Загадки маньяка

   
Главы из киноромана "Совесть человечества"

(материал в доработке)
 
  Итак, отмерили Эдуарду Чумакову третий срок длиною в  три года. И отправили  в  «столыпенском»  вагоне  в  поселок Холмогоры,   на родину  великого Ломоносова, отбывать наказание в исправительно-трудовой колонии. Чума, конечно,   и   понятия не имел,  что  курносая  деревенская девчонка  из  общаги  настолько  близко  примет к сердцу разлуку с ним, что  едва не  покончит  с  собой. Ему  и  в голову не могло прийти,  что влюбится  она  в  него, в  дебила конченного,  ну просто  до  умопомрачения, не желая  видеть на его месте никого другого. А охотники нашлись бы  -  и собой хороша, и хозяйка отменная, и воспитана в строгости.
     Не знал он  и то, что могла она родить ему  сына, такого хорошенького милого чумач+онка, если бы он не исчез и  не пришлось бы ей  согласиться на  аборт.      
   У хозяина  лагеря , подполковника Турыгина, по прозвищу Хитрый  Лис,  был  обычай:   перед тем  как впустить  в  зону  прибывшее этапом пополнение,   персонально  побеседовать  с  каждым  из  осужденных. Он был немногословен, но  въедлив, старался каждому заглянуть в самую душу ,умел читать в личных делах осужденных  между  строк  и нутром чувствовать - кто  на что горазд. Огненно рыжие вихры начальника, из-за которых его прозвали Лисом,  всегда были  аккуратно  зачесаны,  лишь на висках седина их слегка посеребрила.
Выглядел он гораздо моложе своих  лет несмотря  на довольно  не простую жизнь.  В конце  беседы  любил давать напутствие:  « За  беспрекословное соблюдения правил содержания  осужденных во вверенной  мне  исправительно – трудовой   колонии, за добросовестный труд,  примерное поведение,  участие в секциях внутреннего порядка  у вас есть  право на условно - досрочное освобождение, а также на расконвойное передвижение".
      Насадив  на кончик носа  очки,  он  внимательно  просматривая  личные дела, стопкой  лежащие перед  ним на столе. Задавал  вопросы, взглядывая исподлобья на стоящего перед  ним осужденного,  держащего плотно руки за спиной. Перед Чумой в кабинет к Турыгину  вошел  высокий  бледный, с красивыми  чертами  лица, Санька  Адамов, такого увидишь на улице, подумаешь  парень  учиться в духовной семинарии.
- Статья ? –  спросил Турыгин  сдвинул мохнатые брови. – Хотя уже видел в деле -  117-я
- Насильник, значить, кто бы мог подумать.

- Нет-нет, - захлопал длинными ресничками Адамчик, - я  никого не насиловал.
- За что  же…тогда?
- За  девочку…
- Ах ты сукин кот,  издеваться вздумал?
- Нет-нет,  я  пальчиком, гражданин начальник, пальчиком, она сама напросилась. 
- Сама?
- Да сама. Мы после танцев  вышли - и в кусты. Она и  говорит хочу. чтоб ты мне это…   пальчиком погладил.  А  тут милицейский газик, как брызнет фарами, она кричать. Меня схватили. А потом мать ее говорит мне -  не женишься, подлец,  посажу. И  посадила.
- И правильно сделала, чтоб не сувал пальчик,  куда не следует. Чего ж ты 
              не женился, дурья твоя башка?
              - Лучше в зону, чем на такой.
              А ведь врешь ты всё, пес поганый. Лучше в зону говоришь? Посмотрим, что ты скоро запоешь.  У тебя один выход, Адамов: честно работать и помогать администрации  колонии – иначе я тебе не завидую.  Зеки не любят насильников.
    Странно, но такие лица как у Адамова вызывают симпатию независимо от содеянного. Между тем в колонии поверили в его версию «изнасилования пальчиком по просьбе девочки» 
        Чума  тоже держался в кабинете  хозяина  заблудшей овечкой, свесив голову, простодушно шмыгал носом. Он надеялся оставить о себе  *приятное впечатление.
- Поднимите голову, осужденный, Чумаков – угрюмо насупился  Турыгин. –  я покажите мне свои глаза.
- Несмотря  на то  что  в  деле  осужденного Чумакова  не  было ничего особенного - кража не относится  к  разряду тяжких преступлений, -   подполковник  Турыгин,  задав ему  для соблюдения формальности несколько общих вопросов, вдруг строго сказал:
           -  Вам , осужденный  Чумаков,   ничего  не светит,  вы  отсидите свой  срок  от звонка до  звонка, причем часть срока в штрафном изоляторе,  я в этом  не сомневаюсь.
         -   С какой такой радости?- оскалился  Чума.
- Такие люди, как вы,  по  глазам вашим вижу, работать не будут.  За  тридцать лет службы , уж поверьте мне,  я научился  разбираться  в  психологии преступных элементов. Подобные вам типы встречались мне в лагерях во время войны.  Уж я могу отличить случайно оступившегося на жизненном пути человека, от  настоящего преступника. Предупреждаю вас: с теми,  кто не работает, мы не церемонимся. У нас исправительно - ТРУДОВАЯ колония, понятно?
     Начальник колонии не ошибся. За два прошедших года Чума неоднократно попадал в штрафной изолятор за нарушение режима.
     В тот судьбоносный для него день Чума  досиживал седьмые  сутки,  из  пятнадцати объявленных, в  одиночной камере  изолятора,  за то  что  отбирал  у работяг часть ларечной отоварки. По лагерным понятиям обирать  работяг, издеваться над ними,считается беспределом, поскольку  именно на них и держится зона.    
       Раз в  месяц  осужденным, имевшим на лицевом счете  деньги разрешалось отовариваться  на  сумму не больше шести рублей в  расположенном на территории колонии ларьке.
   В  первых числах  каждого месяца под вечер перед ларьком  выстраивалась длинная очередь   одетых  в черное зеков. Отоваривались поотрядно. Настроение конечно, было приподнятое. 
        Чума   прятался  за  углом. Как затаившийся  хищник , он  выхватывал из вереницы мужиков, спешащих в свои отряды,   самых  слабых  духом и безобидных.   И вытряхивал  из их мешочков в свой  баул -  чай, конфеты, маргарин, курево (причем не махорку, которую шаб+ило  полз+оны, а  сигареты «Памир»,  папиросы «Север».  Лопнуло на этот раз терпение у  работяг.
    Собрал Сашка Адамов вечером  обиженных и обобранных Чумой мужиков, и они представительной делегацией  явились  в отряд  к  Меченому, местному авторитету, земляку Чумакова. Выслушав их,  Меченый  сказал, что  для  него  понятия лагерные выше землячества, тем самым дал команду мочить своего зарвавшегося от безнаказанности земляка. 
       В это время в  секции  Чумакова разливался аромат черного чая.  В узком кругу,  Чум+а с  земляками,  а также сидевшим за взятку профессором математики, который обещал Чум+у обучить законам логики,  попивали из черной алюминиевой кружки  чифир.  Как и  принято в зонах,  двумя глотками, передавая кружку из  рук в руки.
      И в это самое время в жилсекцию врывается  разъяренная толпа работяг.  Чума не предполагал, что они пришли его бить. Откуда у них такой душок, чтоб на него руку поднять, считал он.  И сразу же  поплатился за самоуверенность, оказавшись сбитым с ног. Его узкий круг,  увидев , что благодетеля сейчас будут  основательно мочить, не оказал никакого сопротивления. Однако  Чума  каким-то невероятным образом, видимо,  из-за  несогласованных действий и неопытности мужиков в  бойцовских сражениях, сумел  вылезти из-под груды  навалившихся на него тел. Помогла ему в этом  и теснота между койками, мешавшая  нападавшим одновременно наносить по нему удары. Поднявшись Чума   завелся ни на шутку. Заработал руками,ногами, головой. Один из нападавших  отлетел от его кулака  и  ударился затылком о стойку койки, другой взвыл от  боли между ног, третий,  которому Чума  расшиб нос своим  бычьим лбом, опустился на колени.  Тут и  земляки Чумы  воспряли  духом,  бросились  помогать ему.  Даже профессор математики стал размахивать руками, правда ни в кого не попал. 
      Адамчик, поняв, что сейчас доберутся до него,  стал отступать к выходу. И в этот момент в  жилсекцию ворвался  наряд во главе с
ДПНК капитаном Малышевым и  НВК прапорщиком  Емельяновым. 
    Чума не мог понять, как ему скостили грабеж  и мордобой. Ведь за это можно было схлопотать новый срок.  Тем более - Турыгин его не долюбливал. Неужели пожалел.

