Светлый град на холме, или Кузнец Часть 1 глава 12

Глава 12. Новое
      Когда через неделю после восшествия на престол вновь образованного  Самманланда, я объявил на Совете, что намерен летом идти на Норборн, лица алаев, Эрика Фроде, присутствовавшего сегодня стали похожи как у братьев – вытянулись в один миг. Все загалдели, забормотали, все говорили одно и то же:
     « Войска нет ещё…»,
     « Йорды едва объединились…»,
     « Мы не готовы…», — всё, что я и предполагал услышать. Во всём этом зале со мной был согласен только один человек – Сигню, сидящая напротив меня, чью ободряющую улыбку я видел.
       — Надо собрать Большой Совет, — громко заговорил Эрик Фроде, — такие вопросы…
       — Не нужен никакой ещё Совет, я не советуюсь сейчас и с вами, я объявляю мою волю. Высшее слово – слово конунга. Дроттнинг, что скажешь ты?
      — Я скажу: слово конунга – слово Мудрости и Божественного Прозрения! – сказала моя дроттнинг.
      Я не сомневался в её согласии и поддержке, но то, что она сказала и каким голосом, твёрдым и уверенным, заставило остальных умолкнуть и принять моё решение, как команду к началу подготовки к предстоящей войне.
      Гуннар, конечно, как воевода высказывал мне тогда же свои сомнения:
      — У Сонборга нет даже дружины толковой, придётся всё создавать с нуля…
      — Так то-то и оно! – засмеялся я, чувствуя чуть ли не озорство, забурлившее в моей крови,— наши противники тоже так считают и не ждут нападения, готовиться не будут. Норборн – самый сильный йорд из тех четырёх, что нам предстоит присоединить. Если мы одолеем его, это закалит нашу армию и остальных завоевать нам уже будет куда легче, даже, если они вздумают объединиться.
       — Ты или безумец, или великий конунг, — сказал, качая головой, Гуннар.
      Я улыбнулся:
      — Ну, вот и проверим! А, воевода?!
        И закипело.
      Для начала я разнёс в пух и прах Гагара, вызвав его к себе для разговора с глазу на глаз.
       — Как ты допустил? Ты, умный, бывалый воин, что в твоём йорде, даже дружины по сути дела нет, не то, что войска?! – спросил я не что строго, но с внутренним возмущением.
       — Разве я решал, Кай, — попытался оправдаться Гагар.
     Но я не позволил:
      — Не пытайся на Сольвейг свалить, она не воин, ты был воеводой. Ты должен был…
       — Да я говорил, Сигурд! – воскликнул  Гагар. – Но вначале они с Бьорнхардом считали, что Эйнар оставил вполне боеспособное войско, а потом вроде и незачем стало…
      — Обленились вы здесь. Это другие йорды подумать не могли или шпионов к вам не засылали, иначе, самый захудалый  Бергстоп со своим Альриком Брандом сбросили бы твою Сольвейг за полторы недели. Границы не охраняет никто, вокруг города обветшавшая стена, вы думали, так вечно будет, что ли? Или надеялись пересидеть, пока новый конунг не сядет?
       — И то и другое, думаю… — проговорил Гагар, — Эйнар воевал только один раз, когда княжну Ладу добыл. И то… Не пришлось, Вышеслав не стал войско выставлять, согласился, что племянничек его разбойник и что сам он никак не причастен к нападению тогдашнему. На этом всё и кончилось.
      — Миролюбие и погубило его, князя Вышеслава, — сказал я. – Ты знаешь?
      Я имел в виду, дошедшие до нас в Свее несколько лет назад, вести о том, что тот самый племянник Вышеслава настроил часть знати против дяди, напал вероломно, убил его, но и сам на троне не усидел, его предали его же соратники…
      Словом, вотчина матери Лады и большей части её близких погибла в пучине междоусобной войны.
       — Да, я знаю, — ответил Гагар, — но князь Вышеслав был мудрейший муж, его погубило предательство и подлость близких, а не излишнее миролюбие.
      Я посмотрел на него, что ж, возможно, он и прав. В конце концов, он знал князя Вышеслава, и то, что я сам слышал о русском князе, скорее подтверждало слова Гагара, чем опровергало их.
      — Что ж, пусть так. Будем мудрыми и зоркими. Начнём собирать войско.
