К берегам детства, продолжение 5

ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Канал “добила” война. Старожилы вспоминали, что последние баржи проплывали в начале оккупации, при отступлении красноармейских частей. Немцы Березинскую систему не использовали – она была удобной мишенью для партизан.

А первые признаки угасания появились одновременно с созданием новых видов транспортного обслуживания – железнодорожного и автомобильного. В сталинское время, еще до войны, построили прямое булыжное шоссе, которое повторяло курс водного движения, протягивалось впритык с водоразделом и заменяло объезд вдоль Березины на Минск через Борисов. Автомобильные гудки “вспороли” прибрежные плавни, вытесняя пароходное пыхтение. Правда, новая сухопутная трасса создавалась продольно “линии Сталина” – оборонительному контуру на польско-советской границе, по западной стороне системы. Как символ последовавшей затем битвы, в полтора километрах от Веребского канала долгое время стоял на шоссе разбомбленный технический пункт, а на стене “красовался” черный паук – страшная фашистская свастика. Наверное, ее не убирали сознательно – как напоминание о злосчастном времени, что выпало на долю моих земляков.

Некоторый час конструкции “заглохшего” канала оставались бесхозными и врезались в память неприветливой картиной. Я был ребенком, и переходил по ним “на другой бок” – так называлась центральная часть селения, которое сформировалось как единое после создания системы. А до того, в условиях Великого княжества Литовского и Речи Посполитой, Берещица омывала разные берега: поселения различались принадлежностью – на одном проживали подданные частного владельца, а на другом церковные люди, монашеские.

До сих пор храню в душе острые ощущения, что испытал, когда впервые ступил на железный пол двухстворчатой шлюзовой махины. Я осторожно ступал по трапу, ухватившись за стальные поручни, а краем глаза всматривался в раззятый водоток под ногами. Там бурлил шумящий перекат. Вода, стесненная гранитными откосами и узкой горловиной, врывалась в створки приоткрытых ворот и ревела, перекатывалась через преграду, а далее, высвободившись, растекалась безудержной лавой, чтобы влиться в широкое русло Эссы, обогащая берега природным изобилием.

Механизмы уже не работали, и тяжелый вид застывшего металлического исполина пугал отмиранием. На восприятие наложились рассказы земляков о сопутствующих драматических событиях, что последовали вслед за созданием системы, и теперь тот шлюз видится осколком, будоражащим память. Его быстро разобрали по частям, когда списали на лом.

А вода боролась за жизнь. Перейдя шлюз, я взбирался на дамбу, и встречался с глазеющими в упор окнами приканальнолго строения. В то время в нем жила бабушка Курилиха, которой тоже досталась нелегкая оккупационная доля. Я расскажу о ней ниже. А был предшествующий период, когда караулка судьбоносно вплелась в историю моих предков, сблизив берега.

Я жил на восточной стороне Берещицы и не подозревал, что материнские корни совсем в другом мире. Однажды произошел случай, который повлиял на детский кругозор. У нас был кот, необычайный домашний любимец. Его независимое поведение приводило в восторг. Он самостоятельно залазил на спинку кровати, что стояла у выхода, решительно надавливал лапой на железную клямку, дверь распахивалась, он спрыгивал и безучастно вышагивал, преодолев препятствие. Зачем-то бабушка повезла его в Бочейково, и оставила там. Прошло несколько дней, и я услышал знакомое мяуканье. Кот вернулся, не смутившись 30-километрового расстояния.

Так я впервые узнал про родовое “гнездо” бабушки. Она провела свое детство, в отличие от меня, не в Веребках, а под Высокой горой, вблизи Бочейково. Там функционировал господский фольварк, где жили Тараткевичи.

Канал стал для них спасительным прибежищем в 20-е годы: когда они бежали от войны, а отца заключили под стражу. Мать, Феодора Адамовна, прихватив малолетних детей, скиталась по временным углам на Лепельщине, у своих родичей. Тот период сопоставим с сегодняшним на Украине, и не оставляет шансов быть равнодушным. Любая война – это бедствие, и может коснуться каждого.

На каком-то этапе старшая дочь, сестра бабушки Мария, предложила свою помощь. Она к тому времени обосновалась в Веребках и создавала собственную семью, выйдя замуж за Ивана Мироновича Шкирандо.

Я не знаю, как они познакомились. Теперь думаю, что Мария попала в Веребки по направлению дирекции - для преподавания школьных предметов сельским детям. Статус села менял отношение к людям. Во второй половине XIX века в Веребках открыли филиальную церковь, и проповеди читал батюшка из Лепеля. Тогда же начиналась эра широкого просветительства. Известно, что владельцы бочейковского имения посылали подданных набираться знаний даже в столицу Российской империи Санкт-Петербург.

Тараткевичи славились “багажом” набытых знаний, склонностью к духовному потенциалу. Их родственник обустраивал церковную ниву в Чашниках, а семейство поощряло потребность быть образованными. Лидия с церковно-приходским уровнем наизусть цитировала Пушкина, переписывалась с сестрами. Виктор (второе имя Виталий) закончил лесотехнический институт. Надежда стала учительницей.

В послереволюционное время власть продолжила политику просвещения, мы помним крылатое ленинское выражение: “учиться, и еще раз учиться”. По воспоминаниям предков, Мария Тараткевич проживала на канале в роли наставницы. Для размещения классов могла использоваться караулка. Она и задумывалась как общественное сооружение, с двумя входами, и могла иметь гостиничный статус. А где размещать инспекторов-проверяющих, где поселять пассажиров, что дожидались транспорта в Борисов? Известно, что на изгибе канала, неподалеку, была оборудована пристань, и туда причаливали суда, а желающие плыть дальше доставлялись из Лепеля на бричках.

Что домик на системе мог иметь социальную функцию, подтверждается похожими сооружениями на Чашникском канале. А о том, насколько правдоподобна “школьная” версия, свидетельствует документ, найденный мною в Полоцком зональном архиве. Это заявление учителя Антона Адамовича Пушкина от 7 ноября 1918 года. Назывался он «прошением». «Имея желание поработать в единой трудовой школе и чувствуя влечение к труду народного учителя, прошу о предоставлении мне таковой должности…», - писал Антон Адамович. Интересно, что служебное место однофамильцу великого поэта «приглянулось» во Франопольской волости – той самой, чрез которую протекал Березинский канал. Неизвестно, досталась ли ему должность “народного учителя”, но Марии повезло больше: ей позволили преподавать в большом селе, где проходила одна из важнейших соединительных трасс между Ригой и Киевом.

(Продолжение следует).

На снимке: Феодора Адамовна - мать Лидии и Марии, и еще семерых дочерей и сыновей, супруга Филиппа Ивановича Тараткевича.


13.06/24