     В камере было не теплее, чем на улице,  к тому же   хотелось жрать, а еще больше  - курить. Стекла забранного решеткой  окна,  перед тем,  как водворить Чумакова в  камеру, надзиратель по  прозвищу  Хрен-во-рту   нарочно   разбил ,   чтобы   навсегда  отбить у Чумы  охоту обирать работяг. Чума  знал  об  этом  и  люто ненавидел   надзирателя. После многочасового хождения по камере взад-вперед, Чума немного согрелся. В камере не было даже   нар. Сидеть приходилось на корточках, пока не затекут ноги. Чтобы не застудить задницу на бетонном полу, Чума  подложил  под нее  свои сапоги,  и,  прижимаясь спиной  к  чуть теплым  трубам парового отопления,   вспоминал  бурные  похождение между  х+одками, стараясь как-то забыться 
    Но вдруг к двери приблизились шаги, лязгнул замок, дверь в одиночку  отворилась и  Хрен-во-рту  с презрительной усмешкой сообщил Чуме, что к нему приехала  на длительную  свиданку  жена.  Чума  даже  не поднял головы, приняв
слова надзирателя за бред сивой кобылы.
        - Ты шо, Чумаков, не бачишь,  к тоб+и твоя  жинка  при+ихала, .топай на свиданку,  це ты за людина”-
        Не поднимая головы, Чума произнес сквозь зубы.
       Лучше б закурить дал,  -  и уже тише:  - мент поганый.         
   - Я  казав -  на выход! - рявкнул надзиратель. - Руки за спину,  уперед.
       Даже когда его вывели из штрафного изолятора на режущий глаза солнечный  свет и повели  по  ноздреватому весеннему снегу в сторону вахты, он все еще не верил. Да и с чего это  - ведь не было у него никакой жены. А потом за постоянные нарушения режима  его  давно лишили  не только  длительной,  но и краткосрочной свиданки,  и даже прав на получение двух ежегодных посылок и ежемесячной  отоварки  в лагерном ларьке.  Вся администрация  во главе с  начальником колонии  считала осужденного Чумакова   неисправимым дебилом, злостным нарушителем.
   
