Сестра

(10)

  Те, кто – (гипотетически, ибо ясно, что я разговариваю с самим собой) прочёл историю моих самых-самых и единственных, любивших меня ни за что, а вопреки – эти воображаемые читатели могли обратить внимание на упоминание о сестре. Мне ничего неизвестно об её судьбе, кроме маминого сухого упоминания о том, как в шестнадцать та выскочила замуж за лейтенанта и упорхнула в неизвестном направлении. И с тех пор не появлялась. Дочь от нелюбимого обманщика, сломавшего маме судьбу. О ней не говорили в семье, но я нашёл фотокарточку: красивая девушка, выглядевшая старше своих лет, сформировавшаяся, точёные черты лица.
Кстати, обратите внимание, судьбу маме ломали именно из любви к ней, желая ей хорошего, в том числе в виде себя самого. Её мать тоже забрала документы из консерватории из лучших чувств. Как не вспомнить слова Иисуса: «И враги человека – близкие его». Прав Чоран: «Оставьте ближних такими, каковы они есть, и они ответят вам признательностью. Так нет, вы хотите их счастья любой ценой? Тогда берегитесь».
По ходу этих поисков я обнаружил, что дед мой умер, не дожив до моего рождения, как и бабушка… Кем же приходились мне те «деда» и «баба», как произносил я в детстве? Чего-то я не знал. Видимо, после их ареста говорить не решались, подобное родство было опасным. Появились-то они после амнистии, через годы после того, как сдох усатый хозяин страны. Спросить теперь было не у кого.
Учитывая нашу историю,  почти в каждой семье есть подобные скелеты в шкафу. И это – не праздное утверждение. Просто говорить в ваших семьях об этом опасались.
Гуляя с Ладой в скверике у дома, я разговорился с мужчиной в возрасте. У него оказалась по-своему уникальная и одновременно характерная для эпохи судьба. Родители были расстреляны. Ему повезло: он мальчишкой гостил у сестры матери в другом городе. Узнав об аресте, тётка с мужем усыновили его, дав иную фамилию и отчество, предупредив: «Молчок, если хочешь жить и не подвести нас».
Так всю жизнь он и скрывал своё происхождение, боясь разоблачения. Ни в чём не участвовал, не высовывался, не встревал туда, где могли начать проверять. 
Шли 90-ые, когда он рассказывал мне это. А он долго работал на предприятии, умершем к тому времени.
- И получается, я жил не своей жизнью, производил то, что теперь никому не нужно, - с горечью констатировал он, - Жизнь впустую. Зряшная жизнь.
Я подумал, не сказав ему, что такой же во многом была и жизнь страны. Хотя и много свершившей.
Но кому я это рассказываю, когда и режиссёр, автор двух отличных экранизаций Булгакова, произведений – антисоветских по сути, у которого был расстрелян дед, на вопрос об этом сказал, что живи он в то время – он бы понял это как необходимость.
Для рабов паранойя вождя – необходимость. Это – его зоркость.  Враги для вождя – необходимость. Это сплачивает вокруг него народ. А если врагов нет, то создать их не трудно. Благо, народ такой, что есть из кого.
Страна рабов – патриотов своего рабства… Это так просто не проходит и ещё аукнется, - подумал тогда я и, к сожалению, не ошибся.   
Но тогда об этом никто и не думал, вчерашние, то союзники, то враги, стали друзьями, посылая гуманитарную помощь, и песни пелись с эстрады: «Американ бой, американ бой, уеду с тобой!»
А цены лезли под потолок постоянно, поэтому сатирик констатировал: «Вся зарплата уходит в унитаз!»
Мне нужно было принять решение.
Поскольку я не мог оставить Ладу, жизнь моя продлевалась на неизвестный, но ограниченный срок.
Ученики пропали. Всем стало не до учёбы, занявшись выживанием. Поэтому можно было вспомнить старую стезю и пойти работать грузчиком, благо, форму я поддерживал. Но это означало оставлять мою единственную подружку одну на целый день. Меня больше привлекало решение Кьеркегора, получившего наследство и примерно прикинувшего: сколько проживёт. Он разделил доставшиеся деньги на части и умер, потратив последние деньги. Всё это время он занимался творчеством, создав своё учение.
Почему бы не начать писать? И не важно, что это никто не прочтёт, я-то буду знать: достиг чего-то или даже не попытался. Вспомните сцену в фильме Формана «Кто-то пролетел над гнездом кукушки», где герой пытается поднять неподъёмное для него, чтобы вышибить окно и уйти на волю. У него не получилось, но он хотя бы попытался, а тот, кто видел это – потом свершил.
Интересно, Форман или сценарист прочёл похожую притчу у Борхеса? В ней некто ждёт у входа, охраняемого янычарами с ятаганами наголо. Ждёт всю жизнь, мечтая узнать: что за дверью? При нём смельчак врывается в эту дверь, падая изрубленный. Ждали не его.
Перед смертью некто, а по сути, никто, решается лишь спросить: для кого была эта дверь?
- Для тебя, - гласил ответ, - но ты даже не попробовал войти.