      В город потекли потоки людей. Было объявлено по всем деревням и сёлам, что служить зовём всех, кому нет тридцати, что будем кормить, и оденем, дадим оружие, что всё, что будет добыто в бою, справедливо разделим.
      Много юношей пришло в Сонборг со всего Самманланда, немало и зрелых мужей шли в войско. Кое-кто имел оружие. Но требовалось больше. И заработали в кузнях, было построено ещё с десятка полтора новых. Я сам любил эту работу, ещё мальчишкой бегал в кузницу, утомившись от сидения за книгами. И под грохот кузнечных молотов не только росли мои мускулы, но и то, что я прочитывал и изучал за день, раскладывалось в моей голове по нужным полкам. Новые идеи и мысли приходили ко мне в эти часы. Так я и войну эту задумал когда-то под грохот и звон молотов и наковален.
      Но тогда Сонборг ещё не стал моим и даже не был мне обещан. Но на случай, если бы Сигню не пошла бы за меня…
      — …так-так, что бы ты сделал? – с улыбкой спросила Сигню, когда я рассказывал ей об этих планах.
       — Я завоевал бы твой Сонборг и всё равно женился бы на тебе, — сказал я.
      — Насильно бы женился? – удивилась она.
      — Зачем насильно, нет, я осаждал бы тебя, уговаривал, улещал, обольщал.  Пока бы ты не полюбила меня.
      — Но тебе не пришлось.
      — Это потому, что ты умная, мудрая правительница и знала, что лучше миром объединиться.
      — Вовсе я не мудрая, просто я влюбилась в тебя, вот ты завоевал нас с Сонборгом! – засмеялась Сигню.
     И я подхватил её смех, подхватил и её на руки, целуя. Нет на свете конунга, да просто мужчины счастливее меня!
        Мы все, я, алаи, Легостай, Гагар, все трудились не покладая рук с утра до поздней ночи, собирая отряды, группируя, выводя на учения каждый день, иногда далеко с ночёвками в поле, учились разбивать лагерь, защищать его.
      Владеть любым видом оружия должны были все, потом отбирали тех, кто лучше стрелял из луков, владел мечом, дубиной и шестипёром, метал копьё, дрался с седла. И так формировались части нашей растущей армии. В середине весны наше войско уже радовало глаз стройными рядами, ловкими воинами, весёлым блеском в глазах. А за шесть недель до Летнего Солнцеворота армия представлялась вполне готовой.
      Однако случалось, что я не выходил ни к трапезе, ни на учения. И поскольку по мною же положенному закону никто не мог побеспокоить нас с Сигню, мы оставались с ней вдвоём на целые дни…
      Я не устану это делать, и я знаю, каждой пядью тела моего, каждой частичкой души, что она чувствует то же. Не я делаю то, чего хочу я, мы с ней делаем это вместе, разгораясь от огня в сердцах, в телах друг друга. Кто сказал, что человек не вечен? Что не вечно? Мы вечны, когда мы вместе. Отдельно мы смертны, но не вместе…
       — Мы опять не выходим из спальни до полудня… Йофурам это нельзя… — я погладила его по волосам.
      Он поднял голову, улыбаясь. Таким я вижу его только, когда мы вдвоём. Таким светлым, таким юным, с такой улыбкой…
       — Йофурам можно всё и нельзя ничего, — засмеялся Сигурд, — Это я с детства знаю. Но невозможно перестать быть человеком…
      Я засмеялась тоже, но всё же поднимаясь с постели…
      Чёрный орёл раскинул крылья на её прекрасной спине. Такой же, как мой. Счастье ощутимо растеклось во мне. Я не искал счастья, даже не думал о нём, не знал, что оно существует до нашей с ней встречи. Но теперь я купаюсь в нём, безбрежном, как океан. И оно заполняет меня до краёв, удесятеряя силы, обостряя ум.
      — Ты так и не рассказала мне, что за дела были у тебя с Берси и Гуннаром.
      — Уже решилось всё, милый, — ответила Сигню.
      — Это из-за Агнеты? Поэтому Гуннар запил, что она выбрала не его, а Берси? Агнета молодец, я вообще не думал, что Берси женится когда-нибудь, вечный бабник.
      — Он красивый, льстивый, вот и нравится женщинам, – ответила Сигню.
      — И тебе? – не успев ещё начать ревновать, но обеспокоившись слегка, спросил я.
