Глава 11-11

11

Левенцов не помнил, как вышел на крыльцо. Облокотясь о перила, он понемногу приходил в себя. Потом спустился с крыльца церкви и вновь подошёл к сидящему на скамье священнику.
- Зачем? - с недоумением и болью воскликнул Левенцов.
- Что зачем? Вы хотите знать, зачем настоятельнице дали новое имя?
- И это тоже. Скажите, зачем люди уходят в монастырь?
- На этот вопрос нет однозначного ответа, у каждого человека имеются свои причины. Да вы присаживайтесь, а то мне неудобно с вами разговаривать сидя. Я отец Сергий, а вас как зовут?
- Вячеслав.
- Вы верующий?
- Все мы верующие, - криво усмехнулся Левенцов. - Даже атеисты живут верой, что никаких богов не было и нет. Я тоже был таким совсем недавно, а теперь мне ближе учение агностиков.
- А почему не православие?
- А почему мне должно быть ближе православие?
- Но мы же в России живём! Или вы не русский?
- Русский, так и что из того? У нас в России все основные мировые религии разрешены и вроде как равноправны. Почему изначально еврейская религия должна быть мне, русскому, ближе других?
- Вы что-то путаете, Вячеслав, - нахмурился отец Сергий, - еврейская религия - это иудаизм, а православие...
- Знаю! - прервал собеседника Левенцов. - Интересовался когда-то этим вопросом. Если хотите оспорить мои слова об изначальном еврействе христианства, ответьте честно и откровенно на следующее. - Вячеслав на мгновение замолчал, мысленно формулируя вопросы. - Основой христианского, а значит, и православного учения является Библия? Кем же написан был Старый завет, являющийся по сути основой иудаизма? А Новый завет? Русскими? А для кого они были написаны? Старый завет - часть Библии? Зачем он там, если к христианству не имеет отношения? Бог Старого завета и Бог Нового завета - разные или это один и тот же Бог? В какого Бога верил Иисус Христос? Были ли христианами апостолы-евреи? Была ли христианкой еврейка Мария из Магдаллы? И последнее: почему Библия до 18 века в России была запрещена?
- Ого! - удивлённо воскликнул отец Сергий, с неподдельным интересом глядя на Вячеслава. - Вы, я гляжу, действительно интересовались этими вопросами. И к каким же выводам пришли?
- Ловко! - усмехнулся Левенцов. - Вместо того, чтобы отвечать самому, вы любезно предоставляете это мне. Что ж, приём не нов, но, как говорится, отсутствие ответа - тоже ответ.
- У меня есть ответы на ваши вопросы, Вячеслав, - вздохнул отец Сергий, - но они не помогут вам ответить на мой вопрос: почему агностицизм вам ближе православия? Без честного ответа на него, вы никогда не сможете понять, почему люди уходят в монастырь.
- Ответ прост: я с уважением отношусь к любой Вере, но мне неприятны все монотеистические религии и их атрибуты.
- Даже так! - поразился отец Сергий. - А почему, позвольте спросить, именно монотеистические? Язычество у вас не вызывает отрицательных чувств?
- Язычество - нет, зверские обряды - да. Почему именно монотеистические? Потому что все они только называют себя таковыми, а по сути являются теми же языческими культами многобожия, а что это, как ни лицемерие?
- Любопытно! Примеры можете привести?
- Легко! - Вячеслав всё больше втягивался в спор, потому что бессознательно желал спрятаться за ним от мыслей о происходящем сейчас в церкви обряде превращения Аллы в Ксению. - Христианство, а также ислам и иудаизм - это поклонение исключительно Творцу. Бог в монотеизме должен быть один. А как прикажете понимать поклонение всевозможным «святым»? Может, вы скажете, что в христианских церквях и монастырях висят исключительно иконы Творца? А церковные обряды? Так ли уж они отличаются от языческих ритуалов? Бить поклоны перед иконами, ставить свечи и молиться перед ними - разве не поклонение изображённому, то бишь - идолу? Почему прихожане должны «отведать плоть и кровь Его»? Христиане что - людоеды? При всём при этом монотеисты всегда беспощадно преследовали и до сих пор преследуют представителей всех прочих религий, чего никогда не делали официальные язычники.
