Лихо Одноглазое

               

 — Жир ! Жир падает с неба ! — завопило люто Лихо Одноглазое — Не до жиру было мне ? — само к себе обратилось — Быть неживу им и сим зарекаю, закликаю не быть им живу, Смерть и лядва ползёт туда ! В жилу ! —  прыгало и трясло ногами злое степное чудовище.

              Поселилось на земле Славянской от времён Великого потопа Лихо Одноглазое. Тогда ещё жив был Бог, и был Он Велик, могуществен и славен пророками своими. За себя открыл Бог страшные воды Волны. Дабы не омыть, не очистить нечестивцев, а истребить их, окаянных... Уничтожить. Не мором голодным, не булатом стальным, а способом утопления. Он — Бог. У Бога для людишек свой метод. А для людей — невмешательство и отстранённость. И пришёл Потоп водный на Землю. Случилось это в семнадцатый день второго месяца года, что облачён русскими в едкое слово «Февраль». В воскресенье случилось это. Ждал и чувствовал Господь на небеси, что грешники заскорузлые в Субботний день раскаются и уже к вечеру возрыдают и падут перед Ним на колени. Будут всей пятернёй ладони загребать чёрную землю под себя, ломая красивые ногти и загрязняя белые пальцы безумной руки. А не захотели подлые существа внимать Пророкам Его. Презрели они и Бога Праведного и Престол Истины. Самые трусливые насмехались и плевали выше головы своей. Поносили и хулили слабака небесного, который не в силах не то что всех их, а даже одно оголтелое отродье на денёчек приструнить. Бог сердился. Пенял Ною. Досаждал жене его, и в воскресный день, ровно спустя одну неделю после последнего предупреждения Своего пустил Бог кровь Земли — Воду. Пройдут века и месяц тот станет в созвездие Водолея, а пока... Означенное воскресенье семнадцатого февраля — «в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей». И умножалась вода. Пребывала. Смех человеческий и душевная радость с первыми каплями дождя сменились надрывной депрессией. Не выйти засветло к соседке для деяний блуда. Подошва загрузла так, что не вытащить себя. Шагу не сделать. Стоит блудник, ещё собой не старый, по сторонам глядит, озирается, и видит, прищурив глаз свой, как вокруг бабы валяются, уже молча, только репы свои грязные с илом во рту приподнимают над землёю и мляво произносят один звук-слог «бля». Позже стали плавать на досках, в корытах покрепче, и один за другим отправлялись под воду. Дети, обхватив худющие, тощие коленки падали сонными с крыши. В воду. Прямиком — бултых и в воде. И мать молча рвала на себе волос, драла когтями груди свои, а мужья, сидящие рядом, тут же отворачивались. И хлынул напор ещё большей воды. Всех смыло. Одним разом. В один миг. Крик и вопль общины поднялся над Землёй. Стоны упования понеслись отовсюду. Визг дикий, рёв сущий и горлопанство слились воедино в одно клейкое, шибутное Лихо Одноглазое. Воспротивилась бы субстанция, не дала бы частичкам звука в одну страшную похоронную песнь войти, заворчал бы на Ковчеге своём Пророк Ной, может и не случилось бы этого. Крик человечий облачился в новую пришлую Материю. Действительно. Появилось Оно будто бы ниоткуда и исчезало в пространстве будто бы никуда.
             Захлебнулась толпа — выпрыгнуло в Свет Лихо Одноглазое.
 — Лядва ! Лядва ! Ляд-венец... Силушка — рогатушка. Дерьмовщинник. Дерьмовщинник ! — крикнуло ввысь Лихо и показался из облаков Суровый Старец.  — Ты заклеймил Меня ?! Ты Меня лишил глазика ?
 — Ступай зонт ищи, нервотрёпка зиготная.
 — Зигота ты ! Ты, зигота... Пакость — рыжка. Чушка борода ! Глаз возвращай ! Вороти Мне, Лиху крикливому, око Моё ! Хотя бы ценою клока волос с башки твоей... Стоеросовой ! — Лихо прыгало и махало руками вослед ударам грома, один разряд божьей молнии попал в конечность верхнюю, а не пришиб... Напротив, дыбом поставил. И волос головной Лиха засветился в неоновых ярких лучах, да от разряда шерстинки телесные в стопорик выстроились. Запрыгало на одной ноге Лихо и крутенько запело вновь песню свою к небу.
 — Зигота бессовестный ! Кака-мака-заплодака ! Способный породить любую другую породу — возверни глаз Мой. Глазушку !
 — Отвяжись. Не брал твоего глаза. Затулите её от Меня. — глухо хрипел Бог.
 — Блал. — кривлялось Лихо — Это ты ! Ты блал. Эй, кто здеся ?! Промолвите Старцу выговор. По сговору с чучмеками крылатыми... Не чудаки они ! Старец !  Не чудики забубённые... А лохматенция недовольная и бубуки занудные. Глазик Мой, правенький, зачурыжили ! Отобрали ! Клеймо мне, в былинное тело Моё, распрекрасное ! Поставили... И зиготством промышляючи — возрыдало над увечьем своим Лихо — Не желают, не радятся продолжить лица Моего замечательного. Просто и зонтично ! — завопило Лихо, вглядываясь глазом одним вперёд на три тысячи лет — Выкололи Мне глазок мой, золотенький, лишили Меня драгоценности вечной —  било себя в грудь и мотало из стороны в сторону Лихо — Старик ! Глаз поверни ! По хорошему !
              Ничего не ответил на слова плаксивые и на гневные возгласы небесный Бог, а только ухмыльнулся и в сторону сплюнул. Скрылся с очей Земли круглой. Исчез. Прикрыл и окутал Себя облаками. Лихо почувствовало, что осталось наедине. Вздохнуло глубоко, подумало кратко о том, как вышло ему появиться, а оно не собиралось. И вокруг всё — идеально. Люд опухший кругом, а те что в одёже выглядывают на поверхности, как утонувшие крысы. Вот вам и глобальное улучшение — ехидничало в уме Лихо повеселевшее. Оно вскинуло глаз в воздух и резко, размахнувшись рукой, сквозь зубики процедило туда...
 — Ничего... Поймают и Тебя... Обезьяну.
               
             Не ко времени зашумели голоса погубленных душ. Невидимые тела человеков старались хоть кого то разжалобить в природе этой. Они дули на ветви верхушки, нежно поглаживая кожицу деревьев, скрадывая пальцами наросты и затвердевшие сучья, что были сломаны порывом ветра или стальным клювом крупной птицы. Души целовали зелёные листики, шептали им свои слёзы и стонали в жилки про своё отчаяние. Дерево соглашалось, поддакивало. А что может быть лучше молчаливого слушателя ?
 — Только слушатель мёртвый... — заскрипело зубами жующее Лихо. Оно заглатывало очередной кусок сырой плоти; «Поедом ест сограждан !» — припомнился Лиху возглас жандарма россейского. «Англицкий» из жандармов, прибывший в Россию по особо секретному извещению, огляделся в Москве, отметился в Санкт-Петербурге и дал дёру, что называется из страны «слился». Не понял человек зарубежной охранки, каким образом не организовали размножение скота при таких погодных условиях и травах. Он прослышал, что в районах вечной мерзлоты стада оленей имеются, годные для работы и в пищу, а здесь...
 — Здесь ! Курица во дворе не бегает. — кричал он в вагоне французскому повару.
 — Не бегает — значит сидит. — равнодушно, «с холодцом» ответствовал тучный шеф, не пожелавший представиться, а только добавил — На насесте сидит. Либо на стульчике. — не удержался француз, чтобы не приврать и в этом мелком деле.
               Жертву свою Лихо одноглазое выбирало по методу Оборота. Без проблем и быстро. Не смог оборотной дуги обломить — уже невозможно увернуться. Бьёт Лихо с такой силой и в таком исступлении, что богатыри замертво падают и самые смелые лежат задыхаясь, словно подкошенные. К женскому полу приступать любит постепенно, не с наскока, как по мужикам. А возьмёт какую-то девку или бабу, лучше несколько, под надзор, и ведёт их в логово, где ни знакомств ни договора, на долгую вечность.
 — С утра губы дугою выверни ! Покажи Мне, что ты в ярмо Моё попалася. Заплутала или намудрила. Горе приютила, и съела тебя Я ! Чтоб тупости и боли немой побольше на рожу напустила. Дают так — этот притон вечный ненормальности гримасы. И повой Мне на ушко, с надрывом щекочущим чресла Мои и плечики широкие. Моментально соображу, что все свои думы ты передумала и варианты перебрала. По кусочку люблю плотью воспользоваться ! Разрезать вдоль, чтобы ни одна кровинка оттуда не ушла. И вбрасываю в себя, точно яблочки во дворе соседей. — Лихо загудело.  Протяжно вскинулось руками и заставило жертву остожную свою вцепиться пальцами себе в шею. Её душил плач. Колыхали судороги. И жестокое откровение распознанной истины, где Лихо только приговаривает да повторяет: «Соседи... Соседи... Не будет тебе ничего от них... — мурлыкало Лихо — И не идет тебе ничего от соседского мусора.» Женщины кричали на это, они в мечтах своих выходили в поле широкое и горлопанили вовсю, чтобы все люди слышали и ставили им тотчас памятник за такое открытие великое. Выборочно, поочерёдно, они заставляли бы их летать по воздуху, как мух гоняли бы и побивали метёлками, трясли б перед их длинным, мясистым носом мухобойкой и даже топором, орудием убийства. Но вместо этого, в настоящем, скаредно ныли, что таковские мрази и пакостники тайные ходят по земле, свободно, и не боятся под дверями поджога.
       
               Миссия провалилась. Круглое зеркало на туалетном столике предвещало скорый отъезд. Варвара Алексеевна Милош, девица на выданьи, не стала дожидаться первых лучей «отрадного солнышка» и принялась паковать дорожный сундук вкупе с дамскими принадлежностями и шляпными коробками. Через пятнадцать минут шляпы и перья решено было оставить. Дорога в имение Кость не предвещала ничего приятного, хотя и неприятностей не сулила ни с одной стороны. Варвара, сцепив плотно зубы, шагала по огромной комнате так опостылевшей залы, и пыталась то ли что то припомнить в себе или дать установку на грядущие распоряжения. Дорога предстояла быть нелёгкой из соображений сугубо прагматичных. Дворянка по крови, невесть в каком колене, барышня Милош вышла из возраста фантазий и грёз относительно давно. Лет пять назад Варвара Алексеевна угадала абсолютно всех людей, прощелыг и плутишек родственников и прочий «сброд» по её мнению, который гоношился, делал вид, кружился, петлял и сворачивал заради своего удовольствия либо чужого убытка. Неизвестно каким образом ей удалось отсудить у матери большую часть имений и сыскать путёвого управляющего, одного, на всё огромное хозяйство. Елисей Силыч, «мажордом», как коротко с ним обходилась молодая и незлобивая хозяйка, разъезжал по хуторам, обращался в заготконторы других «хозяйственников» и перекупал сено, дрова, породистых лошадей да расписную глиняную утварь. Значение и каков статус наёмного Варвара Алексеевна обрисовала приказчику сразу; она без высокомерия разъяснила утром свои требования и не дала ему говорить. Елисей Силыч страшно переживал по этому поводу, и не скоро свыкся с селянами, которые звали его по должности на французский манер «мажардомом», напирая так на букву «а» в слоге «жар», что даже его лошади Фусату становилось не по себе и лёгкая дрожь животной изморози бежала по крупу. Смиренный Силыч уже улыбался на оклик «мажар-дом», утвердился в значении важного лица и прознал свою сторону касательно факта, что выгодно не красть и барышню не обворовывать. Не сразу он пришёл к этому... Однако умолчу о подробностях его мужской, непростой истории. Итак, вот уже более пяти лет Варвара Алексеевна жила только своим женским умом, на свои кровные деньги, что доставались ей легко и без усилий, она тратилась только для своих надобностей, удовольствий и причуд. На хорошие деньги в городе N., по соседству со столицей, арендовала приличные комнаты в одном из наилучших купеческих домов. Дворянство последнего столетия существенно обеднело, оттого ей были неуютны и чужды все эти светские разговоры о душе, о высоте духа и о мечтах страждущих, таковые беседы она слушала холодно и порой демонстративно ! равнодушно, и вскоре ей эта плеяда, голубой крови дворян, несколько надоела. Они стали пресными, излишне бледными и скорыми на ложь. А таковые «придумки» она быстро проглядывала. Более того, безошибочно, в самое бровное, угадывала и цель и подвох, исходящий от лгущего. Женщины предпочитали не задаваться идеей её обмануть, объегорить... И куда там ! Даже хорошо одетые замужние дамы старались пред ней самим не опростоволоситься и не сказать излишней чепухи. Варвара отдалилась, не по убеждениям, от дворян, а с богатыми купчиками не сблизилась, — очень хорошо понимая своё значение, родовое происхождение и грамоты, памятуя и про слово страшное: «банкрут».
 — Шляпы вскорости выйдут из моды. — решила барышня Милош, присев в любимое кресло, оббитое атласом и бордовой тесьмой. — Достаточно взять зонт. — И в сундук с платьями, не с первой попытки, уложила летний прогулочный зонтик из английского ситца, обшитый кружевом венской мануфактуры. Нет, она не струсила. Пусть отъезд для весёлых купчих и походил на бегство, однако всё проходило по стечению роковых обстоятельств. Другая, окажись на месте Варвары Алексеевны, возможно забилась бы в дикой истерике. Только не она ! Варвара произвела себя в ранг таковых женщин, что способны были с юности совершить любой подвиг и беспримерно найти выход из любой, самой плачевной ситуации. И такое настало. Это случилось. Метили, разумеется, в неё, а сломали и пустили в позор, помиру, другую. Такую же молодую, неглупую, сильную.
 — Сейчас губы накрасит и по рукам пойдёт. — последнее, что услышала Варвара Алексеевна , когда спускалась по лестнице, мягко ступая по коврам, и словно бы в затылок полетело ответное:
 — Не пойдёть, а поскачет !
              Присутствие Милош сдержало обоих от смеха, но от её чувства не укрылось ни их слащавых усмешек, ни едкого разочарования: «а вот не с ней ! Не с нею всё это ть...»

