Нарисованные слова Вдохновение

     - Что. Это. Такое.

     Именно так: раздельно, жестко и без вопросительного знака в конце - сказал Михаил Николаевич, взглянув на Минькин рисунок.

     - Лужа, - невозмутимо сказал тот и хлюпнул носом.

     Михаил Николаевич поморщился, но делать нечего – хронический Минькин насморк уже примелькался в группе, и даже шутки на эту тему давным-давно приелись.

     - Просто лужа?

     - Лужа на стройке, - уточнил Минька, немного помолчав.

     - Напомни-ка мне тему задания, - терпеливо сказал Михаил Николаевич.

     Он решил не торопиться и не делать поспешных выводов. Минька был способным, очень способным. Пожалуй, самым способным из всей группы: было у него нечто врожденное, что очень сложно приобрести и воспитать, что-то такое, что позволяло ему естественно и непринужденно схватывать самые тонкие и сложные моменты в рисовании, был ли это графический рисунок или первые опыты в многослойной акварели. Особенно в акварели. Михаил Николаевич и сам порой удивлялся этому десятилетнему ребенку: как быстро и четко он схватывал цвет, и, казалось бы, из невозможного сочетания, смело и бескомпромиссно выбираемого им, рождался удивительно живой и естественный рисунок.

     Михаил Николаевич очень надеялся на Миньку. Впереди была череда городских и региональных конкурсов, где ежегодно выставлялись работы его учеников. Вот, в прошлом году – второе место в графике. Но в акварельном рисунке не дотянули даже до третьего места. Это было очень обидно, так как сам Михаил Николаевич – член Союза художников, почетный член Петровской академии наук и искусств и нескольких Академий рангом пониже – так вот, он сам официально был признан лучшим акварелистом. Его выставки регулярно проходили едва ли не по все стране, его даже узнавали в лицо не только в узких кругах… А среди учеников его школы последние три года не было ни одного призера среди акварелистов.
Но вот появился Минька. Увидев его рисунки, он сразу понял – вот оно! Вот это дарование, естественное, врожденное, вот это истинное искусство, чистейший драгоценный камень, который нужно лишь слегка огранить… И Минька оправдывал все его ожидания. Пока сегодня он не принес ЭТО.

     Это было простейшее задание: найти свой собственный источник вдохновения в просыпающейся весенней природе. Это могло быть, что угодно: акварельно-прозрачное небо, нежно-зеленая дымка проснувшегося леса, разлившийся пруд с вездесущими утками… Как много вокруг было красоты! А тут – лужа. Да еще и на заброшенной стройке.

     - Ну? – не дождался ответа Михаил Николаевич. – Какое было задание?

     - Найти вдохновение, - промямлил Минька и снова шмыгнул носом.

     - И как? – Михаил Николаевич сделал строгое лицо. – Нашел?

     - Нашел, - потупился Минька.

     - В луже?

     - В луже.

     Ну, что ты с ним будешь делать? Какое вдохновение можно найти в луже?

     - Ты не понял задание, - вздохнул Михаил Николаевич. – Попробуй еще раз…

     Попробовать еще раз можно, но, вот, на конкурс, кажется, он уже не успеет.

     Тяжело вздохнув еще раз, Михаил Николаевич отпустил группу и медленно засобирался домой. На столе еще лежал Минькин рисунок. Как у него все-таки это получается? Пусть лужа, но пейзаж легко угадывался, он узнал это место. И, то ли из чистого любопытства, то ли вообще неосознанно, но, направляясь домой привычным маршрутом, он завернул на ту старую стройку.

     Ну, вот она, уродливая кирпичная коробка недостроенного дома с обвалившейся задней стеной и мертвыми провалами пустых оконных проемов. Безобразный и жалкий памятник людской самонадеянности: стройку заморозили еще лет двадцать назад, а продолжить ее так никто и не решился. И дом потихоньку разрушался, печально роняя кирпичи из выщербленных временем стен, словно слезы о своем несвершившемся будущем.

     Было грустно и неуютно стоять здесь, около этого кирпичного остова под задумчивыми лучами заходящего солнца. Михаил Николаевич отвернулся, намереваясь продолжить путь домой. И тут он увидел лужу. Лужа, как лужа – по-весеннему большая, по-деревенски чистая – без всей этой дорожной городской мути. А в луже…
     А в луже скрывался целый мир! Солнце, обойдя скелет недостроенного дома сзади, заглянуло в обвалившийся проем окна на втором этаже и золотыми всполохами и розовыми зайчиками рассыпалось по поверхности прозрачной талой воды. Казалось, что и не кирпичный куб отражается в воде, а древний сказочный замок, в котором притаился огнедышащий дракон. И так Михаил Николаевич живо себе это представил, что не удержался и схватился за кисть…

     Прохожие с удивление оглядывались на местную знаменитость. «Это же ТОТ САМЫЙ художник, - говорили они. – Фамилии точно не помню, но он, точно, ТОТ САМЫЙ. У него еще выставка в Москве была недавно, по телевизору показывали. Помните, Марь-Петровна?» И Марь-Петровна кивала с видом маститого искусствоведа: «Да-да, точно, ТОТ САМЫЙ» - и, присмотревшись, сокрушенно качала головой: «Переутомился, наверное, от выставок-то этих… Вон как накрыло-то… Может, «скорую» вызвать?»

     А он, поглощенный внезапным озарением, побросав вещи, то приседал, то вскакивал, делая несколько шагов и снова замирая, хватался за кисть, делал несколько быстрых взмахов и снова вскакивал... Это было похоже на какой-то безумный танец, пугающий и радостный, как взбалмошный порыв весеннего ветра.

     А заходящее солнце подмигивало то из окна, то из провала двери, то из-за выщербленной стены, и, словно озорной художник, расписывало поверхность обычной невзрачной лужи самыми немыслимыми сюжетами.