Глава 11-13-14

13

Наутро Левенцов поднялся в гостиничном номере с невесёлой мыслью о необходимости решаться на какой-то поворот. Чувство подвешенности между небом и землёй утомляло. Без удовольствия позавтракав, Вячеслав вышел в город.
Странно было сознавать себя заезжим гостем в городе, где прошли составившие фундамент жизни годы и где ещё вчера Левенцов рассчитывал остаться насовсем. Сегодня город был уже чужим. Он и вправду был совсем не тем Трёхреченском, к которому так тянуло из Тимохино. Левенцов хорошо помнил уютную утреннюю тишину на его улицах, наступавшую, как только проходил поток идущих на работу. Где та тишина теперь? Откуда взялось столько автомобилей? Их стало в сто раз больше. Носятся туда-сюда с сумасшедшей скоростью и оглушающей поп-музыкой. Зачем? И почему в машинах в основном молодые люди? Почему они бездельничают в рабочие часы? Неужели так много стало «новых русских»? Это для них он изобретал электромобиль? «УАЗы», «ГАЗы», «Нивы», «волги», «жигули», «таврии», «москвичи», «фольксвагены», «фиаты», «форды», «мерседесы», «ауди», «опели», «тойоты», «БМВ»... Для этой убившей тишину и чистый воздух своры выросли на месте скверов и детских уголков автостоянки, а на месте тихих прежде двориков и зелёных городских окраин - неприглядные бетонные и металлические коробки гаражей. Что это, временное затмение или и впрямь будущее человечества?
А центральные улицы прилизаны под «евро». Левенцов смотрел на шикарные фасады магазинов, на блистательные торговые комплексы, торговые дворцы и думал, как недоставало обилия красиво оформленных магазинов в советской жизни, как пришёлся бы этот магазинный лоск в то время ко двору. И какой душевный неуют вызывал он теперь! Ибо теперь этот лоск служил для маскировки сути, заключавшейся в смене Дворцов Культуры культовыми сооружениями Жратвы. Лакировка животного начала за счёт него и во имя него. Об этом напоминали и зарешеченные окна, сводившие на нет весь лоск.
Левенцов с непониманием смотрел на толпу молодых бездельников, животным рёвом приветствовавших автомобиль, в котором ехала какая-то заезжая певичка. Восторженно-тупые лица, испуганно глядящие на это сборище старики, втоптанная в грязь обывательского довольства надежда на выход к свету... Несчастные, угрюмые, довольные, улыбчивые лица. Что-то было в них не так. Не доставало той идущей из нутра живой, интеллигентной веселинки, что без всякого показного лоска так украшала прежде жизнь. Какая-то бездуховная унылость, о которой так точно сказал в своё время Михаил Лермонтов: «И скучно, и грустно, и некому руку подать...» Потерянное поколение. Опять потерянное поколение...
Но эти, которые возомнили себя элитой, которые из кожи лезут вон, торопясь законодательно закрепить разделение людей на господ и чернь, неужели они настолько слепы, что не видят, в какую яму тянут себя самих? Неужели не помнят из истории, что при таком разделении господам выпадает не меньше чёрных дней, чем черни? Вспомнили хотя бы, какой ямой обернулась для российских господ жизнь в эмиграции в недалёком прошлом.
Левенцов пристально оглядел Трёхреченск. Торговые комплексы, торговые дворцы, торговые ряды, палатки, комки, лавки, холодная лакировка, маски вместо лиц, беспросветность, скука. Но отчего вопреки этой унылости душа как будто лучится молодым и благодарным, загадочно оптимистичным ощущением? От предчувствия борьбы? Только борьбы, самой по себе? В чём сладость её конечной цели? В счастье народа? Да ведь вот он, народ, вокруг. Один видит счастье в машине, другой - в возможности ходить по этим вот Дворцам Жратвы, выискивая, где, что купить на десять копеек подешевле, третий - в очередном плевке в своё лицо от правительства в виде прибавки к зарплате десяти рублей с одновременным увеличением квартплаты на две сотни.