- Так уж и не делали? - вздохнул отец Сергий. - Первых христиан в языческом Риме травили на аренах дикими зверями.
- Это приказал делать римский император, которого те христиане отказались признавать богом, что являлось в то время и в том месте преступлением, - усмехнулся Левенцов. - Или вы не согласны с пословицей, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят?
- Это все ваши претензии к христианству?
- А вам мало? Вот ещё: почему мы, люди, как сказано в любом Завете, и в Старом, и в Новом, созданные по образу и подобию Его, во славу Его, и в каждого из которых Он вдохнул частичку себя, являемся Его рабами? Ведь вы, отец Сергий, - раб Божий? Лично я не желаю быть вечным рабом кого бы то ни было!
- Неужели вы видите в христианстве одно только то, что считаете отрицательным? - с горечью покачал головой отец Сергий. - А как же огромное влияние христианской культуры на русский народ? А объединение и укрепление Руси Святым князем Владимиром под сенью православия?
- Бросьте повторять эти мифы, отец Сергий! - махнул рукой Левенцов. - Римская империя была сильна и обширна, когда государственной религией в ней было язычество, как и дохристианская Русь, кстати. А вот когда римский император Константин, так его вроде звали, принял христианство и сделал его основной религией, вот тогда и начался закат Римской империи. Я не могу сказать, что это были взаимосвязанные события, но уверен, что для стабильности любого государства совершенно не важно, какую религию исповедует его народ, христианство или язычество. А вот отказ от собственной религии и насильственное внедрение чужой вряд ли способствуют укреплению государства.
Что же касается культуры, то как насчёт инков или ацтеков? А Древняя Греция, Индия, Китай? Или если не христиане, то уже и не культура? Вам не кажется странным и неестественным, отец Сергий, что мы, русские, прекрасно знаем мифы и языческую культуру Древней Греции или Рима, но совершенно не знаем свои собственные? Кто в этом виноват, если не насильно внедрённое на Русь православие? Такое влияние на русскую культуру вы считаете положительным явлением?
Отец Сергий не успел ответить Левенцову, потому что в этот момент хор в церкви смолк, и на крыльцо стали выходить монахини. Они поворачивались к двери и крестились, потом степенно спускались по ступеням. Вячеслав, забыв поблагодарить за беседу и попрощаться с отцом Сергием, вскочил со скамьи и подошёл к крыльцу, ожидая, когда выйдет Алла. Она вышла после всех. Перекрестилась и с опущенными глазами направилась к ступеням. Он окликнул:
- Алла!
Она вздрогнула и остановилась. Спустя несколько секунд повернула голову, в глазах испуг и мольба.
- Слава, - тихо произнесла она с такой любовью и страданием, что казалось, сейчас кинется к нему в объятия.
Но Алла не кинулась, стояла неподвижно и рассматривала его широко раскрытыми глазами. Потом спросила мягко:
- Откуда ты?
- Из Трёхреченска. Алевтина Владимировна дала мне твой новый адрес.
- Ты здесь в первый раз?
- Нет, бывал и раньше, только не знал, что ты тоже здесь. Однажды увидал тебя, но подумал, померещилось.
- Я тоже подумала тогда, что блазнится. А сейчас ты?..
- Приехал, чтобы увидеть тебя.
Они сели на скамью в аллее на приличной дистанции друг от друга.
- Никогда бы не поверил, если бы не увидел тебя сам в таком обличье, - сказал Левенцов. - Когда ты ушла из КОПА в бизнесмены, и то я не так был поражён.
- А мне уже кажется, будто я от рождения была монахиней.
- Странно...
- Осуждаешь?
- Говорят, не судите да не судимы будете. Но неужели ты сама не сожалеешь?
- Дело не в этом. Я искренно уверовала в Бога. Он спас меня, когда я попросила об этом в минуту смертельной опасности, хоть я и была тогда жуткой грешницей...