             Лето этого года выдалось относительно нежарким, со всеми атрибутами умеренного климата, пасмурный день сменялся погодой солнечной, а после хорошего дождя наступало благолепное июльское затишье: ни сильного ветра, ни суеты обывателей, ни крика извозчиков, кобыла которого просто стала в грязи где-то на размытой ливнем дороге. Варвара Алексеевна запомнила с трудом путь своего следования. Пару раз, точно в обмороке отключалась полностью и пришла в себя только расслышав тихое над собой: «барышня, подъезжаем». Она была бледна, правую ногу схватила судорога, такое онемение тела, что она с удивлением для себя подумала: «а сможет ли сама идти ?». Почти в болезни, сухим языком, она сказала полный перечень своих вещей, которые были выгружены к калитке дворянского имения.
 —  «Кость» — глухо сказала Милош — Приехала. — и вошла, еле-еле передвигая ноги, в свою комнату. Тотчас, в платье, повалилась на кровать и только припомнила одно, молодая девушка, склонившись над нею с графином чистой воды, держа в руке стакан, спрашивала у неё сочувственно:
 — Не надо ли чего ещё ?
               Девицу Милош она уже накрыла одеялом, пушистым, лёгким, с чистым полотняным ароматом свежести. На это Варвара только согласно кивнула, заверив молодку, что всё есть и она желает отдохнуть и хорошенько выспаться. Позже Варвара открыла один глаз, приподнялась на постели и выглянув в окно с облегчением заключила в себе: «она — дома.». Сколько часов провела лёжа — не знала, и только после долговременного сна вставала, лезла ногой в домашние туфли и шла в столовую, кушать лёгкий овощной суп с куском свежего мяса. Во второй раз подогревать кушанье она не дала, сказав, что желает есть именно холодное, и съев ещё половину тарелки, вновь направлялась обратно — спать, в том же дорожном платье и в споднем белье. Когда же к ней вошла Малаша, та самая девушка, которую она видела в первый раз в своём доме и предложила Варваре Алексеевне омыться с дороги, то барышня отказалась. Телом, чувствуя себя чистой, внешне блеклая, она не ленилась раздеться и принять водные процедуры, скорее она поняла, что всё это может сделать позже и сама о себе в состоянии озаботиться. До позднего вечера она была больна, разбита и в разительной слабости.
 — Если бы кто сейчас напал на меня... Убила бы, право. Так я слаба. — созналась дворянка Малаше. Девушка скоро закивала и побежала делать чай, послаже.
            Скорая ночь на новом месте. Такое долгожданное сельское утро, рёв коровы, закрытой в хлеву, и зелёные листья акаций, шелестящие мерно, напевно, с радостным вдохновением от белых облаков да голубого высокого, бескрайнего неба. Имение Кость, что вело свою историю с древних времян Киевской Руси, и знало каков век и дела славные царя Гороха, располагалось меж двух сосновых лесов губернии Дреговичей. В предместьи порхали бабочки голубянки, павлиний глаз и боярышницы, белые с черными прожилками.
Кусты калины с твёрдыми, крепкими красными кистями, шары омелы с оранжевыми, несъедобными ягодами, обильная поросль ежевики, что ещё цвела и обещала августовских «драпаков», так прозвали сочные плоды растения веселые селяне, множество яблонь, лещины, деревья алычи и слив. Широкие, идущие к горизонту, луга имения Кость пестрели туземным колоритом, насыщая глаза и предвосхищая утомлённую душу. Казалось только в Индонезии да на французских полях имеются подобные краски сочного, насыщенного цвета. Медоносная трава журавельник с лилово-синим соцветием не могла затмить нежно голубых «собачек» луговой душицы и темно-зеленых лопастых плотных листьев её, колокольчики-балаболки, розовый клевер и трилистник беленький, дикие лютики с ярко-желтой коробочкой и низкая рябинка, знойная пижма, приметная издали своими корзинками, схожими с округлыми пуговками. Тысячелистник, ромашки, изобилие цикория, лакомства пчел, чертогон-трава, шалфей и высокий люпин. Грибы лезли отовсюду, от бледного сорта мухоморов до красавиц лисичек, зеленых и заячьих грибов. Милош пошла на выгон любоваться своими лошадьми, что паслись невдалеке разобщённо. Она углядела двух жеребят, одного рыжего, а второго светло песочного, что не отступал от мамки и тёрся загривком о бок её. Взор Варвары Алексеевны привлекла пара аистов, которые мерно шествовали по траве не обращая внимания ни на неё ни на пятёрку коней, выдержанных в одной масти. Чисто белых не было, управляющий предпочёл им тройку каурых молодых жеребцов, такую же неспесивую кобылу и ещё двое-трое песочного цвета. Барышня Милош припомнила ту коротенькую записку, что получила в городе от Елисея Силыча и сделав серьёзную мину лица, строго кивнула сообразив, что доклад по хозяйственной части содержал приписку о покупке молодой кобылицы уже «брюхатой», как оказалось впоследствии. И Варвара, наблюдая за рыжим дитятей, с удовольствием произнесла:
 — Пришлый. Других владений папаша твой.
             
              Большую часть времени Варвара Алексеевна проводила в доме: одноэтажное строение с высокими, свыше четырёх метров стенами и гладким, без лепнины, потолком. Её комнату хорошо освещали, показывая без категорий, что недостатка в свечах нет. Вдоль длинного коридора находилась столовая как и принято в хороших домах с длинным дубовым столом и сиденьями цвета ольхи. На четыре огромных окна водрузили лёгкие полупрозрачные занавески и там было бы уютно, когда бы дом наполняли близкие, родные люди, а одной ей было вечерами не по себе. Варвара легко обедала, предпочитая вторые блюда, которые запивала водой, без вина и ягодных наливок, а ужин подавали плотный, со множеством приборов и столовой посуды. Кроме её комнаты, чуть дальше находилась гостиная с диваном, карточным столиком и фортепиано, только там висели картины, стоял ещё дедушкин канделябр и по обычаю именно туда подавали кофе. Остальные пять просторных комнат пустовали. Постройка имела назначение летнего или зимнего времяпрепровождения. Ранней весной и слякотной осенью в имение никто не наведывался, остальные же сезоны ждали или везли с собой гостей. Милош заглядывала туда скорее из любопытства. Её наблюдения показали что каждая комната готова принять только определённый сорт домочадцев. Одна с ложем для молодожёнов, ограниченная ванной и столовой, вторая комната для супружеской пары с двумя детьми, есть комнатка для пожилых тётушек, которых селили вместе, втроём, оттого что и ночью они не могли меж собой наговориться. Была комната для одинокого мужчины, предусмотрительно с письменным столом, журналами и пепельницей. И ещё одна, по соседству с нею, готовая принять как гимназисток так и молодую мамашу со множеством детей. Конечно её покои оказались наилучшими. Правда одно огромное зеркало было неудачно расположено и приходилось периодически проходить её всю, чтобы мельком посмотреться. Но в таком расположении была одна прелесть, входящий в двери, посторонний, зеркала не видел, оно было скрыто.

              Неделя беззаботного существования, утреннего сна и ежедневных прогулок в нарядном по последней моде скроенном платье. На третий день, ночью, в пустом доме скрипнула дверь соседней комнаты и Милош почти услыхала неторопливый шаг грузного мужчины, с точностью определяя, что так передвигаются лишь хозяин усадьбы либо его «шерзами» (chers amies) закадычные, как принято зачастую у мужчин в солидных летах «при эполетах». Варвара даже не перекрестилась, себя она привыкла блюсти без упований на требники и молитвы, потому, пожалуй, через полчаса уже вновь уснула спокойным сном. Молодую девушку не приводил в трепет нечаянный стук, вскрикивание птицы, что слетала с высокой ели, здесь же, перед входными дверьми в дом её, трава, что пригнулась и зашаталась, не от зверя дикого из леса, а из-за птички неизвестного названия, которая приземлилась на стебель и вспорхнув полетела себе далее. И под окнами кто-то шурудил с внешней стороны дома, в глухую темень, распознав по свету в окнах где именно барышня почивает. Однако она не корила ни женатых селян, что крадутся подсмотреть за городской хозяйкой, ни молодых парней, которые с нахальством прутся к чужому дому, побившись об заклад с товарищами, что двух недель не минёт, а приезжая панна его при всех поцелует. Неведомы были Вареньке ни мотивы, ни расчёты народа местного. Держалась она со всеми ровно, с приятностью, однако и своего неудовольствия показывала для некоторых, независимо от пола, мужик пред ней или баба была. Хитрые, но чересчур простые селяне имения Кость скоро прознали про её нрав, привычки и наклонности. Не в чести здесь было «кости мыть» кому бы то ни было, хотя и народ оказался разговорчивый, скупой на молчание. Первое предвестие городского лиха явно проявило себя на четырнадцатый день. Ещё накануне по настольному календарю она отсчитала, что ровно тринадцать дней пребывает в другом краю подальше от города скотов и врагов тайных, а именно на утро, предрассветным часом очнулась она в кровати и поняла, что там, на задворках купчиков неладное творится. Вначале она не могла сообразить, сон ли это или её хотение, но поразмыслив барышня Милош подгадала — это видение, что означает явь. То что с расстояния огромного видно, как пожар в Москве или дым в поле. Она смутно представила себе что могло произойти в её отсутствие, но вот с кем — уже знала. Купчишка Цап и его дородная, схожая со свиньей, жена Елена бегали по двору визжа и размахивая деревянной шибкой.
 — Ну и что там твой сынишка ? — напирало Лихо на самое болючее — У почтмейстера Главпочтамта и без него забот полный рот, а то ещё выслушивать бред сумасшедшего цапёнка твоего ! Сказку припёр на почту и задумал все к нему кинутся. — провозгласило взлохмаченное довольное Существо.
             Купчиха Цап представляла собой длинноносую бабу, что сейчас металась по комнатам, как собака, рыча, скрежеща желтыми редкими зубами и хваталась за столы, стулья и разное барахло. В такие моменты проявляется сословная принадлежность особенно: дворяне требуют чернил и на гербовой бумаге строчат прошения во все инстанции, что каким-то образом влияют на исход несчастий и могут спасти от разного рода безобразия, крестьяне побогаче ладнают воз с мёдом, грибами и вяленым окороком, надеясь в начальской канцелярии получить совет или охранную бумагу, беднота ходоками отправляется в город ближайший, а то и в столицу за правдой для себя «к самому царю» иль на худой край к генералу, а мещане и купечество бегают, суетятся, поднимают скандал либо стаптывают в два дня сапоги, разговаривая со всеми подряд от третьего лица, будто не для себя выведывает, а во спасение приятеля, иногда «дяди»... Все сословия объединяются в одном, слушатель холоден, равнодушен, строг. И дворянка, и крестьянин идейный, и батрак, и офицер в отставке видят общую двусмысленность попавшего в беду, определяют, что Лихо на него (на неё) наехало, по растерянной морде, и темнея лицом, не особо подбирая слов для прощания тотчас же отходят.
                Купца до вечера не было в комнатах, когда же воротился он, то не узнал жены своей. Всегда гордая, немногословная и неповоротливая Елена, тряслась будто в лихорадке, подбирая с пола пышные юбки свои. Купчиха не только торговать умела, и по другой части тоже была непробиваемой. До сего дня житуха их была сахарной и в некотором виде унылой.
 — Трындец котёнку, срать не будет. — выругалась Цап. И муж её в некотором ужасе за голову схватился увидав в углу дохлого ваську со свёрнутой набок шеей.
 — Котёнок то чем провинился ? — заёрзал купец, робея от поступка жёнки своей — Животина породная, таких на ярмарку выставлять носят.
 — Ну и целуйся с ним ! — рявкнула Цап и для пущей убедительности попыталась пнуть котячий трупик, а промахнулась ногой и чуть было не рухнула в пол. Купец стоял напротив жены, а та в пылающем оживлении важно опустилась на колени и стала причитать, по-бабьи, раскачиваться и класть земные поклоны, не за себя, не за мужа-кошатника, а токмо за сына. За первенца своего.
 — Он тебя шибко пугает ? — угождал Цап жене, тыкая пальцем в сторону убитого васьки. — Я — купец, а не волшебник, Лена. На мне сегодня бес расписался. Сам Вельзевул на вила... насадил. — заплакал Цап, упомянув грубое место, которое сам чёрт ему поддел. — Сгорело всё. Все коробки сгорели, до единой. Нечего в лавку таскать.
 — Денег с банка сними.
 — Сними ! Чтоб снять — покласть надобно. Лишились денег мы, в товар всё вложено, под бальный сезон, Лена. Торговля бойкая отчего шла ? Мода новая. Те — отстали, а я нагрёб всего по дизайнеру. От галантерейщика до курьера ! В мыле все, носились, как ненормальные.
 — Не обращаю я внимания на проблемы твои ! — отрезала Цап — Перевод денежный сыну в город — залепетала она. — У меня сердце выпрыгивает прямо ! Причём так громко в висках стучит, что чего доброго сорвётся сердечная трубка.
 — Ты слишком носишься с ним. — сделал попытку купец, имея цель урезонить супругу, требующую своего, но не для себя. — Последний месяц показал насколько мы в прибытке. — подсластил пилюлю горечи, внешне стараясь быть непринуждённым.
 — Разбирайтесь с пожаром сами ! Вы — муж ! — крикнула Елена, некрасиво, в раскорячку, поднимаясь с колен. Супруга не уходила, ожидая его реплики, и видно было, что глядит она сквозь него, ничего не понимая, будто безголовая. И это она то ! Грамотная жена и умнейшая из всех в городе.

