ЧЯД. Глава 10. 1

            ГЛАВА 10. ВОПРОСЫ ПО ДИЗАЙНУ

                ПРОСТЫЕ ИДЕИ

Простая идея может занять удивительно много времени, чтобы быть должным образом разработанной, даже если идея очень яркая (влиятельная). Самым известным примером этого является изобретение колеса. До появления колеса люди разъезжали в конных повозках, которые скользили по столбам, царапая землю и создавая много трения. Любой школьник нашего времени мог бы посоветовать им строить повозки на колесах, ведь школьник знает о колесе. Идея колеса одновременно чрезвычайно мощная и, оглядываясь назад, потрясающе проста, и она приводит ко всевозможным практическим преимуществам в жизни. Тем не менее, эта идея была сформирована и развита лишь с трудом.

Еще одна мощная идея – фонетический алфавит. Фонетические алфавиты состоят из символов, обозначающих звуки. Сложив вместе несколько таких символов, можно получить строку символов, которая обозначает звучание настоящего слова. Фонетические алфавиты контрастируют с иероглифическими системами письма, в которых изобразительные символы означают слова. Во многих отношениях иероглифы – гораздо более естественный способ письма, особенно для тех, кто только начинает. Кто-то, кто не знает письменной коммуникации гораздо скорее нарисует картинку собаки, поедающей кость, чем напишет на бумаге знаки в виде «СОБАКА СЪЕСТ КОСТЬ», а потом расскажет всем своим друзьям, что отметка, напоминающая полукруг с линией вниз с одной стороны (D), обозначает звук «duh», круг (O) – звук «ahh» и так далее. Уже существующая, более естественная иероглифическая система, как правило, препятствовала бы принятию фонетического алфавита, хотя фонетическая система на самом деле проще и гораздо более универсальна по мере усложнения языка.

В школе мы узнаем, что в числе 561 цифра 1 означает 1, но цифра 6 означает 60, а цифра 5 означает 500. Из-за этого маленького трюка работа с числами становится настолько простой, что ребенок может это сделать. Любой десятилетний ребенок, прошедший надлежащее обучение, может прибавить 561 к 427, чтобы получить 988, а любой двенадцатилетний ребенок может умножить 41 на 17, чтобы получить 697. Но попробуйте сложить или умножить эти числа, используя римские цифры! Попробуйте прибавить XXIV к LXXVI, чтобы получить С (без предварительного преобразования римских цифр в арабские). Римские цифры использовались в Европе до Средневековья. Следовательно, подавляющее большинство населения не могло делать простые вычисления, которые может сделать современный счетчик голосов или кассир. Простые арифметические действия требовали таланта специально обученных людей, которые зарабатывали себе на жизнь счетом.

                СКЛОНЕНИЕ К ДИЗАЙНУ

Идея разумного замысла – это также простая, мощная, очевидная идея, которая была уведена в сторону конкуренцией и загрязнением посторонними идеями. С самого начала главным конкурентом строгой гипотезы замысла было смутное чувство, что если что-то соответствует нашему представлению о том, как все должно быть, то это доказательство замысла. Древнегреческий философ Диоген видел замысел в регулярности времен года:

«Такое распределение было бы невозможно без разума, чтобы все вещи имели свою меру: зима и лето, ночь и день, дождь и ветер и периоды хорошей погоды; и другие вещи, если внимательно их изучить, также будут иметь наилучшее возможное расположение».

Говорят, что Сократ заметил:

«Разве не достойно восхищения... что рот, через который подается пища, расположен так близко к носу и глазам, чтобы предотвратить незамеченный проход всего, что не пригодно для питания? И разве ты не сомневаешься, Аристодем, должно ли такое расположение частей быть делом случая или мудрости и изобретательности».

Такие чувства, хотя и понятные по-человечески, основаны просто на ощущении, что мир – замечательное место. Нетрудно представить, что если бы Диоген жил на Гавайях, где не бывает зимней погоды, он легко мог бы подумать, что отсутствие времен года было «лучшим возможным устройством». Если бы рот Сократа был рядом с его рукой, мы могли бы представить, что он сказал, что это удобно для переноса пищи в рот. Аргументы в пользу дизайна, основанные на голом утверждении их «правоты», испаряются, как утренняя роса, когда сталкиваются с малейшим скептицизмом.

На протяжении всей истории человечества большинство ученых (и еще более необразованных людей) думали, что замысел очевиден в природе. На самом деле, вплоть до времен Дарвина аргумент о том, что мир был сотворен, был обычным явлением как в философии, так и в науке. Но интеллектуальная обоснованность аргумента была низкой, вероятно, из-за отсутствия конкуренции со стороны других идей. Додарвинская сила аргумента о замысле достигла своего апогея в трудах англиканского священника девятнадцатого века Уильяма Пейли. Восторженный слуга своего Бога, Пейли привнес в свои труды широкую научную эрудицию, но, по иронии судьбы, обрек себя на опровержение, перегнув палку.