«А сам-то я чего хочу? - спросил себя Левенцов. - И что делаю практически? Решил осчастливить народ своими изобретениями, мечтатель! Где бы я сейчас был, если бы не Веня Ротмистров? Сидел бы до сих пор в вымирающей деревне на шее у жены и тёщи. Надо, наконец, признать, что боец за счастье народное из меня никакой. Я обычный эгоист. Народ состоит из людей, а что я знаю о той его мизерной частичке, что окружает меня? Разве меня когда-нибудь интересовала жизнь Людмилы, хоть раз возник в моей пьяной или протрезвевшей наутро башке вопрос, почему она одинока? А метания Аллы? Разве я попытался вникнуть в их причины? Зато с великим усердием и самомнением старался наставить её на путь истинный. А сам-то я уверен, что вижу этот путь, что он истинный? А мой единственный трёхреченский друг Глеб Татищев? Я даже не постарался его спасти, когда он вдруг ударился в беспробудное пьянство. Да что там спасти, я до сих пор не знаю, что же такое с ним случилось, пока я отлёживался в квартире Скобцевых, просто брезгливо отстранился, а потом вообще уехал в Беловодск в поисках Наташи. А как я вёл себя с Наташей? Опустил любимую женщину на уровень коровы! А самая настоящая скотина-то, оказывается, я сам! - продолжал бичевать себя Левенцов. - Мне выпало небывалое счастье встретить женщину, которая безропотно столько лет сносила мои эгоизм и высокомерие, а меня волновали исключительно собственные чувства и желания, ни разу я не задумался над тем, каково приходится ей. Как же, я ведь тружусь на благо народа, а она всего лишь домохозяйка, доит корову и копошится на огороде. Идиот! А ведь ещё Иван Тургенев писал: «Я бы отдал весь свой гений и все свои книги за то, чтобы где-нибудь была женщина, которую беспокоила бы мысль, опоздаю я или нет к обеду». Прав Лев Толстой, написавший: «Большая часть мужчин требует от своих жён достоинств, которых сами они не стоят». Ушёл из дома, гордо задрав нос, бросил жене, как подачку, сберкнижку на предъявителя, скотина! Правда, Толстой тоже ушёл из дома, но чем это для него кончилось? К тому же, я далеко не Лев Толстой.
Как можно бороться за счастливое будущее страны и народа, не умея построить своё собственное и своей семьи? Нет, за счастье народа бороться я не буду, - решительно подумал Левенцов. - Я буду бороться за своё личное, собственное счастье, ибо оно в том, чтобы и я сам, и мой родной народ стал другим, достойным называться русским. Но это погодя немного. А пока надо поискать место поприличней, где можно отдышаться. А потом... Потом - за дело!»
Левенцов не знал ещё, за какое именно теперь возьмётся дело, но верил, что дни торжествующего пока что мракобесия его дело непременно сократит. Он отправился в гостиницу, забрал вещи, расплатился и поехал на вокзал.

14

Наташа чистила картошку, когда стукнула калитка.
- Никак, твой идёт, - сказала Антонина Ивановна, глянув в окно веранды.
У Наташи всё обмерло внутри. Аккуратно положив на стол нож, она сполоснула и вытерла полотенцем задрожавшие вдруг руки и повернулась к двери, оставаясь сидеть на табуретке - ноги у неё тоже предательски тряслись. Вячеслав вошёл, румяный то ли от волнения, то ли от небольшого ноябрьского морозца на улице, и с улыбкой произнёс:
- Вечер добрый! Не прогоните позднего гостя?
- Заходи, зятёк, коли пришёл, - спокойно ответила Антонина Ивановна. - Аккурат к ужину поспел.
Вячеслав снял и повесил на вешалку чёрную кожаную куртку, переобулся в свои домашние тапочки, которые так и оставались всё это время его отсутствия на обувной полке у входа в дом.
- Чем угощать будете? - наигранно весёлым голосом спросил он, проходя к столу и садясь напротив жены.
- Картошка у нас сегодня, - тихо ответила Наташа. - Тебе как: пожарить или отварить?
- Пожарить, если не трудно. Очень я уважаю вашу жареную картошечку, Антонина Ивановна! - повернулся к тёще Вячеслав. - Нигде больше такой вкуснятины не едал.
- Сделаю, мне не трудно, - довольно улыбнулась та. - Щас только за капусткой и солёными огурчиками в погреб схожу. Может, и самогоночки прихватить за ради встречи?
- Это у меня с собой, - оживился Вячеслав и, открыв сумку, начал выставлять на стол высокие и узкие бутылки с импортным вином, плитки шоколада, большую коробку конфет, пакеты с печеньем и вафлями, баночки с красной икрой. - Десерт! - пояснил он застывшей в недоумении Антонине Ивановне. - А к жареной картошечке, конечно, больше подойдут сало, квашеная капустка, солёные огурчики и грибочки, водочка или самогон. Только я больше хорошее вино уважаю, а вы с Наташей, если хотите, можете самогоночкой нашу встречу отметить. Вам помочь всё с погреба принести?
