Федя

У Феди фамилия - БойкО. Он вместе с матерью живет в полуразрушенной хате на самом краю хутора, возле пересохшего ручья.

На вид ему около пятидесяти пяти лет, но во рту у него едва ли есть хоть один зуб, от чего он довольно смешно шепелявит.Федя очень худ, небрит, носит всегда одну и ту же непонятного цвета одежду и почти всегда навеселе. Большую часть своей жизни он провел в тюрьме.

- Ты ка мне, если хто не этава, абрашчайся! Нихто тваю хату не троне! Я тут вродзе сматрашчэго… Цыгарэту дай! - жмурясь от июльского солнца, говорит он мне.

Я даю Феде сигарету и даже предлагаю взять несколько, на что он благодарно лыбится. Достав из предложенной ему пачки три сигареты крючковатыми своими пальцами, он суёт две из них в нагрудный карман с засаленным клапаном, третью - за ухо, и говорит:

- Бог любиць Троицу! А жонка твая - харошая дзеўка. Не обижай яе, сматры мне!

Когда же он встречает мою «жонку» где-нибудь на пыльной дороге или в густом лесу, то он тоже говорит ей, что она «добрая дзеука», и грозя своим коричневым от табачного дыма пальцем, добавляет, чтобы она «не абижала свайго мужыка, бо ён добры хлопец». Таким образом в нашей супружеской жизни царит полный мир и нежное взаимопонимание.

К слову, курит Федя много, а курева у него часто и нет. Наверное, из-за этого он в совершенстве освоил искусство появления из ниоткуда, как из-под земли.

Совершенно неожиданно мы можем услышать прямо из-за спины «а што ента вы тут робице?» - это подкрался Федя. И даже когда ясно и отчетливо видно, как он своей вкрадчивой, сгорбленной походкой идёт прямиком к нам - от нашей бани через весь участок, как ни в чем не бывало, с травинкой во рту - мне кажется, что вся его блеклая и худая фигура словно сливается с выгоревшим на солнце пространством и не идёт, а плывет, как по воде, над землей.

- Кажу, што вы тут робице-та? Максим, дай вады! Хар-р-р-рошая у цябе вада! Я гэны калодзец знаю! Вады, кажу, дай!

Я даю Феде холодной воды и, конечно, закурить. Закуриваю и сам. Курю и слушаю его невнятную, но занятную болтовню. И есть что-то удивительное в этом неясном никому человеке, в его детских голубых глазах и беззубой искренней улыбке.

- Ты з им будзь асцярожны!… Кароча, смарты! Але… Ён добры! - так говорят мне о Феде.

Поэтому я осторожен и чаще всего стараюсь поскорее отделаться от него, ссылаясь на какое-нибудь дело. Однако, на это «дело» Федя почти всегда реагирует одинаково:

- Дык, а што там тыя дровы калоць?! Магу и я пакалоць!

Я мнусь и увиливая говорю, что и я сам люблю колоть дрова и предлагаю ему еще закурить, чтобы сменить тему; Федя улыбается, кряхтя цепляет еще одну сигарету из пачки, закуривает и, глядя на небо через свои опухшие веки, цокает языком, качает головой и говорит, что в этом году будет мало ягод. Постояв с минуту, он так же внезапно, как появился, исчезает: бросает «ну пака… спасиба за курэва…» и той же плывущей походкой растворяется в воздухе.

Однажды я специально для Феди купил в автолавке пачку сигарет «Минск». Однако, он не взял её, сказав «дык я купиу жа ж тольки што…». Я сказал ему, что «это от чистого сердца», а он протянул мне в своих трясущихся руках пачки «Астры». Говорит: «ну навошта? Яны ж лёгкия! Куры ты их сам…»

Действительно, я видел, как Федя, стоя в очереди в автолавку прямо перед мной, купил четыре пачки «Астры», чекушку водки и два пломбира «Пушок» в стаканчике (один из них он, как полевой цветок - просто и наивно, тем не менее, не без какой-то даже галантности - протянул смущенной  молоденькой продавщице, которая моментально зарделась и пару мгновений не решалась принять дар и стояла с раскрытым ртом).