Знаменитый первый абзац «Естественной теологии» Пейли* показывает силу аргумента, а также содержит некоторые недостатки, которые привели к его последующему непринятию:

«Предположим, что, пересекая вересковую пустошь, я ставлю ногу на камень и меня спрашивают, как этот камень оказался там, я, пожалуй, мог бы ответить, что он лежал там вечно, и, может быть, было бы очень нелегко доказать нелепость такого ответа. Но предположим, что я нашел часы на земле, и если бы меня спросили, как они оказались в этом месте, я вряд ли вспомнил ответ, который я дал раньше, что, насколько мне известно, часы могли быть там всегда. Однако почему этот ответ не может быть применим и к часам, и к камню? Почему он не так приемлем во втором случае, как  в первом? По этой причине, и ни по какой другой, а именно потому, что когда мы подходим, чтобы осмотреть часы, мы замечаем – то, чего мы не могли обнаружить в камне – что их отдельные части сформированы и соединены вместе для определенной цели, например, что они так сформированы и отрегулированы, чтобы производить движение, и это движение так отрегулировано, чтобы указывать час дня; что если бы различные части были бы сформированы иначе, чем они есть, или размещены каким-либо иным образом или в ином порядке, чем тот, в котором они размещены, то в часах либо вообще не было бы движения, либо не было бы такого, которое отвечало бы тому назначению, которому они сейчас служат. Рассмотрим несколько самых простых из этих частей и их функций, и все они ведут к одному результату: мы видим цилиндрическую коробку, содержащую спиральную упругую пружину, которая, стремясь расслабиться, вращает коробку. Далее мы наблюдаем гибкую цепь... Затем мы находим ряд колес... Мы обращаем внимание, что колеса сделаны из латуни, чтобы защитить их от ржавчины; что над циферблатом часов помещено стекло, материал, не используемый ни в какой другой части механизма, но если бы там было что-то другое, кроме прозрачного вещества, нельзя было бы увидеть час, не открыв корпуса. Рассматривая этот  механизм становится понятно, что действительно требуется изучение инструмента и, возможно, некоторое предварительное знание предмета, чтобы воспринять и понять его. Но, как мы уже сказали, будучи однажды замеченными и понятыми, следует неизбежный вывод, что у часов должен быть изготовитель, что должен существовать в какое-то время и в каком-то месте мастер или мастера, которые создали их для той цели, которой они, как мы считаем, фактически соответствуют, которые поняли их конструкцию и спроектировали их».

По сравнению с аргументацией греков, аргументация Пейли лучше. Хотя в «Естественной теологии»  он приводит много плохих примеров замысла (сродни Диогену и Сократу), но нередко и попадает в точку. Среди прочего, Пейли пишет о дискретных системах, таких как мышцы, кости и молочные железы, которые, по его мнению, перестали бы функционировать, если бы один из нескольких компонентов отсутствовал. В этом суть аргумента о замысле. Однако современному читателю следует подчеркнуть, что даже в своих лучших работах Пейли говорил о биологических черных ящиках: системах, больших, чем клетка. Пример Пейли с часами, напротив, превосходен, потому что часы не были черным ящиком; их компоненты и их роли были известны.

                УВОД В СТОРОНУ

Пейли так хорошо выражает аргумент о замысле, что даже зарабатывает уважение преданных эволюционистов. Книга Ричарда Докинза «Слепой часовщик» берет свое название из аналогии с часами Пейли, но утверждает, что эволюция, а не разумный агент, играет роль часовщика:

«Пейли доносит свою мысль с помощью красивых и благоговейных описаний препарированного механизма жизни, начиная с человеческого глаза... Аргументация Пейли отличается страстной искренностью, и базируется на лучших достижениях биологической мысли тех дней, но она неправильна – пусть великолепна, но совершенно ложна… Если можно сказать, что [естественный отбор] играет роль часовщика в природе, то это слепой часовщик... Но я не буду делать одного – умалять удивления «живыми часами», которые так вдохновляли Пейли. Напротив, я буду стараться подчеркнуть моё ощущение, что Пейли мог пойти еще дальше».

Чувство Докинза к Пейли – это чувство завоевателя по отношению к достойному, но побежденному врагу. Великодушный в победе, оксфордский ученый может позволить себе отдать дань уважения священнослужителю, который разделял заботу Докинза о сложности природы. Конечно, Докинз имеет право считать Пейли побежденным. Очень немногие философы или ученые ссылаются на него. Те, кто это делает, как Докинз, делают это только для того, чтобы отмахнуться от его аргументов, а не принять их. Пейли был приравнен к геоцентрической астрономии и теории флогистона горения – еще один неудачник в борьбе науки за объяснение мира. 

