Валентинкино детство

Эта книга о жизни  девочки, которая пережила репрессии, лагерь, военное время. Какие они были, мальчишки и девчонки, детство которых прошло в эти совсем нелёгкие времена? Об этом рассказывает сама участница событий. Я же только с её разрешения записала рассказ.
               
                Тамара Фойрика
 


Начало

 Мой папа из семьи Федоровых, где было четверо братьев и одна сестра. Мама- из семьи Иванниковых, там было пять сестер и один брат. Все жили справно.
Наша родня не была богатой, просто в ней все умели работать и работали. Папа с мамой, мои братья Иван (16 лет), Петр(12лет), сестра Шура (4 года), я (2 года) и маленькая Маруся (6 месяцев)- такой была наша многодетная семья в 1930 году. С нами жила бабушка- папина мама.
Мы жили в селе 2я Михайловка. Хозяйство у нас было крепким, дом, две коровы, две лошади, жеребенок.
  Наступило время борьбы с кулаками.
  Первыми из нашей родни были раскулачены Иванниковы. Мамин брат дядя Григорий, его жена тетя Ульяна и шестимесячный Коля были закрыты в вагоны для скота и увезены в далекую Караганду. Маленький Коля умер в этом вагоне, а взрослых высадили в карагандинских степях и приказали обустраиваться. Иванниковы тоже умели работать и поэтому они вырыли землянку и стали налаживать быт.
Дядя Гриша был очень добрый человек. Высокий красавец с голубыми глазами. Он влюбился в свою жену с первого взгляда и сказал родителям, что женится на ней. Родители были против.
-Ну что он в ней нашёл? - говорила бабушка Варвара, которая мечтала женить своего красавца сына на более достойной девице. Маленькая, худющая!
Дочери поддакивали ей. Но Григорий твердо стоял на своём и вскоре сыграли свадьбу. Только когда у молодых родился первенец Коленька, бабушка Варвара оттаяла, признала невестку.
  Тетушек, Наталью, Евдокию и Анну, которые жили уже своим домом тоже выслали, но недалеко, в село Кодяковка. Совсем молоденькая Марфа, голубоглазая, с длинной русой косой, жила ещё с родителями. И она тоже была выслана. В Марфу, на её беду влюбился комсомолец и пришел свататься. Но тетушка отказала ему. Комсомолец жестоко отомстил девушке, подведя её под статью о раскулачке. Имущество и дома у всех отобрали. Старенькие бабушка Варвара и дедушка Василий Иванниковы остались жить в Михайловке, в бане.
Братья папы Илья и Родион, поняли, что вскоре придут и за ними. Они быстро распродали свое имущество и уехали: дядя Илья в Кзыл-Орду, а дядя Родион – в Ташкент.
  У моих родителей было пятеро детей и старенькая бабушка. Они не могли быстро собраться. А может быть думали, что не такие уж они богатые, чтобы их раскулачивать. Но пришли и за ними.
  Все имущество и скотину у нас отобрали. Папу и маму отправили в разные лагеря. Шуре, мне, бабушке и шестимесячной Марусе разрешили жить в клети, где держали раньше маленьких ягнят и телят.
  Моему брату Ване было уже 16 лет. Мама упросила мужиков-единоличников, которые не хотели вступать в колхоз и создали артель, взять Ваню к себе.
- Мой Ванюшка ловкий, он что хочешь смастерит, - говорила она бригадиру.
Брат стал работать в артели.
 Двенадцатилетний Петя никому был не нужен. На работу его бы не взяли и поэтому он жил с нами. Было лето. Петя ловил капканом, который он нашел в огороде сусликов, приносил их бабушке. Она варила похлебку и кормила нас.
  До раскулачки у Пети был жеребёнок по кличке Орлик. Тёмной масти, со звёздочкой на лбу. Он всегда был с братом. Петя звал к себе Орлика особым свистом и тот всегда приходил на зов друга. Как и всё имущество, Орлика отобрали. Отобранных лошадей с жеребятами согнали в загон на краю села
По вечерам брат тайком навещал Орлика, разговаривал с ним, гладил его. Петя уходил, но жеребёнок был спокоен. Он знал, что мальчик ещё вернётся к нему.
  Так мы жили до конца лета.
Однажды Петя пришел расстроенный с пустыми руками.
-Не нашёл сегодня сусликов? - спросила бабушка. Чем же я буду кормить девчонок? Бабушка держала на руках Марусю. Мы с сестрой сидели рядом.
-Нашёл,- всхлипнул Петя. Объездчик отобрал! Он и капкан забрал! Говорит: кулацкое отродье, как смеешь ходить по нашим полям и ловить наших сусликов. И ещё сказал, если увидит меня там, запорет кнутом до смерти.
Петя горько заплакал. Вслед за ним заревели и мы.
- Мне теперь нельзя туда, бабушка! Ведь и правда убьёт!
Бабушка согласно кивнула.
-Я ухожу. Пойду искать Ваню. Может быть устроюсь где-нибудь,-сказал брат.
Бабушка обняла его, перекрестила и сказала:
-Иди, сынок. Даст Бог, выживешь. Она понимала, что нас ждёт дальше: впереди была зима.
И Петя ушёл. Но прежде он простился с Орликом.
Когда стемнело, брат подкрался к загону и тихонько свистнул. Орлик появился быстро, как будто ждал его. Петя обнял жеребёнка, шептал ему ласковые слова и говорил:
-Мы увидимся, Орлик, мы обязательно увидимся!
Слёзы текли у него из глаз и вдруг брат увидел, что Орлик тоже плачет. Крупные капли слёз падали из глаз жеребёнка на землю. Как будто Орлик знал, что предстоит испытать Пете, и жалел его.
  С плачем мальчик бросился в степь и долго бежал, пока не упал. Он лежал на земле, вспоминал, как они играли с жеребёнком и слёзы текли и текли по его щекам. Наконец, Петя уснул.
 Он рассказал о прощании с Орликом много лет спустя. А теперь он ушёл, и мы остались одни.
  Наступила осень. Начались холода. Бабушка и Маруся скоро умерли.
Я помню, как мы с сестрой сидим под столом в клети. Перед нами лежит горка морковки. Шура, которой четыре года, режет ножом морковку и даёт её мне.