          На вахте Чума ,  часто затопал, сбивая  грязь с сапог. ДПНК ( дежурный помощник начальника колонии ), капитан  Мармилов, уроженец Северного Кавказа, покачал  красивой кучерявой  головой:  “ Повезло тебе, Чумаков,  с женой -  комсомолка, спортсменка  и,  наконец,  она просто красавица ! . Ну да ладно,  ведите, -  кивнул  он  двум  солдатикам  из  внутреннего караула. “ И в самом  деле - свиданка, -  подумал  Чума. - Какой же   из прежних моих шмар удалось влезть  в душу Рыжему Лису. Такому так просто голову не заморочишь».   
        Длительные свиданки  обычно  давались  сроком  на два дня. Заключенный вдруг после суровых лагерных условий  оказывался во вполне  нормальной  домашней  обстановке. Кухня с плитой,  душевая кабинка, теплый туалет, комната для жилья - с кроватью,  столом,  парой  табуреток.   А главное, никто из красноперых не сувался с  советами.   
     Вглядываясь  в тусклом свете в  высокую стройную девушку, он  напряг память.  Где он видел ее?  Белокурые  волнистые волосы,  растекавшиеся до самой груди, высокой и  наверняка, пружинистой. Серые, с  родничковым  блеском  глаза. Пухлогубый  нежный рот, возможно, слегка великоватый.  С того самого утра, когда он в последний раз ее видел, прошло два года. Исчезла девичья угловатость,  формы округлились, она стала женственнее.  Галина, конечно, сильно изменилась. Но он без труда узнал в ней ту скромную деревенскую  девушку, которую лишил  девственности, пообещав жениться. Даже вспомнил про обручальное кольцо, которое подарил ей в последний день их встречи.
      Нет, он не мог  вычеркнуть ее из памяти, как и с десяток других глупеньких девчонок вперемежку с прожженными шмарами, с которыми  переспал  в своей короткой вольной жизни? Вспоминал ли он  эти  два года о ней?  Вспоминал, хотя  в колонии  это  вредно. Она запомнилась ему  больше других, запала в душу своей искренней самоотверженной любовью. Вспомнил он и про обручальное кольцо, которое подарил ей в последний день их встречи.   Жалел ли о разлуке с ней – нет.  Он  не мог не понимать, что  ему в этой жизни с ней не по пути.
            Как только они вошли в комнату, он с усмешкой произнес:
       -   Так   вот кто мне в жены набивается:  Галина  из общаги кулинарного   училища.
- Да, товарищ бригадир.   А  я  ведь  хотела  с жизнью покончить  из -за тебя, -ответила  она  и  со слезами на глазах бросилась ему на шею.
- Чума не стал сопротивляться, позволил себя обнять.  Может, быть  впервые в жизни  непроницаемые  карие глаза Чумы слегка увлажнились.
- «  Ну, деваха, я тебя за такой праздник   на воле - на руках носить буду! ” 
         

         Галина привезла с собой  и курево, и   еды ,  хоть  обожрись, и даже умудрилась, пронести бутылочку « Московской».  Сгодились  Чуме и теплые вещи.  Две  ночи двуспальная  кровать скрипела пружинами,  сближая совершенно несхожих по характеру людей.  Сколько  восторженных объяснений  в любви, сколько  эмоций  выплеснула  восемнадцатилетняя  Галина  на чугунную голову  мат+ерого зека.
    Чума  с  печалью  думал  о той  минуте, когда  ему снова придется вернуться в холодную камеру.  Как бы не прельщала уголовная романтика,  а  жизнь в нормальных человеческих условиях   куда приятнее.
      Особый восторг у Чумы вызывал туалет с  унитазом.. Какое наслаждение, - думал Чума, - оправляться в теплом туалете, не то  что в деревянном сортире колонии со сквозняками    между грубо сколоченных  досок.   Сидишь в таком, с позволения сказать,  гадюшнике,  над глубокой смрадной    ямой,  а  из  нее так  поддувает,   что   все  мужские висюльки  так  и   примерзают к заднице. 
        Развалившись  на кровати,  он выкуривал  очередную  сигарету с фильтром. А  Галина положив ему голову на грудь рассказывала и рассказывала, как  плохо  ей  жилось  без него.
   - А как тебе удалось уболтать хозяина?
  -  Начальника вашего,  что  ли?   Проплакала у него больше часа:  куда, мол, мне назад  с   неподъемными  сумками.  Рассказала, как с работы отпросилась, из рабочей столовки. Как добиралась до ваших Холмогор.  А он  мне говорит:  ваше  счастье, гражданочка, что вы напали на меня, а не на  нашего  начальника   колонии - подполковника Турыгина,  Хитрого  Лиса.  Я  его временно замещаю, пока он в Москве водку  жрет   с   начальством.
    Чума сразу догадался,   кто разрешил  Галине  свиданку: капитан Малышев.   

         С капитаном Малышевым  у него были особые отношения и счеты. Они люто друг друга ненавидели.  Это ведь  Малыш  с   прапором Емелей, из  внутреннего караула, по прозвищу Мамонт, в  прошлом  году   завели  его на вахту  в  служебную  комнату   и  попробовали в целях профилактики отметелить. Им  удалось свалить Чуму, однако  он    сумел  подняться  и  постоять за себя. Сбил с ног  огромного только с виду грозного увальня  Емелю. Капитан, оставшись без поддержки,  метнулся к двери, Чума – за ним,  хвать его за шиворот. Тут  дверь распахнулась и в комнату влетел Турыгин. Неизвестно,  чем  бы  закончился инцидент, если бы  не нагрянул хозяин, которого наверняка кто -то   предупредил .
Чуму  оформили  тогда  на  «пятнашку»  и  отправили в изолятор, а  Малыша и   Емелю хозяин  предупредил, что  рукоприкладства над заключенными не потерпит. Для  это есть изолятор.  «Так точно», -  процедил сквозь зубы  капитан.
          