              Лихо Одноглазое за неделю поправилось, прибавило в весе, бледное, вытянутое, ассиметричное выражение преобразилось в победное и в широкоскулое.
 — Обрела наконец голос свой ! — радовалось Лихо. Оно брало себя пальцем за уголок единственного глаза и оттягивало точно желая изобразить монгола. Чувствуя, что внутри всё трепещет и радуется, Лихо срывалось с места вновь посмотреть, как с виду деревянные, а может оловянные муж да жена его, беззвучно льёт кислые слёзы, кривится, корчит гримасы, а половина его в припадке ярости топчет ногами богатую подушку, только за то, что ночь прошла, а мыслей нужных в голову она не дала ей.
 — Горькие рыдания и крики о помощи, усердие какое от них в поисках утешения. — умилялось на человечество Лихо. — Так можно по одному всех перебить ! — восхищённо сказало оно после сытного завтрака. — А ежели придавить, скажем, целый город ? — вопрошало к себе — Определённым успехом пользуется и голод, мор не в одной язве заключается, хороши и зимы лютые, и газики ядовитые, а каков из себя правитель Собака ! Мухи нужны, потребны вонючие скареды мухи.

               Со вторника на среду, ночью, напротив своей спальни Варвара Алексеевна услышала стук, точнее мерное выстукивание. Подобное звучание ни с чем не перепутаешь. Она не была суеверна, однако о существовании потусторонней силы знала из достоверного источника. Это был её косматый домовой. Обычно они проявляют себя для хозяев устрашающим образом, могут не только душить на кровати или воздух в комнатах портить, а чего и похуже — крысу завести и даже не одну. Все эти игривые шалости по поводу пропажи вещей или грохота на крыше больше идут за кокетство, некоторое заигрывание с людьми. И таким манером домовой проявляет своё расположение, даже любовь к хозяйке жилых помещений. И Варенька угадала, что с невидимым хозяином дома у неё сложились приятельские отношения. Выстукивал домовой к гостям. К гостям приятным, но всё же — неожиданным. К восьми утра барышня Милош была полностью убрана и одета в богатое летнее платье, на ткани которого располагались миниатюрные цветочки, листья, букетики. Длинный рукав в области проймы указывал на одну из лучших портних, внешне простого, но замысловатого, на самом деле, покроя. В довершении всего горловина, рукава и лиф были с отделкой из белоснежного, отбеленного кружева. Варвара Алексеевна долго любовалась своим отражением, не скучая, рассматривала себя в некотором волнении. Она была уже уверена, что к её невысоким воротам вот-вот кто-то пожалует.
 — Но кто ?.. — терялась она в догадках.
               Когда дело дошло до утреннего чая, ибо всё было сделано и всё подготовлено, кухарка, с порога объявила, что её родная тётка пожаловала с визитом. Женщина возилась на кухне, предусмотрительно нарезая на большее количество «едоков», и когда Милош выглянула в окно, держа в руках чашку ароматного чая, то узрела свою родную тётеньку, её супруга и ещё какого-то здоровенного детину, метра два «оглоблю». Возле них суетилась Малаша, распоряжаясь кучером и двумя мальчишками, что вносили коробки и плетённые корзины с фруктами, вином и сыром. Аглая Мироновна Курбас с пустыми руками мало к кому заезжала.
               Необходимо хотя бы парой слов описать тётушку Аглаю и характерность её отношений с Варварой Алексеевной Милош. Начну с главного. Из всей многочисленной родни Аглая Мироновна признавала одну только Вареньку, и в этом госпожа Курбас была неумолима. Надо заметить, что всех остальных своих братьев, сестёр, племянников она считала бесхарактерными, наглыми и даже коварными. С Варварой Милош роднила её ненависть к младшей сестре... Эта самая «сестра» и являлась родной мамашей Варвары.
 — Нерушимые кровные,  родственные узы.
                Ещё будучи четырнадцати лет Варвара Алексеевна, девушка привлекательная и весёлая, убедилась в стойкой неприязни к себе от самого, казалось бы близкого человека, от мамы. Действительно, мать придиралась к ней по всякому поводу, всячески выискивала доказательства её глупости или нечистоплотности, жаждала уличить Варю то в мелочности, то в дурацкой щедрости к кому бы то ни было. Она менялась в лице, когда видела дочь свою утром или наблюдала за её танцем в паре во время зимнего сезона предрождественских балов. Варвара Алексеевна избрала для себя наилучшую линию поведения с матерью: она поступала в точности наоборот, чего бы та ей не советовала, молодым умом улавливала главные и наипервейшие истины во время пространных «лекций» мамаши, что так бросалась в лживые рассуждения, доказывая как та или другие девушки, некрасивые, выиграли в том и победили в этом, делая вот именно так, как она её, дочь свою, учит... что Варенька сразу же, намертво, отмечала в своих извилинах — «именно этого делать ни с кем и ни при каких обстоятельствах нельзя ни в коем случае». Вслух же горячо и страстно заверяла красномордую maman , что только так она и намерена поступать, и при первой же возможности обязательно подобное учинит. По правде говоря, на мать свою барышня не обращала внимания вообще. Отец ей попался мягкий, добросердечный и отходчивый. Во всём и даже более он соглашался с её матерью, и Варвара иногда этим пользовалась в своих корыстных интересах, прямо указывая отцу, что именно так захотела мама. Её намёки она может верно понимать ! Так и жили без малого двадцать лет. И когда обе женщины, без слов и излияний сердца, определили, что все эти набитые хитростью и вчерашней сырой соломой, им и в минуту редкую не надобны, оттого что серы, скучны, завистливы и до смешного лживы, то без писем, открыток и заверенных клятв стали необходимы друг другу. Долгие годы обе таили свои взаимные симпатии и даже скрывали своё чувство привязанности, а судебное решение, к которому Аглая Мироновна была ни коим образом не причастна, волею дела сблизило их окончательно. Варвара — выиграла, мать её ядовитая — проиграла. Если кому то покажется, что дочь и родная сестра несчастной женщины сходились вместе дабы посмеяться над обманутой вдоволь, то они будут огорчены либо озадачены. Будто по сговору ни Аглая, ни Варвара Алексеевна о ней не упоминали. Да. Чтобы до такой степени не интересоваться живым человеком, что ходит, думает, плачет и на что то рассчитывает, сохрани бог, конечно, от подобного.
                Привезла с собой Аглая Мироновна возможного жениха, старшего сына своих знакомых Бучинских, помещика и унтер-офицера Вениамина Ивановича. Муж её, Всеволод, навёл жену на подобную выходку и та не мешкая поволокла двадцатишестилетнего молодца в имение своей любезной сердцу племянницы, надеясь на быструю свадьбу с множеством приглашённых к торжественному бракосочетанию. Завтракали, увы, молча. Только изредка дядя Всеволод вставлял реплику сообразно хорошей кухни, источая аромат французского парфюма, не лишённый светской привычки застольной беседы.
 — Дивные места здесь, Варя. Признаться я думал увидеть заброшенные хаты и пожилых поселян, преимущественно. А народ здесь на удивление многочисленный, в средних летах... Однако, детей почему так мало ? Не знаешь ?
 — Что вы, дядя ! — весело возразила Варвара, — Ближе к вечеру они так галдят играя там, за пределами сада, что вы удивитесь, насколько для их возраста климат здесь благоприятен.
 — На речке все должно быть. — сухо заметила госпожа Курбас.
 — Вениамин, ты как дружишь с детьми или вам по службе не положено ? — с усмешкой приставал дядя. Вениамин только улыбнулся, с удовольствием, с утра, налегая на суп из груздей, и закусывая городским сыром, нарезанным огромными кусками.
 — Ему об этом рано задумываться. — вступилась Аглая Мироновна.
              Чай оказался настолько вкусным и вожделенным с дороги, что Всеволод Курбас, по отцу Кириллович, не стесняясь причмокивал, отирался льняными салфетками и с довольством ещё нестарого мужчины вертел головой по сторонам, всматриваясь в проезжую дорогу за окнами и отпуская комплименты поочерёдно, Малаше, жене своей и унтер-офицеру, которого при росте его никогда не примут в генералы.
 — Как ситуация в городе ? — спросила в столовой Курбас, отдыхая после чаепития.
 — Да чтоб он сгорел ! — прикусила свой язык Варвара, а вслух выдала — Ничего нового. Думаю, что и сейчас в N. всё хорошо. Ни погромов, ни волнений, ни знамён баррикад. — Милош почувствовала, что вопреки своего душевного состояния начинает «рисоваться» пред этим новоявленным помещиком. Вениамин был не в её вкусе. Как студентка-нигилистка, отрицающая ханжество и пресловутую добродетель, Варвара без стеснения говорила о плоти, рассуждала о чувственности любого возраста женщин, и это, признаться, она обставляла настолько уместными наблюдениями, что даже самые дотошные дамы не могли её упрекнуть в излишней откровенности и в неприличии темы. Её выражение лица, горячность и твёрдость с которой она отстаивала права девушек в выборе супруга, по привязанности к определённому человеку, а не по благонравному решению родни или сторонних обывателей, её намёки о страсти замужней женщины, что изводит себя хуже сектантки-хлыстовки из страха перед осуждением общества... Словом, Варвара Милош не увидала перед собой среднего роста, крепкого в плечах, брюнета с карими, как у неё или зелёными глазами, губы которого узкие и большей частью выражение лица серьёзное и даже злое. Веня был не таков. Росту огромного, но по всем признакам несколько глуповат, излишне губат, довольно бледен и когда бы не эти маленькие белёсые глазки. По всей картине в целом, молодой мужчина был симпатичен, но что-то в нём сразу же оттолкнуло Варвару Алексеевну. Вёл он себя естественно по всем параметрам, не ломался, изображая из себя Дон-Кихота либо Рыцаря печального образа. Нет. При своей худощавой фигуре Вениамин демонстрировал хороший аппетит, лёгкость в обращении с женщиной постарше и с девушкой, одинаково. Веня не краснел, не терялся перед своей «визави», не стремился из кожи вон понравиться, о чём явственно сторонний наблюдатель заключил бы — имение его в порядке, не успел ещё в пух и в прах проиграться в карты и не ловелас, конечно. Однако Варвара за хвост себя подловила: говорит всё с расчётом на мнение Вениамина, голос выстраивает по нотному стану обольстительно, временами звонко, и смотрит на Веню слегка приоткрывая рот, вздымая упругую, на молоке парном, полную грудь. Мужчины отправились во двор курить и посмотреть гусеницу яблони, а Аглая Мироновна под предлогом показа новых материй в подарок на платья полулёжа, с кровати, начала свою повесть:
 — И что бы ты думала, Варя. Разве через неделю я его смогу увезти отсюда ?! А если он ещё надумает с охотниками слыгаться, на кабана в одиночку выйти, то вообще караул ! Мы и через месяц отсюда не уедем...
                Варвара улыбалась, показывала открытые две ладони навстречу тётушке своей, заверяя без слов, что даёт добро на долговременное гостевание всех троих. Она сидела напротив Курбас, удобно разместившись в кресле и с деланным любопытством вслушивалась в её фразы и восклицания. На самом деле мыслила Варенька об Вениамине, желая разобраться для начала, чем именно, при первом взгляде, не понравился ей. Она простила себе женское и постоянное, скрытое или приметное всем стремление вызывать восхищение, тотчас захватить одной собой всё внимание любого приличного с виду мужчины.
 — Когда бы ты знала, как тяжело сыскать выгодную партию — вертелось в голове у Курбас, которой невтерпёж было услышать мнение племянницы о молодом помещике Бучинском. Но женское чутьё подсказывало, что говорить об этом рано и, возможно, Варвара сама начнёт разговор или пустится по молодости в расспросы.
 — Варя, Всеволод постарел ?
 —  Нисколечко. — встрепенулась Милош, припомнив, что первая её мысль при встрече была: «столько лет прошло, а и внешне, оба, не изменились.»
 — Это при тебе он такой. На людях ещё куда ни шло, а дома: брюзжит, скандалит с прислугой и охает... Всё время чем то недоволен, к соседям по пустякам придирается, но я его не боюсь ! — призналась Аглая — Мне то известно, что такое «мужняя жена». Ты так на волос мой смотришь... Подкрашиваю. Только это наш большой секрет. Всеволод краску достаёт — отмахнулась она будто от назойливой мошки. — Там смесь ореховой настойки — добавила Курбас заговорщицки, вытянув вперёд шею, — И индийской басмы. Грецкий орех. И подходит только зелёный.
 — У вас ранняя седина ? — нехотя, едва слышно, спросила Варенька. Ей было всё равно на это. Куда ей понять трагедию, что настигает в свой час миллионы женщин, утративших чары молодости.
 — Когда бы только это... — вздохнула Аглая Мироновна и стала вновь беззаботно щебетать о своих впечатлениях по поводу недавней поездки в Вену. Аглая пуляла остроты, сама хохотала над своими шутками, изменившись только раз в лице, упомянув Германию. Её некоторые (неважно какой фамилии) знакомые, тучные, в очках, у двоих проблемы со зрением, уехали в Германию с целью отдохнуть и поправить здоровье. — Ну, и, разумеется, побывать в картинных галереях, посетить библиотеку вкупе с закусочной, чтобы блеснуть своими познаниями перед нами, домоседами невыездными. Они так расхваливали нам эту страну ! Так наперебой доказывали о характерности немцев и их традициях, что мы с Севой, когда их спровадили, разумеется, полчаса над ними хохотали. Эти двое «толстунчиков», Всеволод их так «любовно» крестит, решили нас обмануть ! — Аглая Мироновна пустила в ход крепкое матерное слово на французском, а Варвара прищурила глаза, сосредоточенно внимая своей разумной тётушке.
 — Спрашиваю у них из деликатности: «а что кухня там ?» Блюда какие ?.. Я с расчётом, что скажут хотя бы за баварское пиво и жаренные колбасы, они ведь на каждом углу, должно быть. А они отвечают. «Пили кофе и ели мороженое.» Представляешь себе ! Каково ! Из всего немецкого гастронома их хвалённой Германии толстенькие супруги смогли позволить себе одно кофе и порцию мороженого.
 — Да. — протянула Милош — Не сходится.
 — То то и оно ! Девонька моя, нас самих занесла бы туда нелёгкая, пусть не в Берлин, так в Мюнхен, точно... А Всеволод Кириллович у нас, на Водах, познакомился с одним скромным господином Р., оказался директором Петербургского театра, Малый, драматический, разговорились, и этот средних лет месье очень сдержанно отзывался о Вене, по его описанию Сева понял, что в Испании тоже неплохо. Вот мы, недолго собираясь, отчалили в Вену. Два бальных платья оказались кстати. Ходили в оперу, посетили три премьеры и два раза отужинали в ресторане. В один и тот же ресторан ! Сева признался, что всё равно дорого, однако вкуснее, чем в Петербурге кормят. — Аглая Мироновна остановила себя на баклажанах, блюдо из которых отведала за границей только из опасения, что её зазнобушка Варенька захочет сделать приятное ей и примется эти самые баклажаны к обеду отыскивать.