Ещё помню папу, который вдруг появился в клети. Мы с плачем бросились к нему и долго не отпускали. И он тоже плакал. Потом принёс солому, затопил печь. Наверное, он был у нас проездом.
  Видимо маме сообщили о том, что мы остались одни. Она упросила начальника своего лагеря принять меня и сестру.
  Помню, как мы ждали поезда в Сорочинске на вокзале. Сидели на крылечке, выходящем в город. Я всё смотрела на электрическую лампочку, горевшую над крыльцом. «Как это,- думала я . Горит себе, светит. А где же в ней керосин?»
  Потом мы ехали в вагоне. Я не помню, кто сопровождал нас. Возможно, это была мамина подруга, которая сохранила некоторые наши вещи. Из них настоящим сокровищем была швейная машинка «Зингер». Наверное, эта женщина и подкармливала нас. Жаль, что, не запомнилось её имя.
  Мы ехали в лагерь имени Парижской Коммуны. Это название было слишком длинным, и оно быстро упростилась до Парижа. Мы прожили в Париже с осени 1930 года до весны 1933 года.
 Я помню длинный барак с большой печью в середине. Вдоль стен тянулись двухъярусные нары. Нас, детей, в бараке было семеро от трёх до четырёх лет. Только одному было семь.
  Детям не полагалось ни одежды, ни обуви, ни спальных мест, ни пайка. Мы спали с сестрой на узеньких нарах валетиком, переворачиваясь по очереди. Можно было бы спать на печке, но там сушилась одежда наших матерей.
Зимой на улицу мы вообще не выходили. Сидели возле печки. Играли в прятки, ловили вшей.
 Зимой стояли страшные морозы или завывали метели. А летом солнце выжигало всю зелень. Только кое-где росли одинокие карагачи и кривые березы.
Я не помню, как нас кормили зимой, а летом мы, малышня, сидели возле столовой и ждали, когда закончат есть взрослые. Потом повар, дядя Яша, открывал двери и говорил:
-Ну, заходите!
Мы бросались к столу и доедали всё, что оставалось в оловянных чашках. Вырывали остатки еды друг у друга и дрались из-за них. Если мы начинали сильно шуметь, дядя Яша доставал огромную верблюжью ногу и стучал ей по полу:
-Ну-ка, тихо! Вот я вас!
Мы боялись верблюжьей ноги и затихали.
В Париже была сепараторная. Там сепарировали молоко. Мы, дети, ждали возле сепараторной. Ждали до темна. Из сепараторной появлялась женщина. Она давала нам чашечки- детали от сепаратора, на которых оставались сливки. Мы, захлёбываясь от удовольствия облизывали их! Это было так вкусно!
Так персонал лагеря подкармливал детей. Люди там были добрые, жалели нас. Среди них была очень красивая девушка, Маруся. Она играла с нами, пела песни, рассказывала сказки. У Маруси были голубые глаза и толстая черная коса.
  Однажды вечером, когда в бараке погасили уже все коптушки, в дверь вдруг раздался громкий стук.
-Маруся, выходи! -кричали с улицы. Все испугались. Это были уголовные. Мы не знали, что им сделала Маруся, но она страшно побледнела и не хотела выходить. А в дверь стучали всё сильнее и сильнее.
-Маруся, лезь под печку, прячься! -крикнул кто-то.
Девушка залезла под печку. Дверь открыли. Несколько мужчин вошли в барак. Они быстро нашли Марусю. За косу вытащили плачущую девушку.
Никто не мог им помешать. В бараке были одни женщины и мы.
-Ну что ж, пора ложиться спать, - сказала старшая по бараку и хотела потушить коптушку. Но мы, дети заплакали и закричали - так напугал нас случай с Марусей. С этих пор в бараке ночью всегда горела одна маленькая коптушка.
  В Париже нам с сестрой было хорошо. Мы уже не боялись умереть от голода, и рядом с нами была мама.
  Однажды весной, на Пасху, мы с Шурой сидели под берёзой. На ней только распустились листочки. Мы любовались ими, и грелись на солнышке. На земле кто-то рассыпал крошки от пасхального кулича. Вдруг мы увидели мальчишку. Он был похож на обтянутый кожей скелет. Мальчик еле двигался. Он увидел крошки на земле, упал и стал языком слизывать их. И тут появилась мама. Она плакала и что-то кричала, кинулась к мальчику и обняла его. Она то прижимала его к себе, то отстраняла, чтобы посмотреть на него и ещё горше разрыдаться. Мы растерянно смотрели на них.
-Кто это, мама? - спросила сестра.
-Да ведь это брат ваш, Петя!
Тогда и мы обняли брата и плакали все вместе.
   Как ни просила мама, Петю в лагере не оставили. Но всё- таки, наверное, мама немного подкормила его, прежде чем он ушёл.
   Весной 1933 года всех узников Парижа, у которых были дети, отпустили на волю.
 Мы приехали в Михайловку. Наш дом теперь принадлежал другим людям. Его разобрали на брёвна и перевезли в Сорочинск. Он и сейчас стоит на улице Карла Маркса, центральной улице городка.
Жить нам было негде. Мама нашла пустую мазанку на Каменке. Там мы и поселились. Мама устроилась на работу в совхоз им. Молотова, теперь это совхоз «Родина» дояркой. Она всегда была на работе, приходила к нам только ночью, бежала 5 километров, чтобы принести бутылочку молока. А потом, ещё 5 километров, чтобы не опоздать на работу. Я всегда была голодная.
  Сестру Шуру записали в школу, ведь ей уже было 7 лет. Там детей подкармливали, давали тарелочку каши. Шура уходила на занятия, а я оставалась в мазанке одна. Мне было скучно.
Однажды я решила пойти к школе, посмотреть на ребят. Встала возле ворот и смотрела на школьников. Наверное, была переменка. Вдруг в глазах у меня стало темно, и я упала в обморок. Очнулась я уже в классе. Вокруг стояли люди, а рядом со мной сестра. Она испуганно смотрела на меня.
-Что с ней? -спросил кто-то у Шуры. Она опустила голову.
-Валентинка со вчера ничего не ела, - ответила сестра и заплакала.
   Меня усадили за стол, дали целую тарелку каши. Я и не заметила, как съела её. И вдруг увидела нарисованный на дне тарелочки красивый красный трактор. Он мне так понравился! Хотелось смотреть и смотреть на него. Каша давно уже закончилась, а я всё скребла ложкой по тарелочке, стараясь продлить чудесное мгновение. Вся радость, вся красота мира были для меня сейчас в этом маленьком красном тракторе, нарисованном на дне тарелочки.