             Малышев вообще был редким садистом, никогда не упускал случая  поиздеваться над зеками. При первой же возможности распускал руки, а если  зек  дергался -  и ноги.  Помогал ему в его злобных приставаниях, но надо  признать,  без особой охоты,   прапорщик Емельян  Лосев, по прозвищу  Мамонт. Простой деревенский увалень килограмм под сто двадцать, с  косой саженью в плечах, ростом с дядю  Степу. Ну  Мамонт  он  и   есть Мамонт, не даром его так прозвали.  Он  остался на сверхсрочную службу  во  внутренних войсках, чтобы не возвращаться в таежную глухомань, в семью,  где семь душ детей. Отец спивался, а мать из кожи вон лезла. Был  у  Емели звериный аппетит – ел за семерых, работать не любил. А на службе   на казенных харчах  - не жизнь, а лаф+а. 
      Не смотря на богатырскую силу  и  грозный вид,  Емеля был  не злого   нрава человек  и  зеков бил  без  всякого  энтузиазма. Бывало размахнется, кажется, убьет, а  стукнет – куда сила подевалась,  непонятно.  И зеки  вскоре  смекнули, что прапор   строит из себя  кулачного воспитателя,   чтобы угодить  Малышеву, перед которым  почему-то  испытывал   благоговейный   трепет и  заискивал. 
       Малыш же был  невысокого  роста,   худющ   и  костляв, но жилист, как  удав.  Просто внук Кощея Бессмертного.  Бил, гад, со всей  дури  под дых,  в пах. Частенько исподтишка, когда зек не ждал.  В  момент опасности  прятался за  спину Емеля. При этом всегда подтянут и внутренне  сжат как пружина,  Грубыми окриками  провоцировал зеков на пререкания,  чтобы  оформить в изолятор,   еще и надавать пинков по дороге.  В разговоре с ним невозможно было без отвращения смотреть на его холодные со стальным блеском    серые глаза,  на  отлитое, словно из воска,  бледное лицо с приподнятыми  скулами.  И тонкогубый  поганенький рот.  Он ненавидел  и    презирал не только заключенных,  но  и  коллег  по службе.   Причем делал это открыто, вызывающе, издевательски. Для него вообще не было авторитетов. Парторга   колонии, майора  Степана Тимофеевича, прозванного зеками за  толстую задницу и улыбчивое личико Степанидой,   называл   политической проституткой  и  говорил, что «его надо бы на денек  бросить в камеру  к зекам, чтоб надрали ему хорошенько толстую задницу,  тогда бы он меньше кукарекал, что зеки тоже люди».  Опер  у него  только штаны просиживал в своем кабинете.  Отрядные - все поголовно пьяницы, бездельники и подкаблучники.  На каждого из коллег у него был компромат. Он знал, кто из офицеров  носил водку в зону зекам, кто позволял выносить из комнаты свиданок недозволенные предметы.  Кто прикрывался  больничным отсыпался после пьянок дома.  И никто с ним не решался  связываться. Он даже начальника колонии  презирал за либерализм  и однажды на вечерней проверке заявил  перед  всей колонией, что как только Турыгин  соскочит на пенсию, лафа закончиться и  все у него тогда запляшут. 
        Говорили,  у него  в Управлении    была  мохнатая рука.   Он не опровергал и не подтверждал эти слухи. Между тем Емеле намекал,  что как только  Рыжий свалит  в запас,  он  сам станет начальником колонии и тогда за верность дружбе  сделает Емелю своим главным помощником. 
       
        Очумелый   догадывался  какой  ценой  Галине    удалось   добиться   свиданки. Галина сильнее прижималась к нему,  вспоминаю отвратительную   сцену, разыгравшуюся в кабинете начальника колонии,  где ее на правах хозяина  принимал   честолюбивый капитан. Он  наотрез отказал  ей  во  встрече с  заключенным  Эдуардом Чумаковым.   Даже если бы  Чуму  не запер ли   в  изоляторе за нарушение режима содержания в колонии  и  ходил  бы он по зоне с повязкой сэвэпэшника  и  закладывал  всех подряд оперу,  - длительное свидание  все равно  разрешалось только с  близкими родственниками. А Чумаков  при этом был лишен   не только длительного свидания с родными, но и краткосрочного и всего, что полагалось по закону осужденным.
       Галина  действительно плакала в кабинете, рассказывала  о  своих мытарствах, бессонных ночах  и  любви с первого взгляда к несчастному  Чумакову, у которого отец погиб в аварии, а  мать  бросилась под поезд.  Лучше бы она этого не говорила. Капитан, потеряв терпение, взорвался:
     - Таких не любить, таких  вешать надо. За то самое мест, которым они  портят   глупеньких  девочек.  Чумаковы  у  нас,  как в санаториях  живут,  на всем  готовеньком.   С мужиками  спят, поняла?! А  вы  говорите - любовь с первого взгляда! А  еще  комсомолка…
   
     Оглушенная гневной речью капитана, Галина   скользила  по его бесцветному холодному лицу затуманенным от слез  взором. Она  уже не рассчитывала разжалобить этого человека.

    - Ты на себя посмотри, -перешел он неожиданно на «ты»,   -  Да  ты…  Мэрилин Монро по сравнению  с ним.  Я таких девушек  в  Холмогорах  и  не встречал.  Кто бы меня так полюбил?
  -  Тебе восемнадцать  лет, - продолжал капитан, - раскрыв ее новенький паспорт. -  Деревенская, село Константиновка…   Государство дало тебе возможность выучиться в городе,  а  ты  связалась  с   рецидивистом.
   Он  вдруг заговорил помягче и потише, но вкрадчиво.
 - А вот интересною,  Чумаков  два  года  тут  прохлаждается,  сколько  же тебе  было, когда вы познакомились в твоей общаге?  Шестнадцать? И он тебя  пальцем, конечно, не тронул ?
 Он испытывающе взглянул на  нее.
 Она стыдливо опустила  голову
Циничные нотки зазвучали в голосе капитана
- Что -то не верится!  Не бось,  в первую же ночь оприходовал ?  Или ты до сих пор девочка?  Да  ему  только за это  факт можно  пятирик  припаять: соблазнил  и бросил малолетку.  Чего молчишь?
        -       Галина  опустила глаза под испытывающим взглядом капитана.
        -     Я  согласна на все,  товарищ капитан,  - произнесла она тихо, не поднимая глаз. - Мне надо увидеть его  любой ценой!
- Что значит любой  ценой?
- Делайте со мной, что хотите – я на все готова
- На что это вы  готовы ?
- На  все! 
- Вы  куда клоните,  гражданка?  Я  при исполнении.   Ах ты стерва! 

   Он  вскочил  со стула и, подбежав к входной двери, выглянул в коридор. Там  крутился  Емеля.  Подозвав его,  он  что -то прошептал  ему на ухо.  И снова вернулся на свое место. .   
   
Лицо капитана мертвецки побледнело
          -    Ну ладно, погорячился я.  А ты  вытри сопли,  будет тебе свиданка
      Ну   ты сама понимаешь...
           -  Я согласна…
           Пронзая  сердце девушки  стальным взглядом, он  кивнул ей на дверь, за   которой у начальника  колонии была комната отдыха с диваном  и  шкафчиком с напитками. 
  -  Живо туда
  -  Вы разрешите нам длительное свидание?
- Слово офицера!
- Длительное?!         
- Я же сказал, дура.

