В мундире

Ему подобия я не знаю. Он заходил — и будто спускался мифический Дикий Охотник со сворой призрачных гончих. В самый погожий денёк генерал приводил с собой пасмурную стылость. Хотя искусственным у него был лишь один глаз на неподвижной стороне лица, с повреждёнными нервами, оба они впирались одинаковым колом, навылет. Рот, асимметричный из-за травмы, складывался в ровную линию смерти на кардиограмме...

Меня от него знобило и губы немели, отца же бросало в другую крайность: он без продыха болтал о заводе, футболе, моей школьной жизни. А этот безукоризненный, как эталон в палате мер и весов, в профиль с седоватыми висками похожий на артиста Тихонова, отутюженный человек со стеком даже не поворачивался к отцу. Так и стоял всегда, словно на взятой высоте, чуть перетаптываясь на пятках, милостиво терпя стрекотню моего напуганного бати. Который больше всего боялся, что этот бесспорный авторитет развернётся к нему и скажет, сверля пустоту: "Вы изволите молоть чепуху!". Но фатального разворота не случилось за всё время, что я учился с Алёной, пустоголовой и красивой дочерью этого высокопоставленного штабиста. Мы ещё и жили рядом, поэтому кукольная девочка была моей заботой с первого класса. Так стало заведено: мы ходим вместе на занятия и обратно. При этом и в семь, и в семнадцать лет я точно знал своё место — я просто денщик, самый младший адъютант Его превосходительства. Борзой щенок в снящейся кому-то в кошмаре стае, бегущей по млечным путям бесцветным выводком, этакая порядочная серость... Набегался я наяву за эти годы за милой дочкой тоже порядочно, считался в генеральском доме близким человеком и получил от "высочества" награду — протекцию в такой вуз, о каком не мог и мечтать. Алёна поступила туда же, но на один из факультетов невест. Опаски я не терял, хоть все и выросли, и продолжал исполнять свои обязанности вплоть до особого распоряжения. Которого не было... Генерала всё устраивало: и страх перед ним, и моё сугубо приказное расположение к Алёне. Супруга его, такая же кучерявая и глупая, как дочь, даже попробовала отвадить меня от дома, чтоб не смущал видных ухажёров, но он не разрешил. А я-то уж вообразил тогда, что отделался.

И тут он приходит к нам выступать почти перед всем институтом, агитируя идти воевать. Народ зажался, как всегда в его присутствии, да ещё повод такой.. Только один юнец, сидящий прямо за мной и рядом с Алёной, не чувствовал тёмной магии генерала. Он был увлечён Алёной. И в пылу флирта шутил для неё про дуралея с трибуны, солдафона из старого водевиля. Какой смешной дядька, погляди! Стек этот напрокат, мундир из костюмерной, слова выучил.. Подстава! Девушка хихикала, тряся кудряшками, я же бледнел и не понимал, как остановить этого парня. Резвящегося на полянке оленёнка, обычно послушного, но если разыграется — то бедового. Я шикал, как умел, на него. Делал Алёне страшные глаза. Но она развлекалась от души, резвилась коварно и беспринципно, отлично зная, что отец давно вычислил хохмача.

Оленёнка остановил только Афган, засыпал зелёно-ягодный лужок горячими песками. Он же и похоронил влюблённого в мундире младшего лейтенанта. Тело совсем молодого летёхи без головы не придёт мамке, останется неопознанным аж до начала нулевых. А вот кольцо с его цепочки с личным номером приедет к Алёне с посыльным, выжившим в той бодяге дружком-сослуживцем. "Вам просили передать в случае... Какой случился, в общем". Она даже не поняла, от кого эта побрякушка из дешёвого дутого золота. "Папа сказал, это латунь, представляешь? Как можно мне прислать какую-то латунь, — делилась она со мной, — и парень странный был, весь в бинтах и вонял". Она, оказывается, много с кем кокетничала в папином гарнизоне, всех и не упомнишь! Да при чём тут гарнизон, хотел крикнуть я.. И гнилостно смолчал, расплакавшись дома и сорвавшись на отца, гнущего уже лысину перед этой мерзостью точно так, как всегда.
А он разогнулся и завопил мне в лицо: "А если тебя — в Афган? И буду пресмыкаться дальше, ясно тебе? И ты будешь, чтоб пересидеть и пережить нас, допустивших этот позор! Сами только не опозорьтесь!".

За генеральскую охоту заплатила его дочь. Красотка, уже под опекой другого адъютанта (ещё более бессловесного, чем я), выступала в первых молодёжных огненных шоу, секретно от отца. Также никчёмно, просто вся в блёстках. Но ей закрепляли высокую косу на специальной подставке и в финале у Алёны эффектно пылала голова. Однажды конструкция соскочила, девушка сгорела. В своём мундире. И я не стану извиняться за эту двусмысленность. Перед матерью того оленёнка и сотен других никто не извинялся. Дикий Охотник собрал добычу и помчал дальше, под вой верной стаи. Я был в ней, я выл с ними, я в курсе дела.

Младший лейтенант бередит сердца,
Безымянный парень без кольца... Не хит, а пушка, да?