Нежданная встреча

(8)

  Неожиданно отцу в поликлинике стало худо с сердцем. Позвонили из регистратуры, когда я был дома, и сразу побежал к нему. На «скорой» отвезли в кардиологию Покровской больницы, где в приёмном покое мы застряли. Если б его ни покололи медики «скорой», то умереть можно было раз десять. Я пошёл искать врачей и ругаться.
Прервал их бездумное чаепитие, и им пришлось явиться к отцу.
Эта больница на Ваське по-старому именовалась в народе Покровской, хотя давно была имени Ленина. Но Ильич, стоявши й перед входом в больничку, был маленький и тощий, не то, что великан перед ДК Торговли, а пациенты говорили, что «он повернулся к ней задом». Но кардиология здесь была неплохая.
Отец около десяти лет назад уже попадал сюда, его подлечили, и он как будто забыл о сердце. По крайней мере, я так думал, молодой дурак.
В тот раз там по соседству, после инсульта, лежал артист Менакер, отец любимого мамой актёра Андрея Миронова. Я видел, как Менакер уже ходил, разрабатывая руку резиновым эспандером. Григорий Горин, автор сценария хорошего фильма «Тот самый Мюнхгаузен», потом вспоминал, как Менакер, едва оказавшись в состоянии передвигаться и говорить, первым делом позвонил ему, обладавшему дефектом речи, и сказал:
- Представляешь, Гриша, я теперь говорю даже хуже тебя!

  Мир наш, как известно тесен. В палате, куда поместили отца, я встретил вроде знакомое лицо. Где мы виделись? Но отвлёкся, забыв об этом.
При следующем посещении вспомнил поневоле. Потому что наткнулся на ту длинноногую, на которой чуть не женился. Конечно, это был её папаша! Я лёгким наклоном головы поприветствовал её, поймав взгляд. Она не ответила. Мне же лучше.
Но когда мы столкнулись в коридоре, она вынужденно сказала:
- Здравствуй! Твой отец?
- Да. И твой, как понимаю.
Она кивнула. Мы шли к выходу.
Она вдруг остановилась. Я почему-то тоже.
- Знаешь… - сказала она, - что он мне выдал сегодня?
Я только посмотрел на неё. Сдала. Обозначились тени у глаз, вертикальная морщинка у переносицы, якобы примета упорных людей. Кольца на пальце нет. Но хороша… не удивительно, что так увлёкся.
- Отец сказал про тебя… никогда не угадаешь…
Я продолжал смотреть на неё и отчего-то огорчался всё сильнее. Кажется, ей говорить было нелегко.
- Он сказал, что ты оказался прав тогда.
Она вскинула на меня глаза. В них стояли слёзы.
Я слегка удивлённо наклонил голову.
Она шмыгнула носом и продолжила:
- Всё произошло, как ты предрёк ему. За что он на тебя и рассердился…
И явно оборвала фразу.
Я почувствовал, что это было не всё, что сказал ей «полковник», а она осеклась, видимо, не желая рассказывать остальное.
И тогда я предположил:
- А потом он сказал, что именно такие, как я, и развалили Союз? Так ведь?
Я угадал. Она кивнула. Всё-таки она не умела кривить душой, а значит, была неплохой.
И почему-то у меня само вырвалось:
- Прости меня… если можешь.
Она заплакала, и я прижал её к себе.

Когда она успокоилась и отстранилась, я сказал:
- Я – не тот, кто тебе нужен.
- Я знаю. Но… Ты проводишь?
- Конечно.

  Она приехала на «волге» отца. Предложила закинуть меня домой. Я согласился. Вела машину она уверенно. Расставаться не хотелось ни ей, ни мне. Я пригласил её в кафе, будучи при деньгах.
- Не надо… - с трудом выговорила она, - не надо…
В её голосе слышались слёзы.
- … не надо, - повторила она, - отрубать собаке хвост по частям, жалея её…
Мне перехватило горло. Я опустил голову, почувствовав слёзы.
Она неожиданно произнесла:
- Любимый… прощай!
И поцеловала меня.
После отвернулась, сказав:
- Иди! Ну, иди же…
Я открыл дверцу машину, но повернулся к ней и сказал:
- Давай я поймаю такси? В таком состоянии тебе не надо вести машину.
Она потрясла головой, отказываясь.
- Тогда обещай, что пока не успокоишься – не поедешь.
Она кивнула.
- Позвонить тебе вечером, чтоб узнать: как добралась?
Она отрицательно покачала головой.
Я выбрался наружу и захлопнул дверцу. Постоял на тротуаре. Потом пошёл, сам не понимая куда.
Шёл и шёл, никуда не сворачивая, опустив глаза, а когда остановился и обернулся: «волги» уже не было.
Весь вечер я не находил себе места и не раз подходил к телефону, но останавливал себя, думая, что и она также поступает, но не звонит же. А что же, я слабее?
Больше мы никогда не виделись.

  На следующий день я, пряча глаза, сказал маме, что не смогу навестить отца. Она очень встревожилась.
- Вы поругались?
- Нет, что ты… Другая причина.
Мама терзала меня вопросами, пока я не признался. Она заставила рассказать всё подробно, выспросив до мельчайших деталей, до предыстории.
- Какой ты скрытный, - вздохнула она, - и, хотя и большой, но мой маленький дурачок…
Мы сидели рядом, поэтому она смогла достать до моей головы, погладив меня по волосам.
- Она хотела, чтобы ты переубедил её.
- Серьёзно? – я посмотрел на маму.
- Конечно. Раз на твоё: «Я – не тот, кто тебе нужен», она ответила: «Знаю, но… Ты проводишь?» Раз плакала и заговорила с тобой… больше объяснять мне не нужно. У тебя был шанс в машине, когда она поцеловала и отвернулась. Тогда ты ещё мог переубедить её. Своими действиями, не словами. Вас тянет друг к другу. Ваши тела лучше вас. Успокою: потом, когда бы вы переспали и попробовали начать заново, ничего бы не получилось. Вы не жили вместе, а только встречались. А это разные вещи. Выяснилось бы насколько вы непохожи, насколько у вас разные привычки, любите разное. Начались бы сцены, ссоры. Она реагирует, как поняла, резко, девушка темпераментная.  И вы бы разбежались, на этот раз навсегда. Так что не переживай или, как говорят твои ученики: «Забей!»

