Злой Рок

(5)

 
  Исполнив свой реквием по человекам, я решил, раз покуда жив, вернуться к нашим баранам и вновь «Сквозь фортку крикнуть детворе: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»» Пока я с Ветром говорил, пока я плакал и дурил… Быть может, свет уже не тот?

Оказалась одна проблема: пустой холодильник как следствие пустого кармана. Эх… надо было выходить в люди.  Пришлось запускать руки в фамильные драгоценности. Я набрал золотых колец, взял паспорт и отправился в ломбард.
В нём случилась забавная сцена: в лифте я оказался с молодой женщиной, по фигуре напомнившей бочонок. Я галантно пропустил её вперёд, за что был одарён ненавидящим взглядом. Видимо, по её представлениям, настоящий мужик должен был оттолкнуть бабу и влезть первым. Дальнейшее наше с ней путешествие только это подтвердило. Я, продолжая ту же линию, спросил какой ей этаж. Она не ответила, одарив ещё одним уничтожающим взглядом. Нажал кнопку своего. Мы поехали и застряли. Теперь я полностью подтвердил её опасения: она со злобным рыком принялась тыкать в кнопки, презрительно поглядывая на меня. Эта мадам явно была убеждена, что мы застряли потому, что я – тряпка. Лифт не реагировал на её хаотические действия, и мне пришлось взять инициативу на себя.
- Брысь, бочёнок! – скомандовал я ей брезгливо, и она испуганно отпрянула от кнопок, прижавшись к стенке.
Лифт поехал на МОЙ этаж и открыл дверь. Я вышел, не глядя на неё.   

Чёрт возьми, всё время забываю о своей нынешней бандитской внешности! Не могу вести себя соответствующе. Может, отпустить волосы и бороду опять? Но что это изменит в моей жизни…

В ломбарде выяснилось, что они берут кольца как лом, а камни вообще не оценивают.
Я забрал назад мамино кольцо с рубином, спросив:
- Это правда, что в советское время рубины включали в ювелирные изделия лишь плавиковские, искусственные, а настоящие шли в госфонд?
Она странно взглянула на меня, поколебалась мгновение. Я продолжал пристально смотреть на неё и услышал:
- В СССР не добывали рубины, а выращивали. Теперь это уже не тайна. Настоящий корунд можно было купить лишь заграницей. Он стоил дороже бриллианта.
Я не стал спрашивать: как определить синтетика ли мамин. Она покупала у нас, ergo… как любил говорить Спиноза. А приёмщица наверняка подумала, что кольца я снял с кого-нибудь, благо, внешность на то наталкивала.

  Выйдя оттуда при деньгах, я накупил прессы, чтоб узнать про «тысячелетие», разгон к которому брало нынешнее время.  Потом приобрёл несколько пакетов разной еды.

После обеда, который оценила и Лада, я погрузился в журналы и газеты. Конечно, кое-что можно было теперь узнать и по «ящику», тем паче что «войны начинаются только тогда, когда приезжает CNN», что подтвердили события в 93-м у нашего Белого дома, когда ретранслировали их репортаж на нашем телевидении.
Ничего особенно нового я в прессе не обнаружил. Страна училась жить по понятиям. Народ радостно нёс деньги мошенникам. В центре Москвы вооружённые лица в чёрных масках, оказавшиеся из Президентского полка, захватили банк, который у них отбило ФСБ, крышевавшее банк.
Постреливали и у нас. Правда, больше для устрашения или из газовых пистолетов. Несколько раз довелось видеть погони на милицейских «жигулях» почему-то за мотоциклами. Ну, конкурирующие банки иногда жгли друг друга. Провинция…