Я уместил это в простенький констатирующий афоризм: «У жизни полно дверей, в которые мы даже не решились постучаться».

Подумал, что Эмиль Чоран, вот идеальный одинокий паломник по жизни, на которого я смахиваю. Это же он сказал: «Как узнать, что ты на верном пути? Проще простого: если рядом с тобой не осталось никого, значит, ты действительно близок к сути».

Потом я решился на шаг в духе времени: сбрить бороду и обриться наголо. Шансов, что меня узнает кто-либо из прежних знакомых: будет куда меньше.
Что и сделал, не узнав в зеркале парикмахера молодого бандита с могучими плечами штангиста. Оказывается, борода здорово старила.
Под стать новому имиджу я обрядился в спортивный костюм, и от меня стали шарахаться. В транспорте кондукторы даже не подходили спросить или предложить приобрести  билет. Это забавляло.
Впрочем, тогда уже множество народа ездило по липовым удостоверениям, которые продавались умельцами на каждой станции метро.

Денег на сберкнижках родителей было достаточно, если бы не инфляция. Я снял все деньги по генеральной доверенности и накупил продуктов, консервов, того, что может храниться, оставив на расходы.
Оставались ценные вещи, драгоценности, мебель, наконец. И дача. На худой конец можно разменять квартиру с доплатой.

  Решившись, я больше не заморачивался на этот счёт, принявшись писать. Теперь я жил немного не здесь, с каждой новой вещью уходя в иной мир.
Вспомнив: как готовился и настраивал себя к общению с древними текстами Лоренцо Великолепный, даже облачаясь иначе, под стать времени текстов, чтоб сделать это праздником, я изобрёл свой ритуал. Предваряя написание, я подбирал строки из Элиота, уходя в иное. Я словно бы произносил заклинание.
Итак…

                «К двери в розовый сад,
                К неоткрытой двери. Так же
                В тебе откликнется речь моя.
                Но зачем
                Прах тревожить на чаше розы,
                Я не знаю.
                Отраженья иного
                Населяют сад. Не войти ли?
                - Скорее, - пропела птица, - найди их, найди их
                За поворотом. В первую дверь
                В первый наш мир войти ли, доверясь
                Песне дрозда? В первый наш мир.
                Там они, величавые и незримые,
                Воздушно ступали по мертвым листьям
                В осеннем тепле сквозь звенящий воздух,
                И птица звала, как будто в ответ
                Неслышимой музыке, скрытой в кустах,
                И взгляды невидимых пересекались,
                Ибо розы смотрели навстречу взглядам».

Но то, что писал, выходило совсем не элиотовское, мягко говоря…

Первую вещь я написал несколько странную, хотя по совершенно реальным событиям. Опрашивая оставшихся родственников, я натолкнулся на любопытную по-своему и характерную для того времени судьбу. Комиссара госбезобасности 3 ранга НКВД, начальника охраны правительства, включая Самого.  Был и такой среди моих дальних родичей. Расстрелянный в 40-м, в конечном итоге.
Рассказ я озаглавил:

Горе.

Предчувствие шепнуло:
- Жди!
- Кого? – спросил он.
- Горе… - услышал в ответ.

Его это не напугало – столько уже видел… Вспомнилась сказка из детства. Там Горе мужику перехитрить удалось, закопав, и даже на том заработать неплохо.  Выйдет ли так теперь?

Он долго ожидал, ломая голову, с какой же стороны оно придёт, а его всё не было. И, когда уже забыл о предупреждении, оно явилось.

Трудно было б его не узнать. В чёрном, вид измученный, лицо заплаканное. Сколько уже он встречал таких лиц?

Выглядело оно так, что пожалеть хотелось. Но он давно отвык жалеть и подумал с лёгким злорадством: не потому ли так само горюет, что нет у него работы? Крокодиловы слёзы?..
Но… ко мне ведь пришло, может, уже и оплакало? И посмотрел вопрошающе.