- Сама справлюсь, - отмахнулась Антонина Ивановна и вышла. После её ухода в доме некоторое время было тихо. Каждый ждал, что разговор начнёт другой. Наташа, не поднимая глаз на мужа, продолжила сосредоточенно чистить картошку.
- Даже поздороваться со мной не хочешь, Наташа? - наконец с горечью произнёс Вячеслав.
- Здравствуй! - сдержанно откликнулась та. - Ты как: в гости или насовсем?
- Я за ответом. Что ты решила? С кем собираешься дальше жить: с мамой или со мной? Месяц у тебя был на раздумья, больше я ждать не могу.
- А что случилось? Другую нашёл?
- Мне другая не нужна, я тебя люблю. Просто не хочу больше по чужим съёмным углам ютиться, нашёл в Беловодске несколько продающихся квартир. Меня-то любая из них устроит, ты знаешь, я в бытовых вопросах неприхотлив, но если ты решила ко мне в город переехать, то лучше тебе самой те квартиры посмотреть и выбрать ту, что больше понравится.
- И правда, доча, поезжай, посмотри, - сказала неслышно вошедшая Антонина Ивановна. - Свой-то глаз, он завсегда надёжней.
Она поставила на стол принесённые из погреба две миски: в одной, побольше, исходила соком квашеная капуста, поверх которой лежали солёные огурчики и помидоры, в другой - солёные грибы, и села рядом с дочерью.
- А как же ты, мама?
- А что я? Сколь лет одна жила, когда отец твой погнался за длинным рублём и подался на Севера, оставив меня с трёхлетним ребёнком на руках, да так и не вернулся. Потом ты подросла и стала мне помогать по хозяйству до тех пор, пока в город не уехала учиться и работать. Даст Бог, проживу и теперь.
- А может, вам, Антонина Ивановна, тоже переехать в город? - спросил Вячеслав. - Наташа права, тяжело вам будет одной с таким хозяйством управляться.
- Нет уж, живите дальше сами, без меня, своим умом. - Антонина Ивановна утёрла кончиком фартука выступившие слёзы. - Корову продам, зачем мне она теперь: внучка в Москве, вы в Беловодске...
- Мама, мы будем приезжать, помогать...
- Э-э, милая, - покачала головой Антонина Ивановна. - ты, когда с Колькой жила, много ко мне ездила? То-то! Ничего, самогонка в погребе есть, понадобятся мужские руки, только свистну, сразу прибегут и всё, что надо, сделают, не впервой.
- Есть и другой вариант, - продолжал закреплять победу Вячеслав. - В частном секторе Беловодска сейчас продаются несколько домов. Старики померли, а молодёжь хочет перебраться в отдельные квартиры со всеми удобствами. Участки у дома под сад и огород там, конечно, много меньше, чем здесь, но вам, Антонина Ивановна, и ни к чему теперь такой большой. Будем все рядом и в то же время отдельно жить. Корову и уток там держать будет затруднительно, но кур вполне можно перевезти.
- А денег-то у тебя на всё хватит, зятёк?
- Это моя забота, не ваша! Вы главный вопрос решите.
- Не обо мне сейчас речь! - всплеснула руками Антонина Ивановна. - Мне пока торопиться некуда. Сами-то вы что решили?
Наташа застыла под вопросительными взглядами матери и мужа. Она положила нож, благо картошка была уже давно очищена, и впервые прямо посмотрела на Вячеслава.
- Я правда нужна тебе?
- Очень! - с серьёзным видом ответил тот. - Я на днях, после праздников, открываю малое предприятие, так потребовали мои партнёры по бизнесу, чтобы уменьшить некоторые налоги. Так что мне сейчас до зарезу требуется свой надёжный бухгалтер...
- Ах ты негодяй! - воскликнула Наташа, вскакивая на ноги и замахиваясь на мужа мокрым полотенцем.
Вячеслав, смеясь, поймал её в объятия и крепко прижал к себе.
- Я же уже всё в этой бухгалтерии забыла, - сказала Наташа, счастливо улыбаясь.
- Отправлю тебя на курсы повышения квалификации, - целуя жену в зардевшую румянцем щёку, ответил Вячеслав.
- Ну, вот и решили, - со вздохом сказала Антонина Ивановна и пошла жарить картошку.