Я думал, что Федя обрадуется сигаретам с фильтром и столичным названием, но, наверное, лучше бы я купил ему пару пачек «Астры». Может быть, их он бы и взял.

...

Чем, за что жил Федя, никому не известно. Однако, известно, что если нужно почистить колодец, дымоход, переколоть прицеп дров, покосить траву, забить курицу, сделать любую другую грязную или тяжелую работу – то Федя её выполнит хорошо и много за это не попросит.

Чаще всего ему платят самогоном и продуктами, как он сам просит. Так и говорит:

- Што всё эти грошы, грошы?! Ты мне лепей килбасы дай! Ну и… - по-детски подмигивает Федя, - Сам панимаешь!

Летом, когда на сезон съезжаются дачники, батрачит он часто. Тем не менее, очевидно пьяным Федя появляется на глаза редко, вернее, если он и  пьян, то такое состояние мало чем отличалось от его нормального  - он лишь становится еще более добрым, болтливым, а речь его, и без того не совсем внятная из-за полного отсутствия зубов - уже совсем нечленораздельной.

Как-то «пад гэтым дзелам» он пытался рассказать мне о ловле зайцев силками. Из всего его длинного рассказа я понял, что он очень любит лес, природу, что у него нет денег на еду, что мать его «жилит пенсию», а если бы она не «жилила» или если бы он смог устроиться на хоть какую-то работу, то зверей, в частности зайцев, он любил бы еще больше. Размечтавшись о собственной зарплате, он говорил, что, если бы смог заработать денег, то «купиу бы новыя штаны, кашулю, бальшую мяккую игрушку и паехау бы да унучки у Вильнюс». Но, что ясно любому даже при беглом взгляде на теперешнего Федю, пусть у него был бы и целый миллион - вряд ли бы он куда-нибудь поехал.

Еще Федя собирает ягоды. В сезон черники его дёсны и руки неизменно фиолетового цвета. Скупая у местных чернику по цене в три-четыре раза ниже рыночной, предприниматели очень любят Федю, так как он, особенно подвыпивший, охотно идёт на торг и говорит, что «заутра яшчэ назбирает».
 
Полавливает Федя и рыбу. Бывает, придешь на Вилию рано-рано, а он уже там - сидит в кустах и зачарованно смотрит на воду. Говорит «а я тут с вечара ж сяжу… во, глядзи!» - и достает из-под куста из воды почти пустой старый садок и, довольный как мальчишка, демонстрирует мне свой скудный улов - пару окушков и одну более-менее приличную плотвицу. В подобный момент я однажды растрогался и подарил ему новенький бальзовый поплавок. Он сначала отнекивался, но потом  согласился. При следующей же нашей встрече на берегу реки он вручил мне пакет доверху забитый белым наливом и сказал:

- А я табе места своё расскажу… Там ты всегда з рыбай будзешь! У цябе удачки добрыя… Хадзи за мной!

Место, которое Федя мне «сдал», действительно очень уловистое. Сам бы я никогда не обратил на него внимания, так как оно весьма обычное, непримечательное для рыболова.

Он говорил:
- Видзишь во куст?! Дык ты за им схавайся! Абязяцельна! И пускай у кароткую праводку з катушкай… А я ж сваю катушку… Ну, няма у мяне, кароча, больш катушки… А тут - язи! На хлеб можна, на стрыказу, и када трохи неба завалакло, не так спякотна - дык тада и лави тут. Во-о-о… И каб! - Федя прижал указательный палец к вытянутым в трубочку губам. - Каб маучок! За куст хавайся, бо не возьме, кали увидзиць!

...

Собирает Федя и металлом. И когда у кого-то из местных пропадёт что-то пусть и совсем незначительное, то они, многозначительно глядя друг другу в глаза, говорят: «ну ня знаю, хто эта мог сделаць?!» Потом посмотрят в сторону ручья и добавят «хаця… хто яго ведае…»

Неудивительно, что, когда в соседней деревне исчезли толстые, массивные металлические цепи, висевшие между столбиками-опорами и служившие поклонному кресту декоративной оградой, первым, к кому заявился пунцовый участковый, был Федя.

