Роман Между небом и землёй. 1-я глава

      Глава 1    "Один на всех и все на одного"
   
   Долго, очень долго — почти целый месяц в городе шли ожесточённые бои. “Белая гвардия”, ненадолго возвращая потерянные позиции, заполняла кварталы белоснежной армией. Молодая да юная “гвардия” весны, расстреливая войска противника пулемётной очередью капели, отвоёвывала город, но уже ночью, под канонадный треск морозов, вновь его теряла… До утра.
   Неделю назад власть в городе поменялась окончательно и бесповоротно. Теперь, не стесняясь своих политических воззрений и больше не опасаясь возвращения “хладнокровного” оккупанта, горожане ходили во всём весеннем.  Несмелая, неуверенная молодая листва и лёгкая поросль травы не были столь радикальны — их бледноватая зелень отдавала лёгким коллаборационизмом. Беззащитная флора в любой момент была готова сбросить воинственный зелёный камуфляж и вновь облачиться в былое — в серенькое, в зимнее, но…
   И флора, и фауна, и жители города могли не переживать — победа была окончательной и бесповоротной, враг был разбит.
   Верховный главнокомандующий — яркое весеннее солнце, твёрдой поступью маршировало по городу, подавляя последние очаги сопротивления. Подтаявшие сугробы чернели немыми артефактами, свидетельствуя о былых сражениях, но даже их очень скоро смоет с городских страниц неумолимая волна истории.
   Целый день, закатав рукава, яркое, но ещё не жаркое солнце самоотверженно трудилось, восстанавливая жизнь в отвоёванной столице. Светило и его верноподданные горожане этот день провели не зря, они не берегли про запас своих подточенных морозами сил. Труженики славно поработали и, как завещал великий бард — славно отдыхали. На ниве созидательного труда они выложились по полной и муки совести их во сне не мучили, но… Были, были в городе сомнительные пристанища для ленивых и бессовестных, да и для тех, кому просто не спится.
   Ночной клуб для любителей спокойной музыки, крепких напитков, холодной закуски и горячих женщин тоже не спал. Более того — он только-только проснулся.
   На высоком стуле у стойки бара сидел мужчина лет тридцати пяти и медленно потягивал коньяк из пузатого бокала. Широкие плечи худощавого, но жилистого, крепко сбитого тела были аккуратно облачены в пиджак не самого дешёвого покроя. Всё это великолепие скрывало светлую, накрахмаленную рубашку и шикарный галстук, обнажая  лишь чуть ослабленный фирменный узел и расстёгнутую верхнюю пуговицу сорочки. Лёгкая полуспортивная стрижка иссини чёрных волос была тем самым камертоном, равняясь на который, доводил до идеального блеск своих туфель ночной посетитель бара.
   Странный осветительный прибор расстреливал потолок пёстрым лучом и уже там — наверху, “снаряд” взрывался миллиардом цветных звёздочек. В тёмном помещении зала они легко выполняли нелёгкую роль ночных светил. Под хриплые голоса Криса Ри и его гитары небесные всполохи, сбившись в хороводы и созвездия, лихо отплясывали свой “звёздный танец”. Красиво, очень красиво, но…
   Знаменитая “Дорога в ад” популярного исполнителя не намекала тонко, а кричала открытым текстом: ”Через здешние тернии к звёздам вам не попасть. Не верной дорогой идёте, товарищ”. К сожалению, ночной посетитель не слышал хрипловатый набат заморского певца:
   — Макс, плесни мне ещё грамм сто ”звёздочек”,— посетитель обращался к бармену и, улыбаясь, указательным пальцем показывал на звёздное небо на потолке.
   — Марк Тадеушевич, а может хватит, а? Вы почти бутылку — один, и без закуски. Давайте я девочкам скажу — они приготовят что-нибудь, а то как-то… —  искренне переживал за постоянного клиента сердобольный Макс.
   — Плесни, плесни,— не хотел его слушать постоянный клиент,— Мне сегодня можно, у меня сегодня день рождения.
   — Да ладно? То-то я смотрю — Вы какой-то слишком нарядный сегодня. А где гости?
   — Я и есть — гости,— утолил любопытство бармена именинник.
   — Бывает… — ответил опытный виночерпий, добавив лёгкие, чуть заметные философские нотки,— И сколько Вам стукнуло?