Оно глянуло на него:
- Не твоё я.

Удивлённый, он несколько растерянно спросил:
- Тогда… чем обязан?
- Может, хоть присесть предложишь?
- Конечно… Вот, пожалуйста.
И стал ждать объяснения.

Горе, словно смутилось, не зная, как начать.
- Ну, как тебе сказать… Я вроде бы с проверкой.
И замолчало.

Что за чушь? Проверка на вшивость? Дрогнет ли? Зачем?

- Понимаешь, шло-то я к тебе, но потом закралась одна мысль. Мало где мне бывают рады. Хотя есть и такие. Но это, увы, не лучшие из людей, а точнее, наоборот. Мысль была о том, что ведь можно и, пусть иногда, отказаться нести плохое. Посланное к тебе, а ты это заслужил, я решило узнать, как отнесутся ко мне твои близкие, и обошло их.

У него отвисла челюсть. С ума сходит?

- Каждому я представлялось… Предчувствием, и они начинали волноваться. Об остальных. Большинство, в первую очередь, о тебе. Ты же обеспокоился лишь безопасностью своей персоны, и, узнав, что я – не по твою душу, более ничем не поинтересовался.

- И что с того? – не выдержал он.
- А то… что случись я с тобой, я стану их горем, не твоим. Тебя-то уже не будет. Их мне жаль, а тебе на них наплевать. Вот я и думаю: как выйти из этой ситуации?
Оно опять замолчало.

Он вздохнул и, мрачно взглянув, произнёс:
- Никак ты пришло, чтобы я помог тебе?..
- А почему б и нет? Если жить хочешь…

Жить он, положим, хотел, но мысли не шли в голову, слишком уж ситуация необычная.  Однако… где-то ему эта мысль уже встречалась?
- Мне надо их полюбить. Тогда их несчастье станет моим. Ты ведь этого хочешь? В таком случае ты сможешь исполнить порученное. Само собой, в твою легенду я не верю. И, если правильно понимаю, пока я - бесчувственный лицемер, то для тебя неуязвим.

Хотя, прошептал он уже про себя, я не всегда таким был…

Теперь вздохнуло Горе. Усмехнулось:
-  Опять с такой же сволочью столкнулось, как само. В последнее время всё чаще это происходит. Ну, как, спрашиваю, работать прикажите? С кем? Где убитые горем? Скажи, это я старею или мир оскотинивается?
- Про мир ничего не скажу, мне довольно своих дел. Но ежедневно со всех сторон слышу про горемык, так что ты явно справляешься.
- Льстишь? Мой человек! Ты уже принёс немало горя, а сколько ещё принесёшь! Зачем мне тебя убивать?
- Ну-ну, ты меня не вербовало!
- Лучшие помощники – идейные, не подозревающие о том. Они эффективнее других и денег не просят.
- Если, говоришь, я и так – твой человек, то зачем пожаловало?
- Понимаешь… большинство негодяев окружают себя подобными. И потому рано или поздно получают от них своё. О них искренне не горюют. Ты – не совсем такой случай, твоё личное окружение состоит из обманутых тобой, считающих тебя прекрасным человеком. Способный, чёрт!
Он поклонился. Однако не было сказано, зачем же оно появилось. Явно придуривается, играет, как кошка с мышью. Он чуял опасность. И интуиция не подвела. Профессионал всё таки…

У двери Горе обернулось и развело руками:
- Пришло попрощаться. Ты действительно очень способный мерзавец. Из лучших в моей обойме. Именно поэтому ты меня поймёшь, как никто другой. Мы с тобой рассматриваем всё, как игру. Знаешь, в шахматах можно пожертвовать даже ферзём, чтобы выиграть партию? Конечно, сейчас один из ферзей (а я играю сразу много партий) у меня – твой Верховный Божок, которому ты служишь. Столько мне поспособствовать – это дар иметь надо! О нём долго плакать будут… его жертвы.
 Ты – лишь одна из его жертвенных фигур. Сначала первый его набор навел ужас, затем следующие, им призванные, и ты – в их числе, радуя выживших обманутых, смели тех палачей… чтобы занять их место и действовать ещё успешней. Теперь пришло время ему избавиться от вас. Никто не должен себя чувствовать уверенно и свободным от страха – перед Его Волей. Вас убирают руками следующих обречённых.

