Ночной колизей

               
               Отрывок из повести  Отпуск без права на отдых

Комбат Лушин был человеком предельно  жестким,  в чем Мартынов не раз убеждался за время службы.   Он требовал выполнения своих приказов неукоснительно. Это касалось всех  подчиненных.
Не терпел комбат  возражений и  не менял своего взгляда относительно какого-либо предмета.

Но более всего  не выносил насмешек и шуток в свой адрес, если вдруг кто-то неосторожно позволял их высказать. Комбат воспринимал их  болезненно, расценивал как прямой вызов и никогда не оставлял без ответа. Мартынову вспомнился случай, происшедший год назад и ставшей легендой в гарнизоне. 


Завершался  воскресный декабрьский вечер. Батальон готовился к построению, дежурный по части  вернулся с проверки караула.
В казармах проводился просмотр программы «Время».
Вдруг помощник дежурного  громко крикнул: – Батальон смирно!

Все вскочили со своих мест и застыли.   В казарму вошел комбат, следом дежурный по части капитан Насонов.
— Вольно, — отдал команду комбат,  и тут же  покинул помещение.
— Вольно, — повторил команду дежурный – Выходи строится.

Через пару минут  батальон построился на плацу. Началась вечерняя поверка. Нескольких человек недоставало. Дежурный по роте суетливо добивался от  помощников информации об отсутствующих. Комбат стоял перед батальоном, ожидая доклада. От его взора не ускользнуло, что недостачу личного состава обнаружили, но пытаются скрыть.

Он видел, как сержант Мальков   дежурному по части что-то  нашептывал и  удалялся в сторону подсобки, где располагался туалет





 Комбат спокойно подошел к своему автомобилю УАЗ, сел в него рядом с водителем.   Автомобиль резко развернулся и стал  удаляться в сторону аэродрома.
Никто ничего не понял. Личный состав батальона оставался на плацу.

Тем временем автомобиль командира  свернул на объездную дорогу, выключил фары и начал двигаться  обратно к казарме, только со стороны подсобных помещений.

Не доезжая до подсобок метров сорок, УАЗ остановился, водитель выключил двигатель.  Лушин вышел из машины, тихо закрыл дверцу и быстрым шагом пошёл  к туалету, с противоположной от казармы стороны.

Помещение туалета с умывальником  хорошо освещалось, все происходящее перед подсобными помещениями в радиусе двадцати метров отлично просматривалось.

Комбат, не выходя из темноты, находясь буквально в пятнадцати шагах от туалета, остановился. Перед ним предстала  живописная картина.

Сержант Мальков, который бегал туда — сюда с докладом дежурному по части, стоял перед тремя солдатами и непрерывно повторял:
— Хапай, не будь дураком, идём   на построение, еще можно незаметно втиснуться в задние ряды транспортной роты, там  плохое освещение.
— Отвали Малёк, сколько можно повторять, мы переждем проверку здесь, не впервой.
— Да  пойми ты, комбат всё равно узнает о вашем отсутствии, дежурный не сможет ему соврать.
— Иди ты  со своим  комбатом сам знаешь куда.
— Я-то пойду, а вот Лукин не угомонится.
— Видал я твоего Лукина. Это вы его боитесь.

- Я отслужил свои два года, уже гражданский человек, никому ничего   не должен. Подумаешь, Лукин — все больше распалялся воин. — Была бы возможность  поговорить с ним  по-мужски, на равных, тогда бы  увидели, что такое  Лукин. Я тоже боксер, тоже тяжеловес. Меня  весь гарнизон знает. А вот какой он боксер? —  не известно.

Говоривший умолк, затянувшись сигаретой. Двое стоявших рядом дружков одобрительно кивали головами, выражая свое согласие.
Комбат находился  в тени, совсем рядом и  всё слышал.

 Солдат он хорошо знал. Известные нарушители воинской дисциплины:- Хапаев, Дороженко и Багиров.

Командир сталкивался с ними  по различным  поводам.  В основном встречи  связаны с их залётами, связанными с пьянками,  драками или самоволкой. Заканчивались они, как правило, гауптвахтой.

Солдаты  отслужили свой срок и теперь ожидали 31 декабря.
По сложившейся традиции, такой контингент увольнялся из части в последний день уходящего года, получив документы в штабе после обеда.