- Искренность твоих поступков никогда не вызывала у меня сомнения. И всё же... странно. Ты всегда жила реальной целью, видела счастье в достижении.
- Я ошибалась. Счастье не в достижении, а в образе пути, каким идёшь. Если чего-то достигаешь, когда вокруг страдают, разве это счастье? Стремиться к счастью вообще недостойно, пока есть хоть один несчастный в этом мире. Надо просто быть счастливым.
- Легко сказать. Мне вот, чтобы быть счастливым, необходимо, с одной стороны, иметь чистую совесть, а с другой - легко относиться к жизни. Как это совместить, не знаю.
- Чтобы иметь чистую совесть, надо усердно над собой и для других трудиться, а чтобы легко относиться к жизни, достаточно быть пустым, никчёмным человеком. Но ты ведь не такой.
- Однако ты крепко изменилась... Значит, надо просто быть счастливым. Самовнушением, что ли, заниматься по системе йогов?
- Преодолей соблазн к удовольствиям из солидарности к страдающим - и будешь счастлив.
- Зачем же отвергать дарованное жизнью? Если жизнь имеет смысл, то и удовольствия его имеют, без удовольствий жизнь не жизнь, а она так коротка. Помнишь песню из «Земли Санникова»: «Чем дорожу, чем рискую на свете я? Мигом одним, только мигом одним».
- Не мигом мы рискуем. Вечностью.
- Иногда я верю в это. Но почему-то именно в минуты, когда вижу, что всё так непрочно, так изменчиво. В такие минуты приходит в голову, не сон ли жизнь и не кроется ли в смерти пробуждение.
- У Алексея Константиныча Толстого есть такая мысль: «Время - ложная или недостаточная идея, происходящая от ограниченности нашего ума, не способного воспринять мир как целое. Возможно, со смертью откроется вид на все четыре стороны, - а может быть, их больше, чем четыре, - и всё представится одновременно, тогда не будет больше времени - будет вечность».
- Неплохая мысль. Согласуется и с научной теорией относительности, и с ненаучной теологией.
- Теология тоже научна, Слава. А вот ещё у Алексея Константиныча: «Люди, которые смотрят на эту жизнь, как на конец и цель существования, обычно ограниченны...» И ещё: «Работать только для материального благосостояния человека - значит отнимать у него лучшую его половину, низводить его на уровень животного, которому хорошо, если его не бьют и сытно кормят».
- Замечательно! Я и сам бы так сказал, если бы текучка не заела. Но всё-таки и жизненные удовольствия, по-моему, имеют смысл.
- Удовольствия - иллюзия, от них ничего не остаётся на потом. Спроси у стариков, чем они живут. Удовольствия не дарят ощущения правильно прожитой жизни.
- Я не старик и не могу без удовольствий. И не могу понять, как обходишься теперь без удовольствий ты. Я же помню твою страстность.
Лицо у Аллы порозовело, она потупила глаза и, помолчав минуту, сказала:
- Самоограничение так же страстно, как и покорность страсти.
- И ты не сомневаешься, что достанет силы самоограничиваться до конца? Тебе не кажется, что здесь привкус фанатизма? Как сказал Декарт, а за ним Карл Маркс, для того, чтобы познать истину, необходимо подвергнуть всё сомнению. Даже веру в Бога! Я всегда считал, веру надо совершенствовать помалу, каждый день, через сомнение. Если не так, для чего жизнь, опыт. И вообще, церковь, по-моему, не имеет к вере никакого отношения. Подлинная вера глубоко интимна, а церковь выставляет её напоказ.
- Тебе не нравятся разве храмы?
- Нравятся, но это совсем другое.
- Почему же? Храмы - напоминание нам, что человек не животное, которому хорошо, если его не бьют и сытно кормят. Церковь, как сказал один далёкий от религии писатель, есть единственно поэтическое, единственно глубокое на земле. Земля без церкви обессмыслилась бы, похолодела.
- Не осмеливаюсь отрицать, хотя мне кажется, не последнюю роль здесь играет воспитанная столетиями привычка. А где истина, Бог весть.
- Вот именно: Бог весть. Бог и есть Истина.