       Там   засмущавшуюся девушку, заставил  он  раздеться догол+а  Жадно разглядывал и только потом выключил свет. Он долго тискал ее молодое горячее тело, желая разбудить в  ней самку.  Но  Галина испытывала только отвращение и страх,  как тогда, в кресле у гинеколога перед абортом. Наконец он заставил ее наклониться и вошел в нее стоя.  Он мелко  тыкался в ее  влажную плоть, презирая себя за минутную слабость.  Она испытывала отвращение, перемешанное с чувством унижения и брезгливости. Но ради встречи с любимым она была готова на все и не жалела об этом.   
           Не успела она освободиться от холодных костлявых пальцев капитана, как  горячие широкие ладони ухватили  ее сзади за ягодицы. От неожиданности она  едва  устояла на ногах.  Это, дождавшись своей очереди,  вторгся  в нее  прапорщик Емеля.       Она не сразу сообразила, что происходит, так стремительно он вошел в нее. Но придя в себя,  забилась в истерике.
    Малышев зажал ей ладонью  рот, и  зло прошептал  в ухо.
   Мы  рискуем  головой вдвоем  из-за твоей свиданки. Без  согласия прапорщика  я не смогу решить этот вопрос.
   - Вы не обм+аните?   
  -  Я же сказал – слово офицера.
   Она заливалась  слезами,  взор  ее все сильнее туманился.
- Давай, живей, - подтолкнул  Емелю капитан.

               Двое суток улетучились незаметно.  Очумелый настрочил на клочке бумаги  маляву  и  сунул   Галине  в  лифчик. Передашь  Кузьме, он  тебя   поможет  перебраться  в мою хату. Пропишет к моей бабульке.  За ней приглядывай как за матерью, не обижай, она у  меня единственная.  Хватит тебе  ютиться по  общагам. Ты теперь моя девушка. Вернусь - распишемся.  Но гляди,  Галинка:  узнаю,  что  завела другого,   изувечу обоих. Не перед кем не унижайся, ходи с поднятой головой. Если кто  пристанет,  скажешь -  Чума из тюряги выйдет - ненароком зашибет.
     В коридоре затопали сапогами,  потянуло сквознячком. От тяжелой поступи заскрипели половицы. Шаги не минуемо приближались к двери. Это прапор Емеля с двумя   салагами  из внутреннего  караула пришел за осужденным Чумаковым.  Емеля  приоткрыл  дверь: просунув голову внутрь комнаты, предупредил, что пора голубкам прощаться.
- Пора - так пора, вскочил с кровати Чума и махнул рукой, как ветку срубил.  Он повернулся к ней спиной. Галина обняла его  сзади.
- – Я  как и ты , понимаешь? У меня  никого  на  белом  свете! Из родничков серых глаз брызнули слезы. Она стала его целовать, медленно опускаясь на колени. Чума оттолкнул ее, когда   влажные  горячие губы девушки добрались  до его рук.
           - Наплачешься еще  со мной, девка,  я бываю буйный и очень опасный и жестокий. Она снова бросилась к нему, он  высвободил свои руки  обожженные ее  прощальными   поцелуями.
   -  Не  смей, не люблю  этого.               
    В  дверь постучались.
    -Я дождусь тебя, любимый.  Дождусь...
   - При них -  ни слова, ни слезинки. Убью!


             Очумелого увели  в штрафной изолятор досиживать оставшиеся  восемь суток. Не понравилась  ему   ухмылка   Емели.   
        Галина прибрала в комнате.  Потом, тяжело вздохнув,   подобрала  с дощатого пола две пустые сумки   и  двинулась к выходу. Но в дверях дорогу ей преградил  Емеля. Недаром его прозвали  Мамонтом. Огромный, мордастый чернобровый,  хотя и   не такой страшный, как Чума. 
- Дура, не нужна ты ему -  подстилкой   он тебя считает, – сказал Емеля и стал медленно приближаться  к ней. Она пятилась от него, пока коленки ее не подогнулись  о край кровати. Не устояв,  она опрокинулась на кровать, -вскрикнув от неожиданности. Емеля навалился сверху.
Она стал отпихивать его от себя. Боролась из-за всех сил. 
Он упрашивал ее не кричать и успокоиться.
И вдруг сказал:
    - Выходи за меня. Пропади оно все пропадом Уедем   в деревню - из горячего губастого рта прапора разило сивушным перегаром. Всё тебе прощу - кого целовала, кому давала. - Его ухватистая  грубая рука  полезла  под  подол,  но Галина наотрез отказалась уступать ему.
- Ни за что, хоть убей, - замутились роднички ее глаз.  она плюнула в его багровое от прилива пьяной крови мордатое лицо.
    Емеля  ослабил  захват, проморгался, опустил ноги в тяжелых сапогах на пол  и  по - хозяйски  уселся на кровати. Другой  бы может ее и ударил её, но только не Емеля.
      -  Дура ты, сказал он простодушно,   - его  даже мать родная бросила. Его даже  Бог не любит!
      -  Зато    я  его люблю! – произнесла она,  гордо вскинув голову.
      -  Ну смотри, мы ему такую жизнь  тут  устроим - не дождешься.  Если и вернется – инвалидом…
            Галина закрыло лицо руками, и он снова навалился на нее.
   