Впрочем, для меня – это не важно. Важно то, что твоя смерть убьёт и немало обманутых тобой.  Неплохая комбинация?
- Но ведь я для тебя неуязвим… - прошептали его губы.
- Тебя уберут другие, - жёстко, кривясь в ухмылке, сказало его Горе, - есть кому. И просить не надо. Твой же Верховный Божок… Прощай, мой несостоявшийся ферзь! Я тебя уже оплакало.

- Стоять! – закричал он, как привык на работе, грубо и властно, так, что Горе застыло с кривой усмешкой на лице, - Говоришь, что я обречён?
Горе кивнуло.
- Считаешь меня не лучше себя?
Снова кивок.
- Думаешь, мог я быть другим?
Горе покачало головой:
- Ты – всем доволен. Кроме конца, - с нехорошей улыбкой заключило оно.
- Свободно! – проорал он, отворачиваясь к стене.

Что оно понимает? В его маленьком городишке, где он родился в нищей семье, и мечтать не приходилось о том, чего он добился! Удалось окончить лишь три класса, и пришлось пойти на фабрику, откуда уже на войну.

Навык убивать позже пригодился, но тогда – страх смерти, вши, окопы, отступление, рукопашная… Ранение в плечо, госпиталь, перевод в запасной полк. Два года войны без надежды на что-то и вдруг… Революция! Он понял: вот его шанс! И не ошибся.

Революция дала ему всё: власть, ордена, достаток. 20 лет его карьера развивалась в органах госбезопасности, как бы они не назывались, переименовываясь. Тех, кого он казнил, без счёта, он ставил к стенке именем Революции, защищая её, и… своё положение в ней.

Нет, он не считал, что жизнь нужно было прожить иначе.


…Он очнулся на нарах и сразу вспомнил, что здесь уже давно, и приговор вчера вынесен.

Вспомнил, как более года назад подписывал допоздна пропуска на парад, и зашёл Сам, говоря :
- Иди домой, тебя красивая жена заждалась…

Дома он застал шедший вовсю обыск и успел только сказать супруге:
- Так вот почему Он меня гнал к тебе…

Через день на площадь по случаю праздника Революции всех пропускали по разрешению за подписью этого «заговорщика».

Ему не суждено было узнать, что жене предстоит проработать 18 лет на лесоповале и в других местах, увидеть в лагере своего следователя, а тому – своего…

Теперь, когда он сам стал «агентом многих вражеских разведок», ему пришлось понять, что же испытывали те, кого он приговаривал. Но жалеть…

Бесполезно сожалеть и думать: можно ли было прожить иначе, коль кругом такое… Иного пути у него не было. Лучше уж 20 лет расстреливать самому, чем быть тем, кто только трясётся и ждёт этого.

Он не верил в жизнь Потом и, ожидая своего подвала, боялся. Шаги в коридоре приближались. За ним? Только бы мимо на этот раз…


Его супруга дожила и была реабилитирована, вспоминая о нём с тёплым чувством.

Он реабилитирован не был.

Закончив эту вещь, я позволил себе в награду почитать афоризмы Чорана. У него всегда можно было найти подходящее своим мыслям. Конечно, он был парадоксален, но чертовски откровенен и прав, по-моему.
«В этом мире всё находится не на своём месте, начиная с самого мира».
«Этот мир не заслуживает быть познанным».
«Желание – вот настоящая реальность».

Телефон умер. Иногда я даже подходил к нему и снимал трубку, чтоб услышать гудок и убедиться, что его не отключили.
Но однажды вечером он зазвонил. Я вздрогнул, не веря. Потом не спеша подошёл (могли ведь попасть не туда) и снял трубку:
- Алло?
А в ответ шёпот:
- Читай знаки…
- Что?
- Знаки читай!
И гудки.
Шутник, - усмехнулся я. Или шутница? Было не разобрать. 
Дети балуются, - сказал я себе и вспомнил элиотовское:
« - Спеши, - пела птица, - в кустарнике прячутся дети,
   Затаив дыхание вместе со смехом».

  Я вышел выгулять Ладу и задумался. Почему бы этот звонок, напомнивший о посылаемых знаках, ни сделать началом нового рассказа… Правда, знаков вокруг я не обнаружил, почему вернувшись вынул карточную колоду и наугад вытянул оттуда две карты. Семёрка червей… и восьмёрка червей.
После достал толкование гаданий и узнал, что их сочетание означает встречу и разговор. Вскоре я лёг и забыл об этом.

