Комплексы

   Какие счастливые люди — без комплексов... Ведь есть же такие.
А я была закомплексованным ребёнком с раннего детства.
Всегда считала себя некрасивой девочкой-мальчиком. И повадки у меня были соответствующие.
  Хвалил меня только один человек — моя нянечка Любтя.
Только она видела во мне что-то особенное и часто говорила своим сладким украинским голосом:
— Ти здатна, здатна, дуже здатна...
Ты способная, у тебя есть индивидуальность. И это — здорово.
  В школе мальчишки воспринимали меня как свою. Я не вызывала у них интереса как девочка
Они делились со мной похождениями, от которых порой бросало в жар, они меня вгоняли в ступор, но я не подавала виду.
Наверное, из меня вышла бы неплохая актриса — не зря мама иногда поддевала:
— Актриска погорелого театра...
 
  Мне ужасно не нравилось в себе всё: длинные худющие ноги, длинная шея, как у страуса, выступающие скулы...
Я садилась напротив шкафа с зеркальной дверью на твёрдую табуретку, которая зрительно утолщала мои бедра, и смотрела на своё отражение с отчаянием.
Господи! Сейчас бы вернуть те тонкие ноги — без всяких "ляжек"...
  Однажды моя школьная подруга Инна Шабунина( Светлая ей память) сообщила, что я недооцениваю себя и не вижу влюблённых глаз.
Я расхохоталась.
Подойдя к своему волшебному зеркалу, я стала себя рассматривать: зелёные глаза, русо-пепельные волосы, маленький носик, в целом не такая уж и страшненькая.
Но зеркало удовлетворило меня ненадолго — комплексы лечить оно не умело.
 Однажды из любопытства я спросила маму, считает ли она меня красивой, мама, вошедшая в  "пике", ответила:
— Обычная. Как и многие.
С её мнением нельзя было не согласиться.
   Долго я так и жила — с этим "обычная", пока не стала случайной свидетельницей разговора моего тренера Миши Симоняна с чиновником от спорта.
Тот, кивнув в мою сторону, сказал:
— Эту красивую зелёноглазку нужно в сборную.
Я стояла рядом. Слушала. Пыталась поверить.
Тогда, в свои четырнадцать лет, я впервые почувствовала — может быть, во мне действительно что-то есть и Инка таки была права.
  К тому времени мне стукнуло аж четырнадцать лет.
Появились вторичные половые признаки — первый размер груди — и я перестала быть "доской с двумя сосками".
  Подруг у меня почти не было, разве что две-три из раннего детства.
Зато товарищей — хоть отбавляй.
Я дружила почти со всей баскетбольной командой "Динамо" и многими одноклассниками.
Все они часто захаживали к нам на Октябрьскую улицу, в Нахаловский убани.
Отца стали раздражать частые незваные гости, нагло опустошавшие запасы нашего подвала.
Домашнее папино вино и чача шли на ура — до поры до времени, пока отец не устроил мне обструкцию длинной, занудной речью о морали и нравственности.
Хотя, честно говоря, сам он ни тем, ни другим не отличался.
Изменял маме со всем, что двигалось, а что не двигалось — приближал и, грубо говоря, трахал.
Но речь была поучительной, с угрозами.
Я, приняв на себя удар, успешно перевела стрелки на своих "чуваков" из "Динамо" и своего класса.
   В шестнадцать лет, после  очередной тренировки, я попала в больницу с гангренозным перитонитом.
 Операция. Кома. Шанс — один на миллион.
Только Бог и Сигмомицин вытащили меня с того света.
Воскреснув после комы, я обнаружила полную палату ребят, которых жёстко гнали.
Мама тогда сказала мне:
— Я не представляла, насколько любят мою Нельку.
Палата была вся в цветах.
Промелькнула мысль: "Наверное, уже хоронили".
  Миша Месхи (светлая ему память) приходил каждый день с огромным букетом цветов.
Врачи удивлялись:
— Кто эта девочка, за которой такой караул?
Да кто...???
Обычная.
  Выпускной прошёл без меня.
Экзамены я сдавала экстерном, после длительного восстановления.

Ребята моего класса решили устроить сабантуй по случаю моего выздоровления и окончания школы.
Отец рядом с грузинской  синагогой раздобыл  мне два роскошных платья.
Нарядившись, я предстала перед ним во всей своей "красе" — 48 кг при росте 172 см. и впервые услышала:

— Какая же ты у меня красавица...

Я разрыдалась — навзрыд, в голос, с соплями, как маленькая.
Это был первый и последний комплимент, который я получила от отца.
Он редко был щедр на слова. Да и любовь его — выражалась по-своему.
Но тогда, стоя в новом платье, с раскрасневшимися от слёз щеками, я вдруг поняла:
Иногда одно единственное слово может согреть целую жизнь.