Съела кошку

Холодильник пошёл на взлёт, но уже к ночи не справился со своей мечтой - осип и стал рычать чуть тише. А вчера подбросил креветки, хотя зачем-то я их решила приберечь к новому году. Наивная. Весьма удачно подрумянились, несмотря на кособокость сковороды.

Сны после проссекко, надо признаться, впечатляющие. Давно ничего выдающегося не показывали. А тут зрелищный артхаус: целая коллекция почему-то жестяных humidor-ов, больше смахивающих на мини-торбы, в одну из таких, только ярко-красную и деревянную, отец ссыпал бруснику или чернику в тайге; слипшиеся ахатины, словно непромасляные блины огромных размеров; яркие изумрудно-голубые кожаные туфли, открытые, какие-то экзотические, если верить соннику, то к веселью, хотя лицо вряд ли поддержит эту идею, скорее, отомстит утренней припухлостью и запросит покрытия маской - не искушай судьбу, божественная; дальше чиновники, которых любезно выдворили из учреждения, эта часть фантасмагории мне вообще не ясна, словно я вновь пришла в пресс-секретари и веду себя ни больше, ни меньше, как владычица морская;  ещё мой косметолог из прошлой жизни, почему-то голая, загоревшая, чрезвычайно молодая и с тонкой талией - честное слово, извилистые лабиринты бессознательного не чета моей скудной фантазии, хотя в этот раз обошлось без архитектурных подробностей, а ведь обычно, застройка снов - излюбленная часть, потому как мой внутренний архитектор вечно претендует на грандиозность не меньшую, чем Sagrada Familia.

Ну, ладно, проснулась и выспалась - уже хорошо. Варёные яйца с чёрным перцем, кофе и маленькие бутерброды с маслом - забавно, что этот набор спровоцировал воспоминание о дипломной работе. Зачем? Почему? И отрывки студенческого труда растопырились в памяти, как вяз за окном. И ведь с чего всё началось? С того, что фраза "собаку съел" неожиданно переформатировалась в "съела кошку". Да, моё научное исследование посвящалось семантике английского слова cat и испанскиим gata/gato. Читая прозу или поэзию, я отыскивала и выписывала производные, сочетания с кошками и котами. Кажется, самым распространённым было cat-eyed в описании женских лиц. Контекст опять же имел важное значение. Но прежде чем найти тему для научных изысканий, мне пришлось перелопатить словари и выписать из них все словарные статьи с животными. Эти выписки я делала на билиотечных карточках, почти как Набоков набрасывал костяк будущего романа. К концу пытки у меня набрался чёрный пакет этих самых карточек, который с удовольствием забрала научный руководитель - маленькая, подвижная преподавательница, вероятно, я облегчила ей дальнейшее  исследование в области лексикологии, ведь уже не нужно было грызть словари. Поговаривали, что позднее мою дипломную брала сама дочь губернатора, учившаяся на несколько курсов младше. Хотела ли она совершить плагиат, сие мне неизвестно.

Известно лишь то, что этот учебный подвиг разжёг во мне нешуточное любопытство и интерес к языкам, он же благополучно и погасил. Я настолько перегорела, прожив тот год в образе червя и ботанички в одном лице, что ни за какие коврижки не согласилась бы писать кандидатскую. Хотя немного и жалела спустя годы, что не задержалась на кафедре, и не прислушалась к уговорам декана продолжить научную деятельность. Ведь я была молода, трудолюбива, перспективна и желала развиваться.
Однако ограничилась блестящим университетским окончанием и несколькими стихами на английском, на котором к финалу учёбы уже думала. Правда, всё же отдала долг alma mater, привив своим студентам любовь к английскому. Некоторые организовали собственные частные школы - так что могу приписать эту заслугу себе.
Кошачья природа, так подробно и жадно изученная в юношестве, всплывала иногда в разговорах с братом - любителем кошачьего женского нутра, по сути, другие представительницы его мало интересовали. И, конечно же, в первую очередь, всегда цеплял тот самый взгляд, cat-eyed, который не спутать ни с чем.

Как, как, спросите вы, можно зайти в эти мемориальные джунгли, глядя на выпуклый желток в плотном окружении белка со слюнявой бахромой. И я не смогу ответить, равно как мне неведомо, почему в это время, пока я набираю текст, перед глазами стоит рассказ Хемингуэя "Кошка под дождём" - один из прекраснейших образцов глубокой подачи одиночества и безысходности. By the way, если бы пришлось повторить тот самый бросок в  стилистическую бездну, то, возможно, я бы выбрала дождь на предмет исследования его появления в тех или иных случаях в художественной литературе. Хотя, конечно, испытываю страстный интерес к мифам и богам, но уже не настолько готова зарыться в историю.

Утро дождливо и промозгло. Постель остывает быстро, и открытая настежь балконная дверь всего лишь бравада, неуместный флирт перед вязем, выстрелившим веткой, как стрелой, куда-то в вечность и неизвестное. Конечно, я скучаю по брату, не в силах одеть тоску во что-то приличное, а лишь припоминаю его кошку Машу и её портрет, сделанный в самом начале своего тернистого пути художника.

Мне кажется, сейчас он бы снова собирался на Кубу, откуда привозил те самые хьюмидоры - подарки друзьям. Однажды мы курили одну на двоих гавану, запивая старым-престарым ромом. А на день рождения я подарила ему Пелевина и "Острова в океане" Хемингуэя.

Если бы знать, что в его отсутствие придётся "съесть кошку" и многому научиться, прожить, изжить, переболеть, я бы ни за что не отказалась. Иногда мне кажется, что мы с ним смотрим на небо всё с того же зигзагообразного балкона - там пылает алым, сиреневым, яично-желтым и серебром закат. Потом мы возвращаемся к рому и музыке, молчим, пока на кошачьих лапах крадётся судьба.

А утром он обязательно звонит и спрашивает "Как ты?".