   — Тридцать семь,— не без достоинства, а скорее даже с гордостью признался Марк Тадеушевич.
   — У-у-у,— не осознав причины для гордости, гудел собеседник,— Не-е, ну тридцать, сорок — это повод. Тридцать пять — ещё туда-сюда. А так — не круглая же…
   — Эх вы, поколение “пепси”,— посмотрел на него исподлобья ”не круглый юбиляр”,—  и, приняв театральную позу, стал декламировать чуть заплетающимся языком:
   — С меня при цифре тридцать семь в момент слетает хмель.
          Вот и сейчас, как холодом подуло…
          Под эту цифру Пушкин  подгадал себе дуэль
          И Маяковский лёг виском на дуло…
          Задержимся на цифре тридцать семь, коварен Бог,
          Ребром вопрос поставил: “Или-или”.
          На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,
          А нынешние как-то проскочили,— и, сев обратно, добавил,— Слышал про таких?
   — Ну да, Пушкина в школе проходили?
   — Прошли?
   — Кого? — не понял Макс.
   — Пушкина. Пушкина вы прошли, и всех остальных прошли, так и не заметив,—  посетитель одним махом выпил за поэта. Ему сейчас так было обидно за Александра Сергеевича, до боли, почти до слёз,—  Эх вы… — влитые в организм дополнительные сто грамм и без того неразборчивую речь окончательно заплели в макраме. Но опытный Макс, как сурдопереводчик, читал сказанное по обрывкам фраз, по движению губ, по выражению глаз:
   — Тридцать семь — это тебе не… Этот рубеж не прошли Бернс, Хлебников, Хармс, Одоевский. И наши тоже отметились — Рафаэль с Ван Гогом. И ещё этот, как его, Анри де Тулуз-Лотрек. Слышал про него?
   — Про город Тулузу слышал,— не без гордости парировал представитель молодого поколения,— Где-то там, в Европе…
   — Вот-вот, где-то там, где-то там… — совсем уж печально подытожил всё вышесказанное именинник,— Ладно, Макс, пойду я потихонечку, а то, не дай Бог, как Анри де Тулуз-Лотрек…
   Марк Тадеушевич, пошатываясь, встал со стула и, держась за стойку, не решался отпустить её. Проходившая мимо троица интересовала посетителя намного меньше, чем временная опора для его уставших души и тела. А вот три молодых человека совсем наоборот, внимательно следили за несмелыми попытками  отшвартоваться от пристани. На лицах юных соглядатаев читалась откровенная жажда выпивки, девушек и скандала. Для двух высоких, но хлипких и одного здоровенького вновь прибывших покачивающаяся жертва была приятным бонусом к сегодняшней вечерней программе. Предлог стандартный для всех времён и народов:
   — Слышь, дай закурить.
   — Не курю и не советую,— Марк Тадеушевич учился не только в школе и в институте, но и во дворе, поэтому сразу понял — будет драка, а так не хотелось…
   Здоровенький подошёл и хлопнул некурящего по плечу:
   — А чё так грубо? Я же с тобой по-хорошему разговариваю. Слушай, а не куришь, потому что мама не разрешает? На — кури, мы ей ничего не скажем.
   Молодой пижон был настолько увлечён своим “искромётным” юмором, что не заметил странных метаморфоз, происходивших с целью его ”острой сатиры”. Глаза того блестели каким-то страшным, внутренним огоньком, тот напоминал красные лампочки “тревоги” на приборе:
   — Молодой человек, не нужно в подобном тоне говорить ни обо мне, ни тем более о моей маме. Если Вам не сложно, если вам позволяет Ваше воспитание и интеллектуальный уровень, попросите пожалуйста у меня прощение. Я Вас очень прошу.
   — Да ладно? — не поверил тому, что услышал, курящий здоровячок. Он не до конца понял всего вышесказанного, но скрытый  оскорбительный подтекст уловил,— Старичок, это ты должен просить  прощение, чтобы мы на тебя не обиделись.
   — Да, молодые люди, похоже я переоценил степень вашего IQ,— не унимался некурящий.
   Здоровячок направлялся к обидчику, его ещё никто и никогда не обзывал IQ:
   — А старичок то у нас — разбойник.
