Поздний визит 2. Продолжение повести Поздний визит

Мы с мамой жили уже в новой двухкомнатной квартире — сразу после похорон отца ей выписали ордер, -  и я корпел ночами в своей комнате, не зная, что это мое призвание пробивает себе дорогу.

Но вот в чем фокус, мастер, через год такой благополучной и ровной жизни все чаще стала навещать меня мысль: где-то люди живут на всю катушку, борются со стихиями, оставляют свой след на планете, а я, молодой и здоровый, утиль починяю. Хотелось мне большого и громкого дела, в  звезду свою верил. И решил поехать в Хабаровск, на большой современный завод, стать конструктором. В молодости все кажется просто. Стал маму уговаривать переехать. А она ни в какую. От отца, мол, никуда не уеду.

Ладно, думаю, получу квартиру — уговорю. Я искренне верил в это.

Хабаровск мне не пришелся как город: пыльно, грязно, комары едят прямо на пляже… Но я не загорать приехал, да и не запугаешь сахалинца комарами. А завод понравился: новенькие корпуса, великие проекты…

Посадили меня за кульман на шестьсот рублей — старыми деньгами, рядом с девочками. Стал чертить. Месяц сижу, два месяца… Такую иногда муру подсунут — руки отваливаются!

Однажды дали мне эскиз. Смотрю: запаса прочности никакого, к сборочным отверстиям не подберешься… Безграмотность откровенная.

Пошел к начальнику. Он у нас был из практиков, фронтовик, институт заочно кончал.

-Пал Палыч, - сказал я ему, - так, мол, и так. Доработать надо деталь.

Пал Палыч уставился на меня, словно он был немой от рождения, и вдруг заговорил:

-Чего?! Чего бы ты в этом понимал? Марш на место! Доработчик нашелся!

Хотел я от обиды тут же подать «по собственному», но вовремя передумал. «Нет, дорогой Пал Палыч! - решил я про себя. - Эмоциями меня не собьешь. Еще посмотрим, чья возьмет!»

Через несколько месяцев началась переаттестация. Девицы заволновались, кинулись ГОСТы зубрить, справочники листать. А мне Пал Палыч сказал:

-Рано! Без году неделя работаешь.

«Большой привет!» - думаю. Значит, еще как минимум год безропотно чертить всякую чушь? Тут, на материке, может, и привыкли, что в восемнадцать лет человек еще пацан и сопляк, а я получил другое воспитание. На охинских промыслах мои сверстники буровыми командовали. Да и отцовская , маховская, закваска во мне бурлила.

Пошел я к главному инженеру. Главный у нас был молодой парень, лет на десять всего меня старше. Порубай Олег Петрович. Модный был парень — тогда таких стилягами звали, - играл нападающим в заводской футбольной команде.

Я ему все выложил как на духу: как сидел ночами над заморской механикой, как мечтал стать конструктором и как хочу я настоящей работы.

Позвонил он в отдел, велел включить меня в список.

Вернулся я — Пал Палыч на меня волком смотрит: «Не рано  ли Махов против ветра плевать начал?» Сейчас, думаю, какую-нибудь «козу» устроит. И точно! Дал он мне деталь раз в пять сложнее, чем я обычно делал. И времени — в обрез.

А я ему нахально:

-Не буду! Пусть девочки это чертят. Дайте разработку!

Пал Палыч позеленел. Я даже подумал — кондратий его хватит.
 
-Ну, Махов! Ты выпендривайся, да знай меру! Это ж инженерная работа!

-Мне что, - говорю, -опять к главному идти?

Терять мне было нечего. «Если завалюсь, - думал я, - место слесаря от меня никуда не уйдет. В любой цех с руками и ногами… Или на буровую». Но в то, что завалюсь, честно говоря, не верил: потенциал я в себе чувствовал без ограничений. И свое место в жизни мне было вот так нужно!

Дал мне Пал Палыч разработку узла. Самый сложный, наверное, выбрал. Вот, мол тебе, Махов, утрись! Он вообще-то мужик был ничего, невредный, но кому понравится терпеть кураж сопляка мальчишки?

Сделал я раньше срока. Сдал.

В комиссии кроме Пал Палыча еще двое инженеров было, из других цехов, и начальник БРИЗа. Стали смотреть. Я рядом стою, волнуюсь — заметят или нет? Заметили. Пал Палыч первый голову поднял, поверх толстенных своих очков на меня уставился.

-А это что за муфта? В техзадании ее нет!

С этой муфтой надежность будет в два раза выше! - выпалил я.

Члены комиссии переглянулись, логарифмические линейки достали… А тут и Порубай подошел.

В общем, перевели меня в инженеры. Через год я уже был ведущим конструктором, сделал три заявки на изобретения. Пал Палыч меня очень зауважал. Во всяком случае, ни одна дельная разработка без меня не обходилась. Было мне в ту золотую пору двадцать лет, и я был талантлив как Эдисон. Тогда я, наверное, был по-настоящему счастлив. Потому что верил, что так будет всю жизнь…

************************************

         Махов умолкает и, откинув голову на спинку кресла, опять замирает. Его удлиненное, худое лицо кажется еще более серым и усталым.

-Выпей еще! -  я выливаю в его рюмку остатки «Старого Таллина».

-Погоди, мастер, - произносит он едва слышно, не открывая глаз. - Я сейчас, погоди…

-Может, ляжешь? - предлагаю я.