Новый год воины встречали на вокзале в Сумгаите или в аэропорту г. Баку. Большим везением считалось успеть приобрести билет на поезд или самолет и уже в пути встретить праздник.

Не желая усугублять ситуацию, комбат вышел на свет. Стоявшие военные оцепенели, настолько неожиданным было появление командира.
Сержант Мальков попытался выдавить из себя что-то вроде доклада. Комбат  прервал его.
— Отставить, сержант. Дежурного ко мне!
Мальков   удалился. Трое солдат поспешно стали застегивать гимнастерки, поправлять головные уборы.  Комбат молча наблюдал.

— Ну, так что, рядовой Хапаев, где же вы меня видели?
— Виноват, товарищ майор, — обескуражено промямлил Хапай.
— Где вы меня видели, повторите? – вновь прогремел комбат.
— Виноват, товарищ майор, – повторил Хапай.
— Я не спрашиваю о вашей виновности.

Наступило молчание, которое продлилось несколько секунд.
— Если ты мужчина, отвечай на прямой вопрос, — совсем тихо произнес Лукин. Он специально использовал данный прием.  В среде солдат срочной службы его части не было лучшей похвалы, как слово «мужчина». Как и не было обидней и позорней высказывания «ты не мужчина».

Командир был уверен, что Хапаев, известный своей необузданной натурой, ревниво относившийся к  попыткам умалить его авторитет, не выдержит при посторонних такого обращения к себе.
— Что вы хотите от меня услышать? — уже дерзко спросил Хапай.
— Я дважды  спросил, ты  плохо слышишь? — пробасил комбат.
— Не понимаю о чем вы? – привычным нагловатым тоном ответил рядовой.

Тут  подбежал дежурный по части капитан Насонов.
Комбат обратился к нему, кивнув в сторону нарушителей:
— Капитан, этих бойцов проверить на предмет употребления спиртного и через десять минут доложить о результатах.

Не говоря  ни слова,  Лушин   повернулся и быстрым шагом отправился на построение. Через пять минут капитан Насонов  доложил комбату о том, что рядовые Хапаев, Дороженко и Багиров уличены в употреблении спиртных напитков. Командир тут же, перед строем, объявил им семь суток ареста на гауптвахте, после чего прозвучала долгожданная команда «Разойдись».

Примерно через час комбат приехал на гарнизонную гауптвахту, в руках у него была большая спортивная сумка. Выслушав доклад дежурного прапорщика Андреева, бегло проверив караульное помещение, командир вышел во двор, куда приказал привести арестованного Хапаева.

Через минуту Хапаев стоял перед майором Лушиным. Командир жестом дал понять, чтобы все удалились. Дверь в караулку закрылась, но прапорщик тут же припал к дверному глазку, а его помощник, сержант Алиев к замочной скважине.

Внутренний дворик гауптвахты представлял из себя замкнутое пространство, шесть на шесть метров, огороженное со всех сторон высоким бетонным забором. Сверху над этой площадкой от стены к стене, на высоте трех метров были натянуты проволока, веревки и лески, по которым извилистой змейкой раскинулась виноградная лоза.

 В летний период, когда листья винограда распускались, образуя живую зеленую крышу, дворик превращался в беседку. В ней скрывался от летнего зноя дежурный наряд гауптвахты.
А по вечерам выводящие собирались за столиком, играли в популярные в этих краях нарды, гоняли чаи и делились впечатлениями о ратных подвигах.

И сейчас, в декабре, в пустом дворике было также тихо и уютно. Вездесущий зимний ветер с Каспия сюда не проникал. Луч света от прожектора был направлен точно в центр площадки. Свет, отражаясь от бетонного пола, растекался по углам, создавая особую атмосферу, напоминающую то ли арену цирка, то ли боксерский ринг.

— Ну что, Хапаев, продолжим наш разговор?
— Товарищ майор, я хотел извиниться. – начал несмело Хапай.
— За что?
— За свой язык, виноват, простите…
— Нет, Хапаев, так не пойдет, за всё надо отвечать по полной программе.
— Так что ж вы от меня ещё хотите? – с возникающим вновь раздражением, спросил Хапай.
— Хочу выполнить твою просьбу.
— Какую? – Хапай, застыл в недоумении.
— Ты же хотел поговорить со мной на равных, по-мужски? Так вот, я даю тебе этот шанс.
Комбат открыл молнию своей спортивной сумки и вынул боксерские перчатки.
— Облачайся, – уже совершенно спокойным голосом сказал Лушин и бросил перчатки Хапаеву. Тот поймал перчатки, помял их с любопытством
бывалого спортсмена, но надевать не спешил.

