Неудачник. Глава 18 перевод, автор Dorothea Gerard

В тот день Рэдфорд возвращался домой в состоянии блаженного помрачения рассудка, на время устранившего все другие переживания. Сияние майского дня, кружащиеся в воздухе лепестки цветов вишни,- всё казалось частью счастливого сновидения.

Она любит меня! Она любит меня! Эти слова звучали внутри него и снаружи их, дружным щебетом, подхватили возвратившиеся на лето ласточки. А я люблю её! Майский жук, пролетая мимо его уха, прожужжал своё полное согласие. Мы любим друг друга! Старая скрипучая яблоня благосклонно кивнула покривившейся верхушкой.

Но сладостное безумие не продлилось долго. Мы все, к сожалению, зависим от внешних обстоятельств существования. В окружении цветов и полей, трав и птиц, Рэдфорд витал в облаках, но, оказавшись на убогих улочках Лохатыни, живущих своей повседневной прозаической жизнью, он почувствовал, что блеск мечты начал меркнуть. Вид первого же мелкого торговца в потрёпанном кафтане, за которым тянулся ощутимый запах чеснока, отрезвил его, и где-то, перед его умственным взором, замаячила некая тёмная мрачная фигура, при виде которой его сердце сжалось, словно от ледяного прикосновения. Он поспешно изгнал этот образ из своего сознания, он не хотел омрачать миг своего торжества, ни за что не хотел. Не сейчас, только не сейчас…

- Кто мог бы подумать! Невозможно было даже представить! – твердил он, оказавшись в тишине своей комнаты. – Как я был слеп! О, Антонина! Антонина! Как же мы встретимся в следующий раз?

Он сел, но тут же вскочил и заметался по комнате, время от времени останавливаясь как вкопанный.

- Да правда ли, что она уже любит меня, то есть… осознанно любит? Я не знаю, но она полюбит, я прочёл это в её глазах. Она поймёт своё сердце после моих первых же слов. Я должен поговорить с ней – просто обязан – что если она чувствует, что выдала себя в моих глазах? И теперь ждёт моего ответа? Да, точно! – воскликнул он вслух. – Я поеду к ней завтра и всё скажу! А пока… пока… мне надо выпить.

Схватив фуражку, он выбежал из квартиры, напевая вальсовый мотив, что было ему вовсе не свойственно. Он не спрашивал себя сейчас, почему так стремится в общество своих товарищей, не спрашивал и позднее, почему так не торопится вернуться домой после затянувшейся дружеской вечеринки. Подсознательно он гнал от себя представление о том, как снова окажется один в своей комнате, как не сможет уснуть всю долгую ночь, и о том, какие же мысли будут терзать его в эти бессонные часы.

Вернувшись наконец, он зажёг свет и сел на стул. Он понял, что решающий миг настал. Он много выпил, надеясь опьянеть, но этого не случилось, ум оставался ясен. Одинокая мрачная фигура снова выступила из мрака и посмотрела ему прямо в лицо. Некуда отступать, некуда бежать, надо принимать бой.

Он начал с того, что прямо встретил устремлённый на него взгляд. Под этим взглядом с него слетело всё его притворное веселье, всё его якобы счастье. Не надо врать себе, он не поедет в Беренов, он ничего не скажет Антонине. Вот когда пришло отчаяние..

Кризис, переживаемый им сейчас, был тяжелый, тяжелее, чем в прошлый раз. Прошлый раз он отрекался от призрака, от надежды, теперь же надо было отречься от действительной возможности счастья. Он сам, своими руками, должен разбить своё счастье. Неужели и правда должен? Да кто требует этого от него? Кто вправе требовать этого от него? По всем законам, природным и человеческим, он имеет право на счастье! Эта печальная тень на краю его сознания не может, не должна требовать от него невозможного.

- Я не сделал ничего плохого, - сказал себе Рэдфорд. - Я не искал, не добивался…, так получилось. Я его не предавал. Довольно, хватит уже. Остальное во власти Бога. В моих руках сокровище, я не выброшу его. Я всего лишь человек. Я тоже имею право быть счастливым.