- Не лукавь, Алла. Истина в высшей инстанции - это Совершенство, которое Богу, судя по земной жизни, пока не по плечу. Об этом говорит нам благородный разум.
- Разум - светоч, но он может ослеплять.
- Согласен, но в поисках Истины риск оправдан. Разве не к разуму взывал Христос? Кстати, он не запирался в монастырь со своей Истиной, как некоторые, а шёл с ней в народ, он мирского не страшился.
- Христос - Божий сын, он совершенен, а нам, простым смертным, страшиться не зазорно.
- Значит, всё же признаёшь, что отшельничество ничего общего с Совершенством, а значит, с истиной, не имеет?
Алла, резко поднявшись, взглянула жёстко. Тут же её взгляд смягчился, она кротко попросила:
- Не искушай меня, Слава, прошу, и... уходи.
Левенцов поднялся. Надо было уходить, но он медлил, нелегко уходить от родственной души. Вячеслав двинулся только когда увидел слезу на ресничке Аллы. Через несколько шагов он услышал её похожий на стон возглас: «Сла-ава!» Левенцов оглянулся. У Аллы был просветлённый взгляд. Она вдруг стала декламировать стихотворение Алексея Константиновича Толстого:
«Но не грусти, земное минет горе,
Пожди ещё, неволя недолга,
В одну любовь мы все сольёмся вскоре,
В одну любовь, широкую, как море,
Что не вместят земные берега...»
Затем, помедлив, Алла сказала:
- Я буду просить Бога, чтобы он дал мне встретить тебя за гробом.
- Премного благодарен, - грустно улыбнулся Левенцов. Потом с серьёзностью добавил. - Я тебя и без спроса там найду.
Алла перекрестила его. Левенцов повернулся и, не оглядываясь, пошёл на волю. Алла проводила его печальным взглядом до калитки. Когда он скрылся за ней, она, забывшись, досадливо хлопнула пальчиками о ладошку и тут же испуганно перекрестилась.
Левенцов шёл по улицам Беловодска в великом сомнении, есть ли такое место, куда ему следует теперь идти? На площади возле городской церкви его внимание привлекла знакомая автомашина, в которой сидела его бывшая ученица в управлении мини-трактором Света. Левенцов и прежде видел её здесь в машине, она озвучивала записанные на магнитофонной ленте проповеди. Обычно он не вслушивался в слова, но тут его привлёк произносивший, точнее напевавший, их голос, а ещё больше музыкальное сопровождение. Голос явно принадлежал певице Жанне Бичевской, известной ему благодаря Тимохинским «поклонникам искусства», прокручивавшим одну и ту же кассету по сто раз в день. Музыкальное сопровождение несло в себе фривольные мотивы песенки из революционного далека: «Крутится, вертится шарф голубой...».
Левенцов подошёл и вслушался в слова. Ему стало жутко. В песенке-проповеди сообщалось о «красных шакалах - понимай большевиках, - сбежавшихся на падаль», упоминалось также о том, что «народ под погребальный звон колоколов хоронит собственную совесть» и многое ещё другое, с неприкрытой злобой унижающее русский народ. Левенцов прослушал эту музыкальную проповедь ненависти до конца. Его ученица Света была, конечно, невиновна, но Алла, пославшая её сюда с кассетой... Неужели приказание высокого духовного начальства она исполнила слепо, не вникнув в смысл? А если не слепо, а сознательно? О таком страшно было и помыслить. «Да простит тебя Бог, Алла, - с горечью подумал Вячеслав. - Да ниспошлёт Он всё-таки встречу нам с тобой за гробом».
Левенцов ещё мог успеть на поезд на райцентр. Два часа пути - и он увидел бы Наташу. До душевного стона подступало желание её увидеть, но ехать в осточертевшее Тимохино... Вячеслав крутнул монетку, выпало возвращаться в Трёхреченск. «Придётся подождать, Наташенька, - мысленно сказал он жене. - Приеду, видно, через год, не раньше». В первом часу ночи поезд привёз его в Трёхреченск. Левенцов решил пешком прогуляться до ближайшей гостиницы.