Наверное, в это мгновение родилась во мне любовь к школе, которая помогала мне легко и просто впитывать в себя знания. Ведь где бы я потом не училась, я училась только на «отлично».
 Вскоре папа присоединился к нам. Родители разыскали Петю. Папа устроился работать в совхоз, а Петю записали в школу. За время скитаний он пропустил два года учёбы, но учился хорошо. В школу брат ходил в маминой кофте. Ещё раньше мы узнали, что Ваня ушел служить в армию.
   1934 год был очень урожайный. В совхозе стали печь хлеб. Однажды папа принес буханочку домой и дал нам. Мы с Шурой схватили её, спрятались под дерюжку и ели там этот замечательный хлеб.
 В совхозе стали строить бараки для работников. В один барак заселяли шесть семей. Родителям дали место в бараке, и мы переехали жить в совхоз.
  Вскоре мы получили вести из Караганды о Григории и Ульяне. Иванниковы были живы, здоровы и работали.
Тетушки поселились в нашей бывшей мазанке.
Вскоре мы получили известие, что умер дедушка Василий. Нас позвали на поминки. Мы с сестрой шли и думали: «Поминки, там будут кормить». Вот какие мы были голодные! В 1934 году Иванниковы
 прислали письмо из Караганды, где у них родился
сын Слава. Бабушка Варвара уехала к ним.

 

Как я записалась в школу

В то время мы жили в совхозе им. Молотова , сейчас это совхоз "Родина". Нам дали жилье: барак, в котором поселилось 6 семей. У каждой семьи был топчан, сколоченный из досок и накрытый разным тряпьем, он и был нашим домом. На этом топчане мы спали и взрослые, и дети. Когда утром взрослые уходили на работу, дети оставались дома. В холодное время все сидели по своим топчанам: на улицу не выйти, просто потому что не в чем было выходить- верхняя одежда была только у школьников.
  У нас не было игрушек и книг. Но мы все равно придумывали игры, например, в дразнилки. Эта игра была простой и немного жестокой. Играли топчан на топчан, надо было придумать обидное прозвище для семьи противника. Побеждал тот, кто доведет соседей до слез. Детям помогали взрослые.
  Однажды наши соседи совсем задразнили нас. Имя нашего папы было Евдоким. Соседи, взрослые, придумали дразнилку. Они научили своих детей и те дразнились:
- Евдоким- не докинь! Евдоким- не докинь!
Потом сын соседей забыл, как правильно дразниться и кричал:
-Евдоким- запулю! Евдоким –запулю!
Нам это казалось очень обидным, и мы с сестрой плакали, не зная, чем ответить.
   Вскоре из школы пришёл брат. Увидев нас в слезах, он спросил:
-В чем дело? Чего ревёте?
Мы всё рассказали ему. Петя засмеялся:
-Всего-то? А как их отца зовут?
-Мирон,- хором сказали мы.
-Здорово! Ну теперь дразнитесь:
   Как у нашего Мирона
   На носу сидит ворона.
Мы обрадованно заголосили в сторону соседей:
  -Как у нашего Мирона
   На носу сидит ворона!
 Теперь от обиды ревели уже соседи.
    Мне эта игра не нравилась. Чаще всего я просто наблюдала за другими, а когда мне это надоедало, я отворачивалась и начинала ждать сестру из школы. Моя сестра Шура была старше меня на два года и училась уже в третьем классе. Я думала о том, как Шура придет и будет учить уроки, а я буду все повторять за ней, это было так интересно: каждый день узнавать что -то новое!
Однажды, проводив сестру, я сидела на своем топчане и, не обращая внимания на задиристые дразнилки с соседнего места, думала:" Ну что это такое? В школу записывают с 8 лет, а мне только будет семь и поэтому нельзя учиться? Но это несправедливо! Сиди тут и слушай этих «дразнителей». Нет, я сейчас пойду, и сама запишусь в школу!"
   Вскочив с топчана, я надела старые- престарые опорки- изношенные безразмерные башмаки, в которых мы выходили во двор и выйдя из дома, решительно двинулась в сторону школы. Стоял теплый сентябрьский день. Я шла по улице, совсем не думая о том, как я буду записываться.
   Подойдя к школе, увидела, что там была перемена и ребята, среди которых было много знакомых играли во дворе. Тут зазвенел звонок. Все пошли в класс. Школа была начальная, в ней было всего четыре класса. В каждой классной комнате занимались ученики двух классов: в одной - первый и третий классы, в другой- второй и четвертый. Но это я узнала потом, а пока я вместе с учениками зашла в комнату и села на скамейку среди первоклассников. Никто не обратил на меня внимания, ничего не сказал мне, и я с любопытством разглядывала класс и ребят.
Они, одетые и обутые как придется, готовились к уроку. Во мне снова проснулась обида: " Ну почему мне нельзя ходить в школу, ведь здесь так интересно!" Слезы навернулись мне на глаза, но тут в класс вошла учительница. Она была молодой и худенькой. Учительница сказала:
- Здравствуйте, дети!
- Здравствуйте, Елена Ивановна! - нестройным хором поприветствовали ее дети.
- Третий класс, - сказала Елена Ивановна. Сегодня мы повторяем творчество Ивана Захаровича Сурикова. Что я задавала на дом? Коля Синицин, что вы учили дома?
На стороне третьего класса с лавки поднялся вихрастый мальчишка.
- Стихотворение Ивана Захаровича Сурикова "Детство".
-Хорошо, - похвалила мальчишку Елена Ивановна. Расскажи нам это стихотворение.
- Вот моя деревня,
   Вот мой дом родной, - бодро начал вихрастый Синицин. И вдруг:
- Вот мой дом родной, ... Родной дом...
Я не выдержала и громко подсказала:
- Вот качусь я в санках
  По горе крутой.
Все головы в классе повернулись в мою сторону. Я замерла: "Что я наделала, сейчас меня выгонят!"
Учительница удивленно смотрела на меня:
- Кто это у нас здесь? Как тебя зовут? Но от страха я не могла вымолвить ни слова.
