ч. 9 Гроза

– Ну бабуля!.. Я хочу еще полежа-а-ать!.. – это так мне не хочется идти «в ягоды».

Натянув «ватнее» одеяло до самого подбородка, я всё еще лежу с едва приоткрытыми глазами в постели и через распахнутую дверь вижу, как бабушка накрывает стол на террасе.

– Максимка, надо вставать, уже девять часов, а потом же будет жарко! Давай-ка завтракать и будем потихоньку уже выходить.

Я взбрыкнул под одеялом ногами:

– Опять эти ягоды!... Ну сколько же можно?! Там жарко! Там комары! Ну можно я останусь?!

В этот самый момент в комнату вошла баба Женя.

– А ну-ка подъём! Никаких «остаться»! Вот па срацы зараз получишь!

С бабой Женей шутки плохи. Это моя прабабушка. Ну что ж, приходиться вставать…

Баба Женя так и стоит надо мною подбоченясь, а в комнату с террасы заходит бабушка:

– Мама! Он уже встаёт! Максимка, надевай сразу уже трико и кофту, чтобы не обгореть. – подает она мне одежду, и баба Женя помогает мне с запутавшимся рукавом.

Завтрак. Передо мной большой запотевший стакан холодного кислого молока и ненавистный гоголь-моголь в маленьком стаканчике. Предварительно сморщившись, я залпом выпиваю его.  А кислое молоко я люблю. Есть его надо большой ложкой – оно похоже на желе. Только кислое.

– И обязательно каша… – говорит баба Женя, накладывая мне из «дымящейся» кастрюли вязкую манку.

– Фу… А можно я не буду? Она же сопливая… Можно мне лучше бутерброд? – уж очень я не люблю манку.

– Надо кушать кашу! Вот посмотри, как ты уже хорошо за эти полтора месяца поправился! Щечки какие кругленькие! Вот и черничным вареньицем можно полить её…
– бабушка Ира взяла в руки банку и запустила в неё ложку, – Полить тебе?

– Ну я хочу бутерброд! – умоляюще прошу я. – Ну или хотя бы, если уже надо эту проклятую кашу вашу есть, то тогда хоть с кетчупом!

– Кептчук кончился… – говорит бабушка и поливает мою кашу вареньем.
 
Ничего не поделаешь, придётся съесть кашу… Хорошо хоть с вареньем!

«Кептчук» – так моя бабуля называет кетчуп. Дело всё в том, что с кетчупом можно съесть всё что угодно! Любую кашу. Манку. Даже самую противную, ну… Эту… Как её?..  Ну, желтую.

Ветерок слегка колышет тяжелые, усыпанные еще незрелыми яблоками, ветви нашей яблони – они свисают прямо внутрь террасы.

– А ведь и правда денек сегодня будет жарким… – баба Женя встала из-за стола. – Благо, хоть дожди, а так бы всю чернику повысушило… Максим, давай-ка поживее! Все «наши» грибы соберут…

Никто «наши» грибы не соберет, но при слове «грибы» во мне сейчас же просыпается инстинкт – и я полными ложками начинаю «наворачивать» подстывшую манку.

Я очень люблю собирать грибы. Сыроежки – их, говорят, можно есть сырыми. Подосиновики – они под осинками растут. Подберезовики – под березами. Опята – они на пнях. Рыжики – рыжеватые, у них еще сок оранжевый. А белые – самые красивые и ароматные!

– Бабуля, а почему белые – это белые? Они же не белые, а коричневые! Не пойму… – я уже доел кашу и глотаю прохладное «желе», то есть кислое молоко.

– Потому что у них ножка белая, наверное... – убирает со стола посуду бабушка.

Через минут десять мы готовы: у каждого из нас в руках бидончик или ведро для ягод и по плетёному «кошыку». У меня – самые маленькие. У бабушки – средние. А у бабы Жени – самые большие. И как она столько ягод успевает всегда собрать??? А! Она же собирает сразу двумя руками! А я быстро не могу… Ну и ладно!