Сказав это себе, он закрыл лицо руками. Бесполезно! Он не мог убедить себя! В глубине души он знал, что помимо законов людских и природных, есть и другой Закон. Да, счастье было предложено ему, но за счёт счастья другого человека. Того самого человека, перед которым у него был великий долг. Пусть Степану не на что было надеяться, это не меняет дела. Он, Рэдфорд, не имеет права быть счастливым, если Степан несчастлив.

А что, если Степан не любит её? Он ухватился за эту мысль, словно утопающий за соломинку. О, если б он не любил её! Но надежда исчезла так же быстро, как появилась. Он не мог обманывать себя, он точно знал, что Степан любит Антонину. Знал по его глазам, по его голосу, по тому отклику, который рождали в его душе страдания этого человека. Правда была слишком очевидна.

Пробило два часа ночи, а Рэдфорд всё не двигался с места. Битва в его душе не стихала. Если б это был кто-то другой, не Степан..! Так что же, он действительно должен от неё отказаться? Его лоб покрылся холодной испариной. В своём горе он зашёл так далеко, что начал осыпать себя упрёками, укорять в притворстве, лицемерии.

- Неправда, что я ездил к ней ради Степана! Это ради себя я туда ездил! И всё время врал себе! И Степан знает это!

Ему пришло в голову, что в последнее время Степан как-то отдалился от него, словно избегал его. А он не замечал этого, слишком поглощённый одной мыслью, одним стремлением. Степан всё понял раньше него. И теперь, наверно, он не доверяет ему, даже презирает.

-Имеет полное право презирать меня! – простонал Рэдфорд. – Боже! Где же все мои клятвы, все мои обещания! Столько обещать, и ничего не сделать! Нет! сделать…вред..

Подавленный чувством разочарования в себе самом, он склонил голову на руки и горько заплакал, впервые с тех пор, как был ребёнком. Эти слёзы были благом для него, борьба подошла к концу. Решение было принято, он победил.

Заснув на рассвете, он проснулся через час в состоянии физического и психического истощения. Победы такого рода не приносят триумфа. От энтузиазма самоотречения, который окрылял его полгода назад, теперь не осталось и следа. Его воображение не рисовало никаких благостных утешительных картин. Он был угрюм, мрачен, полон решимости поступить так, как должно.

Прежде всего надо понять, остаётся ли ещё шанс у Степана. Вполне возможно, что склонность Антонины к нему, Рэдфорду, всего лишь фантазия, прихоть избалованного ребёнка. И если не поощрять эту склонность, то она умрёт естественным образом. Отсюда и надо исходить, решил он.

- Он во многом превосходит меня, - думал Рэдфорд с чувством горького удовлетворения.- Гораздо умнее меня. И как великодушно он вёл себя со мной, истинно по-христиански! Конечно, она полюбит его со временем! Надо только дать ей понять, что я могу быть ей только другом.

Как он даст ей это понять, Рэдфорд ещё толком не знал. Может быть, надо сделать так, чтобы она стала презирать его? Рассказать ей правду о причине дуэли, разоблачить собственную глупость? Это, конечно, будет для него очень болезненно. Но, в крайнем случае, он пойдёт на это.

Он выждал несколько дней, пришёл в некоторое равновесие, и отправился в Беренов. В его поведении не должно быть заметно никакой разницы, говорил он себе. Ничто в его поведении не должно намекать на то, что в их последнюю встречу произошло что-то особенное. В этот визит он испытает себя и поймёт, как действовать дальше.

- Я справлюсь, - говорил он себе, шагом проезжая по аллее тополей, ещё достаточно голых, на вершинах которых вороны трудились над своими гнёздами. – Да, я смогу.

Но один лишь вид дома в конце аллее заставил его сердце бешено забиться.

- Я справлюсь, но надо, чтобы она не была одна, как в прошлый раз.

Дамы в парке, сказали ему.

- Дамы! Отлично!

Он не слишком углубился в парк, как обнаружил баронессу, сидящую на низкой каменной скамье, с аккуратно разложенными вокруг неё юбками, и в плохом настроении.