Я отбросил журнал и потянулся. Для большинства, что бы с ним ни происходило, виновата была Судьба, Рок, Обстоятельства, То что Свыше – под разными названиями.
Для меня было очевидно, что всем, что случалось со мной, я обязан исключительно себе, такому какой есть. Будь я другим, случалось бы со мной иное и в иных обстоятельствах.
Но люди убеждены в ответственности их Судьбы за то, что творят сами, валя на неё все неприятности, и  мечтая об иной, более удачной.
Поэтому, когда это всё выплеснулось наружу, спрос на смену судьбы стал особенно актуален. Не замедлило появиться и предложение. Объявления о гаданиях, очистке кармы, снятие наворотов-отворотов и приворотов для криворотых преобладали. Бедняги…
Те, кто лишь молят об иной судьбе, достойны того, что имеют. Иной судьбы можно лишь добиться. Не так важно верите ли вы в Лучшее, как убедите ли Его поверить в вас.

Но с другой стороны, как я привык уже смотреть, эти несчастные и были неспособны на большее. Мне повезло во всём: с родителями, наследственностью, способностями и то я всем недоволен. Что говорить про тех, кому не повезло с этим изначально…
Не дай бог, осуждающему тех, кто повинуется обстоятельствам, побывать в их шкуре. Ограниченность повинующихся заставляет этих людей воспринимать происходящее с ними, как рок, с которым ничего нельзя поделать. 

  Пока я выгуливал своё последнее близкое существо, у меня в голове сложилась одна трагикомическая вещица на близкую тему. Вернувшись, я её записал, назвав:

Злой рок

Встретились они при невыясненных обстоятельствах.
Молча поглядели друг на друга. Она вздохнула, он скривился.
- Что тебе от меня надо? – вместо приветствия грубо спросил он.
Вновь вздохнув, она ответила:
- Я – твоя судьба.
- А шла бы ты… от меня куда подальше, - и он повернулся, уходя.
- Не могу, - в третий раз вздохнула его Судьба и поплелась следом.

Но он вёл себя так, что глаза Несчастной Судьбы не просыхали, и при этом ещё клял её, как виновницу своих бед.

Подружки, которым она плакалась, были столь же несчастны, и поэтому ничем помочь не могли.

Наконец, он попал в каталажку, и им пришлось вновь утешать его Несчастную Судьбу.
Она, не выдержав, всхлипнула:
- Это не человек, а…
- Злой рок! – не сговариваясь, произнесли обе подружки. После чего на кухню пришло тяжёлое молчание.
- А правда ведь, - первой нарушила его одна, - вот мой – просто пьяница…
- Мой, - продолжила другая, - тоже гад.
- У тебя же, - сказала первая Несчастной судьбе, - и не человек он вовсе. Поистине, злой рок!
- Но, если так, - робко начала Несчастная, - то надо пожаловаться Туда? И она посмотрела наверх.
Судьба пьяницы с ней не согласилась:
- Там уже всё сделали – отправили его куда надо. Сама видишь.
- Но мне же теперь там с ним и мыкаться, - возразила Несчастная, - это же и мне наказание! А за что? Я ведь ничего переменить не могу…
И она опять зарыдала.
Подружкам нечего было возразить. Восстать против установленного порядка вещей им и в голову не приходило. Судьба пьяницы рассуждала так: «Те, кто не пьют, не иначе, как что-то ещё худшее замышляют. Уж пусть лучше пьёт!»  Вторая подружка считала: «Мой, конечно, гад. Но раз эдакий им здесь нужен, то пусть будет. Всё же не такой, как у Несчастной судьбы!»