Обычно делаем так: по дороге за ягодами, до того, как зайдем в светлый сосновый лес с черничником, мы всегда с бабушкой Ирой наведываемся в «наши» места – в «посадку» или в «наши угодия», как называет это место баба Женя; она не пойдет с нами, ей уже тяжеловато ходить – она идет сразу в бор.

Ну как посадка… Просто такой маленький лес. Наверное, осиновый. Ведь в нём так много подосиновиков!

Подосиновик – самый красивый гриб. Оранжевая, иногда почти красная шляпка, толстая ножка, которая на срезе меняет свой цвет на темно-синий. И еще – они редко бывают червивыми. Червивые брать нельзя.

Мы с бабушкой Ирой на месте.

Наклонившись почти к самой земле, в густой траве я первым нахожу гриб.

– Бабуля! Я нашел! Ура!.. – кричу я на всю посадку; замечательный, большой и крепкий боровик уже красуется в моем кошыке.

– И я! – слышу голос бабушки неподалеку.

В эту же секунду совсем рядом раздался громкий треск и топот.

– Косули! Бабуля, косули! – из посадки на поле бежит мама с детёнышем.

Прочесав вс «наши угодия», заглянув в каждый уголок и под каждый кустик, мы с бабушкой Ирой выходим из посадки; я весь в паутине, в волосах застряли сосновые иголки. Я сияю.

Баба Женя уже давно в бору. Я уверен, когда мы придем к ней в черничник, у нее в кошыке уже будет полно всяких грибов, и больше всего сыроежек. Самые вкусные они жареные – сладкие.

– А мы видели стадо косуль! – придя на «наше» ягодное место, сразу сообщаю я бабе Жене, демонстрируя ей мою грибную добычу. – А во сколько грибов я собрал!

Фиолетовыми от спелой черники руками, она быстро-быстро собирает ягоду. А в нескольких шагах от нее, в тени –  почти полный кошык одних белых.

– Молодцы! Максимка, у тебя норма – твой бидончик! – напоминает мне она. – Давай собирай!..

А мне так не хочется… От жаркого солнца я совсем сомлел.

Немного, лишь для виду, собрав черники, я лег на мягкий мох. Закрыв глаза, я слушаю, как надо мною шумят корабельные сосны. Сухой, раскаленный воздух легкими волнами, как прибой, обдаёт лицо, и мне кажется, что я лежу на морском берегу.
Так, лежа в прохладном, немного влажном мху, я и заснул.
 
Мне снится Крым.

Совсем маленьким я был там пару раз – мама возила меня туда «оздоровиться». Мне очень понравилось. Особенно в тот раз, когда к нам прилетал папа.

Мне сейчас видится день нашего отъезда оттуда:

 – А летчики уже встали? – спрашиваю я, когда меня будят. Я хочу еще поспать, и думаю, что может быть летчики еще не успели встать, позавтракать, заправить свой ТУ-134 и прилететь за нами в Симферополь.

– Встали-встали… И ты вставай, сынок… – улыбается мне мама во сне.

Но тот сон прерывается, как бы переходит в другой: и мы все вместе – мама, папа и я – идём по длинной-предлинной дороге на пляж; мама покупает мне по пути мороженное.

Жарко. Вареная кукуруза. Мы сидим с папой у самой кромки моря; под собственноручно сделанным из четырех воткнутых в песок палок и белой простыни навесом нам не так жарко. А порою мне становится даже холодно – после купания. Тогда папа закапывает меня в горячий песок.

А еще он ловит для меня маленьких крабиков и катает меня на надувном матрасе. Я однажды свалился с него на глубине, но папа меня спас.

Мама нежится в прибое. Пенистые волны возят ее туда-сюда, катают мелкие разноцветные камушки.

Вот рядом с нами еще какая-то семья – они вкусно едят вареники с начинкой из картошки и лука. А мне тоже очень хочется попробовать. И они угощают нас! Мы играем в карты, а потом по очереди плаваем на нашем матрасе.

Я вижу сейчас этот сон – и всё это как наяву. Я даже ощущаю морскую соль на моих губах – пару капелек упали на моё лицо.