-Нет! - Он мотает головой, и превозмогая себя, открывает глаза. - Я еще не кончил. Ты еще не знаешь, как я с заводом расстался и как очутился в Москве. А я ведь именно и для этого пришел.

************************************

… Вот ведь странное дело, мастер: тысячи людей живут себе без особенных дарований, и не тужат, кушают свой хлеб с маслом, а на меня сразу два свалились. Получились те самые два арбуза, которые одной рукой не ухватишь. Какой себе оставить? Позвонче да покрасивее? А каков он внутри? Одному Богу известно.

Дело в том, что прорезался во мне еще один талант.

С детства занимался я в танцевальной студии, играл на аккордеоне, декламировал, даже фокусы показывал… Особыми успехами, впрочем, не блистал и никаких планов не строил. Но вот однажды в кино я увидел мима, Марселя Марсо. Я тогда на первом курсе учился. Боже мой, что он делал!.. Это было фантастично. Это казалось мне сверхъестественным. И в то же время я вдруг почувствовал — это мое! Это я смогу! И, может быть, не хуже Марсо.

Не знаю, откуда взялась у меня такая уверенность: что-то подсознательное, подкорковое. Как бывает, в лес входишь и еще ни одного гриба не увидел, а уже — по запаху, по виду ли деревьев — чуешь: лесок то грибной!.. Собственно говоря, с конструкторским делом так же было: уверен был в себе, и точка, а на что та уверенность опиралась — сам до сих пор не пойму.

Пантомимой я занимался до одури. Учить меня было некому, до всего сам доходил, по наитию. Даже зеркала большого у нас в общаге не было, так я вечерами перед окном в коридоре упражнялся. И номера себе придумывал… Позже, в Хабаровске на меня во Дворце культуры целая группа работала: освещение, звук, декорации. Но сценарий и режиссура — это всегда мое было. По всему Дальнему Востоку мотались, успех был колоссальный! Как меня встречали! Как провожали!.. Вспомнить — все равно, что медовухи выпить и фазаньей ножкой закусить…

-Гриша! - перебиваю я Махова. - Какого же лешего ты прячешь свои таланты? Хоть бы разок выступил у нас на смотре!

Во мне говорит член месткома и патриот института. Художественная самодеятельность у нас самое слабое место.

Махов смотрит на меня раздраженно и презрительно.

-Неужели ты думаешь, я приехал в Москву, чтобы выступать в вашей самодеятельности? Я свое место в жизни найти хотел!.. Ты дальше слушай. И не перебивай.

************************************

… Будь у меня другой характер, я бы так, конечно, и жил: изобретал всякую мелочевку и срывал лавры в сельских клубах. Или, наоборот, бросил бы завод и подался целиком на сцену. А мне и журавля хотелось, и синицу боялся упустить: потому как, может, она и есть журавль. Когда я работал над номером, меня мучила мысль: «Учиться тебе, дураку, надо! А то так и останешься доморощенным гением, изобретателем велосипедов. Конструктор липовый!» А стоило мне сесть за книги, как я начинал думать в другую сторону: «На что ты губишь свою молодость? Инженеров у нас — пруд пруди, а мим ты один на весь Дальний Восток!..» И никак я не мог на что-то решиться. Было ведь мне всего двадцать лет, хотелось творить на всю катушку, а не вполсилы.

И вот как-то в мае услышал я по радио, что в Москве проводится конкурсный набор в молодежный театр пантомимы. Тут мне совсем невмоготу стало: вот он, мой шанс, такое не повторится! Написал заявление на отпуск и — к Пал Палычу.

Иду, а сам думаю: как бы его уломать, если заартачится? По плану то у меня отпуск в октябре. А он мне и говорит:

О! Махов!.. Давай-ка в Москву собирайся. Повезешь документы в главк. На согласование. Заодно и столицу посмотришь — твое дело молодое!

У меня внутри так и подпрыгнуло — судьба, значит! Даже не задумался: с чего это начальник отдела так раздобрился, московскую командировку мне отдает?  Мог бы и сам за милую душу слетать: согласовывать — это его работа. Потом в Москве уже, я понял, в чем дело: в проекте одном «туфта» была. Не смертельная, но исправлять уже некогда, а краснеть лично Пал Палычу не хотелось. Лучше — через представителя.

Прилетаю в столицу, хватаю мотор — и вперед!.. Ноль внимания на все красоты. Спасскую башню краем глаза ухватил за домами — гони, шеф, дальше!.. Ищу этот самый молодежный театр.

Отыскал, влетел… Тишина! По коридору публика фланирует — позы, пассы… Репетируют.

Я остыл немного, отдышался, подошел к одному парнишке. Щупленький такой, невзрачный. Он с воздушным шаром работал — без шара, конечно.

-Ты откуда, парень?

-С Большого.

Я подумал: «Что за город такой? Почему не знаю?» Только минут через пять дошло — из Большого театра!

Подошел я к другому — не все же они из Большого? Этот из цирка оказался! Причем, что характерно, ни тот, ни другой мной даже не заинтересовался. Хотя бы из вежливости. Москвичи!

«Ладно! - подумал я. - Плевать мне на то, что вы москвичи! Зато у меня талант!» Нашел дверь приемной комиссии. Девица там сидела, крашеная, с сигаретой и голыми ногами.

-Опоздали вы, молодой человек! У нас уже второй тур идет.