Эту неделю я никогда не забуду

Сегодня после полудня я отравился на прогулку. На своей любимой улице я вдруг остановился посреди дороги. Обычные люди редко так делают, только если заметили или вспомнили что-то, под влиянием чего сейчас, кажется, непременно должен изменится их жизненный ритм. Часто после этого они, опомнившись, продолжают свой путь почти так же беззаботно, но это, как оказалось, не мой случай. Тогда я заметил, будто издали с самого горизонта слышится какой-то страшный марш. Он раздавался всё громче, пока я не схватился за грудь, будучи не в силах сделать вдох. Сначала у меня закружилась голова, ослабели ноги, я упал. Следом я почувствовал, будто мои ребра что-то сдавливает. Это давление переходило по горлу к голове, мои глаза и уши будто лопались от боли. Марш эхом отражался в моём сознании, перемешиваясь с усиливающимся пронзительным свистом. Затем я потерял сознание. Пока меня везли на «скорой» я слышал тихий, но бойкий марш у себя в голове. Он не давал мне покоя. Будто этот марш играл какой-то безумный пришелец, который не знал нот, но старался держать строгий ритм.

Я проснулся в больничной палате, ко мне зашла медсестра и сказала, что доктора ничего определенного пока сказать не могут. Кроме слегка повышенной температуры тела, никаких аномалий замечено не было. Что со мной и почему я вдруг потерял сознание посреди улицы? Я лежал в ожидании того, что меня скоро отпустят. На следующий день пришел, видимо, какой-то очень важный и известный доктор и принялся осматривать результаты анализов. Он был ростом чуть выше среднего, очень опрятно одет, густые седые волосы лежали на его голове аккуратно, сразу видно, даже в таком возрасте человек был твёрд и не умел отчаиваться. После осмотра доктор с надменным изумлением посмотрел на меня и, ничего мне не сказав, вышел, отдавая какие-то указания местным врачам и своим помощникам. После этого меня сразу начало клонить в сон и я медленно уснул.

Не знаю, сколько я тогда проспал. Очнулся я уже в совсем другой комнате. Её глухие  серые стены были, видимо, из очень толстого слоя бетона, так как через них не проходили никакие звуки. Моя кровать в палате была единственной и стояла прямо посреди комнаты. Возле нее стояло множество медицинских приборов, подключенных ко мне и моему матрацу и подушке. Кажется, здесь было окно. Оно круглосуточно излучало издевательски слабый жёлтый свет, похожий на солнечный, если бы солнце утратило значительную часть своей энергии. Но это было не окно, а лишь его имитация. Будто меня, как животное, посадили в клетку, но, чтобы я не грустил по воле, сделали в комнате искусственное солнце из жёлтой лампы в стене и прикрыли его шторами, чтобы я не раскрыл обман. Как это наивно и глупо.
Выходом из моей палаты служила железная дверь с раздвижным окошком, с помощью которого меня кормили. Какое-то время я был наедине со своими мыслями, но вскоре этот союз нарушила вошедшая ко мне медсестра. Она выглядела непривычно и была совсем не похожа на обычную больничную медсестру — у этой был какой-то слишком острый и твердый звериный взгляд. Эти свойства, впрочем, были характерны всей её натуре. Она спросила:

— Уже проснулись?

Молчание.

— Нормально себя чувствуете?

Я кивнул. Больше она ничего не спросила, только подошла, посмотрела показания аппарата стоящего рядом и незамедлительно удалилась. Стоило ли спросить, как я тут оказался и что со мной будет? Наверное, стоило. Врачи — занятые, категоричные и торопливые люди. Я на их фоне чувствую себя бесконечно глупым и незначительным. Наверное, если бы я спросил, она бы очень удивилась моему глупому вопросу. Да что гадать?

На следующий день ко мне в палату наконец вошёл доктор. Это был тот же, известный, но лицо его было целиком скрыто за какой-то маской, похожей на противогаз, но, кажется, больше выполняющей иную функцию. Он, важный, подошёл ко мне в сопровождение группы других врачей.

— Как Вы себя чувствуете? — немного глухим из-за маски голосом спросил он.

— Всё в порядке.

Он внимательно посмотрел мне в глаза, будто хотел в них что-то найти, и уже, кажется, собрался уходить. Я его остановил.

— Подождите, что со мной? Когда меня выпишут?

— Мы сами не знаем, когда Вас можно будет освободить. Постарайтесь очистить свой разум и успокоиться.