Вдруг прямо над головой, в безоблачном небе прокатился звук грома… Крымский сон, папа, мама и море вмиг улетучились – я открыл глаза.

Над сильно колышущимися верхушками сосен висит огромная свинцовая туча. В бидончик, на мох, на листики черничника падают редкие капли.

Бабушки собрали уже почти полные ведра черники. Подняв с земли свой бидончик и заглянув в него, я вздохнул. Еще столько ягод надо мне собрать!!! А капли падают всё чаще и чаще.

– Баба Женя… А можно сегодня я не соберу свою «норму»? – спросил я.

Она усмехнулась:

– Гляди, сейчас дождь ка-а-а-к влупит!
 
Я начал было собирать чернику, но вскоре пошел уже настоящий ливень, и мы поспешили домой.

«Вот повезло!»  – думал я по пути.

С бабушкой Ирой шли мы очень быстро. Наши ноги то и дело путались в высокой мокрой траве, и мы иногда спотыкались. Я боялся растерять грибы. А бабушка Ира – ягоды. Она завязала верх своего полного черники ведра белой косынкой, на ней сразу проступили сине-фиолетвые пятна.

Домой мы вернулись веселые и вымокшие «до нитки».
 
Баба Женя сильно отстала от нас. Когда же она наконец пришла домой, на террасе был уже накрыт стол для чая: стаканы в железных подстаканниках, как в поезде… А еще сушки, варенье и сахар «в брикетиках».

Дождь льет стеной. Вдаль ничего не видно. Мы словно на необитаемом острове и, несмотря на то, что сейчас самая середина дня – совсем темно.

Бабушка сказала, что нельзя включать свет в грозу, и мы зажгли керосинку. Её огонек волшебно и таинственно заиграл внутри и, вспомнив сказку про Алладина, я зажмурился, потер пузатый бок лампы и загадал мое единственное, самое сокровенное желание.

Налили чай.

Как же уютно пить на террасе чай из чабреца вприкуску с сахаром в такую непогоду!

Сахар «в брикетиках» особенный – он по два таких кирпичика, с поездом или самолетом на зелено-синей обертке. Это самый вкусный сахар!

Сверкают длинные молнии. Кажется, они вот-вот ударят в нас, и мне одновременно и весело, и страшно.
«А что, если в самолет папы опять попадет молния?! Такое уже было! Он рассказывал, как в полете в них однажды ударила молния и вышли из строя все приборы… Хоть бы не вышли из строя все приборы…»

Наша липа, вся шатаясь и громко скрипя, грозя обрушиться на наш дом, сыпет листьями под порывами сильного ветра; мокрые эти листья залетают на террасу и липнут к посуде и столу.

– Вот зарядил так заряди-и-ил! – перекрикивает дождь и ветер баба Женя.

– Зато не надо огород поливать! – смеется бабушка Ира.

Через час дождь начал стихать, а к вечеру выглянуло и солнце.

В его закатных лучах от земли идет золотой пар. С мокрых ветвей яблони свисают крупные жемчужные капли, ожерельями светятся они на листьях и траве. Бадья-ночевки возле колодца и старая ванна в саду доверху наполнены дождевой водой; на самом закате из ближайшей низины выползает туман.

Мы поужинали в доме. Скоро надо будет уже и готовиться ко сну.

– Почистил зубы? – спрашивает меня бабушка Ира.

– Не-а! Хочу еще почитать… – отвечаю я.

– Ну, читай-читай… И надо будет тебе завтра помыться… Вот нагреем воды..
.
– А я чистый! Чистый! Я под дождем помылся! – дурачусь я.

Девять часов вечера. Бабушка Ира что-то штопает под лампой за круглым столом, а я читаю мою любимую книгу Бианки «Небесный слон».

День подходит к концу.

По «Радио Маяк» звучит «классика». Баба Женя и Рыжик уже давно спят. Ну, и мне уже, наверное, пора…

– Пи… Пи… Пи-и-и-и-и… – пищит наш старенький приемник «Океан», – Московское время – двадцать два часа.