        Старший сержант  по прозвищу  Хрен-во-Рту  с нескрываемым удовольствием  шманал  Чуму в дежурке изолятора. Он прощупывал каждый шов в  его черной хлопчатобумажной робе, пропитанный устоявшимися  запахами пота и  табака. Сначала куртку, лоснящуюся  на  локтях  и  под мышками. Потом -  штаны  с  протертыми почти до  дыр коленками. Затем  приказал  осужденному  Чумакову  снять теплое нижнее белье,  которое привезла   Галина,  и   конфисковал его, пообещав вернуть по   освобождению из изолятора.  Спорить было бесполезно. Зорко просмотрел и прощупал портянки.   Чума  наливался злобой, багровел,  но молчал.
        Всё  угрюмее  хмуря и без того  приплюснутый   лоб. 
        Не обнаружив ничего запрещенного, надзиратель потребовал , чтобы   осужденный  спустил до колен  трусы и широко расставив ноги,   как можно ниже наклонился.   Обматерив надзирателя и всю его родню,  Чума  заголил зад  и  слегка  подобравшись, пригнул  голову. Приблизив  краснощекую физиономию  к  отощавшему  заду  осужденного,  надзиратель   заметил   что - то  подозрительное между ног у  Чумы.   Это “ что - то ” -  было   подвязанным  к промежности  полиэтиленовым  мешочком,   в котором Чума  попытался пронести в камеру сигареты и  красную с изображением  Ильича десятку. Курить в изоляторе строго запрещалось, а деньги тянули на пятнашку.
   - А ну-ка ширше ноги, ширше.
    Надзиратель подсунул руку  Чуме  под  промежность,  и  сразу  из  любопытных  глаз  зоркого стража  посыпались  искры, и он   опрокинулся  на  дощатый  пол.  Это  потеряв контроль над собой, Чума с развороту въехал   надзирателю  коленом в лоб. Двое  наблюдавших в сторонке салаг, вздрогнули, тут же  сообразили, что оставаться  безучастными к происходящему не вправе. Оба бойца и на гражданке  не отличались   драчливостью. Они кинулись на Чуму  в полной  растерянности. Вид взбесившегося рецидивиста их здорово смутил . Чума из обреченного на заклание   борова, вмиг превратился в дикого вепря. “ На пути не становись ”- было написано на его ужасном лице. Поднабравшись сил  на  харчах, которые Галина умыкнула для него из заводской столовки, он с сшиб  их с ног мощными ударами коротких , но жилистых, как у лесоруба,  рук.  Он затоптал  бы их  до смерти,  если бы они сразу не замолкли.      
    Надзиратель сделал  попытку подняться, но Чума угостил его кулаком в нос и добавил босой ступней в голову. Тимофей снова  опрокинулся на спину, но перед тем как упасть,  вскрикнул: “ Убыл ни за шо, хад! ”
      Чума  нацепил теплое белье,  Влез, подрыгивая  на одной  ноге  в одну штанину, затем в другую зековских шаровар.  Достала из шкафа   фуфайку с биркой на груди,  которую   перед водворением   в   изолятор сдал на хранение . Нервным движением, точно  это была змея , вырвал с  корнем телефонный провод. Взял  со стола связку ключей,  вышел из дежурки и  запер в ней своих стражей. Прежде чем  бежать из   ШИЗО  пооткрывал  все  камеры , предлагая зекам свободу. Напрасно он рассчитывал устроить  в зоне бунт.
       - Ты что, Чума, сдурел, нам ведь срок добавят, - отмахнулись от предложения бежать зеки.
    - Ну и черт с вами, - махнул рукой Чума.    
      
   Разумные мысли  в страхе покинули  мрачную голову осужденного Чумакова.    Ноздреватый  весенний снег захрустел под его тяжелыми мокрыми сапогами. Он  бежал,  жадно глотая морозный воздух. Зона закачалась под ним, как тонущий  корабль.   Куда деваться?  Кругом высокие заборы, на вышках вооруженные  часовые.   Сунешься  в  запретку - шмальнут  из автомата. Через вахту не пробиться  - там   охрана.  Поднять бы зеков, замутить бунт.  Так ведь не пойдут за ним - беспредельщиком.  Только Меченого и слушают.
            Чума   кинулся  в   сторону котельной.  К   трубе,  которая  черной   мачтой возвышалась  над лагерем .  Не раздумывая, забрался   на самую верхотуру.
      Он впервые увидел  поселок сверху. Черепичные и шиферные крыши  изб по окраинам и  несколько административных кирпичных зданий в центре. Небольшое затянутое льдом  озеро,  деревянную пятиглавую  церквушку на другом берегу, в которой, возможно, крестили  великого Ломоносова . Окончательно одурев от безысходности своего  положения, он,   что есть мочи в легких , стал кричать.
- Псы  поганые !   Мусора вонючие!  Достали  по самые яйца!.
      
        Галина уже была за воротами .  Емеля провожал дважды изнасилованную девушку, стараясь  загладить свою вину перед ней. Хмель из его бесшабашной головы выветрился.  Пока они дошли автобусной остановки, он уверял ее, что   готов зарегистрировать  с ней свои отношения хоть завтра
  -Разве так бывает? – спросила Галина.
 - Вижу я насквозь, ты наша деревенская. Хотя и нафуфырилась, а  приглянулась мне сразу
- Когда силой брал, что ли? 
      
           С минуту на минуту должен был подъехать автобус. Он взял ее за руки, стал просить прощения .  Он даже показался ей симпатичным и не плохим парнем. Чтобы закрыть тему она пообещала подумать. 
          Вдруг со стороны колонии донёсся крик.      Обернувшись, она увидела  человека на самой верхотуре черной трубы,  плывущей в морозной синеве весеннего  неба.
   -  Это -  он! –  вскрикнула она. - Вы же обещали  -  не мучить  его?!
    - Урою  гада, - взревел  Емеля, увидев Чумакова на трубе, и , бросив  Галину,  побежал  в зону.
     Чума орал не жалея  глотки . Его истошный  крик нарушил    размеренную тихую     жизнь  таежного поселка. Люди повыскакивали   из  своих жилищ, выглядывали из окон. Одни возмущались  поведением зека,  называя происходящее безобразием. Другие сочувственно вздыхали : “ Надо же - как довели человека. ”
    - Стреляйте, гады,  не спущусь ни за что!  - разорялся Чума.
     Сверху ему было видно, как в локальную зону  перед  жилым корпусом , из белого кирпича, высыпали заключенные  в черных робах. Некоторые прилипли  к окнам.
Кто - то  стал кричать: «Не спускайся , Чума,   выдвигай требования  красноперым ” Пусть сами жрут баланду, которой нас  кормят! ”   
          Несмотря на то, что Чуму  не уважали  из - за отсутствия  традиционных зековских понятий и соответствующего им поведения,  он мог  вызвать протестную лавину  своей безбашенной дерзостью
    