      — Нравится мне? – удивилась Сигню. –  Наверное, он мне нравится, как Агнетин муж.
      — Не очень-то Агнете повезло с мужем, наплачется она с ним.
       — Она знала, кого выбрала. Женщина всегда знает. Даже, если не верит самой себе. И потом, может, это мы с тобой ошибаемся на его счёт.
       Сигню набросила рубашку, распутывает волосы, вот щётку взяла, потом возьмёт гребень… Я обнял её со спины, зарываясь лицом в душистый тёплый шёлк волос… и мы целовались опять и опять задержались здесь…
      Дроттнинг моя. Она пропадала днями в лекарне, иногда задерживалась и на ночь. Лекарня была устроена на первом этаже одного из домов на площади напротив терема. Её мы выкупили у одного лавочника. Я там бывал и не раз. Просторное помещение, куда приходили больные, смотровая, где осматривали больных, для рожениц, палата для больных, разделённая не отдельные помещения холщовыми  занавесями. И ещё одна – для тех, кто мог оказаться заразным. Мыльня и лекарская, где могли отдохнуть или поговорить сами лекари. В мыльню и в лекарскую по два входа, чтобы можно было и с улицы войти тоже. На заднем дворе сушили бинты и бельё.
      Помощников хватало, а вот лекарей было всего трое: Хубава, Ганна и Сигню. Боян тоже помогал там. Но в последнее время, я знал, Сигню заставила Хубаву с Ганной набрать учеников, будущих лекарей.
     А ещё заработал Детский двор, и сразу освободилось на несколько часов в день много десятков женских рук, так необходимых для того, чтобы кормить, обшивать, обстирывать наше растущее войско.
     Словом, к теплу Сонборг прирос людьми раз в пять, строилась новая стена вокруг прежней. В окрестных деревнях  появились тоже новые дома. К тому же пришлось построить и новые конюшни для боевых наших коней.
      Бывало, что Сигню с Хубавой  или Ганной, всегда с Бояном и в сопровождении нескольких ратников, иногда кто-нибудь из алаев отправлялась в места, где появлялись заразные больные. Они запирали такой хутор или деревню на несколько недель, не выпуская никого, пока там достаточно долгое время не появлялось вновь заболевших. Они это делали уже не первый год, с тех пор как Сигню прочла о таких мерах в трудах одного из врачевателей из Рима или Греции. Для меня это было новым, для них – обычным делом.
      — Не жаль вам тех, кого вы запираете там, может быть, обрекая на смерть? – спросил я.
       — Не спрашивай, — сурово отозвалась Сигню, не глядя на меня. — Если этого не делать, любая привезённая мореходами зараза опустошит всю Свею.
       Я не спорил, очевидно, ей было виднее. И вообще сейчас меня больше всего остального занимала предстоящая война. Как и саму Сигню и весь Самманланд.
       Иногда она приходила на галерею на западной стене терема, откуда открывался вид на ратный двор, и смотрела, как воины совершенствуются в рукопашной, с тренажёрами, изображающими противника, крутящиеся на специальных платформах и машущие без разбору булавами и мечами, ратнику и увернуться надо и самому поразить цель.
      Лучники стреляли всё более метко по мишеням, всё ловчее делались пехотинцы со своими тяжелыми мечами и топорами. Тренировались, разумеется, на тупых деревянных, но нарочно утяжелённых с помощью железных «жил» орудиях.
     Я люблю, когда Сигню приходит сюда. Вдохновение овладевает не только мной, но всеми воинами и всё ладится в такие дни у каждого лучше, чем в те, когда никто не смотрит с галереи на нас. Я не смотрел на галерею, и никто из ратников не смел пялить глаза на дроттнинг, но мы все знали, что она смотрит, чувствовали её присутствие. Если она пойдёт с нами в поход, мы просто не сможем не победить…
    Да, я нередко приходила на галерею, когда не было работы в лекарне. И я могла уверенно утверждать, как изменились парни за прошедшие месяцы. Все поджарые стали, мускулистые, гибкие, ясноглазые.
      Пьянство под запретом, женщины не чаще раза в неделю. Буквально по расписанию. На последнем, признаться, настояла я. Проституток в городе было немного, хотя и прибавилось в последнее время, прибыли из окрестных земель, из Брандстана в том числе. Но ратников стало так много, что, если позволить им каждый день таскаться к женщинам, от последних через неделю ничего не осталось бы.