             Тем временем Лихо Одноглазое, освоившись в городе N. полностью и чувствуя себя уверено, заглядывало в окна горожан отыскивая новое «мясо». Воистину оно было ненасытным. Только проглотив одного чувствовало подступающий голод с такой силой словно желудочные соки галопом носились во чреве и били копытами внутренние стенки «желудка». Маниакальный гражданин, имеющий паспорт определённого государства, отыскивает своих жертв подсознательно, не имея цели навредить и не строя планов будущности, когда и при каких обстоятельствах встретится с поздно возвращающейся женщиной, с подружками, что бредут на танцульки или, к примеру, с дневной грибницей, что зашла далеко в знакомую посадку в поисках рыжиков, молочных и светло-коричневых грибов, а вместо этого натыкается на мужчину преступных, страшных намерений и ни крики о помощи, ни воззвания ко Всевышнему, ни подручные средства ей не помогут. По болезни своей вершит злодей чёрное дело, увеча и ругаясь над почти бездыханным телом её. Таких жертв может быть множество и слухами полнится местность и диким ужасом, пока не изловят, не схватят окаянного выродка ирода. Лихо Одноглазое по другому проделывало свои козни супротив человеков, находя их в домах, в путешествии, на войне и в одержимости правого дела. Суровость Лиха в его первозданности. Зная и умеючи выкидывало такой фортель, что невозможно было устоять под его натиском. Приятны взору Лиха Одноглазого и слабости двуногого существа и безликое горе его и вопли скрытых пороков, когда бросаются людишки в доброту и в благочестивые поступки, дают зарок не грешить так более и обещают невесть что к ненормальному оживлению Лиха. Лихо Одноглазое притворилось спящим, вытянув далеко вперёд правую ногу, точно с такими же, как у людей пальцами, но намного длиннее, с желтыми, изрытыми коричневыми да синими буграми ногтями. Тело — каланча, а живот опустился ямой и почти прилип к спине. Голова, на самом деле, не была несоразмерно огромной, так просто казалось с виду из-за косм нечёсаных и клоков волос, которые невозможно разодрать самой крепкой гребёнкой. Погружённое в раздумье оно не знало куда деть руки свои — мешали, расслабленно свисая словно плети. Днём, по полудни, кричал петух и Лихо Одноглазое усмехалось насколько не боится питательный и жирный кочет угодить в суп, привлекая к себе лишнее внимание.
 — Все хотят себе вожделенное облегчение. — рассуждало Лихо — Нырнуть в реку Счастия, где нету ни неприятностей, ни рожиц снаружи. Хотят убежище найти ! Кошмары, видишь ли, им ночами снятся. — зрачок Лиха расширился, чудовищный глаз с диким выражением, словно только проснулось оно, взирал на изменившееся небо. Со светло-голубого окрасился небесный свод в прозрачно серый, и тёмные, дымные облака возвестили о скором проливном дожде. — Примерно так попадает голова внутрь барабана, и с двух сторон оказывается в ловушке. Шок испытывает от барабанных палочек, что молотят вовсю, по поверхности, а внутри барабана — гул, и в голове шум ядовитый и задуха. Подняла голова мысль спасительную и тотчас отпустила её восвояси, она растаяла, как лёд, протекла меж пальцев и зашипела, рассолом заколобродила. Переварить всё ! А как ему переварить пуговицу, которую съел на завтрак ? Взялся за ум — хватайся за сердце. Они думают только головой с мозгами всё решается, и кто головастее, тот и поднимается вверх по лестнице. Не одна голова причастна к этому ! Вовсе не голова... — улыбалось Одноглазое Лихо, не желающее открыть истинной сущности «проблемы», источника всех бед и несчастий. — Узри они Корень — воскликнуло Лихо — Многое не брали бы в свои руки. Не то чтоб касаться, а даже старались бы на такое и не глядеть. Приходится, приоткрыв дверцу потаённого, хватать в лапы кого попадя, не гнушаясь особо ни лысым, ни обоссанным... Не только тот сладок, что с колен молитвенных не поднимается, а и тот хорош, что имеет перстни золотые да бриллианты в запонках. Щеголевато разнаряженные да духами пропахшие модницы голосуют за приземистый, с плоской мордою, бизнес. Кокетничайте, кокетничайте. Начинайте и продолжайте. Видало око моё отчаяние ваше и заламывание рук, хуже некуда. А вы вскоре слезами подавитесь. И это я только начинаю ещё. Вскоре на каждом перекрёстке благоговейно имя моё станете выкрикивать, дабы к утру в землицу сырую не закопаться. Хорошо тому, имеющему кого-то с мощной мышцей и лопатой проверенной. Того откопает Она, если не сразу, так со временем. И надёжно, и в срок.  — вздохнуло сонное Лихо.

 — Воздух здесь хорош. — прервал долгое молчание Вениамин, обмахиваясь летней из серого льна широкополой шляпой. Яркого солнца не было, но на улице его лоб покрывала испарина. — Спал сегодня, как ребёнок. — не совсем к месту добавил он, хотя именно эта фраза вынудила Варвару говорить:
 — Вам что то снилось на новом месте ?
 — Нет. — равнодушно, глядя себе под ноги добавил скучающий помещик.
               Аглая Мироновна под предлогом проветривания своих платьев и костюма мужа уговорила Варвару Алексеевну пригласить Вениамина на дневную прогулку в берёзовую рощу. Скажем по правде, берёз там было от силы семь и вся роща стояла за счёт совершенно других деревьев, однако протоптанная тропа влекла к себе не только стрекоз, гудящих жуков, голубей и слепней, но и всех приезжающих в имение Кость. Когда бы Варвара Милош не вышла на прогулку, никто этой тропой не встречался с нею. Вдалеке местные селяне переговаривались, весело вскрикивали друг к другу, молча удили сытую рыбу, не приподнимая даже головы в сторону барышни, купались, пасли коров... И сейчас, в разгар дня, пользуясь пасмурной мягкой погодой, никто не маячил на расстоянии сотни метров, кроме хорошо одетой молодой пары высшего общества. Милош, уверенная в своей болтливости, вопреки ожиданиям передвигалась молча. Она глядела в сторону реки Шейка, не заостряя внимание Вени на цветущих кувшинках, что изредка либо густо украшали водную поверхность, смотрелась в поредевшие уже цветы, на скошенные высокие травы, покосилась на своих лошадей и прошла всё так же, молча. Звуки, исходящие от Вениамина, «помещика без претензии», были отрывистыми. Выборочно: «Ух !» — на громко плюхнувшуюся в речке рыбу, «ишь ты», для надоедливого голодного слепня и «где-то весело» — в сторону некоторых ревущих коров тучного стада. Лицо Варвары, что за всё это время заметно посвежело и поправилось, изображало блаженную негу. С таким выражением девушка ходила и без него. А Вениамин несколько, как мужчина, расстроился. Он был обманут в своих ожиданиях. Пригласила на прогулку, завлекая пальцами, сопровождать себя, и всю дорогу — молчок. Веня не трудился над загадкою женщины, предпочитая оговорку бывалых мужчин, перевалившим за «полтинник», что «нечто познать невозможно». Но он ожидал хоть какой-то лёгкой непосредственности от Вареньки на лоне природы. Как она изящно склонится к полевому цветку, побежит за бабочками или между зубов прикусит дубовый лист.
 — Ежели за себя она знает, имеючи красивый голос, обязана даром таким воспользоваться... — думал обидчивый Веня — То не разберу я эту Варю. Никак !
 — У вас в поместьи мало времени для разговоров на исторические темы. Каковы старинные обряды в ваших краях ? Или вы подобным не интересуетесь ?
 — Почему ?.. Это мне всегда интересное. — сказал ребячески и умолк.
             Барышня Милош тоже не стала рассыпаться своими познаниями, тем более её информация могла быть неверно (либо чересчур верно) истолкована. Яблочный Спас. Когда молодая девушка верно всё делает и поводырь её не диявол, а чистота и степенность, то её деткам, коим должно появиться от мужа вскорости, там, на Земле обетования и ожидания, яблоки за день до Спаса выдают. И как приятно и солодко их маменьке, единственной, наблюдать за сыночками своими. Яблоком играют, яблоком хвалятся, держа плод за палочку и вертя его в ручонке своей, дитя других ребятишек дразнит. Обижает. И личико красное мальца от удовольствия, и взрослые, что на службе особой при всех них, одобряют такую «жену», признают. Варваре не особо пришёлся по вкусу рассказ-признание крестьянки одной, что сокрушённо известила «барыню» о том как нельзя яблок есть до Спаса, пока не освятятся плоды в церкви, особенно той, что увидела смерть чада своего во младенчестве. А иначе не будет ему, на небеси, яблок, не дадут есть и станет дитё плакать навзрыд оттого что мамка его несвячённых яблок до срока поела.
 — Про всё загодя думать потребно. Про всё думать приходится загодя. —  говорила местная, вольная крестьянка, справная, как многие женщины села.