Вот так мама прожила за меня несостоявшуюся нашу совместную жизнь с длинноногой красавицей и развела нас. Я обнял и поцеловал маму. Этим история и закончилась. До выписки отца навещала мама, рассказавшая, что к «полковнику» ходила теперь только жена.

Вышло, что побывав идиотом, я оказался и дурачком.
Как это выразил Чорану? «Я создан давать мудрые советы — и вести себя как последний дурак».
Прав и Борхес, сказавший: «Влюбиться — значит создать религию, чей Бог может ошибаться»!
А простоты хватает на каждого мудреца, и, наверно, поэтому ночью мне приснился своеобразный рассказ об этом. Записав его, я уснул снова.  Утром, перечитав, дал ему название:

Просто Та и просто Он

  В кафе за столиком Простота плакалась Воровству:
- Представляешь, он сказал, что с него довольно, довольно моей простоты. Он не хочет больше меня знать.
- Зазнался, значит, - просипело Воровство, - Но тогда не мудрец он. У мудреца простота обязательно быть должна. Чем проще, тем лучше… для меня.
Простота с надеждой взглянула на Воровство:
- Думаешь, без меня ему никак?
- Ясное дело.
- И сам позовёт?
- Сомневаюсь.
- Почему?
- Так ведь раз он не понимает, что ты ему нужна, то откуда же узнает, что нужна?
Озадаченная Простота не знала, что на это возразить, пытаясь переварить услышанное. Не получалось. И она спросила:
- А можешь ты не так мудрёно объяснить?
- Не так мудрёно?
- Ну, чтоб при этом надежда оставалась…
- Ишь, чего захотела! Оставь надежду, она нам не в тему сейчас.
- … Так не позовёт?
- Думаю, нет.
- А как сделать, чтобы позвал? Нет, я, конечно, сразу не пойду…
- Что ты несёшь?
- Куда?
- На кудыкину гору!
Простота совсем запуталась и стала такой жалкой, что Воровство не выдержало:
- Не надо ничего делать. Только ждать.
- Ждать? Без надежды? Тогда чего?
- Пока поймёт, что какой он мудрец без простоты. Мудрецу без простоты никак нельзя.
- Да, а если тем временем ему другая просто… Та ещё! себя предложит?
- А разве… вы… ик! разные? Хотя, если и одинаковые, то тем более.
- Что?!
- Не бери в голову. Это во мне коньяк разговаривает.
Простота шмыгнула носом и решилась сказать то, ради чего пришла:
- А можешь ты украсть у него мудрость?
- Месть?
- Да!
- Тогда он станет круглым дураком…
- Круглым-прекруглым…
- и полным простаком, - захихикало Воровство.
- Полным-преполным, - мечтательно произнесла Простота.
- И что тебе с того? – вернуло её на землю Воровство.
- Так простаку-то я тем более нужна.
«Ни хрена себе, - подумало Воровство, - дура-дурой, а какую хитрую комбинацию предлагает.» Но вслух спросило:
- А мне что с того будет?
Простота удивилась:
- Его мудрость-то тебе достанется.
- Ээ… нет, дорогуша. Мудрость – она совестлива. Как же я с ней воровать буду?
- Мудро воровать, по совести. У богатых.
- Я и так нищих не обслуживаю.
Простота поджала губы, наморщила лобик, потом вдруг улыбнулась и стрельнула глазками в сторону Воровства:
- А если я заплачУ?
- Откуда у тебя?
- Иначе. С тобой останусь.
- Нее-т, с тобой сразу попадёшься. Мудрецу ты необходима, а мне уж точно без надобности.
Они замолчали.
Простота кусала губы, подбородок её предательски дрожал.  «Просто он, наверное, воровать не умеет, - думала она, - а только напускает на себя важность и коньяк на мои последние деньги пьёт». И она сказала со вздохом:
- Горе-вор, и как бы ты – такой простой у него умного мудрость смог бы отнять? Ума не хватит на такое, да и духу.
Воровство поглядело на неё сузившимися зрачками, потом опрокинуло рюмку в рот. Занюхало рукавом рубашки и ответило:
- Как – не твоя забота. Отниму – не сомневайся.
Им дали счёт. Пока она расплачивалась, он показал ей на итог внизу листка и процедил тихо:
- Умножь это на десять – аванс. После дела в три раза больше. Будут наличные – знаешь, где меня искать.
Он поднялся и пошёл к выходу. Усмехнулся. «Как мудрость отнять? Проще простого. Подстеречь в тёмном парадняке, да приложиться ломиком в тряпке сзади по башке. Вмиг вся мудрость и вылетит. Толк выйдет, а дурь останется».

Перечитав рассказ, подумал: «Мудрецам не обязательно бить по башке. Можно и задурить голову. Как, например, Хайдеггеру или Гамсуну задурил голову фашизм. А Булгакову – другой людоед, ибо в большевизм писатель не верил. Что после моей несостоявшейся супруги или кто задурит голову мне?»