      Тратить или не тратить своё время и деньги на продажную любовь каждый был волен решать. Но благодаря своеобразному расписанию мы предотвратили возможные драки между воинами, соперничающими из-за женщин. Кое-кто и женился, между прочим, на местных девушках и вдовах, даже на старых девах. Прибавилось беременных в йорде.
     Сейчас закончат с утренней разминкой, побегут к озеру за возводимой вкруг города двойной стеной, а после купания вернутся завтракать. После тренировки и учения продолжатся до обеда. Всадники поскачут в поле, пехотинцы останутся в городе, выйдут за стены на учения. А после обеда всё продолжится. Только после ужина свободное время. Этот распорядок знал весь город, весь терем жил по нему, да и большая часть жителей, полагаю.
      Сегодня на галерее я застала дядю Бьорнхарда. Он тоже время от времени принимал участие в учениях, чтобы не «заржаветь окончательно», как он выражался, но в поход не собирался, Сольвейг категорично запретила, сказав, что не хочет овдоветь из-за выдумок щенка-задиры – молодого конунга. Я не обижалась на неё за эти слова, произносились они с добродушной улыбкой, и я видела, что «щенок-задира» самой тёте Сольвейг по душе.
     — Я вот который день смотрю на это всё и каждый раз думаю: счастье, что у Сонборга была ты, чтобы Сигурд женился, а не завоевал нас.
      Я усмехнулась, подошла поближе к нему:
       — Счастье для Сонборга и Брандстана, что теперь они стали Самманландом.
       — Да, — согласился Бьорнхард, — я думал этот поход чистейшая блажь дорвавшегося до власти мальчишки, но теперь вижу, что Сигурд не мальчишка отнюдь. Он всё продумал и, может быть, уже давно. Похоже, ему удастся объединить Свею.
       — У меня сомнения только насчёт Асбина, — сказала я.
      Бьорнхард оперся на деревянные перила, тёплый ветер колыхал наши одежды и волосы, и бороду моего дяди:
      — Почему? Почему Асбин вызывает у тебя сомнения? – спросил он, удивляясь.
      — Ньорд не уступит Асбин, – убеждённо сказала я. – Тем более теперь, когда он почти десять лет воюет по два, а то и четыре раза в год и половина Гёттланда подчинена ему.
      — Ну, не половина… — возразил дядя Бьорнхард.
       — И войско у него – закалённые головорезы. Нашим такими стать… Это столько же воевать надо… — продолжила я.
       — Так для этого и идём на Норборн.
       — Думаешь, Норборн окажет сколько-нибудь мощное сопротивление? – отмахнулась я.
      Я стояла, выпрямившись, женщине неприлично так наклоняться, как стоял Бьорнхард, поэтому ему приходилось сильно поворачивать голову, чтобы смотреть на меня.
       – Боюсь, они вовсе сдадутся без боя. А глядя на них, то же сделают и Грёнавар, Бергстоп, Эйстан.
       Дядя Бьорнхард тоже выпрямился, наверное, шея устала за спину на меня оглядываться.
       — Так и хорошо, если так-то, меньше крови. Не пойму я тебя, Сигню.
      — Да хорошо, конечно, и я рада как женщина, как дроттнинг, я рада, если не прольётся лишней крови. Но… как без боя научишься воевать? Не будь Ньорда, я была бы только рада мирному объединению. А так… Нас, обременённых ещё четырьмя не самыми богатыми и развитыми йордами, при этом так и не воевавших ни разу взять будет…
      — Неужели ты думаешь, Ньорд пойдёт на вас?
      — Не пойдёт, может быть… — сказала я. – Но он сильный. У него растут уже шесть сыновей и будут ещё. Рано или поздно он ударит. И не окажется тогда наш Самманланд, а к тому времени Свея, колоссом на глиняных ногах?
      Бьорнхард покачал головой:
      — Я не знаю таких слов, Сигню, я этих твоих книг заумных не читал. Но я не думаю, что Ньорд пойдёт на племянника, с которым он рос. Против сестры. Думаю, ты зря опасаешься. Ему и Гёттланда хватает.
       Я мотнула головой:
       — Опасно так думать. Опасно недооценивать…
       — Кого? Врагов?! – усмехнулся Бьорнхард. – Ньорд не враг, он теперь твой родич.