- Это Валентинка, сестра Шуры Федоровой, - заговорили дети. Она давно хочет в школу, да ей нельзя. И тут я увидела не сулящий ничего хорошего взгляд сестры. Я не выдержала и заревела.
- Подожди, подожди... Успокойся, - ласково проговорила Елена Ивановна. Почему тебе нельзя в школу?
- Да как же? Ведь в школу берут с восьми лет, а мне только семь будет, - всхлипывая проговорила я.
- Ну все, успокойся, - ласково улыбнулась мне учительница, стараясь незаметно смахнуть слезы со своих глаз. Наверное, она пожалела меня, маленькую, одетую в лохмотья, горько плачущую от того, что надежды мои, кажется, рухнули и в школу меня не возьмут.
- Валентинка, ведь так тебя зовут? Я кивнула. Учительница смотрела на меня:
- Ты знаешь стихотворение Сурикова?
- Я знаю все стихотворения, которые задавали учить моей сестре,- тихо сказала я, размазывая слезы по лицу.
- Это правда? - спросила Елена Ивановна Шуру. Та утвердительно кивнула головой, все еще бросая грозные взгляды в мою сторону.
- Может быть ты и буквы знаешь? - снова обратилась ко мне учительница.
- Я и читать умею.
- Правда? Вот сейчас мы посмотрим, как ты читаешь. Бери букварь.
Я послушно раскрыла книгу и быстро прочитала:
- Мама мыла раму. Лара мала.
- Хорошо, -сказала Елена Ивановна. А теперь попробуй прочитать это. Она взяла учебник третьего класса " Родная речь" и показала на маленький рассказ. Я без запинки прочитала и его.
- Вот ты какая, Валентинка! Ты просто молодец! Кто же научил тебя читать?
- Она всегда учит уроки вместе со мной, - сказала подобревшая от похвалы учительницы сестра. Все запоминает.
- Ты, Шура, тоже молодец, помогаешь сестре учиться.
-Ну что, Федорова Валентина, придется записать тебя в школу. Но, хотя читаешь ты хорошо, все -таки запишем тебя в первый класс. Мое сердце радостно подпрыгнуло. Я засмеялась и , расхрабрившись, попросила:
- А можно я сегодня побуду на занятиях?
Учительница разрешила мне остаться. Я сказала:
- Спасибо вам, Елена Ивановна.
Домой из школы мы шли вместе с сестрой. Она только и сказала мне:
- Ох, и храбрая ты, Валентинка!
   Когда родители пришли домой с работы, Шура сообщила:
- А Валентинка в школу записалась!
   Родители были удивлены. Они заставили нас несколько раз повторить, рассказ о том, что произошло в школе.
- Вот мулюка! Вот мулюка!- повторял папа. Он всегда называл меня так, когда я попадала в какую-нибудь историю. Почему -то я не осмеливалась спросить отца, что означает это слово.
Потом папа спохватился:
- Надо же купить Валентинке одежду! Не годится ей идти в школу в лохмотьях.
   Родители работали в совхозе.  За работу они получали зарплату. Но папа с мамой собирали каждую копеечку, старались накопить на свой, пусть маленький, домик. Мне было совестно, что из-за меня покупка домика отложится, но я так хотела учиться! Я подумала:" Вот выучусь, заработаю деньги и верну родителям долг."
   В воскресенье папа пошел в Сорочинск на базар. Он купил мне платье, стеганую фуфайку и о, чудо, бурки с галошами! Бурки и галоши были новенькими. Они пришлись мне впору. Галоши ослепительно блестели, и я просто задыхалась от счастья. Вся детвора барака с завистью смотрела на меня. А я счастливая и гордая, то и дело мерила бурки и гладила глянцевую поверхность своих блестящих галош.
   Теперь я была одета и могла идти в школу.
   А чулки я связала себе сама. Вязала на четырех спицах, старалась, и только то и дело говорила маме:
- Посмотри, может быть уже хватит вязать?
Мама терпеливо проверяла вязание и говорила:
- Ну как же хватит, ведь коленки- то еще голые! Зимой они у тебя замерзнут. И я, шестилетняя, продолжала вязать себе чулок.
Мне кажется, что я все сделала бы для того, чтобы мне разрешили учиться. Но теперь я была уже настоящая ученица и радость моя была бесконечна.
   Я решила отблагодарить родителей за покупки и принести хворост для топки. Надев новые бурки с галошами и фуфайку, я пошла в лесок, который рос неподалеку от совхоза. Взяла с собой топор, которым подрубала ветки. И вот, когда я рубила очередную ветку, топор выскользнул из моих рук и немного разрубил новую, блестящую галошу! Сердце мое готово было разорваться от горя!        Собрав хворост в вязанку, я поплелась домой. Заливаясь слезами открыла дверь и очутилась в папиных руках.
- Что случилось? - испуганно спрашивали меня родные.
- Вот...вот..., - сквозь слезы повторяла я, показывая им разрез на галоше.
- Вот мулюка! Вот мулюка! Да  это ничего, ничего, - говорил мне папа, и от его голоса, называвшего меня непонятным, но таким привычным и поэтому родным словом, горе мое утихало.
Родители всем рассказывали историю о том, как я сама записалась в школу. Я думаю, что они даже гордились мной. А я радовалась, что могу учиться.

 Игрушка
Однажды мама собралась по своим делам в Сорочинск. Тогда это уже был поселок городского типа. Мне очень хотелось побывать там, посмотреть на красивые дома. Это были дома купцов, промышленников- разных богатеев, которых уже не было, а дома их остались.
В Сорочинске был большой базар. Сюда съезжалось множество людей.
Заканчивалась весна и у школьников начались каникулы.
-Мамочка, возьми меня с собой, -просила я. Я тебе помогать буду.
-Какая от тебя помощь, -отмахивалась мама. Разве понесешь что. Ну, ладно, собирайся.
Ранним утром, когда еще только занимался рассвет, мы вышли из барака и пошли по прохладной пыльной дороге. Я шла босиком. Мы поднялись на Скупую гору и тут взошло солнышко. Оно осветило городок, утопавший в зелени деревьев. Перед ним блестящей лентой лежала река Самарка. По её берегам кое-где клубился туман. 
-Как красиво! - вздохнула я.
-А раньше ещё красивее было, -произнесла тихонько мама. Купола церквей блестели на солнце, а теперь что...