  Следующим утром телефон зазвонил вновь. Я хмыкнул, ожидая продолжения шутки, и поднял трубку.
- Итак? – сказал я, - Речь о встрече?
- Да… - удивился женский голос, - А ты откуда знаешь?
- Я знаю больше, чем вы думаете, - продолжил я валять дурака.
- И что же? – уточнил её незнакомый голос.
- То, что у вас ничего не выйдет.
- Но я же – дочь и наследница, как и ты…
«Кто меня разыгрывает?» - подумал я, а ей сказал:
- С этого места поподробнее, пожалуйста.
- Я – твоя сестра.
- Ну-ну, - ответил я, - а я – сын лейтенанта Шмидта!
Она не поняла шутки. Дремуча… Не читала Ильфа и Петрова. Почему удивилась снова:
- У тебя был отчим? У маминого мужа была фамилия Терпигора.
Я начал понимать. И спросил:
- Но с лейтенантом сбежала ты…
Она помолчала. Потом сказала:
- Это было так давно, что уже неправда.
Я хмыкнул:
- А о маме ты вспомнила из-за наследства. Сразу возникли родственные чувства. К деньгам. Но у меня для тебя неприятные новости. Денег нет, квартира не приватизирована и есть завещание в мою пользу. Ты там не значишься.
Я врал, но уверенно. Не хватало ещё делиться с этой наглой выдрой.
- Я бы хотела взглянуть на завещание, - упорствовала новоявленная сестрица.
- Через шесть месяцев. По закону, - отрезал я.
Она опять помолчала и спросила:
- Я звоню из автомата недалеко от твоего дома.
Я вспомнил о своём новом облике и сказал:
- Ты хочешь меня увидеть? А не пожалеешь? Где и когда?
- Мм… в сквере напротив дома. Я – в синем плаще. А ты?
- А я – бандит. Узнаешь сразу. Одеваюсь и спускаюсь.
Надо ли говорить, что обрядился в спортивный костюм, набычился, репетируя перед зеркалом в коридоре, изображая чуть ли не уголовника и покачиваясь, двинулся на встречу. Что я помню из словаря блатной музыки?.. Надо бы ввернуть в беседе.
Ей должно быть в начале полтинника… - соображал я, спускаясь по лестнице.

  Женщина в синем плаще была в сквере одна. Она стояла у детской площадки, вертя головой. Я специально пошёл вокруг, чтоб появиться у неё из-за спины и напугать. Это получилось. Она вздрогнула и с ужасом взглянула на явившегося типа, то ли вышибалу, то ли убийцу.
- Ну и… - протянул я, зло глядя, и сплюнул. Её можно было ещё узнать по той карточке. Сохранилась не столь  плохо. Но косметики – тонна.
- Боже! – вырвалось у неё. Она отшатнулась.
- Он тебе не поможет, - скривился я.
Она смотрела на меня во все глаза и решилась спросить, переврав, конечно, моё имя:
- … это точно… вы?
Я усмехнулся:
- Я – за него. Тебе понятно объяснить, чтобы пропала и больше не являлась, или СДЕЛАТЬ… так, чтобы пропала? Понятно излагаю?
Она сглотнула.
- Понятно. Я уже ухожу.
- Иди-иди, пока ходилки не вырвали и шнифты не погасили! 
Я долго смотрел ей вслед. Вот она пропала из виду. Сестра…
Вздохнув, я пошёл домой из сквера в скверном настроении  к последнему живому родному существу – Ладе.

Позже мне пришла в голову мысль, что «эта» так просто не отстанет. Наверняка поинтересуется в нотариальной палате, где лежит завещание.  А его нет. Мама, конечно, была юристом, но её расстройства после смерти папы… Хотя она настояла, и я сопровождал её в Приозерск в БТИ для переоформления дома с отца на неё. Вдруг она всё же подумала о завещании, вспомнив о беглой дочурке?
Но я же рылся в документах, когда собирал материал о них. Вроде не было… Ладно, для очистки совести и чтоб не отдавать полдома в Сосново поищу ещё раз. С квартирой-то у «сестрицы» вышел облом.
Я перерыл всё. Ничего.
Вздохнув, уселся у секретера и случайно поднял взгляд. За стеклом боком стояла бумага…. На бланке!
Открыв, я убедился, что мама позаботилась на этот случай. Спасибо. О «сестрице» можно было забыть.