       Я не стала больше спорить. То ли дядя так наивен, то ли ему проще так думать, тогда ведь не надо ничего делать. Потому войско и пришло в упадок, что они думали, что так сильны, и врагов у них нет. Ведь и до меня не доходило войском заняться. Я считала: есть воеводы, есть Бьорнхард – это мужское дело. И Сольвейг так думала, наверняка. Что было бы с Сонборгом, не приди сюда конунгом Сигурд. Хорошо, что мне достало ума, всё же выйти за него…
       За пошедшие месяцы уже успели выстроить несколько фортов, а ещё целая система сигнальных башен начала возводиться с запада от Западных гор, за которыми жили полудикие норвеи, набегавшие иногда на западные йорды и разорявшие деревни и сёла, уводившие женщин. И с севера на юг, от границ Норборна до, пресловутого Асбина. Эти башни должны будут возвестить о нападении, если такое произойдёт, зажигая огни на верхушках. Так весть дойдёт до Сонборга в считанные часы.
      Вместе со всем этим росли и дороги, соединяя разные концы нашего большого йорда. Благодаря тёплой и сухой весне дело спорилось.
       В чрезвычайной тайне было построено несколько осадных машин. Их описание и принцип действия Сигурд прочёл в римских хрониках, обсудил с мастерами, которые тут же и нашлись. Из алаев о них знали только Гуннар и Стирборн. Участвовал также Гагар. Эти приспособления были собраны и испытаны в величайшей тайне за пределами северных границ на землях саамов, где кроме этих кочевников и их оленей в приполярной лесостепи никто их увидеть не мог. Да и они не видели,  к лету они уходят дальше на север.
      Я знала тоже и ездила с ними смотреть на это чудо – катапульты. Эти штуки, настоящий гений человеческой мысли и рук мог создать их, могут бросать огромные камни и, кроме того, бочки, заполненные огнём… Поистине революционное оружие, против которого не устоит ни одна крепость.
       Сигурд с восторгом наблюдал за удачными испытаниями. Он обернулся ко мне, когда испытание удалось, когда одну, за одной снаряды разрушили несколько специально возведённых учебных стен. Я улыбнулась мужу. Я была счастлива, как и он. Подготовка подходила к концу. Гуннар вернулся с нами в Сонборг, а Гагар и Стирборн остались при катапультах с большим отрядом ратников. Все они присоединятся к нам, когда войско приблизится к границам Норборна.
      Пока же мы возвращались в Сонборг, чтобы через пару недель уже выступить в поход. Мы ехали верхом, мы с Сигурдом рядом, Гуннар поотстал с ратниками.
        — Мне не очень нравится, как стал смотреть на тебя Гуннар в последнее время, — вдруг сказал Сигурд…
      …Да, я это сказал, хотя думал уже давно, и это мучило меня. Мой товарищ, ближний алай, бросает на мою жену влюблённые взгляды. Она же или не замечала правда или не придавала значения, все ратники были восторженно влюблены в дроттнинг. Я хотел увидеть, что она скажет на это. Именно увидеть, по её лицу понять, что она чувствует к Гуннару. Сигню улыбнулась легко и сказала:
      — Это чепуха. Все должны быть влюблены в свою дроттнинг, иначе за кого они в бой-то пойдут? Мы ведь не обороняться собрались, а завоёвывать. Я пойду с вами, чтобы ни у кого не было искушения струсить. При дроттнинг все захотят победителями быть.
      Всё верно. И всё же, она наедине говорила с Гуннаром и вот вам, он каждую свободную минуту смотрит на неё. Влюблён? Какого чёрта в мою жену?! Всё-таки что-то произошло…
      — Меня больше беспокоило, что ты Стирборна с собой на эти испытания взял. Думала, ревнуешь к старым сплетням о нас, — она посмотрела на меня.
       Да я слышал эти россказни о том, что Сигню и Стирборн были сильно влюблены несколько лет назад. Но ничто не указывало на то, что от тех чувств осталось в обоих что-либо. С ним она была как со всеми своими алаями, и он с ней как все они, а вот Гуннар… явно во сне её видит... Надо поговорить с ним при случае, пусть придержит свои грёзы. В Сигню я не сомневался, но всё же воеводе не к лицу позволять себе так глазеть на дроттнинг. Заметил я, заметят и другие.