- Я умоляла Антонину заказать удобные скамейки со спинкой, - начала она, едва успев поприветствовать его. – Эти сиденья портят одежду. Если уж надо сидеть в парке, то хотя бы на чём-то удобном!

Рэдфорд бросил взгляд украдкой вокруг себя, Антонины не было видно. Он возблагодарил небеса за эту отсрочку.

- Вы верно хотите видеть Антусю, - тем временем продолжала баронесса. – Стыдно признаться, она разоряет птичьи гнёзда, её дурные привычки искоренить труднее, чем сорную траву.

Баронесса было пригорюнилась, но тут же взбодрилась.

- Но вы очень удачно пришли, лейтенант Рэдфорд. Я не обеспокою вас, если попрошу пойти поискать её и привести назад. Наверняка она уже разорила десятки гнёзд и разорвала платье об колючки.

- Но я не знаю, где искать её, - в тревоге сказал Рэдфорд. – Парк такой огромный, я заблужусь в нём и не найду пани Антонину.

- О нет, вы не заблудитесь, - улыбаясь, настаивала баронесса. – Она пошла направо. Я не могу идти за ней, моя обувь не годится для таких прогулок.

- Так я лучше попрошу кого-то из слуг поискать её. Они знают, куда идти.

- Что вы, нет! Слуги так заняты! Вы меня очень обяжете, если пойдёте. Уверена, она недалеко. Я подожду вас здесь.

Без единого слова Рэдфорд повернулся и отправился. Других вариантов у него не было.

Он шёл по той же самой дорожке, что и в прошлый свой приезд. Дорожка приведёт его опять туда же, в заросли боярышника и ежевики. Она будет там, ждать, что он придёт.

Он шёл медленно и неохотно. Время от времени путь ему преграждали огромные сучья, а сирень, влажная от утренней росы, обдавала его словно дождём. Он был рад, что идти так трудно, он бы хотел никогда не придти. А, может быть, её уже здесь нет, и ему не надо будет с ней встречаться?

Иногда он останавливался и прислушивался. Но не было ни звука её присутствия. Слышались только щебет, стрекотанье, и дальний зов кукушки с холмов. То вдруг раздавалась барабанная дробь дятла, а то птица, пролетая, чуть ли не задевала его крылом.

Там, где Антонина разгребала листву прошлый раз, сегодня никого не было. Рэдфорд ускорил шаг. Он искал её в тенистых заросших уголках, где папоротники начинали разворачивать свои листья, и на открытых пространствах, заросших весенними цветами словно травой. Но её не было. Уже полчаса он искал её, как вдруг оказался на берегу пруда, где раньше плавали лебеди, и была причалена нарядная лодочка. Сейчас здесь царило запустенье. Остатки лодочки ещё виднелись на кромке воды. Лебедей давно съели лисы, а зеркало воды покрыла ряска.

Вдруг он увидел её. Она стояла, прислонясь спиной к дереву и скрестив руки на груди. Голова её склонилась, взгляд замер на папоротниках у корней дерева, она бесцельно шевелила огромные листья носком туфли. Так непривычно было видеть отрешённость на этом, всегда энергичном, лице, что Рэдфорд невольно остановился, страшась потревожить её уединение. Глядя на неё, он вдруг упал духом. Не переоценил ли он свои силы?

Ветка хрустнула под его ногой, и она подняла глаза. Краска бросилась ей в лицо, она быстро наклонилась и сорвала папоротник.

- Замечательные папоротники у нас тут, - сказала она, бросила на него быстрый вопросительный взгляд и отвернулась.

- Замечательные, - согласился Рэдфорд, призвав на помощь всё своё мужество. – Ваша тётя послала меня за вами. Она беспокоится.

Антонина снова бросила на него быстрый взгляд.

- Ах, да, конечно, - сказала она, и он не понял, что было в её тоне, облегчение или разочарование?

"Прекрасно, - подумал Рэдфорд. – Она боялась, не выдала ли себя в прошлый раз. А теперь знает, что нет".

- Баронесса переживает за ваше платье, - сказал он. – Что же, много гнёзд вы нашли?

- Не очень, – немного смущённо ответила Антонина. – Тут так много всего интересного, что я и забыла про гнёзда. Но нам лучше вернуться к тёте.

