Тревожный розыск

   На другой стороне горницы шел разговор, прервавшийся с появлением Трифона, а затем продолжился. Обычно по традиции, собравшие, в решении и обсуждении были вольные.
   
   Старец Савва случайно услышал разговор казачек:
   
   -  … Невозможно с полною уверенностью утверждать, где ныне обретается душа утопленницы  Федосьи -  у Бога ли, иль еще где, а может, никакой души и вовсе не существует.
   
   - Как можно такое говорить? -  заволновалась другая казачка. - Вот веру нельзя отвергать!
   
   - Старец Савва! - жалобно обратились к старцу казачки. – Что-то в толк мы не возьмем, да и спор промеж нас видеться! Бог же отымает Царствие Небесное!
   
   Старец задумался, затем ответил:
   
   - Утонувший в воде человек, конечно, событие горестное, однако ж, как вам я службу исполняю, разве плохо?
   
   Сказал он, чтобы отвлечь от бесовских споров и увести спорщиков на разумную беседу, старец был смеренным и добрым, среди своих прихожан он мог себе позволить вольность в словах.
 
   - Не могла Евпраксия топится. – Продолжали казачки спорить.
   
   - Да будя вам, - повысив голос, возмутился старец Савва. - Энного злодея душегубца Бог накажет, а беда у нас общая и бедовать будем вместе.
 
   - Коли так, то старец, верно, говорит, - встряла молодая казачка.
 
    Старец перекрестился. Все замолчали.
   
   - Я вот что думаю? – заговорил Трифон. – Може кто, что узрел странного в форпосте, сказывайте ныне, а то после зашепчитесь промеж собой, то-то начнется. …
   
   - Ты что задумал Трифон говори?
   
   - Без вас я не как не сыщу, так, кто что видел или слышал странного или непонятного для нас. Я немного все же узнал, но этого мало, спокойно сказал Трифон. 
   
   И рассказал про разговор с Маркел Захаровичем  про купца Анфиса Губина, и о старице Марфы Петровне с Яика.
   
   – Форпостные казачки и Горынычи! Вы видите горе безутешное! Пусть не думает злоумышленник, что смерть Евпраксии останется не отмщенной!
   
   От слов Трифона всем вдруг стало жутко. Изменился в лице даже старец. Не было в его словах даже намека на христианское смирение. Наоборот – в них явственно присутствовала ярость волка, потерявшего свою мать и не отмщенную. Все это предвещало какие-то страшные события. …
 
 
   Трифон решил пожить у Памфия несколько дней. Благо обстоятельства тому способствовали. Несмотря на решение отца приставить его к делу, Трифон не мог так просто бросить розыск, да и свое любимое увлечение поделками. Он уже сделал новые фигурки Святых апостолов Павла, Филиппа и Блаженного Василия. Памфий взялся за дело с большой неохотой, что-то сильно его тревожило, но он все никак не решался поведать об этом Трифону.
   
   Наконец в средине недели, вечером, когда уже отужинали, богомаз Памфий сказал:
   
   – Тебе нужно ехать к отцу в город.
   
   – Пошто так?
   
   – Беду чую.
   
   Трифон беспечно отмахнулся.
   
   – Вот тебе, Трифон мой сказ, – продолжил Памфий, – на плавенное рыболовство не ходи вдруг будара опрокинется и тебя в омут уташшит какая-то неизвестная сила. Да и мало ли чего случится! Глупости все это.
   
   – Молод ты еще Трифон, – осуждающе молвил Памфий. – Вспомни, какую угрозу сказывал ты злоумышленнику. До меня дошел слух, что во время рыболовства тебя хотят извести. Будто именно твой отец и купец Яганов повинны в чем-то. Я не понял в чем, возможно, кто говорил, наговаривал, да еще меня тревожит один странный момент.
   
   – Какой именно?
 
   – А то, што жена купца Губин продала соляной Илецкий промысел. Который Яганов отдал ему за долги. Там ведать дело было не совсем чистое. Сам Губин молчит, а купчиха замыслила что-то страшное. …
   
   – Думаешь, утопленница это их грех? …
   
   Слова застряли в горле Трифона; он вспомнил  трех лет давний подслушанный разговор между отцом и купцом Ягановым.
   
   “Не забуду я Губину, этой гидре алчной, за то, што он вынудил отдать тракт и прибыльную Илецку соль! Мы могли бы иметь большой доход, но теперь прибыль уплывает в мошну Губина!”
   
   “Говорить без дела, что на воде писать! - строго ускорил отец. - В одну и ту же реку два раза не войти, а в одну и ту же лужу сесть можно, мы не в состоянии Губину противостоять. У него деньги, а где деньги там и власть. Вспомни, как совсем недавно казаки взбунтовались, не щадя никого, жгли и грабили Башкирцев и что вышло – худо только казакам стало, кто был богат стал еще богаче. Некому за нас заступиться, разве што нужно время, глядишь, и здоровый конь спотыкается”.
   
   “Невмочь ждать! - бушевал от злости Яганов. - Проучить надо Губина! За унижение!”
   
   “Успокойся! - сердился отец. - Причем тут унижение? Сами, по своей доброй воле и по недалекому уму, влезли в силки, расставленные Анфисом Губиным, век живи - век учись”.
   
   – Спаси Господи! – Памфий перекрестился. – Не думаю, что жена Губина жестокая  и могла отважиться на убийство. Сам Губин хоть и резок в речах, но мягкий характером. Не знаю, почему она совершает эти злодеяние.