                На пятачке  возле  трубы собралась вся администрация колонии и дополнительный наряд из воинской части, обеспечивающий охрану лагеря.
       Емеля ревел, срываясь на хрипы. Угрожал.   Появившейся, как всегда подтянутый и самоуверенный капитан Малышев, противным  гнусавым голосом приказал осужденному немедленно спуститься  и даже пообещал разобраться в его проблемах .
      Однако Чума выдал в его адрес такую несусветную брань, что капитан вышел из себя.
      Зеки, наблюдавшие за происходящим  из окон,   дружно захохотали.
     - Я тебе - не Турыгин, - затрясся Малыш. -   Сейчас  подымусь наверх и  накормлю  вафлями . Слезай, сука,  дебил  безмозглый,  тварь поганая.
  -Полезай , полезай, подначивали зеки капитана  и Емелю своего  прихвати   
      Чума  не обращая внимания на угрозы капитана, продолжал оскорблять его и  плеваться.
    Распоясавшись вконец,  справил нужду по малой.
- Ну готовь задницу!  -  предупредил капитан .  - А ну-ка  шмальни его разок  из автомата, - крикнул  он для острастки  дебила часовому на вышке. Часовой усмехнулся, передернул затвор.
- Со стороны  ближайшего от  котельной жилкорпуса раздался гул  негодования . Со всех отрядов зеки  уже перебрались сюда, что наблюдать за происходящим  и в случае необходимости по сигналу Меченого устроить погром.  Меченый  все-таки решил поддержать  беспредельщика,  которого еще со всем недавно отдал мужикам на растерзание      
         Часовой, конечно же, не выполнил бы приказ  капитана,  и не только потому, что Малышев не был его прямым начальником. По инструкции  он  имел бы  право стрелять, если б  осужденный сунулся в запретную зону, попытался бежать,  вот тогда, пожалуйста,  хоть весь рожок. 
   В это время прибежал  нарядчик с вахты.
 - Гражданин капитан,  вас к телефону.
     Малышев побежал на вахту и с недобрым предчувствием поднял трубку. Надо же  такое ЧП во время его дежурства. Да еще и  когда он  исполняет  обязанности начальника колонии.
    Звонил председатель сельсовета, фронтовик, убежденный коммунист
- Тут у меня девушка сидит в кабинете,  она такое рассказывает - волосы дыбом становятся.
    - Сука она -а не девушка...
   -   Заткнись,  капитан, - возмутился фронтовик, - вот отправлю ее к прокурору, попляшешь у меня тогда. 
       Вдруг Малыш осознал, что его карьере может прийти конец. Не помогут и высокие покровители. В те времена с этим было сложнее.
    - Извините, товарищ Я погорячился, разве я не понимаю, мой отец тоже воевал, вот только не вернулся с фронта. Сейчас что-нибудь придумаем. 

   -  Не знаю, что вы придумаете. Но чтоб через полчаса  осужденного  не было на трубе.  Попробуйте только учинить расправу, свести с ним счеты.
  Малыш  слышал  рыдания  Галины, глуховато  доносившиеся из трубки, От одной мысли, что Галина могла рассказать, какой ценой добилась свиданки, ему стало не по себе.  - Даю полчаса на решение вопроса, - повторил  председатель сельсовета и бросил трубку. 
         Размеренные гудки забарабанили в  голове капитана
         
Ему еще повезло , что  ЧП  происходит  в воскресение  и  из офицеров в зоне не было ни опера,  ни замполита,  ни  одного из отрядных,  кроме добродушного капитана  Мармилова.    
- Ты, скотина, слушай,  даю слово офицера, – взревел Малышев, - клянусь матерью, которая вырастила меня без отца, спускайся – мы тебе   пальцем  не тронем!
      Возмущенный  гул  осужденных заглушил голос капитана :
       “ Не верь , Чума, Кощей обманет! ” , “ У последней лярвы больше чести , чем у  него!», «Пальцем не тронет  -  так мы и поверили!”
        -  Я  даю слово  офицера, - поднял руку Мармилов. -  Ему зеки верили.
       Осужденные  ждали,  какое решение примет Меченый.
       - Вы не сможете его защитить, завтра сменитесь, и они с ним расправятся, - прокричал из окна Меченый .
    - Смогу! –   Мармилов подошел  к Малышеву и что-то сказал ему на ухо. Тот одобрительно кивнул.
        - Завтра,  этапом, клянусь честью,  обратился Мармилов к Чуме,   мы отправим тебя  в областную больницу  по подозрению в открытой формы туберкулеза.
         
 
     Этот диагноз поставил  Чуме дипломированный врач из поселка, который временно замещал заболевшего двусторонней пневмонией фельдшера колонии.  В  то утро в  сопровождении капитана Мармилова вежливый приветливый доктор обходил камеры,   расспрашивая  осужденных о стоянии их здоровья. Зашел и к Чумакову в одиночку. Увидев вместо лагерного  лепилы  незнакомого  интеллигентного доктора, Чума решил закосить. На  вопрос врача, как вы себя чувствует, стал перечислять симптомы которые проявляются у больных туберкулезом. Врач  легко  догадывался, что  зек  симулирует,  но  видя  на его руках синяки и гематому под глазом, возможно, и   по другим каким-то  причинам, записал  в его медкарточке – «Требуется срочная госпитализация  по подозрению открытой формы туберкулеза». При этом попросил Мармилова не затягивать с отправкой больного во избежание пандемии.


      
        Утром Чумакова   отправили этапом в город Архангельск,  в областную больницу для лиц, находящихся в местах лишения свободы. Спецвагон, в котором  везли осужденных был последним,  и его изрядно трясло. Несмотря на то что  все   камеры в вагоне   были   переполнены   зеками, Чума  находился в своей камере один . Его  везли  как  важную   птицу.   Зеки переговаривались  “  Раз везут одного, значит, авторитет.”   На самом деле,  передавая Чумакова  под  охрану железнодорожного  караула, капитан Мармилов предупредил  начкара,  их  начальника,  что “  у   осужденного Чумакова  - открытая форма туберкулеза  и  с головой не все в порядке”.
      “ Как же мне повезло ” - думал Чума своей дырявой башкой . “ А ведь могли бы и забить до смерти.  Верил бы в Бога - перекрестился”
        Он мечтал под  перестук вагонных клес, что  когда - нибудь жестоко отомстит Кощею и  Мамонту - за все, а  главное-за Галину. Был еще один человек на свете, которого он ненавидел всем  своим  буйным  нутром.  Это осужденный по прозвищу  Меченый. 
    