   Из-за стойки бара, как из окопа, за предстоящим сражением внимательно следил бармен Макс. Скандальная троица была ему до боли знакома, причём, как в прямом, так и в переносном смысле. Почти каждое их появление заканчивалось дракой, битьём посуды, зеркал и окон. Но умудрённый работник общепита не стал звонить в правоохранительные органы, не позвал охрану. Если что —  “авторитетные” папаши малолетних раздолбаев щедро расплатятся за причиненные временные неудобства. Но если их потомков сдать “куда надо” — любящие родители  сожгут клуб “как за здрасти”, так что…  Макс стыдливо смотрел на Марка Тадеушевича: “Извините, но своя рубашка, как говорится…"
   А отпрыск “авторитетных” родителей левой рукой, так — для разогрева, уже наносил не самый сильный удар в челюсть обидчика. Этот удар тот пропустил, сознательно —  тоже для разогрева.
   Лет с тридцати с лишним Марк стал медленно, но уверенно вспоминать свою "комсомольскую юность”. К ежедневной утренней зарядке снова вернулась отобранная у него старушкой ленью утренняя пробежка вокруг озера. Чуть позже этого ему показалось мало. Нестабильный жизненный график ”стокартинного марафона” давно ушёл в прошлое. Вольные хлеба художника тоже закончились. Ежедневные лекции в институте, упорядоченные факультативные занятия с учениками, временная стабильность в вечном поиске своего места в живописи, да и банальная бытовуха стабилизировали график до неприличия, превратили жизнь в рутину, в сладкую, липкую патоку.
   И вот, дабы эта трясина не превратила его ещё молодое тело в студень, Марк находил два-три часа в неделю на тренажёрный зал. Чуть позже и этого ему показалось мало — он стал посещать расплодившиеся в последнее время "бойцовские клубы” разнообразных восточных (и не только) единоборств. На этот раз не так, как в молодости — для самозащиты. На ринге и татами спарринг-партнёры, как правило ровесники его учеников, помогали не только выбить из головы Марка профессорскую спесь, но и просто быть в тонусе. С периодическими синяками да ушибами на его лице коллеги со временем смирились, а вот молодых студенток вся эта “косметика” по-прежнему приводила в дикий щенячий восторг.
   До сегодняшнего дня полученный на ринге  опыт ему, к счастью или  сожалению, пока что не пригодился. Последний раз дрался он ещё студентом — тогда, с Дудиком. После этого как-то было пару случаев — заступался за девушек на улице, но агрессивные кавалеры оба раза до драки не доводили, каждый раз решали вопрос мирно.
   "И пошли повседневные дни — лишь сегодня,
    День за днём, чередой, как патронов обойма."
   Остроты, ощущений, эмоций, мозгов… Чего не хватало?
   После того случая — полгода назад, попёрли из института. Натюраев, конечно, чем мог — помог, дал год подумать: ”Возьмите отпуск за свой счёт. Вы же понимаете? Пусть скандал уляжется”. Потом ушла Бьянка и сына с собой забрала. Мама приняла, что в принципе правильно, сторону его жены и свела общение с сыном до критического минимума. Отец — наш человек, но и с мамой ругаться не хотел, поэтому занял позицию дипломатического нейтралитета. Сестра общение не прекратила — звонила регулярно и… учила, учила, учила жить. Толик Худяев, ребята “мистерики” и Дудик были на его стороне, но… Их мнение в семейных делах Марка мало что решало.
   После того случая всё как-то пошло по наклонной… Многочисленные недавно приобретённые “друзья-товарищи”, поклонники, почитатели его творчества и прочая шушера, которые, как мотыльки, вечно кружились вокруг, как по щелчку тумблера, пропали. Появились новые, те с удовольствием помогали залить горе. Нет, он держался, по крайней мере старался, но…
   Сначала в прошлое ушли тренировки, утренние пробежки, зарядка. Вслед за ними ушла и живопись. За полгода тренированные мышцы пообвисли, а вместо кубиков пресса появился животик. Да нет, даже не животик, а так — небольшой пузырь на обоях, вроде почти и не видно, но весь ремонт портит.
   И вот сегодня, когда он собирался домой, эта невоспитанная троица обрушила ту самую — последнюю доминошнику, которая толкнула ряд аккуратно выстроенных событий.