Пока я, удивленный таким необычным ответом, обдумывал его фразу, доктор со своей свитой успел удалиться, и я снова остался в одиночестве. С мыслями: «Когда я выйду? Что это всё значит?», - я незаметно для себя и уснул.

Я проснулся и снова несколько часов провёл в одиночестве. Больница — страшное место именно потому, что там так одиноко. Это чувство дрожало во мне, я содрогался вместе с ним и содрогал с собой всю свою комнату. И тут я снова услышал отголоски того марша, где-то совсем далеко, за дверью. Он играл в такт с моими эмоциями. Бетонные стены будто тряслись и осыпались от этого звенящего гула тревожного марша моего сознания. Если никто не приходит, значит я никому не нужен. Но если я никому не нужен, зачем меня тут держат?
Снова вошла медсестра, задала те же вопросы. Потом поставила на мою прикроватную тумбу небольшую запечатанную банку. Внутри лежала какая-то черная скользкая масса, похожая на желе из осьминога или полужидкий морской огурец. Я стал её рассматривать, как вдруг содержимое банки зашевелилось в такт моему дыханию. Медсестра отпрянула в изумлении и стала что-то записывать в своем отчете. Я попытался узнать, что это, уже открыл рот и готовился задать вопрос, как эта чёрная масса, будто предугадывая мои действия, зашевелилась и, кажется, попытавшись опередить меня, первая подала бы голос, если бы у неё был рот. Медсестра, заметив это, вздрогнула, прижала к себе ручку и планшет и поспешила удалиться. Но на выходе я её остановил:

— Постойте. Когда меня выпишут? Что со мной?

Медсестра вдруг остановилась и замерла, будто я бросил оскорбление ей в спину. Она страшно обернулась, посмотрела на меня своим звериным взглядом и сухо ответила:

— Я не знаю.

По мне будто ударили молотком, и зеркало моей души начало трескаться. Что со мной? Что со мной? Мне надоело лежать, я встал и начал ходить туда-сюда по комнате. Вдруг я услышал какой-то голос. Видимо, звук проходит через щели двери. Я подошёл к ней и прислушался…

— Мы не знаем, зачем он им и что они могут с ним сделать.

— С чего вы решили, что он особенный?

Вот оно.

— Эта реакция… Такого нет ни у кого из людей. Ещё и то, что с ним случилось на днях… Это знак, нам нельзя его отпускать. Нам неизвестно, как он связан с «ними».

Знак… Особенный… Эти слова вертелись у меня в голове, но вся картина не складывалась целиком. Чего-то будто не хватало. С «ними»… Кто эти «они»? То есть, из-за «них» я тогда потерял сознание? А тот марш? Я почти уверен, что действительно слышал его… А эта клякса в банке? Что тут происходит?!
Послышались шаги, я отбежал к кровати. Торопливо и тревожно доктор вошёл со своей свитой, теперь и некоторые из них были в похожих масках. Начал я:

— Скажите мне, что здесь происходит?

— Вы находитесь в больнице, чтобы Вам оказали профессиональную медицинскую помощь, — ответил врач каким-то более сдавленным и хриплым голосом, чем в прошлый раз.

— От чего вы собираетесь меня лечить? Что это такое в банке? И кто такие эти «они»? Почему вы считаете меня особенным и связанным с «ними»?

Молчание. Доктор со своей свитой с изумлением и тревогой посмотрели на меня. Когда я начал немного теряться от задержавшегося в комнате молчания, они посмотрели на показатели у аппарата, один из врачей схватил банку, и все вышли ещё более торопливо, чем вошли. Это был последний раз, когда я их видел такими.