И тут Судьбе гада пришла в голову мысль:
- У знакомой было нечто похожее. Она обращалась к ворожее.  Та помогла.
Несчастная судьба даже перестала плакать, подняла голову от стола и, кося глазами по углам, прошептала:
- Но нам же нельзя ничего менять?
- Да, - нагнувшись к ней, почти так же тихо ответила Судьба гада, - но тут и не меняешь. Фокус в том, что это кто-то вмешался и испортил то, что на самом деле было задумано…
- Объясни! – опустив свою голову к первым двум, тихо, но решительно потребовала Судьба пьяницы.
- Всё просто. Знакомой это объяснила ворожея, а та – мне. Ведь только дураки считают, что мы у всех на роду написаны, чтобы на нас свои грехи свалить было можно. Скажите: мы сами по себе хотим зла тем, чьими судьбами являемся?
Две других судьбы озадаченно посмотрели друг на друга, словно спрашивая или пытаясь понять. И одновременно выдохнули:
- Нет!
- Видите, мы – хорошие. Если же всё идёт не так, как нам хочется, значит…
Она многозначительно замолчала.
- Ну, не томи! – не выдержала Судьба пьяницы, - говори!
- Ты хочешь сказать… - начала Несчастная, - что кто-то…
- Именно. – решительно отрезала Судьба гада.
Судьба пьяницы всё ещё не понимала. Она ждала продолжения.
И продолжение последовало:
- У всех есть недруги и завистники…
Её прервал смех… Несчастной, к которой присоединилась Судьба пьяницы. Забыв обо всём, они хохотали и не могли остановиться. Судьба гада с недоумением глядела на них, уже рыдающих от смеха, потом не выдержала и присоединилась. Теперь все три аж взвизгивали, пытаясь что-то сказать, но лишь отдельным словам удавалось протиснуться между новыми взрывами хохота:
- … мы, - стонала Несчастная.
- ага… вторила Судьба пьяницы, изнемогая.
- п-понимаю.,. – поддерживала их Судьба гада.

Отсмеявшись до икоты, они бессильно откинулись на табуретах к стенам кухни.
Конечно, трудно было представить, чтобы кто-нибудь стал завидовать их судьбам и злоумышлять поэтому.
- Всё-таки все они – наш злой рок, - резюмировала Судьба гада.
И обеим судьбам ничего не оставалось, как согласиться.


А тем временем, лёжа на верхних нарах, злой рок Несчастной судьбы размышлял: пришлёт ли она передачу, и если да, то, что там будет, и что из того, что в ней может быть ему оставят сокамерники…

От души посмеявшись вместе с Судьбами над их жалкими подопечными, я понял, что единственный способ протянуть своё существование хотя бы до кончины моей четырёх лапой подружки – наблюдать за происходящим и писать, преломляя его в своём сознании.
А материала творящееся вокруг ежедневно давало – мама не горюй! А что вы хотите, смутные времена.

Шарлатаны – гуру и гурии давали сеансы магии по телевизору, во дворцах культуры и на стадионах. Заряжали волу целебной силой на расстоянии, лечили по фотокарточкам.

Православие головного мозга у населения росло и ширилось, поскольку наверху тоже делали вид, что верят. А по выражению Евтушенко, готовы истово поверить, но только в то, что скажет власть.

Дословно у него это звучит так:
«За православие лютуя,
 являя ревностную страсть,
 он веру принял бы любую,
 но только ту, за коей власть».

Пользуясь моментом, церковь делала свой бизнес, получив таможенные льготы на ввоз «дьявольских соблазнов» - табачных изделий и алкоголя. Ничуть тем не смущаясь. Деньги ведь шли на благое дело – на восстановление религии и храмов, на безбедную жизнь служителей культа…

Объявилась новая «Матерь Мира Мария Дэви Христос», бывшая комсомольская богиня, впавшая после десятого аборта в кому и получившая там Откровение о Конце Света.
С целью помочь этому мероприятию, чтоб организовать массовое самоубийство кающихся, она создала Белое Братство, с помощью которого попыталась захватить собор, чтоб провести там свой молебен, после чего сжечь всех присутствующих в нём.