   Удар левой был той самой, последней каплей, переполнившей чашу. Этот левый боковой почти мгновенно отрезвил Марка и нагнал из потаённых резервов в его организм тестостерон, адреналин и прочие неприятности для оппонентов. А дальше… Дальше — всё на рефлексах, как на тренировке…
   Засадив слева, здоровячок отводил назад правую руку, но его кулак встретил блок, а его организм удар под дых — безжалостно, что есть мочи. Болезный скорчился скорее от неожиданности, чем от удара.
   Второй спешит на помощь другу и, как шашкой, размахивает схваченной со стойки бутылкой. Стеклотара, крепко зажатая в руке, летит справа прямо в голову Марка. Доля секунды — он, увернувшись, падает на землю и круговой подсечкой сбивает противника с ног. Разбившаяся о кафельный пол бутылка брызгами разлетелась  в разные стороны. Один осколок шальной пулей ранит щёку Марка. Царапина плёвая, но крови… Вся рубашка, как после расстрела. Злость за испорченный день рождения, за пострадавшую рубашку берёт верх — подлетает и поверженному противнику добавляет в челюсть, от души. Всё — нокаут.
   В это время подбегает третий. Он набрасывается сзади и со всей дури душит.  Марк отводит локоть и — раз, два, три — не жалея сил, куда попало. Захват слабеет. Срывает его окончательно, разворачивается и ладонями по ушам не жалея барабанных перепонок противника. Пока тот не пришёл в себя — хороший апперкот и... Третий тоже в нокауте.
   Но приходит в себя первый:
   — Нет, старичок, ты не разбойник, ты покойник.
   Из ниоткуда, как у фокусника карта, у здоровячка появляется бейсбольная бита. Она летит прямо в голову — сверху вниз.
   Марк хватает металлический стул, блокирует им удар, и одновременно с этим бьёт правой ногой “бейсболиста” в пах — снизу вверх, не щадя его детородных органов. Последний штрих к портрету — красивый хук справа. Всё — третий нокаут.
   Не веря своим глазам, медленно и неуверенно из анабиоза выходит Макс. Глаза его полны тревоги. Но переживает “шейкерных дел мастер” не за поверженную троицу и не за победителя сражения, переживает он за себя:
   — Марк Тадеушевич, Вы хоть понимаете, что Вы наделали. Я не хочу Вас пугать, но он прав, Вы действительно — покойник.
   — Ну, как видишь — нет.
   — Вы знаете, чей это сынок, тот, который с битой? — не дожидаясь ответа, бармен продолжает,— его папаша — господин Ржевский.
   — Поручик, что ли? — шутит Марк.
   — Я не знаю, кто он по званию,— шутку Макс не понял. Увидев на лице собеседника недопонимание, добавляет,— Ну — Ржевский,— и, уже переходя на полушёпот добавил,— “Ржавый”. Понимаете? “Ржавый”.
 — Бандит, что ли?
   Макса от услышанного передёрнуло, как от удара током. Он оглянулся — не слышал ли кто и только после добавил, почти про себя:
   — Ну? Слышали?
   — Если это тот, кого я знаю — то слышал. Когда мы с ним в последний раз виделись, он собирался меня пристрелить.
   — Да ладно? И что?
   — Как видишь — не пристрелил. Вот что, Макс, будь другом — вызови мне такси. А то, не поверишь — голова болит.
   Макс достал телефон:
   — А, ну это понятно. Я вызову, я конечно вызову, но… Вы сейчас уедете, а я, значит — останусь,— зрачки глаз бармена испуганно бегали,— Марк Тадеушевич, давайте без обид. Если меня спросят про Вас — там телефон, институт там Ваш… Ну Вы понимаете? — лицо красное от волнения, а голос осип — переживает,— Не, ну Вы меня тоже поймите… Тем более Вы знакомы с господином Ржевским, Вы договоритесь, а я… Без обид, честное слово.
   — Да без обид, без обид. Такси вызови и… этим — скорую.
   Такси приехало раньше, чем неотложка. Марк попрощался и пошёл к выходу. Обеспокоенный Макс не желал постоянному клиенту “всего хорошего”, он не сказал ему “до свиданья”, он с ним молча попрощался, точно зная, что с этим посетителем не увидеться больше никогда.