              Вопреки настрою Яблочный Спас Варвара проигнорировала. Во-первых, не удалось достать в Кости приличного мёда. Она спрашивала и заказ поступил в лавку, но городской мёд закуплен не был. Во-вторых, яблоки были только деревенские и всё разнообразие их заключалось в трёх сортах. Спелые плоды постоянно лежали на огромном столе, не пробуждая аппетита. Варвара Алексеевна, прознав что служба начнётся к десяти, видимо с угодою к господам, выглянула из окрестностей своего дома. Не выходя за ворота белой усадьбы она обнаружила множество подъехавших специально к празднику из других, даже отдалённых мест. Народу было предостаточно. Ярко одетые в пёстрые платья, сарафаны, рубахи, платки толпились возле церкви, встречая знакомых или беседуя сообразно нечаянной встречи. Варвара Алексеевна нарядилась сама, достав из шкафа светло-зелёное с мягкими переходами платье, которое ещё ни разу не надевала. Посмотрев на себя в большое зеркало решила, что пояс удачнее завязать не сможет никто, она его вертела и так и эдак, и набок и бантом, и совершенно бросив одеяние начала смотреться в свою причёску. Чистые, гладкие волосы лежали совсем не так как хотелось бы и пару раз, ненадолго, Варя выглянула на улицу. Костёл стоял на возвышенности, да так удобно был расположен к имению, что можно было различить не только одежду, но и лица приезжающих. И Варе показалось, что один мужчина пристально смотрел на неё, вернее видел её фигуру, издали, в новом, с нарядными рюшами, платье. В толпу мирян идти Варвара не решилась. Прихожане топтались на каменных плитах, поднимались организованно по ступеням, в храм, и разъехались по домам, по гостям в своё положенное время. Девушка Малаша, испытывающая симпатию к хозяйке своей, всё равно не обмолвилась о том, что ходить на Спас чистым женщинам иногда в пагубу. Много людишек глазливых, с чернотой на сердце, прутся в эти обители церковные. С одной стороны для силы своей нужно яблоко с мёдом, поутру ещё, правильно съесть, для девушки. Со стороны оборотной — надо дождаться освящения, и только тогда приложится к яблокам медовым своими устами радостными. Попросту, отлегло от сердца Вареньки на третий день после Спаса. Уверилась она в том, что подозрения её верны — многие съехались только на неё поглазеть, увлечённые её описанием и платьями на выход, и скорее всего в этот воскресный праздничный день, её, молодую, одинокую, привлекательную сглазили бы, действительно.

               Время шло и Существо библейского потопа, когда сделало в газетёнку судеб дополнительные страницы для многих обывателей не особо скучного города N., вознамерилось создать свою Книгу мёртвых. Как известно, роман начинается с листа. Создание Книги — дело рук сильных, от слабаков гусиное перо бежит и спотыкается об натёртую чернильницу. Прежде всего Закону государства этим листом Лихо Одноглазое нанесло хороший удар. Прямо в челюсть. Мужик богатый с такой ревностью следил за походами парней, пребывающих в бедности, что несколько раз под зубик остроглазого Лиха подставлялся. А другие, так и вовсе, пропали. Сгорели. (Не от водки.) «Я его моментально отыскиваю.» — поделилось правдой Лихо. И мужик рослый моментально перешёл со своего нового листа в Книгу мёртвых. «Там Я просто поставила обменник ! — крикнуло Лихо — «Беру живое, делаю неживое. Прихватила неживого — сотворила мёртвое.» Население болезненно чувствует и следит за похождениями Лиха, и за содержанием черной Книги: кто и как часто туда потрапляет. Понимая насколько каждый человек, как бы правильно или в корне неверно, действует, показывая себя бесстрашным и таким грамотным, однако, всё одно почтенная публика продолжает болтать, что Лихо к любому идеально приступает. Подходит вплотную и начинает бедолагу есть. Плачет Лихо за своей недостающей половиной, а граждане получают мор и растерянность. Кто знает, что в реалиях Лихо одноглазое было мечтателем и сказочником. Запуталось в четырёх буквах и до сих пор не может разобраться в чувствах своих. Есть не хочется в жару, сегодня, и уже с утра из степи к воротам городским, в заборы сельские пришло Существо в растерзанном виде. В горле сухость, из угла губы тонкой пена сочится, а в рёберном месте разложилось иглоукалывание.
 — Когда Я владею нутром каждого и знаю, что такое колючие страхи... И вчера, на боку своём, Я великую пользу открыла. За глаз свой, правый, отомстила бы всем и отравы для всех, в пузо им, надо. Никакие мужики даже с самыми красивыми цветочками, в дорогом одеянии, Лихо одноглазое не проведут ! Целоваться с жопой не хотят, а все они жаждут и хотят только денег. А где же ты, конченный прихватка, денег возьмёшь ? Где «уто», ****ое коромысло, деньжаты добудет ? А их спасать надо. Вытаскивать. Имеют два глазика своих и не знают, что денег то из жопы крепкой на себя потянуть надобно. Чтобы она им пёрнула монетами ! Пахнула бумажкой в лицо... Не надобны Мне ваши дела. А нужны Мне только истории на сон грядущий о зачислении Меня, Лиха, в сонм живых и Вечносущих. Дабы и местность Моего обитания на карте мира была обозначена. Есть у Меня, у Лиха, глаз. Есть страсть. Сильная, роковая, тяжелая страсть, и она порой редкой кормит Меня и поит. Вот так вот ! Доигрался люд, пустомеля, со своими небрежностями, полагая, что всем нужно только то, что ими задумано. И такие позы понапридумывали, и уверенно руку выкидывают в сторону, с прикусом губ... А то для животного стада. Что в отношении Меня — дело всё решенное. Я тоже на досуге варианты продумало. Народец взялся за доверие и подъёмы, за заботу и разъёмы. Укружили в хохоте ! А оказалось, не получается так, как он себя настроил. Мне известно, что на Мою власть еще одна попутка посягает. Токмо попутку эту надоть факелом заткнуть. А бывает идёт Свобода не туда. Нету денег и свободы никому никакой не придумаешь. Взять хотя бы добродетель без платочка, мешающая она Мне или наоборот, Мне еще больше помогающая !

             Вдали от города на многое нужно смотреть философски. Особенно вечерами. Уметь понимать, что не всегда получается жить в коконе, где никто не лезет познакомиться, никто не пристаёт с вопросами и не пытаются напакостить даже в мелочи. В городах такая же почти размеренная жизнь, с тишиной и людьми, гуляющими парком. Одно рачительное отличие: в сёлах не видно с откровенностью насколько вокруг одни ценности важны. Можно было наблюдать за местными бабами, замужними, которые друг другу, еще издали, кричали «привет-привет», болтали о всех тополях округи и о домашних индоутках, о замурзанном пастухе коровьем да о вареньях на зиму. Бабы сельские, постоянно, на каком то особом вдохновении. И в настроении, и в удовольствии от всего, словом, голоса этих женщин, которых невозможно было не слышать, и тон, и манеры показывали, будто все радости природы они берут себе, а подарок судьбы, ежедневный, вошел уже в привычку. Варвара держала себя искренне. У неё было не так. Радоваться и щебетать не с чего. Милош не пыталась искусственно изображать счастие души и не пыталась развлекать себя, остальных (кого бы то ни было), дополнительно.