Тем временем комбат снял с себя китель, достал из сумки свитер, одел его, а затем принялся натягивать
перчатки. Увидев, что Хапаев стоит в нерешительности, с улыбкой кивнул ему и произнес:
— Забудь, что я твой командир, забудь, что ты подчиненный, сейчас перед тобой соперник, с которым ты давно хотел сразиться, встречи с которым ты ждал и вот, наконец, тебе представилась возможность свести с ним счеты. -

Глаза Хапая сверкнули азартным огнем, по лицу стала расползаться злорадная улыбка, но он по-прежнему медлил.
— Ну что же ты стоишь, как вкопанный? – с удивлением спросил Лушин. — Ты же лучший гарнизонный боец, или ты герой только с тем, кто не может дать сдачи? — Голос командира вновь стал приобретать металлические нотки. — Надевай перчатки!
— А вы даете гарантии, что не примените потом свою власть?-
— Даю!
— При любом исходе боя?
— При любом!
— По каким правилам будем драться?
— На твоё усмотрение.
— Тогда бьемся до тех пор, пока один не скажет «стоп», если в силах будет сказать.
— Идет.
— Ну что ж, тогда понеслась…

Хапаев привычным порывистым движением надел свои перчатки, сделал несколько выпадов вперед, в стороны и крикнул комбату:
— Я готов!
Соперники стали в стойки и сразу начали бой.
Хапай всегда был чрезвычайно прямолинеен, напорист и агрессивен, и по жизни, и по характеру, и во взаимоотношениях с сослуживцами, но в спаррингах, на ринге, будто преображался.
Тут он становился изобретательным, коварным бойцом. В момент схватки к нему приходило особое чувство, позволяющее угадывать замысел противника, опережать его на доли секунды, навязывать неудобный стиль боя и в итоге, выходить победителем.
Все тренеры, которые занимались с ним, единодушно отмечали, что Хапаев имеет настоящий дар бойца, и если бы ему ещё немного самодисциплины и целеустремленности, то можно было бы со временем вырастить из него чемпиона. За два года службы он приобрел еще к тому же опыт уличного бойца.

 С самых первых дней службы ему приходилось выяснять отношения с помощью кулаков со старослужащими, требования которых, по его мнению, ущемляли его личное достоинство. И хотя силы были не равны и в итоге всё заканчивалось групповым избиением, он по-прежнему не давал никому спуску и вновь при случае ввязывался в драку.

Один-на-один с ним никто выстоять не мог. А постоянные групповые экзекуции слишком дорого обходились дедам.
Вскоре его перестали трогать, кто-то дал ему кличку «сумасшедший хохол», на этом всё и закончилось. Когда учившие молодого солдата уму-разуму солдаты уволились в запас, Хапая стали обходить стороной оставшиеся в части старослужащие.

Сейчас, продолжая вести бой, Хапай понимал, что сегодняшний соперник слишком серьезен и опасен, поэтому, предельно собравшись, он призвал всё своё умение и навыки и решил не спешить. Лушин тоже не спешил, двигаясь довольно быстро, пританцовывая вокруг Хапая, он изредка делал легкие, неглубокие выпады и сразу закрывался.

Хапай встречал эти короткие выпады, угадывал их направления и пытался найти слабое место в обороне противника, но пока не находил его. Лушин спокойно и своевременно парировал ответные удары Хапая и тут же отвечал встречными ударами. Прошла минута разведки боем, после чего Лушин стал наращивать темп.

Он перешел на ударные комбинации из связки двух- трех ударов. Это сразу обострило ситуацию. Хапай почувствовал, что его соперник в прекрасной спортивной форме, и понимал , что темп, который продолжал навязывать ему Лушин, долго выдержать он не сможет. Разница в возрасте у них была приличная, и по всем существующим показателям, он, более молодой боец, должен был иметь преимущество в скорости, но отсутствие постоянных систематических тренировок, курение и алкоголь свели на нет это
преимущество.