Спустившись с горы, мы пошли через бывшую купеческую усадьбу. Только груды камней от рассыпавшихся стен напоминали о том, что здесь когда-то кипела жизнь.
-Всё разрушено, -горестно говорила мама, пробираясь вместе со мною среди камней. А когда-то здесь было такое большое хозяйство! Хозяина сослали, или может быть вообще…
Она помолчала.
-Потом здесь молодежь хозяйствовала, комсомольцы что ли. Пока корма не кончились. Потом скот дохнуть стал, и коммуна распалась.
Мама снова горестно вздохнула.
Вокруг стояла тишина. Туман, который стелился по берегам Самарки, таял на солнышке. Солнечные лучи выискивали в траве всё, в чём можно было отразиться: будь то капелька росы, стекляшка или влажный камень. И тогда этот предмет вспыхивал маленьким солнышком.
Меня это завораживало и удивляло.
--Смотри, мама, как красиво! - говорила я.
-Идём, Валентинка! Уже базар начался. Некогда нам тут всё разглядывать, -торопила меня мама.
Тут я заметила маленький белый камешек, лежащий среди осколков разбитых стёкол. Я подняла его и потёрла, очищая от грязи. Предмет засверкал белизной. Это была фигурка животного. «Наверное, это -игрушка, -думала я. Кто-то потерял её. Но теперь она моя! Ведь я нашла её! У меня никогда не было игрушек. Я не верила своему счастью!
-Мама, смотри! - показала я маленькое чудо удивлённой матери. Она смотрела на моё светящееся от счастья лицо и в глазах её блестели слёзы.
-Видишь. Валентинка, какую игрушку послал тебе Боженька. Если б мы жили как раньше, были бы у вас игрушки. А теперь…
Но я не слушала её. Забыв обо всём на свете, я любовалась находкой. Никогда я не видела что-то такое же прекрасное!
Фигурка была ростом с мизинец взрослого человека, гладкая и блестящая. Я зажала её в ладошке и бережно несла. Время от времени я раскрывала ладонь, и фигурка радостно вспыхивала в лучах солнца. И моё сердечко наполнялось радостью.
В Сорочинске на базаре было много народа. Площадь была заставлена телегами с разными товарами. Но мне уже было не до них. Теперь бы быстрее домой, как следует рассмотреть находку и поиграть с ней!
Дома я показала находку сестре. Она долго любовалась фигуркой, а потом грустно сказала:
-Счастливая ты, Валентинка! А я никогда ничего не нахожу…
Мне было жаль сестру: она не могла далеко уходить из-за больной ноги. А что можно было найти возле нашего барака?
-Ничего,- сказала я. Будем играть вместе.
Но я не хотела, чтобы кто-то ещё кроме сестры видел мою находку.
Мы жили в бараке, где кроме нас жило ещё шесть семей. Здесь, где койка была домом для целой семьи не погорюешь, не помечтаешь и не порадуешься в одиночестве. Слишком много было вокруг народа –насмешливого, завистливого и безжалостного. Соседские дети то дружили с нами, то враждовали. Среди них были дети старше меня, были и вредные мальчишки. И я боялась, что если они узнают о находке, да ещё такой красивой, то у меня её просто отберут.
Но у меня было тайное местечко. Там, на небольшой полянке, плотно окруженной кустами акации я плакала, когда меня обижали, мечтала или просто думала о чем-нибудь хорошем. Это была даже не полянка, а пятачок, где умещалась я одна. Кусты росли недалеко от нашего барака. Если я забиралась в середину, снаружи меня не было видно. Зато я видела всё, что творилось вокруг.  Я проверяла это: однажды сестра искала меня и прошла совсем рядом, но меня не заметила.
Теперь в свободное время я уходила в своё убежище, чтобы вдоволь налюбоваться на своё сокровище и наиграться с ним. Я сделала игрушке кроватку из листьев, кормила её цветами акации, рассказывала своему другу все свои секреты. Возвращаясь домой, я прятала фигурку под подушку.
Но однажды, собираясь в школу, я нечаянно уронила её на пол. Соседский мальчишка Митяй быстро схватил её и спросил:
-Это что? Где взяла?
-Отдай! -закричала я. Слёзы выступили у меня из глаз. Митяй был старше меня и выше ростом. И Шура уже ушла с подружками в школу.
«Он не отдаст её мне», - с ужасом думала я. «Не отдаст».
С криком я бросилась на Митяя, вцепилась ему в руку, держащую моё сокровище.
-Отдай! Отдай! - в исступлении кричала я. Слёзы лились у меня из глаз.  Митяй крутился на месте, стараясь оттолкнуть меня. Он не собирался отдавать мне фигурку и уже занёс было кулак, чтобы ударить меня…
-Что здесь происходит? -раздался вдруг голос брата. Что случилось?
-Петя! Петя! - заголосила я, не отпуская руку, держащую моё сокровище. Он взял! Он не отдаёт!
Брат схватил Митяя за воротник и встряхнул его.
-Ну, - грозно сказал он. Маленьких обижать? Что ты у неё взял?
-Да я что…  Да я ничего…-промямлил Митяй и разжал ладонь. Фигурка, блестя и переливаясь белизной упала на земляной пол барака.
Я, отпустив руку Митяя, которую всё еще держала, подняла свою игрушку.
-Мне-то покажешь? -с улыбкой спросил брат. Я протянула ему раскрытую ладонь. Петя осторожно взял маленькую блестящую фигурку.
-Ух ты! Где же ты взяла такое сокровище?
-Нашла, когда мы с мамой в Сорочинск ходили, - прошептала я, всё ещё не веря, что моя игрушка спасена.
-Это слоник, -сказал Петя.
-Слоник? -повторила я незнакомое слово.
-Да. Это слон, такое животное. Слоны живут в Африке. Ну ладно, мне нужно идти. Лучше береги свои игрушки.
Брат повернулся к Митяю, который во все глаза рассматривал белоснежную фигурку.
-А ты смотри у меня!
-Да я ничего, -пробурчал тот, недобро поглядывая на меня, и вышел из барака.
Я спрятала фигурку слоника в карман.
-Петя, можно я сегодня пойду с тобой в школу?
-Пойдём, чего уж там.
Уроки в школе начались как обычно. Елена Ивановна, наша учительница, учила сразу два класса: второй и четвёртый. Я была во втором, а Митяй – в четвёртом классе. Каждый класс сидел за своим столом.