 
      Спецвагон, в котором возят осужденных - обычный плацкартный вагон - с решетчатыми дверями.  Чума лежал на нижнем спальном месте и глядел на зашторенное окно, в которое через узкую щель пробивалась полоска света,  призрачно скользившая по его невеселому лицу. 
   
      Великая Россия – ни конца ей, ни края. Исполосованная железнодорожными путями вдоль и поперек, до самых отдаленных ее окраин и медвежьих уголков.   Многострадальная, с особой исторической судьбой. Кто спасет тебя, Россия, от алчных и властолюбивых людей? Как тревожно и мучительно, осознавая твою необъятную бескрайность, наход+ится в тесных камерах тюрем и колоний да еще и в разлуке с дорогими сердцу людьми.Кажется никаких подарков от судьбы не приходится ждать, но иногда случаются счастливые совпадения.      
   
    Так сложилось,  что  Чума и Галина ехали в одном поезде. Она вышла из вагона, хотелось воздухом подышать и узнать почему поезд  задерживают с отправкой.
      Скоро поедем, зеков цепляют сказала пожилая проводница, стоявшая у подножки вагона.
     Через обычный пассажирский вагон, к составу прикрепили с наглухо зашторенными и зарешеченными окнами вагон с осужденными. На подножке вагона стоял  рядовой  внутренней службы,  молодой казах. Подчинившись какому-то необъяснимому чувству, Галина спросила его.
    -   Кого везете
  Посмотрев по сторонам
- Он тихо ответил
-  Военный тайна
- У меня жених, Эдуард Чумаков, его должны были отправить этапом в архангельскую больницу для осужденных. Никого он не убил, никого не ограбил. Над ним в колонии издевались, только он их не боялся…   Не договорив, Галина заплакала. – потом спросила с грустной надеждой: Вы не слышали о таком?
Казах не проронил ни слова. Только недовольно покачал головой.
Тут объявили посадку поезда.  Галина побежала к своему вагону.

         
      Поезд  замедлял ход перед очередной остановкой.  Послышался  голос диспетчера объявляющего о его  прибытии на станцию.  Потянуло морозным сквознячком , это открыли дверь в тамбуре.  В коридоре зазвучали  голоса, затопали сапоги.
    Начальник конвоя, старший сержант, белорус по национальности, слегка подвыпивший,  проводил   перекличку.   
    Переходя от камеры к камере вежливо здоровался, предупреждая, что он сегодня добрый, потому что это  его  последняя смена,  а  потом   на дембель, домой ,  к мамке     Его помощник держал в руках стопку дел.   Начкар   брал  их  по поочередно, раскрывал,  зачитывал фамилии осужденного, номер статьи. Осужденный услышав свою фамилию, откликался: «Я!»
      Дошла очередь до  Чумы.      Я сегодня добрый гражданин Чумаков.  На  дембель, сам понимаешь. Я - бульбаш  так нас белорусов некоторые называют.  А  ты,  что с головой, говорят, не дружишь?  Старшина был  высокий крепкого телосложения, с добрым открытым лицом, и у  Чумы  язык  не повернулся огрызнуться.
     -  Да  есть малость, - ответил он вяло,   но тут же оживился.  - У меня мать, покойница, тоже  белоруской была. Из этого, как его,  Гродно, родственники там еще живут.
    - А не врешь ? – загорелся  начкар. – Это  ведь мои родные края.
- А чего  мне врать, что ты  меня  -  выпустишь отсюда, что ли.   Дед  мой,  партизанил в войну…
     -      На курни,  - белорус протянул  ему подкуренную  сигарету с фильтром. – и мой дед партизанил.
     Помощник, казах, что-то   прошептал на ухо добродушному белорусу.
    - Не пойму, Байрамкулов, чего ты шепчешь.
    - Это о нем девушка рассказывал. Чумак  его фамилия,  она   в соседний  вагон едет.
     Бульбаш махнул рукой и пошел назад по коридору, а Чума, смекнув о ком идет речь, бросился к двери камеры:
         - Передай ей, я вернусь.  Обязательно вернусь.
    На следующей станции начкар послал Байрамкулова за девушкой, которая  рассказала  казаху  в двух словах про свою историю любви к осужденному.
   Галина вошла в прокуренную служебную комнату спецвагона, испуганно  осмотрелась. Старшина и двое его подчиненных сидели за столом , на котором  стояла поллитра и нехитрая закуска.
     - Вмажешь  спросил Бульбаш, уже изрядно набравшись. Девушка не  могла без страха  и  отвращения смотреть  на форму в красных погонах.
     -  Нет  -нет. Я не пью.
              И за ее спины  выросла квадратная голова Байрамкулова. 
- Так, - ударил по  столу  начкар, - Веди барышню  к  этому Чумаку и запри  ее там.  - он  взглянул  на часы. -  До следующей станции.   Устрой им свиданку.  Я сегодня добрый. Давай, Байрам, вперед.   
- Что стоишь? - спросил начкар Галину.
- А   как  расплачиваться? - произнесла она,  и слезы хлынули из глаз.
- Ты что – с дуба свалилась, глупенькая! Я от чистого сердца.  Ступай, пока не передумал.

         Глаза казаха стали еще уже от улыбки расплывшейся на его широком лице.  Он повел девушку по коридору. Зеки  в камерах кинулись к решеткам, приняв ее  за  осужденную, провожали выкриками: «Давай ее к нам, начальник».  Байрамкулов, плохо говорил  по-русски , и  не мог вразумительно объяснить, что она  невеста такого же как они бедолаги, а  начкар настоящий мужик.  Вместо этого, он  показывал им кулак,   обзывая  чурками глазастыми.
       Чума  дремал   под стук колес.    Его  мозги с трудом пережевывали произошедшие за эти  два дня  события. Когда лязгнул замок и в камеру вошла Галина,  он  решил, что все еще прибывает во сне. Он окончательно проснулся, когда она  жадно прижалась к нему,  наполняя его  холодную душу своей горячей преданной любовью.