Я начал новую жизнь. Реагируя на каждый шорох, я жадно собирал все попадавшие в мою комнату звуки, создавая из них образы и стараясь найти в этих образах ответы. Мне нужны были ответы. Ответы. Что здесь происходит? Что со мной? Тревога. Тревога. Я один. Звуки марша всё усиливаются, его отголоски просачиваются сквозь стены, заползают ко мне в кровать, а потом и в голову. Мне уже не нужен никто, мне нужны лишь ответы. Ответы…
Я брожу по комнате, стараясь ловить каждый звук из щелей в двери. Я слышу своё дыхание и биение сердца, но никак не подсказки. «Очистить разум»? Что это вообще значит? Ещё пару дней назад я беззаботно гулял на свободе, а сегодня меня, ничего не объяснив, держат взаперти в полном одиночестве и почему-то считают «особенным». Почему же я по их мнению особенный? Я не понимаю.
Я что-то услышал: шаги по коридору. Кто-то торопливо неровно шёл. Кашель. Сильный сухой кашель. Стоит ли это запомнить? Подсказка ли это? Кто-то шёл следом, те же неровные шаги, тот же хриплый кашель… Наверное, это важно. Я прильнул к двери, жадно пытаясь услышать ещё больше звуков. Вдруг раздался шум в конце коридора, похожий на взрыв. Какой ещё взрыв?! Что здесь происходит? Раздалась сирена где-то там же вдалеке, в ту сторону по коридору побежало много людей. Послышалось шипение огнетушителей, потом ещё какие-то хлопки. Все эти звуки были настолько тихими, что я бы их не услышал, будь я не у двери. Видимо, врачи очень старательно пытаются спрятать реальность от меня. Так что же здесь происходит? Есть ещё одна нерешённая загадка: маски врачей. Они выглядели так, будто предназначены для постоянной носки. И со стороны совсем непонятно, как их снимать. Эти маски скрывали всё лицо и часть шеи. Может, это протезы? Но зачем им…
Только не это, опять это ощущение, как в прошлой больнице. Ноги начали подкашиваться, а глаза слипаться. Утяжелилось дыхание. Я понял, это сделали специально. И я, как послушный зверёк, побрел к своей кровати, но не дойдя совсем немного, упал без сил. Чтобы не уснуть окончательно, я, сильно сдавив челюсти, прикусил язык. Сразу вбежали врачи в масках, положили меня на кровать. Потом начали подключать меня к множеству каких-то новых приборов. Они привязали меня к кровати и стали ждать. Вот пришёл и он, тот самый доктор. Он уже с трудом ходил. С сильной хромотой он нелепо перекатывался с ноги на ногу. Протезы заменили почти всё его раздувшееся тело. Все врачи расступились, уступая ему дорогу и пространство. Он, немного не дойдя до меня, вдруг начал сильно трястись всем телом. Его коллеги так перепугались, что побежали вон из палаты. Остались только, как видно, самые преданные, тоже обвешанные протезами с ног до головы. Доктор упал на пол, но коллеги не спешили ему помочь. Я понял, почему. Это не протезы — это ограничители. Через щели костюма начала просачиваться какая-то чёрная жидкость. Она лилась на пол, образовывая огромную чёрную лужу. Щитки костюма начали отпадать, а на их месте появлялись чёрные щупальца. Они дёргались в такт с тряской всего тела. Щупальца росли и их становилось всё больше, пока весь костюм не отпал. Вместо человека перед моей кроватью стоял сгусток ужаса, боли, вони и черноты. Эта бесформенная масса начала осматривать меня и приборы. Вдруг он заметил, что я не до конца потерял сознание. Его чёрное лицо исказилось ужасом. «Как вы могли такое допустить?!», — разлетелось по комнате страшным гулом. Помощники вздрогнули и тут же направились ко мне. Я уснул окончательно.

Я лежал, кажется, очень долго, будто про меня забыли совсем и выкинули как ненужный мусор, как отчаявшуюся тварь, которая уже не оживёт, находясь в клетке. Я резко проснулся от нового взрыва. Это был взрыв новой жизни, сама реальность ворвалась в мою палату. Все прошлые ужасы сменил новый — ужас нового мира. Взрыв разнёс стену моей тюрьмы, яркий уличный свет ворвался в мою палату. В том месте, где была имитация окна, появился проход в новый мир. Я, обессиленный, поднялся с кровати, потёр глаза, прежде чем ослепнуть от ужаса. Подойдя к окну я увидел новый мир, в котором мне предстояло выжить. Желтое от туч пожаров небо, горящие дома, машины, крики, выстрелы, взрывы. Весь мир горел в агонии. В голове победоносно заиграл тот марш, марш, знаменующий «их» пришествие. Всё это время меня прятали от реальности. И вот я появился посреди ужаса. Со слезами на глазах я вступил в эту новую жизнь. Кажется, я будто был приспособлен к ней заранее. Недаром же я особенный. Но эту неделю я никогда не забуду, ведь для сегодняшнего меня непонятно, что было хуже: сокрытие людьми новой реальности от меня или сам ужас нового мира.
По разрушенному городу бродили громадные чёрные скользкие твари. Они оглянулись на взрыв, высвободивший меня из заключения. Я, почувствовав их взгляды, остановился жить в этот момент. Марш заиграл ещё веселей. Твари, заметив меня, побрели в мою сторону…