Не менее интересно было наблюдать за трансформацией репертуара эстрады, отражавшего время.
В надежде на чудо смотрели программу «Поле чудес». Название было с подтекстом, намекавшим на «Страну дураков», где золотые росли на деревьях.
Пели о том, как соблазняли девушку «двумя кусочеками колбаски».
Потом шоковую экономическую терапию страны, когда колбаски стало завались, прекрасно выразила фраза: «Вся зарплата уходит в унитаз!»
Затем пошли фильмы о том, как здорово устраиваются наши люди в богатой Америке, возвращаясь сюда за жёнами…
И запели иное: «Американ бой, уеду с тобой!»
Позже принялись издеваться над глупыми (понимай: честными) американцами, которых обводят вокруг пальца наши люди, приехавшие в Штаты. Слушая это, все довольно смеялись, вырастая в собственных глазах – ведь где-то есть глупее нас!
Но когда генпрокурор страны признал с телеэкрана, что «народ у нас вороват» - все оскорбились. Забыли советскую ещё присказку, по которой жили некогда: «Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость!»
Прочёл у одного из писавших речи Брежневу о том, как готовили тому доклад на даче генсека и в ходе этого удивились минимальной зарплате в 60 рублей, которая ещё была тогда. Леонид Ильич посмеялся над ними: «Вы жизни не знаете! Никто не живёт на одну зарплату! Вот мы, когда я студентом был, разгружали вагоны, чтоб не умереть с голоду. Но мы разгружали с умом: сколько-то ящиков куда следовало, а один – себе».

  Конечно, это всё было бы смешно, если бы не было так грустно.

Лада жила, позволяя жить мне и оставаться свидетелем не Иеговы, а чудес времени, которые опосредованно запечатлевал. Для кого? Бог весть! Для себя, в первую очередь.
В одной моей повестушке персонаж упоминает об изменчивости в головах людей, чего сами они не помнят, не замечая даже:
«- Тело, которое я доставил… как его?..
- Лёша, - подсказал Дим.
- Да, Лёха. Он считает, что нас оккупировали иностранцы.
- Он просто опередил время.
Данила с удивлением взглянул на собеседника.
- Помнишь, как всего несколько лет назад все мечтали объявить войну Западу и сдаться ему в плен – пусть потом кормит? В Питере ходила такая версия этого: отделиться от России, чтобы заявить «финикам», что готовы вместе с отнятыми у них территориями принять их гражданство.
- Было. И что?
- Пройдёт ещё немного лет, и наши «воры в законе» на самом верху, которых население выберет само, будут казаться многим посаженными длинной рукой из-за океана.
- Брось!
- Доживёшь – вспомнишь мои слова».

  Но Лада стремительно старела, что не заметить было нельзя. Когда с ней попытался поиграть юный фоксик, он только грустно поглядела на него. Шедшая мимо с церковной службы старуха тоже отметила это, сказав Ладе:
- Ты устарела!

А ведь было время, когда мы отмыли, вылечили, откормили её, и она оказалась очень симпатичной собачуськой. Гулявший в нашем сквере детский сад становился в очередь её погладить. Одна девулька даже сохранила для угощения своё печенье, которое несла в коробочке её подружка, и, подойдя к нам, спросила у той:
- Дася, дай песенье!
На личике этой «Даси» отразилась целая гамма чувств: от застигнутой врасплох за чем-то предосудительным до испуга, чувства вины и, наконец, безмерного огорчения и растерянности. Ясно стало, что девочка его съела.
Не получив ответа, её подруга уже настойчивее повторила:
- Дася, де писЕнье?
Дася опустила голову, а потом повернулась и побежала.
Желавшая угостить Ладу помчалась за ней с возмущённым криком:
- Даа-ся!!

А я остался смеяться.

С другой девочкой, постарше, у нас даже завязался небольшой диалог.
Она сказала:
- Я хочу именно такую собаку.
- Попроси родителей, - подсказал я.
- Они не хотят, - горестно вздохнула девочка.
- Ничего, - попытался я её утешить, - вырастешь и сама приобретёшь.
На что последовал ответ, сразивший меня наповал:
- Нет, я хочу её в детстве!

Я стал особенно добр и любезен с Ладой, лаская и разговаривая с ней.

