ГЛАЗА!
В Откровении Иоанна есть пророческие слова: «Люди будут издыхать от ожидания грядущих бедствий из-за отсутствия веры и любви».
Отчего так?
Человек живёт в страхе потерять здоровье, потерять работу, потерять близких, потерять жизнь. Страх его разъедает и уничтожает простую веру, подменяя на притворно изображающее веру суеверие.
А когда человек вверяет себя Богу и кроме Бога уже ничего не боится, потому что знает, что без воли Божией ничего не будет, – это уже «страх Божий».
Это уже страх за свою связь с Богом, всепоглощающее стремление с ещё имеющимся своим человеческим страхом, уже без страха крепить свою веру и ничего, кроме Бога, в этой жизни не бояться.
Ибо с нами Бог, а если Бог за нас, то кто против нас?
Мало того, людям был явлен, разжёван и в рот положен величайший по качеству образ, к которому надо устремиться и уподобиться. И выбор был дан – следовать ему или нет.
Что тут непонятно?!
Ну и в результате … никто не следует. Не следует – значит живёт другими образами, весьма дурного состава и качества. Мало того – чуждыми. Мало того – для нас убийственными…
Ведь ныне вместе догматами о непогрешимости каждой религии провозглашается недостоверность любых суждений по вопросам веры: «Всё, что можно помыслить ЗДЕСЬ, никак не соотносится с тем, что пребывает ТАМ». И всё снова становится непонятно … И уровень абстракции уходит всё выше и выше, в конечном счёте процесс абстрагирования достигает вершины, на которой объявляют о «смерти Бога» … А есть и «продвинутый», такой вооружённый антиматерией взгляд на цель совершенства мироздания: это когда сознательно-добровольно вселенная стянется в одну точку и сама себя ликвидирует в этой последней судороге…
Ну да, это, собственно, трогает немногих. Более убийственно то, что уже нет ничего похожего на «естественное» сознание – оно если не противоестественное, то неестественное – навязанное. А значит, нет и возможности отличить навязанную мысль от естественной, поскольку теперь уже незачем тайком навязывать какие бы то ни было убеждения. Манипулировать сознанием, переставлять данные в умах можно до тупости легко, потому что управляющая умами система – банальный до тупости эгоизм, и с таким управлением все реакции и действия человека предсказуемы.
Так что на нашем новом «высоком» уровне «цивилизации» даже споры о Боге уже вообще не желают вести… 
А что церкви тогда делать?
Как обращать человеков к Богу, когда у них можно за пару месяцев перестроить мозги, стереть содержимое индивидуальной памяти и опустевший разум заполнить новой, синтетической так, что им будет казаться, будто они пережили то, чего никогда не было, и ощущали то, чего никогда не ощущал?
Когда можно объявлять праведников безбожниками, а элиты формировать из дебилов, ибо ничто уже не препятствует таким переделкам…
Земная церковь уже собственно ничего и не делает, хотя всё ещё служит… Она служит, а нас оставляет наедине с миром, предлагая смириться, – а по-другому как?!
И мы остаёмся с миром, в мире, но без мира (извиняюсь, но «мир» слово такое –многозначительное). Миру – мир, а нам бы подальше от такого мира…   
Нам бы решиться наконец, наполниться «гибельным восторгом», либо уж надеть памперс и посмотреть правде в глаза, и поговорить с ней, с правдой – она уже не скрывается… И уже увидеть: нет смысла судить уже осуждённых. Земля – планета для осуждённых. Осуждённых жить в своём абсурде. До тех пор, пока не выберут спасение. ОБРАЗ СПАСЕНИЯ нам дан. Берите – и образуйтесь в СПАСАЮЩИХСЯ – поднимающихся над абсурдом и ПОБЕЖДАЮЩИХ его в себе!
«ПОБЕЖДАЮЩЕМУ дам вкушать от древа жизни… ПОБЕЖДАЮЩИЙ не потерпит вреда от второй смерти» – об этом вполне понятно говорит всё ещё не понятое человеками в начале упомянутое последнее Откровение!
В абсурде – и безумие, и важнейший смысл… Ведь всё разумное этого мира есть безумие перед Богом, – это не только постулат Библии, это итог нашей истории!
А безумие абсурда – это смотритель, который теперь может сделать то, что мы не смогли сделать…
Все средства воздействия на волю и мысли людей – в «руках Бога», но они не одурманивают, не отупляют, не лишают свободы, а лишь действуют на дух так же, как рука, поворачивающая голову к небу, и Голос, произносящий: «смотри!».
Однако, смотря и увидев, категорически уже нельзя закрыть глаза! Только эти средства заставляют увидеть лик Тайны, а тот, кто узрит ее, уже от неё не избавится, ибо она запечатлеется в нём навечно.
Это и будет настоящая вера, а не вера из страха, не вера «на всякий случай»…
Из сего можно уразуметь, что только Господь всемогущ в деле обращения, но Он не сделает ничего, пока человек не хочет смотреть…