Кролик в сумерках

Гора приносит сумерки рано в город. Теперь, всего через несколько минут после шести дней до весеннего равноденствия, все дома и покрытые гравием заводы и диагональные улицы на склоне холмов находятся в тени, которая омывается глубоко в долину сельскохозяйственных угодий к востоку от горы. Хижины на берегу тени, сдвоенные ряды ранчо блещут из своих окон картины отражением заходящего солнца. Один за другим, так же внезапно, как лампы, эти окна тускнеют, как приливы солнца, пересекая застройку и загар огороженной земли, ожидая посадки, и поле для гольфа, которое на расстоянии может быть длинным пастбищем, за исключением желтых бобов песка, которые ловушки. Кролик останавливается в конце переулка, где у него есть открытый вид. Раньше он ходил туда.
Уколотый неопределённой срочностью, он отворачивается, отправляясь налево на Джексон-роуд, где прожил двадцать лет. Дом его родителей находится в двух-семейном кирпичном доме на углу; но это их соседи, болгеры, у которых была угловая половина.
Кролик скрытно приближается к своему старому дому на траве, прыгая через маленькую изгородь из барбариса и проволоку, предназначенную для того, чтобы держать детей на тротуаре. Он прокрадывается вниз по полосе травы между двумя цементными прогулками, которые идут с двумя кирпичными стенами; он жил за одним, а Зимов - за другим. Весь день миссис Зим, которая была простой, с большими глазами щитовидной железы и синеватой, ослабленной кожей, кричала на свою дочь Кэролайн, которая была красивее, чем пятилетняя девушка, имела на это право. Мистер Зим был толстым рыжим, а в Каролине толстым и худым, красным и синим, здоровье и высокая прочность смешались правильно; ее причудливая красота была похожа на то, что произошло в другом месте, во Франции, в Персии или на Небесах. Даже Гарри, на шесть лет старше и слепой к девочкам, мог видеть это. Весь день миссис Зим кричала на нее, и когда мистер Зим возвращался с работы, они оба кричали вместе часами. Это началось бы с мистера, защищающего маленькую девочку, а затем, когда соседи слушали, как открылись старые раны.