 — Представьте, дорогие мои, кого я сегодня встретил перед обедом... — начал монолог с деланным весельем «дядюшка» Всеволод — Иду в сторону библейской монограммы, — так он нарёк высокий православный крест на возвышенности, что из просёлочной дороги сотворил два перекрёстка, — и вдруг останавливается подле меня повозка, я её не сразу то и заметил, настолько был в своей задумчивости...
 — Праздной. — жёстко уточнила Курбас.
 — А из повозки, почти кречетом, слетел Викто;р Александрович.
              Аглая Мироновна тотчас напрягла слух: несколько раз, мельком, она видела знакомого своего мужа, средней руки дворянина, тридцати с лишком лет, хозяйственного, однако во многом не преуспевшего. Варвара слушала рассеянно, пока не дошло до очередного упоминания из уст гостя:
 — Что, спрашиваю, уже женат ?.. Не женат, отвечает, и смеётся. Поверь, Аглая, зубоскалит так, будто уже уверовал в окончательное счастие одинокой жизни.
 — Холостяк.
 — Я тем временем спровадил Вениамина в сторону заброшенного сада, и так, между прочим, осведомился у него о причине нашей нечаянной встречи. — Всеволод Кириллович развёл руки в стороны, будто сообщал о крупном выигрыше либо о покупке в своё владение недвижимости, настолько довольным выглядело его лицо. — Оказывается, имением он занимается по соседству. Подробности излишни — их опустим. А мне, возьми и приди в голову, пригласить его к нам. К вечернему чаепитию ! — поднялся из-за стола рослый Курбас.
 — Молодец. Присядьте, пожалуйста. — добавила Аглая по-французски и многозначительно взглянула на Варвару. Варенька заметила тень, мелькнувшую перед окнами, и первая поняла, что Вениамин Бучинский вот-вот появится на пороге столовой. Девушка посмотрела в пустую, ещё тёплую чашку, краем глаза уловив как спешно, почти вспорхнула Аглая Мироновна, без притворства и должных приличий, почти побежала в свою комнату подбирать наряд и накручивать поредевшие «букли».
 — Ах, прошу прощения. Я как всегда вовремя. — извинился Вениамин, но съехал на нагловатый, почти развязный тон. Веня без церемоний пододвинул к себе коробку английского печенья и громко захрустел, ожидая свой чай и с некоторой тупостью глазел на Всеволода Кирилловича. Варвара знала, что  таковые «дядюшки» гораздо умнее прочих, и только делают вид, строя из себя дурачков или наивных простофилей. Она на протяжении всех этих дней пыталась уединиться с опытным разговорчивым мужчиной дабы хоть что-то полезное для себя выпытать или мудрости поднабраться. Варя видела как он знает абсолютно всех мужчин, будь то мужик нечёсаный или высшей руки представитель родовой знати. По его манерам и выражению глаз Милош улавливала, что ничегошеньки еще не понимает из того, что так известно Всеволоду Кирилловичу. Да, она почти видела, как тот без аллегории, напрямик, выдаёт ей все мужские секреты, и на что ей, молодой и далеко небогатой женщине, следует обращать особое, пристальное внимание. На тётку Варвара уже давно махнула рукой, видя как она до занудства несправедлива и придирчива к мужу. Варя из такта ни разу не посмела бы поднять этот вопрос, иначе дядюшка рассердится и чего доброго донесёт своей жене, насколько Варе приметно как она его обижает. Вениамин ей виделся уже не женихом, а только как дальний родственник Курбас, что быстрее неприятен в компании, чем симпатичен.
 — А мы только что говорили о вас, Вениамин. Всеволод Кириллович заметил ваш интерес к заброшенному саду.
 — Да так... Посмотреть хотелось. Чем то он меня поманил к себе. Эти страшные деревья. Бурьян уродливый. Знаете ли, Всеволод Кириллович, порою обезжизненное к себе манит.
 — Извращённое... — захотелось съязвить в манере тётки, но Варвара сдержала слово под языком.
 — И чем же манит обезжизненное ? — привстала из-за стола Милош, показывая что долгой беседы не будет.
 — Таинственностью, Варвара Алексеевна. Прежде всего во всём должна быть интрига.
 — Так скучно жить. — поддакнул мужчине Курбас, но кивнул приветливо в сторону Вари, что направилась к дверям. Неожиданно для себя Варвара высказалась:
 — Так найдите себе развлечение. Совершите какое-нибудь молодое безумство, сегодня же вечером. Если вы не трусите. — Варвара хотела досказать «мнения обывателей», но оборвала себя, решив, что по её тону и настроению Бучинский угадает: «завтра паковать свои вещи и убираться восвояси». Отнюдь. Варя ещё не знакомая со взрослой характерностью, не учла, что Веня на четвёртый день своего пребывания в «этих гостях» положил себе твёрдо: уезжать вкупе с четой Курбас как и приехал.
 — Аглая — она стыдлива. — неприятно кольнуло в спину тихое дядюшкино «ау» вдогонку.
               Милош хотелось хлопнуть громко дверью, войдя в свою комнату, но вместо этого она сдержанно легко притворила её за собой и села на унылую кровать. Курбас гоняла к себе её прислугу с кувшином воды и тазами, решив успеть произвести полное омовение, а Варя не могла сообразить отчего эти трое, вдруг, по прошествии более одной недели, превратились в тайных врагов её.
 — Они даже не таятся в этом ! — удивлялась Варвара — В моём доме, на моём иждивении полном... Безвыездно сидят сиднем и даже не смею намекнуть им что купите чего либо к чаю... — Варваре неприятно кольнуло под сердцем после вчерашнего. Аглая Мироновна пожелала переполовинить отрезы «на платья», что привезла в ясности, на подарок. Ей захотелось смотреть их вновь, а Варенька уловила жидовскую нотку. И почти увидела картину, как тётка начинает причитать: как эта расцветка выглядит вульгарно, а этот тон материи делает лицо Вари «зелёным». Курбас почти упрашивала Вареньку отпереть ключиком тот злополучный сундук просторной кладовки. Милош по Малаше определила размер натиска замужней тётки, девушка убегала от неё и пряталась как могла.
 — Варюня, отопри. Доставь мне удовольствие. — тряслась головой Курбас, а муж её стоял бледный поодаль, наблюдая за канючеством своей супруги.
 — Да, но с одним условием. — взялась не за строгий, а в игривом тоне.
 — Любое ! Проси что хочешь !
 — Именно в день прощальный. Я даже настаиваю на этом ! Устроим помпезный вынос сундука из дома. Дядя и Вениамин превосходно справятся оба. И под пристальным взглядом незаинтересованных лиц пересмотрим, критически все дарённые отрезы.
 — Будет дождь ! — взмолилась тётка.
 — Тогда только в доме. В гостиную внесём сундук. Материи интересны, а сейчас мы все перессоримся, каждый доказывая свои вкусы — Этот, конечно, отстаивает только мнения жены, покосилась Варвара на «Севу», а тот скрылся, полагая, что жёнка его с этой Варькой в одиночестве лучше управится.
                Варвара откровенно взбесилась к вечеру. И Курбас решили вдвоём пройтись «проулками», прихватив с собой под руку Вениамина. Милош не отправила никого шпионить за ними, она выждала время, вернее дёргано надеясь, что хитрецы тотчас возвернутся, якобы забыв что-то или передумав. Она нервно собрала женщин, кухарку и горничную, а те привели двух мужиков, с улицы, тверёзых. Сундук внесли на чердак дома, а ключ свой Варенька, предприимчиво, вложила меж двух брёвен, там же, в кладовке, — не смогла, испугалась по лестнице приподняться даже на пять жёрдочек. Сообразив речевую заготовку:
 — Где сундук ? Враги мои украли. — Варенька с усмешкой отреагировала на свои пылающие щёки:
 — Обо мне говорят, вернее осуждают. А ведь не понимают, как сами досаждают ! — почти с ненавистью сощурила глаза к своему отражению.
             Вернулись гости тихими и несколько рассеянными.
             Вопреки всех ожиданий Викто;р Александрович приехать не соизволил. Зря так старательно наряжалась Курбас, желая выглядеть на фоне «молоденькой Варьки» червонной дамою — образцом изысканных манер, пышных причёсок и платьев, подобранных с тонким вкусом. Во всём Аглая хотела проявить изящество и представить себя то ли женщиной «вамп», беспощадной сердцеедкой, либо «ангелом во плоти», что так любят нахваливать лжецы, тайные развратники и мздоимцы, это о тех женщинах с ликом Богородицы, полных честности, верности и кроткого умиления. Пока Аглая Мироновна волновалась о своей внешности и сценическом амплуа на вечер, Варвара скурпулезно осматривала содержимое шкафчика кухни. Ключи кухарке не доверяли. Милош не хотелось показать себя бедной. «Чтобы представлять кисейную барышню надобно маменьку иметь при себе.» — сообразила Варвара. «А так подумает, что здесь кроме вчерашнего чая и сухарей нет ничего.» Малаша попробовала подсказать ей, что неплохо устроить обед. Подать первое, второе и какие-то закуски. Варя горячо и радушно приняла слова её, однако подсчитав в своей комнате во сколько обойдутся лёгкие блюда, да еще и аперитив в честь нового незнакомого гостя, твёрдо сказала на кухне, что кормить незнакомцев за свой счёт она не намерена...
 — Но чай должен быть хороший. Воду не перекипятить и заварить по всем правилам. — отрезала она в уши кухарке, давая той знать, что соглядатаем за всем и «старшей» назначается Малаша, девушка горничная. Кухарка покорно кивнула и принялась за обычное дело, перебирать и проветривать гречу. Варвара настаивала её не готовить, ни к обеду, ни к ужину не подавать, невзирая на все намёки четы Курбас. Малаша заметив взгляд своей хозяйки спешно подошла к шкафу. Варенька тыкнула в картон с миндальным печеньем и произнесла:
 — Только если приедет. А без новых гостей подавать только вот это «на чай», и по чётным числам можно кусочками небольшими халву. Более ничего не требуется.
 — А если приедет ? — заволновалась горничная. Варя лукаво улыбнулась ей.
 — Ну, а коли приедет, то печений должно быть трёх сортов. Именно трёх. Мёд свежий, два вида варений, по цвету выбирай на стеклянные вазочки. И можно позже, ровно через час, сыр внести. Тоненько порезать на две тарелки. Поняла ? — Варвара протянула Малаше свой ключ, и та тотчас прикрепила его к себе на связку. Дело было сделано. Распоряжения даны и нервы успокоены. Милош понимала, что может опоздать выйти, у неё на такой случай предусмотрены Курбас — они и на два часа найдут как занять и развлечь любого гостя. Но... Викто;р Александрович Пошетов оказался унылым тайным психологом. Весь день и вечер решительно не было ему чем себя занять. Он изнывал от скуки ! А положил себе в ум: ни в коем случае не ехать тотчас же по приглашению. Этого Курбас не учла. А Милош и на следующий день облегчённо вздыхала.

                Как гром среди ясного неба — в обеденный час вошёл мужик, заросший и пузатый, и спросил на улицу... Волода. Всеволод Кириллович, отбросив по-домашнему салфетку, спокойно встал и вышел изо стола. Ни у кого никаких подозрений. Воротился же Курбас радостным, возбуждённым и в компании некоего господина. Это и был тот самый, «загадочный», Виктор Александрович Пошетов.
 — Тридцать пять ему. — мысленно определила Варвара, при первом взгляде на незнакомца, однако виду не подала, что он её так уж заинтересовал.
                Пошетов слыл привлекательным мужчиной. Средний рост при правильных пропорциях тела. Хорошая голова с интересным и выразительным лицом. Первый взгляд дал бы картину разительной противоположности «Вене», так стремительны и порывисты оказались жесты Пошетова. Словом, насколько они явились антиподами — неизвестно, однако, внешне представляли собой абсолютную разницу. Пошетов не успел представиться как позади него поставили стул, приглашая присаживаться за стол, к обеду, — это Курбас свой стул переставил за спину приятелю. Малаша поставила второе — картофель, запечённый в сметане с белым грибом и малосольный огурец. По щелчку от Всеволода Кирилловича, лично из его покоев, явился штоф водки, и радушный гость начал потчевать нового гостя. Пошетов не гримасничал, не коробился, а с удовольствием выпил и съел, показывая ни йоты смущения в новой обстановке и отменный аппетит. Курбас не могла привлечь его внимание как ни старалась — Пошетов ел, динамично, много, и смотрел только в свою тарелку и поблизости, на приборы и посуду стола. К чаю все были веселы, общительны и в настроении. Малаша поняла Варю правильно. И к столу подали только миндальное печенье и халву. Милош тотчас определила, что Пошетов знает цены на продукты. И он определил, что кушает её запасы. Позже, Варенька угадает, что на самом деле уважать её, Пошетова заставило это самое дорогое миндальное печенье, в красивой резной коробочке. Викто;р по-мужски сразу смекнул, что барышне есть возможность хорошо и приятно кушать самой, а и покормить ораву родственников бесчисленных она тоже в силе. Припомнит Варя и тот факт, что денег, в купюрах, почти никогда не было... А еда, питание, каким то образом было. И на постоянной, железной основе.
 — Припомнилась мне басня, где кума пригласила на уху своего кума... — начал величаво Вениамин.
 — Помним, помним ! — зааплодировала Курбас многозначительно взглянув на Пошетова. Виктор Александрович взглянул поверх неё и глядя в упор на мужа, рассудительно, добавил от себя:
 — А из ухи вынырнул лещ и произнёс для них, двоих: «Я не возьму на себя такую ответственность...»
 — Именно такое и могло случиться в наши дни. — засмеялся Всеволод Кириллович, хотя и пожелал поворотить беседу в иное русло.
                Недалёкая Варенька не изобличила в словах Пошетова тайный подтекст. Супруг Курбас, обладающий быстротой реакции сам не понял своего чувства, но эмоционально ощутил, что на правах самого взрослого мужчины этого дома, вправе задать новый тон разговора. Даже Аглая не удосужилась сообразить, что Пошетов прилюдно «отшивает» её, по причине её замужества или из своих собственных претензий.
 — Признаться, господа, в последнее время я начал завидовать длинноносым типам. — взял слово откровенный Курбас — А виной всему последние статьи анатомистов касательно соразмерности мужских пропорций.
 — И кого бы ты первой поймал в свои сети ? — оживился Вениамин, широко и остро реагируя на интимную тему.
 — Я её уже назвал «сво-е-ю»... — прошептал Всеволод Кириллович и потупил взор, как мальчишка.
Аглая Мироновна вспыхнула, до того приятным оказалось признание её неповторимости.
 — И что же она ? Красавица ? Или может быть умна ? — нарочито строго, делая вид хорошего непонимания, нападала Курбас на мужа — Ну, так мы все ждём ! — повысила тон Аглая.
 — Я не знаю что говорить. — развёл руками Курбас — Мне танцевать хочется. — И за столом все грохнули от смеха, таким неожиданным оказался ответ.
 — А я хочу нарисовать картину. — серьёзно провозгласил Вениамин, только все за столом на него обратили смеющиеся глаза. — И поверьте, за женские лица я не возьмусь ! (Аглая еле сдержала себя от хохота.) Когда мне стало известным, что даже великий художник на холсте рисует, pardon, пишет... Пишет кистью и маслом только одного себя.
 — А иначе неинтересно. — поддержал его Пошетов.
 — То мне эта несерьёзность женских смешков или насмешливость во взоре... Совершенно ни к чему. Я в лице художника описал бы батальную сцену.
 — Умоляю, Вениамин, — чуть не задохнулся Курбас — «Взятие зимнего городка».               
Вениамин кивнул:
 — Хорошая картина.
 — Вениамин, а вы готовы на себе тащить мольберт ?— как мужик мужика испытывал Пошетов.
Бучинский аж привстал:
 — Готов ли я таскать мольберт ? На улице может быть мороз, и минус тридцать... Учитель мне скажет: «таскай и мой !», и буду таскать. Насчёт меня будьте уверены, Виктор Александрович.
 — Он тебя просто испытывает. — полушёпотом, но громким, обратилась к Вениамину женщина.
 — Согласен. Я согласен и на испытания, Аглая Мироновна. От кого бы то ни было.
               Варенька была не в состоянии долить себе горячего чая, и сделав пару попыток осталась с пустой чашкой, Курбас возник подле неё таким образом, что Милош вздрогнула — это не укрылось от взглядов Вениамина и Пошетова. Мужчины молчали, а Всеволод Кириллович по этикету, со знанием светских приёмов и правил поведения, обносил всех горячим заварником.
 — Одновременно можешь мёд добавить. — проговорил Курбас, наливая Вене чаю.
 — Теряет свои свойства.
 — Я с тобой развожусь. — захотелось пошутить Аглае Мироновне, и она даже испугалась их, чужих, мыслей. Что они все про неё подумают ? Я — женщина умная. — соображала Курбас, — И внешне со мной всё более чем в порядке. Мне просто нельзя допускать при нём вольностей и глупых шуточек. Ещё решит, что я по сальному шучу.
 — Напиши картину под названием «Два друга», а если не получится изобразить... И у художников бывают неудачи, — оправила пышные оборки по запястью, — То назовёшь полотняный холст — «Два приятеля».
 — Друзья мои ! — воскликнул Курбас — Какое я ощущаю умиротворение с вами.
               После этой реплики счастливый мужчина мог бы поставить жирную точку. И отмалчиваться. Ведь он так не хотел длинной паузы, сообразив, что Вениамин даже в отрочестве не посещал уроков рисования, а вся его идея стоит на одной огромной Черепахе: удовлетворить своё тайное тщеславие и самолюбоваться собою как творцом. Однако Варвара почувствовала нечто недоброе для себя, она увидела малую тёмную тень, что будто мышь пробежала по полу от дальнего угла стола к резной скамейке, стоявшей у стены.
 — Я намерен рассказать вам одну занимательную историю. Речь пойдёт о гражданине Фёдоре. — многозначительно подмигнул в сторону ничего не понимающей жены. — Вознамерился данный Фёдор добиться успеха в коммерции...  — Всеволод Кириллович пожелал добавить «и занялся серьёзно литературой», но вдруг деликатный Курбас испужался обидеть дорогого Веню, что примет на свой счёт все остроты и лукавые замечания о несчастном писателе и неудавшемся коммерсанте Фёдоре.
 — Итак ! Добиться успеха в коммерции. Фёдор сам себе сказал бодро: «Никто не пострадает если я вдруг заработаю миллион... На хлебушек насущный.» Закупил Федя портфелей, школьных ранцев да дамских сумочек, умно; полагая что ни одна из маменек не уйдёт из его магазина без покупки для себя. Он настолько в уме своём разбогател и стал знаменитым промышленником, что всерьёз, не на шутку ! принялся подыскивать хороший дом для сирот и всех жителей, попавших в беду, по причине пожара или иной «злополучной оказии». Пролежали эти портфели год, лежат другой, и наш Фёдор строчит указы во все инстанции, требуя ввести вновь, для ношения, ранцы, портфели, ридикюли и прочее, которые по вине чиновников вышли из обращения.
 — Он разорился ? — подала голос Варвара.   
 — Нет, Варя. Он не разорился. Претерпел некоторые убытки, возненавидел покупателей и уехал в Германию, к немцам, или, может в другую, привлекательную для него страну.          
               Варваре припомнился город N., брошенный ею по многим причинам. Она заглянула в самоё себя и нашла, что обратно её не тянет. Нисколечко. Разом представились и скучные физиономии городских обывателей да и своим времяпрепровождением Варя была недовольна. Она не понимала разобщённости граждан. Казалось бы, все мнят себя благовоспитанными, образованными и достойными людьми, однако самые зажиточные и хлебосольные пары не могли коротко сойтись для дружбы либо тесного общения. Вокруг все были сплошь «знакомые». Здоровались при встрече, прощались после краткой, необременительной беседы и сидели в своих стена;х, как в норах. Ни пустословия, ни задушевного чаепития, ни совместных праздничных обедов. Ничего такого в городе N. давно не было. Варвара призналась себе, что из двух молодых мужчин Пошетов ей более по нраву. То ли Вениамин на его фоне оказался нудным, то ли по времени знакомства немного надоел. Она была не из тех девушек, что оголтело бросаются на «новое», каким бы оно ни было новое знакомство, новое лицо, новые разговоры. Даже знай их долгое время обоих, явно предпочла бы разбитного и весёлого видом Виктора Александровича.