Учительница вошла в класс.
-Здравствуйте, ребята!
-Здравствуйте, Елена Ивановна! - нестройным хором ответили мы.
И вдруг…
-Елена Ивановна, - услышала я голос Митяя. А у Валентинки есть африканский слон!
-Что? О чём ты говоришь? - удивлённо спросила учительница.
-Валентинка, какой слон? -повернулась она ко мне.  Я обречённо поднялась. «Ну вот, теперь все узнают о слонике. Его точно у меня отнимут!» И слёзы покатились у меня из глаз. Я достала из кармана фигурку и отдала её Елене Ивановне.
-Слоник! -обрадовалась учительница. Она смотрела на фигурку и на её лице было какое-то особенное выражение. Уже став взрослой, я узнала, что фигурки фарфоровых слоников «на счастье» украшали полочки многих богатых семей. Кто знает, может быть и у нашей учительницы были такие слоники.
-Ребята! - сказала Елена Ивановна, показывая всем фигурку. Это копия настоящего африканского слона.
Ребята с удивлением смотрели на слоника, стараясь рассмотреть диковинку.
-Эти слоны очень большие, - продолжала учительница. На них перевозят грузы. Знаете, что? На следующий урок я принесу одну замечательную детскую книгу, и мы поговорим о ней, об Африке, и о слонах. А сейчас возьми своего слоника, Валентинка.
Урок продолжился.
На перемене все смотрели на меня. Некоторые ребята просили показать слоника. И я с замиранием сердца давала им посмотреть и даже потрогать гладкую фигурку, не выпуская её из своих пальцев. Сестра была рядом со мной.
Митяй не подходил ко мне, только недобро поглядывал в мою сторону и шептался о чём-то с мальчишками.
«Что же мне делать? Ведь отнимут у меня слоника.»- думала я и сердце моё замирало от предчувствия утраты.
Но вот зазвенел звонок и в класс вошла учительница. В руках она держала глобус и большую красивую книгу.
-Ребята! Это- глобус, маленькая копия нашей планеты Земля. На ней изображены все океаны, моря и континенты. Африка находится вот здесь, очень далеко от нашей страны.
Мы вытянули шеи, а кто-то даже встал, чтобы лучше рассмотреть где находится Африка.
-Там не бывает зимы, всегда жарко,- продолжала Елена Ивановна. В Африке много пустынь, где вместо земли- песок. И там живут слоны. Они очень большие, 4 метра высотой. Есть еще индийские слоны. Они живут в Индии, вот здесь.
Учительница показала на глобусе, где находится Индия.
- В Африке живут люди с черным цветом кожи.
- Чёрные? И они совсем не отмываются? - изумлённо загудели ребята.
- Да, дети. На Земле живут люди и с красным, и с желтым цветом кожи, - улыбнулась учительница.
- А зелёные? Зелёные бывают? - спросила маленькая Анютка Зимина.
- Нет, зелёных людей не бывает, - Елена Ивановна подошла к столу и взяла  книгу.
- Ребята, в нашей стране есть замечательный поэт Корней Чуковский. Он пишет стихи для детей. Одно из них про Африку. Оно называется  «Бармалей». Сейчас я прочту его.
И она начала читать стихотворение.
Когда стихотворение закончилось, Анютка Зимина вздохнула:
- В Африке-то страшно жить. Вон сколько всякой страсти! Хорошо, что мы тут живём.
Елена Ивановна кивнула:
- Да, дети. Наша страна – самая лучшая!
Она повернулась ко мне:
- Вот какой интересный урок получился у нас благодаря твоему слонику, Валентинка!
Ребята снова стали поворачиваться ко мне и смотреть на меня, как на героиню. А я не радовалась этому, тревога не покидала меня.
   Уроки закончились. Мы с сестрой пошли домой. Митяй и ещё двое мальчишек пошли за нами. Но вскоре нас догнал брат.
- Как дела? - спросил он, поглядывая на мальчишек. Не обижают вас? Говорите мне, если что.
Митяй понял, что сегодня слоник ему уж точно не достанется, и мальчишки отстали от нас.
А я думала, перебирала в уме все места, где я смогла бы спрятать своё сокровище. Но куда я могла его спрятать в бараке, кроме своей подушки? А это место было совсем не надёжным. И я решила: спрячу слоника в своём тайном убежище. Выкопаю пещерку, положу туда фигурку, и засыплю землёй. А сверху положу какой-нибудь заметный камешек.
Так я и сделала. Вечером, наигравшись, спрятала своё сокровище под большим булыжником, неизвестно как здесь оказавшимся.
Теперь я была спокойна – никто не отберёт у меня моего слоника!
На следующее утро я не смогла встать с постели. Голова была тяжёлой, а глаза не хотели открываться.
Мама потрогала мой лоб.
- Да ты вся горишь, Валентинка!
Она велела сестре остаться дома, почаще поить меня водой и следить, чтобы я не вставала с постели. Сама она убежала на работу, ей отпрашиваться было нельзя.
Я то впадала в забытье, то приходила в себя. Иногда мне было холодно, и я просила сестру накрыть меня ещё чем-нибудь. Потом мне становилось жарко и я сбрасывала с себя всё, чем была накрыта.
Сестра терпеливо накрывала меня снова и поила водой.
Состояние моё не улучшалось. Лечить меня было нечем, врачей в совхозе не было.
- Ну что, отец, придётся отправить Валентинку к сёстрам. Здесь некому за ней ухаживать. Шуре надо ходить в школу. Да и вдруг кто-нибудь заразится от неё,- сказала мама.
- Ты права, Мария, - папа печально смотрел на меня. Он знал, что эта болезнь унесла уже немало жизней.
Родители отвезли меня в Каменку. Тётушки хорошо ухаживали за мной. Они были грамотными. Наталья и Евдокия учились в монастыре. У тётушек были книги, которые они очень берегли. Я помню, что у них была книга А.Дюма «Граф Монте-Кристо».
Мою болезнь называли –лихорадка. Мама и папа навещали меня. Я думаю, они не надеялись на моё выздоровление, потому что лучше мне не становилось. Я слабела с каждым днём. Ужасные видения приходили в моё больное сознание. Страшные чудовища пытались напасть на меня. Особенно часто я видела чёрное туманное облако, которое надвигалось на меня громко стуча большими зубами. В ужасе я пряталась под одеяло, пытаясь спастись от него.