На свою беду, был Федя в тот день в стельку пьян, говорить практически не мог, и только вяло отпихивался руками и мычал что-то нечленораздельное, когда его аккуратно запихивали в милицейский УАЗик. На допросах, как через год рассказывал мне сам Федя, с ним вели себя «очэнь культурна» и даже угощали «сталичными» сигаретами, чему он, по его собственным словам, очень удивлялся и даже думал, что его, наверное, вскоре отпустят.

Он рассказывал, как говорил следователю, что ничего не помнит о том дне и что не знает ничего о пропавших в соседней деревне цепях; говорил, что да, мол, собирает и сдает металлолом, но что кресты и ограды он считает «свяшчэнными» и что даже показывал этому следователю свою наколку на всю спину, изображающую Иисуса Христа.

И всё было бы может и ничего, да только вот одна бабка из той соседней деревни подняла такой гвалт, такую шумиху по поводу пропажи «священных реликвий», что в тот год Феди в деревни никто больше не видел.
 
Как потом мне рассказывали, бабка эта была не просто бабка. Говорили, что Федя в свой первый раз сел за драку с её сыном, которому он вышиб глаз. Сын этот одноглазый давно спился и умер, а бабка эта еще жива… И металлолом Федя собирает… Короче…

Вскоре после пропажи цепей вокруг поклонного креста красовалась новая оградка. В отличие от своей предшественницы она была выполнена из мощного металлического уголка, приваренного к старым столбам, и выкрашена серебристой красой; заодно обновили и такую же краску на столбах  и на самом кресте - вышло симпатично, можно сказать, даже лучше, чем было.

Когда местный ксендз приезжал освятить новую оградку и помолодевший крест, немногочисленные люди, которые собрались здесь, ойкали, крестились и говорили, что такая пропажа случилась не к добру; а кто-то изобретательный и самый радеющий за всеобщую безопасность предлагал вообще огородить крест забором из сетки-рабицы, поменяв предварительно столбы на повыше, «чтоб уж точна ня с****или, бо так магли бы и крыж…».

Когда этой же осенью (Федя всё еще отсутствовал) история с пропажей ограды повторилась,   бедным селянам ничего не оставалось, как воплотить идею с забором из рабицы. О Феде, правда, никто ничего больше не говорил, а бабка та (мать одноглазого) как-то резко продала свой дом и уехала жить к дочке в город. В нашей же хуторской деревне некоторые дворы уже успели наглухо зарасти травой; а когда у кого-то что-то теперь пропадало, люди смущенно, с недоумением смотрели в сторону ручья.

Совсем уже глухой осенью у меня исчезла решетка для барбекю. Искал её, искал - нет нигде! Она всегда висела на одном и том же самом видном месте - на гвоздике, вбитом в стену сарая. А тут - нету и всё! Я чесал затылок и, удивляясь сам себе, усмехался - я думал о Феде.

...

Когда в следующем марте я приехал в Трилесино на открытие дачного сезона, первым делом мне захотелось пойти в лес.

Весна в тот год была ранняя, дружная.

Как же неповторимо и свежо пахнет в весеннем лесу! Как доверчиво поют птицы! Как судорожно замирает сердце от крика грачей! Как неповторим первый вдох этого чистого и холодного, как березовый сок, немного горьковатого воздуха! И как свежа и молода земля, кое-где еще покрытая серым раскисшим снегом.

Я медленно шёл по мягким, пружинящим, покрытым сплошным ковром еловой иглицы тропинкам и слушал пробуждение всей этой красоты. Я был полностью погружен в то огромное, что больше и значимее нас. Я остановился, закрыл глаза и, подняв голову к небесам, слушал их.

Я не услышал, как кто-то подошел ко мне сзади.

- Ну, прывет…

Не оборачиваясь, я открыл глаза.
 
- Добрый день, дядь Федь!
 
Передо мною стоял еще более постаревший и ссутулившийся Федор. Он хитро, с прищуром смотрел на меня своими голубыми глазами и улыбался беззубым ртом.





Макс Гончаренко, 2023