              Варвара Алексеевна пожелала отлучиться от своих гостей хотя бы на недолгое время. Не рискнув самой управлять дрожками надела черное приталенное платье с белым кружевным воротником, отправилась с сельским мужиком на почту в соседний «разъезд» испросить для себя писем. Варенька хотела увидеть Пошетова, хотя бы издали, а еще лучше наткнуться на дом его. Девушка поняла насколько сельские бабы глазеют и завидуют кружевным воротникам, которые ломают их глаз издали. Двум молодкам она кивнула, но не стала оборачиваться из коляски, а мимо семейной пары зажиточных селян проехала так, как и необходимо проезжать мимо незнакомых: держась прямо и других не оглядывая. Милош уже хотела проехать мимо почты, однако селянин так повернул кобылу, что надобно было прежде него «спешиться».
 — Приехали, барыня. — по ранжиру докладывал мужик — Христа ради не поспешайте, невмоготу узнать надо.
Милош удивилась, лошадь и бричка её, и селянин начал суетливо искать как привязать кобылу.
 — Смотри, любезный, там...
 — Не поспею. Не поспею. — трусил руками и суетливо вертелся вокруг лошади.
 — Не привязывай, слышишь. Немного времени у меня есть. Но ты не задерживайся. Если меня не увидишь, езжай в сторону Кости. Я пешком пойду, нагонишь. И лошадь не гони шибко ! — вдогонку крикнула Варя кметливому мужику.

«Если самому надобно, то и хорошо, что сразу не платила.» — подумалось хозяйке имения.

Варвара вошла на почту, соображая, кому написать короткое письмо в город. Она понимала, что знакомых не так уж много, но было две молодых женщины, которых своим письмом она могла обрадовать.
 — День добрый. Для Варвары Алексеевны Милош — это я. Письма имеются ?
 — Сию секунду ! Будьте добры здесь роспись, рядом с «вручено в руки».
Варвара удивилась, погода солнечная, а писем не несут. Когда бы мужчине — тотчас доставили бы. Соображая про то, надобно ли устроить разнос по этому поводу, Варя распечатала конверт. Обратный адресат смазался в порыве получения письма. Ровными буквами необразованной женщиной, что с Милош была знакома едва, было написано о её постылом муже, ротозее и «неспособного ни на что» и приписка о смерти купца Цап.
 — Цап умер ! — вскрикнула Милош и так побежала к окошку в отделении, что почтмейстер выставил графин мутной воды на деревянный длинный подлокотник. Источник информации был настолько надёжным, что Милош и сама представила себя недалеко с этими похоронами. Знакомая сообщала, как Лена кричала в день похорон, как в платке черном ходит и еще разных подробностей такого события. Милош три раза перечитала письмо, всё еще не особо веря такому известию.

Сидя в дрожках, на обратном пути Варя размышляла. Она припомнила, что недавно думала про этого купчика. То, что они её сжить со свету хотели, в этом у Милош не было и толики сомнения. Она научилась с ними держаться холодно, однако не всегда данное поведение помогало Варе. Когда Варя в своём имении невзначай представила купца, то отлично запомнила свою мысль по поводу него. Касалось ума еще не старого однако и немолодого мужчины. «Каков же он глупец. — так утверждалась Милош — Если своего любимого сына из той вонючей столицы к себе до сих пор не забрал. Когда с утра думать, каково родному где-то прозябать и каждый день битва за выживание в голодном и страшном городе, то ничего он в жизни еще, по праву, не знает.» Варвара хотела взвесить на весах жизни, какое для четы купеческой она хотела бы наказание. Подличали они, страсть, с достойными женщинами ! И пришла к выводу, что Цап и без того уже наказан. Сына родного, единственного, в добровольной каторге держит, не забирает в дом к себе. А тут нате ! Смерть. Милош представила щуплого мужика, что бегает и в надрыв под сердце тяжести таскает. «Душу успокаивает нагрузками физическими.» Брык, и упал. В больнице оклемался и уже когда вокруг все вздохнули:
 — Идёт на поправку, отпустила хворь мужа моего.
Умирает. Гроб. Мертвец в нем. Цветы и проводы.

              Говорят, что мужчины входят во временный «ступор» даже по смерти своего врага. Ум мужа и пытливость рассудка старается различать выборы последней инстанции и постичь отступничество щедрой, богатой жизни. Молодые девушки играют спектакль, больше увлечённые проблемами любви и злополучного коварства. Женщины неиспорченные чужую смерть встречают холодно, кого бы она не коснулась своим черным, стальным крылом. Кончина человека достойного, отмеченного в обществе, либо тихого, доброго семьянина, вызывает искренний позыв сожаления, наедине, когда никто не видит. Они скромно идут в церкви, поминают их души на праздники, выставляя «на облучок» желтую, восковую свечку. Тайное прощание и русская молитва, по такому же, как она сама, народному ополчению. Люди, равнодушные судьбе взрослой барышни, никак не могут расчувствовать её, особенно когда нельзя вовлечь молодку в хлопоты панихиды и облачить в траурные платки, привязные ленты и в прощальные поцелуи на похоронах. Когда умирает неожиданно молодой мужчина, многое зависит в восприятии от последних событий: когда и при каких обстоятельствах в последний раз виделись, насколько давно состоялась нечаянная встреча, все грани соприкосновений (влечение, «дружба», неприязнь), только потом дамский пол, выходя из тугости думы, начинает соображать, что на самом деле вовсе не знал покойного. Чем он заботился ? На что и как жил ?.. Деяния скрытые в доме или на службе. Потому невозмутимость и телесная чёрствость более уместны слёзных сантиментов на общество. Ведь когда усопшего обсуждать (обговаривать) уже нельзя, не только из соображений этики и обрядовой культуры, начинают оговаривать живых и опечаленных, что коим-то образом вознамерились выделиться на фоне чужого горя.

 — Сева, ты обратил внимание, какая она радостная по смерти знакомого человека ?
 — Это сверх ничтожно так равнодушно воспринимать похоронные известия. Не ожидал я от неё. Эта Варька мне другой вначале показалась.
 — Насколько и я ошибалась в этой девице. Жениха ей, дуре, привезла. Почитай никто о ней не заботился никогда как я. Хотя стоило ли этого ?! Стоила ли она ? Забот моих. И разыгрывает благодарность мне. Ты мне отрезы плательные покажи. Достань те нарядные ткани и приложи их к моему сердцу.

             К обеду Аглая Курбас покинула имение Кость вместе с супругом и опешившим Веней, что хотел задержаться до первого дождя и уж затем делать приготовления к отъезду. В сумерки Варя танцевала, кружилась в гостиной с коробкой печенья, рассыпая крошки и куски орехов по дивану, бежала в сад, обнималась с деревьями, хохотала и брызгала во все углы колодезной водой, чтобы отбить охоту возвращаться по причине казусной забывчивости.
 — Варвара Алексеевна, ваши гости ничего не забыли. Сундук достаём с горища ?
 — Сундук ? Малаша, ни в коем случае ! Три дня не достаём. Парам-парам-па-па-падам-ра... — напевала Милош не рискуя чересчур радоваться отбытию троих.

              Днём прыгало высоко Лихо Одноглазое. Руками крутило, как мельницей в часы урагана. Удалось Лиху купчика прикусить. Когда то, пространно рассуждая, Цап обмолвился, что для него только одна существует проблема — это смерть.
 — Вот смерть, то проблема. А с остальными, со всеми, можно управиться, когда с головою ладить и знать кто каков навырост.

            У большинства жителей города N. своя картина рисуется при означенном слове «проблема». Никто не видит красок, чтобы даже не представлять себе подобных видений. Не фантазировать. Однако, большинством проблема понимается как неразрешимый вопрос. Вместо пирогов и ванильных булок чёрствый хлеб (сухари), еще не проблема. Протертые туфли в сухую погоду — это огромная сложность, влекущая проблемы. Пропажа суммы денег, взятой под залог — великое простодушие и непростительная глупость. Проблема — это когда ни сухарей, ни имущества, ни денег на билет к дому в дороге зимой. Купчик Цап попался на зубик Лиха, отпрыгал своё, и так многого для себя не понял в людях. Роковое обстоятельство показывало, что не одного, а двоих укусило Лихо Одноглазое, указывая на вдову мутного мужика. Здесь Лене можно было бы счастливо выкрутиться, когда бы не пожар на складах. Неясен вопрос вдовий, что были на иждивении мужа. Купчиха должна была срочно сыскать для себя содержание. Приятели их тотчас испарились, сынок любимый далеко и не хотел возвращаться в родной город без хорошего костюма и приличных башмаков. Для нового замужества Цап была стара, бедна и неряшлива. Лихо не могло нащупать мысли бабьи. Купец сделал хороший запас продуктов и голодная смерть Лене никак не грозила в ближайшее время, а через год она что-нибудь для себя придумает.

Варенька за несколько месяцев свыклась с сельским укладом и заметно похорошела. По приезду своему Пошетов очень сконфузился, узнав в гостиной, куда вызвали Варю, об отъезде семейства Курбас. Милош неприятно кольнуло то замечание Пошетова из чего девушка вывела его раздражение по поводу внезапного отъезда Всеволода Кирилловича.
 — Он мог предупредить ! — прикрикнул Виктор — Что за неуважение ?! Я ему что «гарсон дэ курс» (gar;on de courses), мальчик из рыбацкой таверны... Нет. Это неслыханно просто.
 — А вы могли бы успокоиться ?
 — Я ?! Не могу. Он хоть что то сказал для меня тебе ?
 — А когда это мы на «ты» перешли ? — Варвара поднялась из кресел.
 — Извините. Я просто в недоумении. Вы что поссорились ?
 — Тётушка Аглая и Всеволод Кириллович пробыли у меня более месяца. Они приезжали со своей целью. А уехали по делу... Неотлагательному.
 — Что еще за дела такие ! Я не верю ему ! Конюшни нет, коровника тоже, какие у Курбас могут быть дела ? Урожай давным-давно собран и продан до последнего зёрнышка. — Варю настолько раздражил жест Пошетова со щелчком об ногти, что она захотела и ему указать на двери тотчас же.
 — Варвара Алексеевна, я могу у вас просить чаю ? Мне нужно успокоиться.
 — Разумеется, — присела Варвара Алексеевна, — Для чая у меня имеется время. И не думаю что подобным себя компрометирую.
Пошетов настолько небрежно махнул на неё, даже грубо, что другая на её месте крикнула бы:
 — Чаю не надо. Никто здесь не задерживается. — А Варвара сидела молча и ломала свою голову над тем, где она допустила в своём поведении оплошность, повлёкшую такие выпады в свою сторону. Виктор Александрович видел её так, коим образом она себя видеть не могла никак, и сторонних подсказчиков при Милош не было.
 — Вы давно в этих краях живёте ? — строго обратилась Варя, потому что сочла молчание более неуместным. Так она и его и себя запутает. Еще решит, что вправе в её доме поднимать на неё голос.
 — Зачем вам это ?
 — Мне нужно, если спрашиваю.
 — Ах, это надо в блокнотах рыться. Я забывчив на даты. Прошлый год могу с этим перепутать, настолько круговерть предприятия даёт подчас хорошего жару.
 — Пять лет здесь живёте ?
 — Больше. Гораздо больше. — Пошетов подумал с пару минут и вдруг выдал — Теперь вы наверняка спросите: женат ли я ?