Так я лежала между сном и явью, то впадая в беспамятство, то приходя в себя. Мой организм боролся и видно не время мне было покидать этот свет, потому что однажды, вынырнув из своего кашмарного сна, я увидела наклонившуюся надо мной женщину. Она была красивой, и совсем не похожей на людей, которые жили рядом со мной. Одежда на ней была незнакомая и тоже красивая. Женщина что-то говорила мне на непонятном языке. И я подумала: «Ну вот и всё! Я умерла, а это ангел!». И ещё я подумала, что умирать, оказывается, не страшно.
Но тут незнакомка ловко открыв мой рот, сунула туда что-то ужасно горькое, и тут же поднесла ко рту стакан с водой. Захлёбываясь, я запила горечь и провалилась в сон.
Проснулась я на следующий день, температура снизилась. Только я была очень слабой. Мне показалось, что в комнате кроме меня никого нет.
- Пить,- еле слышно произнесла я.
Ко мне подошла тётушка с кружкой воды.
- Тётя, - прошептала я. Я видела ангела. Только она накормила меня чем-то горьким.
-А, - тётушка улыбнулась. Так это был не ангел. Это была американка. Она спасла тебя.
- Какая американка?
- Из Америки. Она дала тебе лекарство, оно называется хинин, очень горькое лекарство. Оно тебе помогло. А ведь ты была совсем плохая.
Тётушка убрала кружку и села за швейную машинку.
- Ты отдохни, Валентинка, а мне надо работать.
Машинка застрекотала.
И тут я поняла, какое чудовище приходило ко мне! Ведь это была швейная машинка тётушки! Моя тётя не могла бросить работу и продолжала шить, когда я болела. В бреду я принимала стрекотание швейной машинки за стук зубов страшного чудовища.
- Слава Богу, - сказала я.
-Да, - проговорила ничего не понявшая тётушка. Только Бога надо благодарить за твоё спасение.
Потом, когда мне уже было немало лет, эта женщина, спасшая мне жизнь в далёкие 30-е годы прошлого столетия, приезжала в Сорочинск. Она объехала места, где когда-то работала. Я очень хотела встретиться с ней и поблагодарить её. Но по досадной случайности мы разминулись. Как жаль…
С этого дня я пошла на поправку. Вскоре мне разрешили вставать. Худющая, я еле-еле доходила до лавочки, где стояло ведро с водой. Зачерпывала алюминиевой кружкой воду и пила. Присаживалась на край лавочки, чтобы отдохнуть. И только потом отправлялась в обратный путь.
Я вспоминала свою игрушку, своего прекрасного слоника. Мне хотелось вновь полюбоваться его белизной, ощутить гладкость фигурки. Я думала, что слоник тоже соскучился по мне. «Ничего»,- думала я. «Скоро мы встретимся»
Прошло время, и я стала выходить на улицу. Сидела на завалинке, наслаждаясь последними летними днями. А потом, стала помогать тётушкам.
Навестить меня пришёл папа.
- Ну что, мулюка, выздоровела? – улыбнулся он. А я, как всегда, прятала у него на груди своё лицо и вдыхала такой родной запах. И вдруг, осмелев, спросила:
- Папа! Почему ты так называешь меня- «мулюка»?
Он хитро посмотрел на меня:
- Ты сама так себя назвала.
- Я?
- Ну да. Когда ты была совсем маленькой, очень любила молоко. А говорила ещё плохо. И просила: «Мулюко, мулюко». Вот и прозвали тебя мулюкой. Только все уже забыли твоё детское прозвище.
- А ты не забыл?
- Я не забыл. Ведь ты для меня навсегда останешься той маленькой девочкой.
Пришло время собираться домой. Я уже совсем окрепла. Папа пришёл за мной. Стоял август, а это значит, что скоро в школу. Мы шли не торопясь по пыльной летней дороге.
Я радовалась предстоящей встрече со своим другом. Думала о том, как расскажу ему о своей болезни, об американке, спасшей меня, о страшном чудище, оказавшемся щвейной машинкой.
И вот, мы уже в поселке, на нашей улице. И вдруг я увидела: рядом с нашим бараком, на месте кустов акации стоит ещё один новенький барак!
- Валентинка! Ну что же ты, идём. Вот, пока ты болела, ещё один барак построили. Да много чего ещё построили, - говорил папа.
Я же стояла, не в силах тронуться с места. Огромное горе заливало моё сердце. Слёзы хлынули у меня из глаз. Папа испуганно смотрел на меня .
- Что с тобой, мулюка? И я бросилась к нему, и плакала и плакала в его руках, и моё детское горе понемногу утихало.
Я долго переживала, родители даже боялись, как бы я снова не заболела. Но у меня появились новые заботы, новые друзья и новые радости. О слонике я вспоминала как о дорогом мне друге, куда-то уехавшем далеко-далеко. 
 


Рыбка

 Когда мне исполнилось 9 лет нашу школу в совхозе им. Молотова закрыли. Я училась уже в 4 классе. Ближайшая школа была в селе Михайловка, до которой надо было идти около 10 км. Мне очень нравилось учиться и расстояние меня не пугало. Но родители решили отправить меня жить к тетушкам, которые поселились в селе Каменка. Из Каменки в Михайловку было идти ближе.
В Каменке меня появилась подружка- Галя Коваленко. Они с мамой тоже были из репрессированых. Коваленко приехали из Киева. Галя отличалась от нас одеждой и воспитанием. Она одевалась по " городскому". У Гали были нарядные платья, которые сохранились от прежней жизни. Девочка хорошо пела, читала стихи, танцевала. У нее был талант. И еще Галя была большая выдумщица. Я, конечно, понимала, что подруга выдумывает, но не останавливала ее, потому что ее придумки были или интересными, или смешными.
   Мы с Галей отправлялись в школу с утра. Шли не торопясь, летом по лугам, зимой по заснеженной дороге. Ходить в школу летом было весело: мы разглядывали цветы, насекомых, ловили жуков. Конечно, иногда мы опаздывали в школу, но нас никогда не ругали. Учительница знала, что мы шли издалека. И учились мы хорошо, всегда отвечали уроки на одни пятерки. А Галя вела всю художественную самодеятельность.