- Тут так много птиц, - сказал Рэдфорд, чтобы поддержать беседу, когда они повернули в обратный путь.

- Тысячи. Этот парк – их царство. Мне жаль выгонять их. Ужасные кукушки погубили так много певчих птиц. Это их яйца я искала. Кукушек мне не жалко. Я всегда выбрасываю их яйца.

- Много птиц и много цветов. Я не знаю названий и половины из них.

Они шли по лугу, испещрённому голубыми, белыми и жёлтыми звёздочками.

- Я тоже не знаю их имён, но я узнаю их в лицо. Я с ними раскланиваюсь с детства. Где, вы сказали, ждёт тётя?

- Где-то вон там. Думаю, мы правильно идём. Если, конечно, не заблудились.

И правда, среди этих зарослей, в которых терялась тропинка, заблудиться было легче лёгкого. Сначала они шли быстро, но постепенно их шаг замедлился. Зелёная стена стояла вокруг них. Со всех сторон теснились цветы. Воздух дрожал от писка и гомона. Ароматы кружили и пьянили голову. Флора парка Беренова озадачила бы любого ботаника, благородные растения одичали, смешались с сорными, и творилось что-то несусветное. Толпы ландышей, маргариток, анютиных глазок стояли щека к щеке. Порой взгляд ловил очертания давно заглохших симметрично расположенных клумб.

Очарование момента захватило обоих. Они медленно шли, иногда обмениваясь фразами, но чаще молча. В каждом сказанном слове таился аромат сирени, в молчании – зов кукушки.

Минуты текли, молчание становилось глубже, и Рэдфорд начал ощущать беспокойство. Он принудил себя приехать сегодня, но та Антонина, что шла рядом с ним, была не та, которую он знал до сих пор. Её прежняя живость, даже резкость, сменилась непривычной мягкостью, которая проявлялась и в тоне, и в манере держать себя, и это смущало и тревожило Рэдфорда.

Завернув в сторону, тропинка влилась в затенённую аллею. Рэдфорд кожей чувствовал опасность и знал, что надо что-то предпринять. Так не могло продолжаться. Он решил осуществить свой план, тот, который оставил на самый крайний случай.

- Пани Антонина, - начал он без подготовки. – Я хочу вам кое в чём признаться.

Антонина вздрогнула, но тут же овладела собой.

- Помните, как вы высказали мне всё, что обо мне думаете, в нашу вторую встречу?

- Помню.

- С того самого дня я всё собирался вам сказать ещё кое-что, что имеет отношение к той дуэли.

- Что же ещё? Конечно, ужасно, что вы послали вызов.

- Да это бы ладно. Ужасно то, что у дуэли не было повода на самом деле.

- Не было повода? Зачем же вы вызывали?

- Затем, что я не удосужился установить личность истинного виновника. Вот послушайте.

И в нескольких бессвязных предложениях он изложил суть дела. Когда он закончил, она внимательно посмотрела на него.

- Почему вы рассказали мне об этом именно сейчас?

- Чтобы вы знали, кого пускаете к себе в дом. Я чувствую, что принят в вашем доме по недоразумению. Сам факт дуэли был вам отвратителен, что же вы скажите теперь, когда знаете, что и повод её был несправедлив?

Она принялась ощипывать листочки с ближайшей ветки и ничего не говорила. На её лицо легла тень.

- Пожалуйста, скажите что-нибудь, - нетерпеливо сказал Рэдфорд.

Антонина стряхнула листья на землю, задумчиво наблюдая за их плавным падением.

- О, конечно, это очень плохо, - спокойно сказала она. – А для бедного лейтенанта Мильновича всё ещё хуже из-за этого. Но если подумать, прав ли он был, так легко приняв ваш вызов? С его стороны это было просто глупо. – Она оживилась. – Если б он взял на себя труд выяснить суть дела, остался бы цел и невредим.

Тут они подошли к скамье, на которой терпеливо ожидала баронесса. И Рэдфорд был очень этому рад. Он ничего не сказал. Он понял, что его последнее средство на крайний случай бездарно провалилось, и всё, что ему остаётся – это бежать.