Варвара поняла, что ошиблась в этом мужчине.
 — Вы что, с ума сошли ? Когда бы ваша жена была прикована к постели или в положении другого рода, я знала бы об этом. У меня не может гостить разный сброд. — сурово проговорила Милош.
 — Конечно. — усмехнулся Пошетов — Вы, женщины, полагаете что мужчины сообщают вам кто окольцован, а кто нет из орлов.
Варе хотелось расхохотаться на эту реплику, но даже усмешка не шла на её губы. Малаша по взгляду Милош определила, что с чаем могла быть заминка. Между молодыми женщинами разного сословного склада произошло мгновенное понимание.
 — Малаша, спасибо. — сказала вслух — Больше ничего нести не надо — произнесла взглядом.
 — Вам возможно опередить дядю, при желании. По почте отправить своё неудовольствие.
 — Вдогонку не хочу ! Пусть едет спокойно. Я конечно не особо на него рассчитывал, но полагал, что их Веня поможет. А теперь — пиши — пропало. — Встал с сиденья, показывая половину недопитого чая.
Крутнувшись на каблуках Пошетов удалился. Милош стало тотчас грустно. Испугавшись за девушку Варвара вылила остаток чашки в цветы, что так рясно заставили огромное, высокое окно. Разъединив чашки двумя руками на разносе с сахарницей, Варвара стала прохаживаться по гостиной, желая предугадать мужские думы. То что к ней не придраться со стороны наблюдателя Милош понимала. И всё же !
 — Какие дела у него могли возникнуть с Курбас ? —  Веня наверняка сейчас болтает со своей маменькой о ней, оттого так пылают крепкие щеки. —  С какой стати этому «летуну» меня обсуждать ? И с кем ? А ведь так и случаются замужества — говорила она негромко, стоя у окна с занавеской. — Два совершенно посторонних человека вступают в союз по сговору частных лиц. Видели друг друга до свадьбы — уже хорошо. Всё равно брак — это кот в мешке. Потому что до супружества любое шило удаётся утаить каким то образом.
 — Ваша милость, к вам Аглая Курбас. — доложил селянин садовник, нанятый на обрезку веток.
 — Как Курбас ? — обомлела Варвара Алексеевна.
 — Они... А, вот они-с. — тыкнул мужичок на средних лет женщину в аккуратной канотье шляпе.
 — Добрый день вам. Меня просила приехать Аглая Курбас.
 — А вы собственно кто ? Я — владелица имения. Как ваше имя ?
 — Дарья. Я специализируюсь на пошиве женских платьев и дамских шляп к ним.
 — Шляпа, которая на вас, где вы её приобрели ?
 — Я изготовила её сама. Моя мастерская всего лишь в двух верстах от почты, если ехать вверх по прямой. Священнослужителей я тоже обшиваю.

Варенька растерялась. Она угадала коварный план своей тётки, решившей выудить у неё большую половину дарённых отрезов. Сундук только утром достали с чердака пристройки и даже не распаковывали.
 — Аглаи Мироновны нет здесь. Им спешно надлежало отбыть. — мягко проговорила Милош, соображая что Курбас приглашает только наилучших портних. — Я полагаю, что два платья могла бы заказать у вас. Вы привезли с собой необходимое для замеров ?
 — Да. Не только для замеров. Модельные журналы, последний нумер, вы можете просмотреть сейчас, коли желаете.
 — Желаю.

В это время купчиху Цап за плечо грызло Лихо Одноглазое. «Панель мне светит. Панель мне светится...» — думала Лена, примеряя пышные юбки. Она смотрела что оставить, а какие доведется продать с явной невыгодой. Одно дело при успешном муже торговлю вести и другое дело с интересом вдовьим.
 — Да кто позарится на твое барахло... — скалилось Лихо — Готовь ценное в ломбарды нести.
Цап ломала счетные палочки, любимую забаву покойника, ерошила свой жиденький волос, стараясь надумать безвыходную ситуацию молодой девке, чтобы своему горю колени перешибить в обратную сторону. Но без муженька своего Лена была в бессилии. Даже незнакомые с ней её немедленно шарахались: серую, тучную, в платке траурном. Лихо не прыгало по голове, разбивая череп — Оно наблюдало за течением чужого мышления.

Дворянка поутру готова была вскочить, устремиться к окнам, а может даже на улицу выбежать: бездомные собаки, сгрудившись у ворот её усадьбы, человечьим голосом брехали:
 — Вар, вар... Варварка ! — не разобрала барышня дальнейший текст, хотя собаками он брошен был внятно. Звуки чёткие и по смыслу согласованные, но настолько изумили псы молодую девушку, что не смогла она вникнуть в животное послание.
 
Варя сидела в одиночестве душной комнаты и несколько пыльной. Малаше нездоровилось и все домашние чувствовали себя «неважнецки». У Милош не было в выражении «избалованная челядь», однако, она подметила, что довольно слабый разрыв даже по внешним признакам, существующий между нею и новой поварихой на кухне. То бишь она была вовлечена в такие новости о которых ей и заикаться прислуга не должна. Например, по сообщению «из кухни», с грызунами мышиной породы справиться вроде бы получилось. Ни для кого не секрет, что с наступлением осени, серые пасти стремятся в дома пролезть. Малаша пригласила пройти с собой Варю для того, чтобы днём, сидя в хорошо освещённой столовой, она послушала как за стеной упитанная мышь «цвинькает»... Издавая такие обрывистые, звонкие звуки, что сразу и не определить кому они принадлежат:
 — Требует, чтобы впустили. — почти шепотом сказала девушка. — Не знает как войти и зовёт на помощь.
 — Кого ?! — возмутилась Милош.
 — Другую мышь, Варвара Алексеевна.
 — Мать свою, что ли ?..
 — Нет, барышня, не мать. Призывает, чтобы вход в этот дом ей другая мышь показала, та, что живёт уже в этом доме.
             Кухарка, засучив рукава выше локтя, вышла на такую беседу и громом грянула:
 — Пусть только сунется ! Я специально для серой шкуры кипяток на плите держу !
               Грозная повариха исчезла в кладовой, а Малаша так же тихо продолжила:
 — Я два дня уже слушаю. Зашла без дела. Наобум. Слышу мышиное: «цвиньк, цвиньк...» Слушала сидела долго. И стучала против неё, не обращает внимания даже. — испуганно сказала горничная. — Сидит и свою музыку выделывает.
               Милош выглянула в окно и не увидев ничего нечистого на подоконниках смешно обрадовалась, но тотчас поняла, что совершит огромную ошибку именно сейчас.
 — Меня про это и собаки упредили. — вздохнула Варвара и рукой потащила за ящик, уже надеясь там увидеть что-то страшное. Резной комод почти пуст, а управляющий нехорошо косился всякий раз, когда Милош пыталась заговорить с ним. Она заприметила его укоренившийся азарт, выраженный в покупке новых лошадок. Варвара угадала приказчика — деньги есть, а отчёт не подаёт, только высматривает всё за нею и губы вытягивает, будто в думу боярскую зван.
 — Малаша, напиши список всех продуктов на черновых листах и всё набело перепиши в тетрадь эту. Фу, как она пылью покрылась ! Уже не синего цвета, а черная почти. Список на всё составь, да про чай и сухофрукты не забудь.
 — А количеством, барышня ?
 — До зимы. Из расчёта до зимы. Чтобы и в грудень было кушать. Овощи на погреб и на засолку.

Варвара ушла к себе, заперлась и, предоставленная одиночеству да короткому роману на французском, стала по-девичьи плакать. Она почти лежала на софе, укрывшись от всех и руками отирала струящиеся слёзы. Кружевной платок, мокрый и в остатках телесных белил, валялся на ухе гобеленовой подушки. Хотелось писать кому то письмо, выехать в кофейню, чтобы там отобедать, встретиться с купчихой Цап и послушать её зломыкания. Но вместо этого дурные предчувствия, неприятные события, отчуждение со всей роднёй и близкими по учёбе в институте, по знакомству, по духу. Девушка не сетовала на хозяйственные убытки, на некоторую порчу мебели в её родовом имении, Милош почти уверилась, что грядущая прибыль и сие перекроет, а комнаты горничная обновит в срок по её отъезду в город. Разбитые статуэтка и цветочный горшок, надорванный балдахин и пропаленная папиросой занавеска, по сравнению с душевной скорбью, были такой безделицей и меркантильным пустяком, что и во время второго доклада прислуги дворянка не повела надменной бровью. Удручило Варвару другое. Её хотели обмануть. Жестоко объегорить вознамерилась Вареньку родная тётка. Нет, она не хотела её опозорить, бросить в отчаяние, но это самодовольное желание над девушкой, без поддержки извне, насмеяться... Она плакала оттого, что во время гостевания этой занятной «троицы» ни разу не позволила себе расслабиться. Даже на йоту. Вначале Варвара уверилась, что Аглая Курбас, бездетная, её любит. Был у практичной барышни Милош пунктик по прозванию «предметная любовь». Она хотела кормить их всех. Жаждала писать по письму в неделю для Аглаи и Всеволоду Кирилловичу «лично в руки». Она мечтала удивить их и растратиться. Хотела быть в этих глазах «лучше и лучше», а не поняла, по обдуманному мнению, насколько быстро, эти гости, её в «окаянные Варьки» подпишут. В реальности, ни крупицы сожаления по их отъезду, скорее наоборот, радость и тайное ликование, что выливалось в таком горьком плаче, словно бы её обворовали, обесчестили и выбили, как пуховую перину.

              Сравнительно быстро для Варвары Алексеевны всё прояснилось. Расторопная повариха хлопала в ладоши, любуясь на ящик заграничных баклажанов и на бутыля, полные янтарного мёда, помогала ворочать мешки в погребе, уговаривая управляющего довезти специй и сахару, повидла в жестяных банках (без разницы какого), и чтобы не приманивать крыс, паштетных консерв и топлёного масла, живой рыбы на засол и модных кругляшей патиссонов. Портниха привозила платье за платьем, с хорошей отделкой и дорогостоящими тесьмой, кантами и кружевами. Малаша до поздней ночи не выходила из кухни, упражняясь в приготовлении домашних вин и в лущении орехов для печений. Коптили рыбу, топили сало, солили грузди и крепышей масляток, варили в сиропе алычу...
   
                К концу сентября месяца от раздраженного Пошетова, Варвара Алексеевна сама диву далась — как ?! — узнала, что уездным начальством, высочайшим повелением приказано все продовольственные поставки в губернию прекратить. Варя опешила и будто рыба, обмерев, минуты две глядела на Виктора Александровича выпученными глазами.
 — Голод надвигается. — виновато заглядывая ей в глаза лукавил предприимчивый Пошетов.
 — Не может быть, чтобы голод, Виктор Александрович.
 — А ничего вы, барышни, в экономике не мыслите... Думаете с неба, по библии, перепела на голову упадут ?
 — А насколько достоверны сведения ?
 — Дядя ваш депешу не прислал, а я то знаю, что он первый в курсе дел всех ! Наверное знаю. Так что затяните потуже поясок, Варвара Алексеевна. Прощайте !
 — Да увидимся скоро, Виктор Александрович. Вскоре, полагаю, увидимся.

Сидевший на дрожках мужик иронично хмыкнул в сторону отъезжающего Пошетова и хотел что-то обсказать за него барыне, но удержался. А Милош, в раздумьях, приехала в имение. На дубовом высоком столике, возле вазы с душистыми свежими астрами, аккуратно лежал конверт. Письмо смотрелось, как глянцевый перламутр с ровным почерком чернилами, подписанное — Вениамин Бучинский. Варя распечатала, ожидая рассмотрение хозяйственного вопроса и фраз помещичьей учтивости. Вениамин Бучинский кратко, по-деловому, приглашал её замуж. За себя. Ожидая ответа до конца осени.