Но где именно Пейли был опровергнут? Кто ответил на его аргументы? Как часы были произведены без разумного дизайнера? Удивительно, но факт, что главный аргумент дискредитировавшего себя Пейли фактически никогда не был опровергнут. Ни Дарвин, ни Докинз, ни наука, ни философия не объяснили, как нередуцируемо сложная система, такая как часы, может быть произведена без конструктора. Вместо этого аргумент Пейли был отвлечен нападками на его неразумные примеры и не относящиеся к делу теологические дискуссии. Пейли, конечно, виноват в том, что не сформулировал свои аргументы более жестко. Но многие из недоброжелателей Пейли также виноваты в том, что отказываются вникать в его основную мысль, притворяясь глупыми, чтобы прийти к более приемлемому выводу. 

                СМЕШАННЫЙ МЕШОК

В «Естественной теологии» Пейли указывает на биологические примеры, которые, как он утверждает, являются системами взаимодействующих компонентов, такими как часы, и, следовательно, указывают на дизайнера. Примеры Пейли – это смешанный мешок, от действительно поразительных до умеренно интересных и довольно глупых, от механических систем до инстинктов и простых форм. Почти ни один из его примеров не был специально опровергнут демонстрацией того, что эти особенности могли возникнуть без дизайнера, но поскольку во многих примерах Пейли не апеллирует ни к какому принципу, который бы препятствовал постепенному развитию, люди со времен Дарвина предполагали, что такое постепенное развитие возможно.

Лучше всего Пейли пишет о механических системах. Относительно сердца он замечает следующее:

«Очевидно, что оно должно требовать установки клапанов, что эффективность его действия действительно должен зависеть от них, ибо, когда какая-либо из его полостей сокращается, необходимая тенденция силы будет заключаться в том, чтобы гнать заключенную в ней кровь только в устье артерии, куда она должна попасть,  но не обратно в устье вены, из которой она вытекала... Сердце, как оно устроено,  не может работать без клапанов как и насос».

Здесь он определяет функцию системы и объясняет читателю, почему сердцу требуется несколько частей – не только насос, но и клапаны. Однако Пейли посредственно описывает инстинкты:

«Что может побудить самку птицы подготовить гнездо перед тем, как отложить яйца? ... Полнота или растяжение, которые она может чувствовать в определенной части тела, вызванные ростом и плотностью яйца внутри нее, не могут сообщить ей о том, что она собирается произвести на свет нечто такое, что после его производства нужно будет сохранить и о чем нужно будет заботиться... Откуда птицы могут знать, что их яйца содержат их детенышей?».

Пример может быть интересным, но в этом примере трудно указать на точную функцию. Кроме того, многие составные части системы (возможно, находящиеся в мозге птицы) неизвестны, и поэтому это черный ящик.

Вероятно, Пейли переутомился, когда писал о развитии плода:

«Глаз не используется в то время пока он формируется. Это оптический инструмент, сделанный в подземелье, сконструированный для преломления света в фокусе, и совершенный для своей цели еще до того, как луч света достигнет его... Он обеспечивает будущее».

В этом примере Пейли предлагает нам просто восхищаться временем события, а не какой-либо особенностью конкретной, идентифицированной системы.

Пейли, кажется, активно провоцирует насмешки, когда пишет о том, что он называет компенсацией:

«Короткая несгибаемая шея слона компенсируется длиной и гибкостью его хобота...
Журавлиный род должен жить и искать себе пропитание среди воды. Однако, не имея перепончатых лап, они не способны плавать. Чтобы компенсировать этот недостаток, они снабжены длинными ногами для хождения вброд или длинным клювом для ощупывания, или обычно и тем, и другим. Это компенсация».

Рассуждения, подобные этому, могут обеспечить богатый источник комедийного материала (он высокий, чтобы компенсировать то, что он такой уродливый; она богата, чтобы компенсировать свою глупость; и так далее), но это мало что дает для демонстрации замысла. Из милосердия, Пейли, возможно, думал, что его сильные примеры делают дизайн неизбежным, и он использовал слабые примеры как вишенку на торте. Он, вероятно, не ожидал, что более поздние оппоненты опровергнут его аргументы, нападая на глазурь.


*Уильям Пейли (William Paley,  1743 – 1805) английский философ,  отстаивавший разумный замысел в природе. Главный труд: «Естественная теология» (Natural Theology: or, Evidences of the Existence and Attributes of the Deity). На русском языке, скорее всего, нет.

Продолжение http://proza.ru/2024/09/21/1445