Но пришёл день, когда она отказалась от пищи и воды. Я повёз её к ветклинику, где взяв денег, предложили усыпить.
- Резать её смысла нет, - прощупав и посмотрев пасть, сказал врач. Печень разрушена. Видите: вся пасть жёлтая внутри. Можно лишь сократить мучения. Решится и проблема захоронения. Где вы её в городе зароете?
- На даче, - опуская глаза, сказал я.

Завернув в несколько пакетов и опустив в сумку, я повёз то, что прежде было Ладой, бегало, любило, радовалось жизни, загород. Мы немало гуляли с ней в тамошнем лесу, и я нашёл для неё хорошее место у высокого огненного клёна за ручьём, видного из дома и с участка. Можно было даже не ставить знак.
Закончив свой печальный труд, я постоял, пустив слезу, и постарался себя уверить, что сегодня же она встретится с мамой и отцом.
В этом состоянии я почувствовал, что не смогу остаться на даче и пошёл на электричку.
Так Лада осталась одна.

Всю дорогу во мне звучала есенинская «Песнь о собаке»:

Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.
А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.
В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.


  Дома всё как будто было по-прежнему, и нет. Я места себе не находил, перемещался от стены к стене в гостиной и глотал комок в горле. Ушло последнее родное, как-то связывавшее меня с жизнью. При этом меня совсем не огорчало, что, значит, пришла пора уходить мне. Я не верил, что встречу после своих. Хотя если у сумасшедших свой «тот свет»…

С этого дня я перестал бриться и оказался не в состоянии больше писать. Сон покинул меня, а ночи превратились в бесконечную пытку временем. Я подумал, что это – указание на выход и сходил в поликлинику за рецептом на сильнодействующее снотворное. Следовало накопить его достаточно, чтоб не проснуться.

Дома я не мог оставаться и ездил и бродил по городу. Я забыл про еду, а когда о том напоминал желудок, то успокаивал его водой. Во время этих бесцельных путешествий я встретил своего двойника. В первый момент я этого не понял, а он показался мне удивительно знакомым, но не вспомнить откуда. Я спускался на эскалаторе в метро, а он поднимался. Он ехал один. Когда до меня дошло, что вижу свою копию, то, проводив его взглядом, пока он не исчез из виду, подумал: «Внутренне он, конечно, совершенно иной. И что с того? Он – иная версия меня. Он бы сказал, что я – его версия. И судьба иная наверняка. Иначе для чего существовать другому такому же «я»? А ни для чего, игра генов и только. Ещё одна случайность. Бывают же похожие случайности. Любопытно было б с ним поговорить. Надо попробовать».
Доехав до низа, я побежал на эскалатор наверх и бежал по нему, надеясь успеть. Но, видно, я долго решался и не настиг его. Я даже выскочил наружу, ища глазами. Безуспешно.
Опустив голову, я вернулся и снова поехал вниз. Одной из моих версий вскоре предстояло исчезнуть отсюда. Меня должно утешать то, что другая версия останется?
Я пожал плечами.
А я, пожалуй, мог бы оставить ему квартиру и дачу. Если бы он мне понравился. Но что говорить впустую…

Следующие дни я ходил, вглядываясь в лица, и они мне не нравились. Почему? Я не знал. И вовсе не потому, что им было суждено здесь ещё задержаться, а мне уйти, нет. Кого я искал в большом городе?
На третий день мне повезло. Проходя мимо дома, я бросил взгляд на окно бельэтажа, не закрытое занавеской. И замер. В этом окне был виден крупный старый мужчина, поливавший цветы. Этого не могло быть, но это было. Это был мой отец.
Я так и стоял с раскрытым ртом, наблюдая за ним, пока он не почувствовал мой взгляд и не задёрнул занавеску. Постояв немного, я побрёл прочь. Можно было вычислить квартиру, но очевидно, что он не был бы рад моему визиту. Как и «я» №2 из метро. Иначе с чего бы ему удирать?
Символично, что я спускался под землю, собираясь её покинуть, а он будто на замену мне поднимался оттуда.
Неужто я чего-то не знаю?