Нужно было рисковать. Нужно было вводить свой главный козырь, применяемый им в ближнем бою. Нужен был один, только один апперкот, удар снизу вверх в подбородок комбата. И он уже несколько раз подбирался к командиру и, казалось бы, вот сейчас ударит. Но в последний момент Лушин вновь увеличивал расстояние, переходил на дальний бой и его подбородок опять становился неуязвимым.

— Это всё, на что ты способен? – совершенно спокойно спросил комбат, как-будто и не было трех минут напряженных, беспрерывных обменов ударами.
Хапай не стал ничего отвечать, вернее, уже не мог. Его легкие работали как надорванные меха, он последними усилиями старался удержать дыхание. Его удары становились редкими, но продолжали оставаться резкими и опасными. А Лушин по-прежнему держал соперника на расстоянии, будто играл с ним. Имея подавляющее преимущество, он не спешил поставить точку в этом бою.

Осыпая Хапая ударами по корпусу, он кружил вокруг соперника и не давал ему возможности для ответной атаки. Хапай стал задыхаться, ноги сделались ватными, предательская дрожь овладела всем телом, руки, наоборот, налились свинцом и уже больше не слушались его. Он держался на одной воле, но хорошо понимал, что если всё так и будет продолжаться, то совсем скоро силы окончательно оставят его, и он рухнет сам по себе.

Это, безусловно, понимал и Лушин, но, видимо, его данный исход не устраивал. Поэтому он резко сбавил темп, ослабил атаку и совершенно открылся. Хапай интуитивно почувствовал, что комбат специально ослабил натиск и сейчас выманивает его на себя для последнего удара. Ему до слез было обидно, что вот так бесславно заканчивается этот поединок. Он, гроза всего гарнизона, был совершенно беспомощен перед своим противником.

Но больше всего его доставала мысль о том, что эту схватку видит сейчас весь наряд гауптвахты. И завтра гарнизон узнает о его позоре. А он так надеялся на возможность отыграться за все свои унижения, которые два года пришлось переносить лично от Лушина. Он так мечтал впечатать свой пудовый кулак в ненавистный подбородок комбата.

Сейчас как опытный боксер Хапай знал, что шансов у него нет, но как уличный боец надеялся на последний коварный ход. Он не зря до начала боя выклянчил возможность вести его без правил. Никто его не сможет упрекнуть за это, никто не посмеет. Тень зловещей улыбки вновь пробежала по его лицу.
Когда очередной, далеко не самый сильный выпад Лушина в корпус достиг цели, Хапай, вдруг завертелся волчком и заорал во всю мощь, которая оставалась в его легких. Он припал на колено, продолжая вопль.

Всё произошло так внезапно, что Лушин на мгновение опешил. Затем он опустил руки и нерешительно стал приближаться к противнику. Хапай, опираясь на колено и сбросив перчатки, громко стонал и корчился от боли.
Лушин стал склоняться к Хапаю, как вдруг тот неожиданно и очень резко оттолкнулся согнутой ногой от земли и выбросил вперед правую руку, оказавшуюся без перчатки, вложив в этот удар остаток своих сил.

Дальше никто ничего не понял. Как рассказывали потом зрители этого поединка, они видели последний рывок Хапая, видели идущего ему навстречу комбата. Но не уловили, каким образом тело Хапая, не коснувшись командира, вдруг содрогнулось от чудовищного удара и, отлетев метра на три, плюхнулось на пол и застыло.

Создалось такое впечатление, что Хапай натолкнулся в своем полете на бетонную стену или двигающийся бульдозер, который и отбросил его.
Лушин склонился над поверженным, что-то потрогал, что-то пощупал и, удовлетворившись осмотром, громко позвал прапорщика.

Через две минуты Хапай пришел в сознание. Увидев, что он уже адекватен и правильно отвечает на вопросы, комбат окончательно успокоился. Затем распорядился, чтобы арестованного перевели в одиночную камеру, выдали матрац и постельное белье, а утром сопроводили в санчасть.

После этого комбат удалился, ничего никому не объясняя.
Сейчас, лежа в темной каптерке и вспоминая подробный рассказ очевидца этой истории, выводного гауптвахты рядового Аветисяна, Мартынов невольно поежился от миновавших его негативных последствий дерзкого разговора с комбатом. Полежав еще несколько минут, он смутно почувствовал, что мысли стали сбиваться, путаться и он постепенно погрузился в сон.

Продолжение следует