  Однажды Галя вышла из дома в "матроске". Это такое платьешко с матросским воротником и юбочкой в складку. Я замерла от восторга:
- Галя! Какая красивая у тебя "матроска"!
Галя важно ответила:
- Подумаешь "матроска"! Да у нас дома есть подвал, а там штук 20 таких "матросок" лежит!
Я поняла, что подруга выдумывает, но ничего не сказала. Они с мамой жили в такой же мазанке, как и мы- какой там подвал!
А еще Галя рассказала мне, что к ним прилетает воробей и приносит ей ягоды.
- Какие ягоды? - спросила я, сначала поверив подруге.
- Ну разные: сливы там или абрикосы.
- Как это воробей принесет сливы, он сливу не поднимет!
- Да это большой воробей, в два раза больше обыкновенного, - быстро сказала Галя. Наверное, он из Киева приносит. У нас там сад был.
   Я поняла, что подружка просто скучает по родному дому и перестала задавать ей вопросы.
   Летом в школу идти было легко, а зимой нам приходилось брести через сугробы. Мы старались идти по проезжей дороге, но тогда ездили на лошадях и редко. Дорогу часто заметало.
 
  Недалеко от Каменки находилось село Ивановка. Через Ивановку и Михайловку протекал широкий ручей, наверное, это было ответвление речки Большой Уран. Зимой он покрывался льдом. В сильные морозы ручей промерзал глубоко и по его льду можно было ходить или скользить.
  Однажды Галя сказала:
- А что это мы ходим по сугробам? Пойдем в школу по льду!
И я, согласная с ней заранее, заторопилась вслед.
 Мы шли до Ивановки, а потом по льду скользили до Михайловки. Конечно, мы тоже рассматривали намерзшие ледяные волны, вмерзшие ветки деревьев. Галя, как всегда фантазировала:
- Валентинка, а вдруг, сегодня мы спасем кого-нибудь?
- Кого? - недоумевала я.
- Ну вот идем мы с тобой, и вдруг видим: кто-то провалился в прорубь! Мы с тобой, конечно, придем на помощь, и спасем кого-то!
   Я сомневалась, что кто-нибудь провалится в прорубь в нашем ручье, но идти становилось интереснее. И правда: а вдруг!
   Однажды, когда мы шли по ручью в школу, Галя воскликнула:
- Смотри: это верша, верша! (Верша - это сплетенная из ивовых прутьев ловушка для рыбы). Мы подошли ближе. И правда, это была вмерзшая в лед верша.
- Там рыба! Там должна быть рыба! Я слышу, как она там шуршит! - возбужденно говорила Галя.
   Но я ничего не слышала. Тогда Галя легла на лед и прижала к нему ухо. Я присоединилась к ней. Теперь я слышала внутри верши какое-то слабое хлюпанье.
- Ну, теперь слышишь? - спрашивала подруга. Я говорила: там рыбка! Давай, достанем ее!
   Мы принялись разбивать лед вокруг ловушки. Кое как мы вытащили вершу из ледяного плена. Галя сунула руку внутрь и достала карасика. Он был длиной с Галину ладошку. Карась таращился на нас круглыми глазами и беззвучно открывал рот.
- Бедненький, замерз, - пожалела рыбку подруга, и подышала на карася. Давай, отнесем его в школу- пусть живет с нами.
   Я согласно закивала.
- Только как же мы его понесем? Он же замерзнет! Давай, положим его тебе за пазуху? Там он согреется!
   И Галя мигом сунула рыбку мне за пазуху. Ну что было делать? Мне тоже было жалко карасика.
   Мы двинулись дальше. Сначала мне было не очень приятно идти с холодной рыбкой за пазухой, но потом я привыкла к нему. Карась, наверное, согрелся и не подавал признаков жизни, а потом я забыла про него.
   Мы пришли в школу. Наша учительница, увидев нас растрепанных с обледеневшими рукавами и варежками, но с румянцем на щеках, кинулась раздевать и усадила возле теплой голландки греться. Наша добрая учительница жалела и любила нас.      Мы медленно оттаивали. Вместе со мной оттаивал и забытый карась.
   Хотя мы сидели возле печки, мы внимательно следили за ходом урока и без запинки отвечали на вопросы учительницы.
    Неожиданно карась шевельнулся. Я подскочила.
- Что с тобой, Валентинка? - встревожилась учительница.
- Я...Вот...- и я вытащила из за пазухи рыбку. Мы поймали... Мы хотели...-залепетала я.
Все смотрели на меня. Тут вскочила Галя:
- Мы устроим аквариум и рыбка будет жить у нас в классе! Мы ведь будем изучать рыб? - спросила подружка растерянную учительницу. Карась нам пригодится!
   Класс зашумел, подхватив Галины слова.
-Так это ты придумала, Галя? - спросила учительница.
- Ну да. И Галя рассказала, как мы нашли вершу, достали рыбку, и догадались нести ее у меня за пазухой.
- Как же ты шла всю дорогу с холодной рыбкой, Валентинка? - спросила учительница.
- Да ничего, она пригрелась, - тихо сказала я. Учительница погладила меня по голове и повернулась к шумящему классу.
- Ребята! - все притихли. Конечно, карасик пригодился бы нам на уроках природоведения. Но, представьте себе, как тяжело ему будет здесь жить! И чем вы собираетесь его кормить? Я считаю, что будет лучше, если мы отпустим рыбку на волю.
   Все задумчиво молчали. На лицах некоторых ребят было написано разочарование. Но Галя воскликнула:
- Правильно! Мы отпустим карасика в воду! Пусть живет на воле!
   Подружка схватила алюминиевую кружку, стоящую на баке с питьевой водой и зачерпнула воды из бака. Затем, вырвав карася из моей руки, сунула его в кружку. Тот едва уместился в посудине.    Но, почуяв родную стихию, затрепыхался, заворочался в кружке.
- Ура! - закричали ребята, окружившие Галю, которая стояла с кружкой в руках.
- Вот и хорошо. Пусть до конца уроков рыбка побудет здесь, в кружке. А теперь, вернемся к нашим занятиям. Учительница подошла к своему столу.
   На каждой перемене ребята спешили к кружке посмотреть на карася. А тот то, неподвижно стоял там, то к радости ребят вдруг начинал трепыхаться.
   Так пролетел школьный день. Едва прозвенел звонок с последнего урока, мы дружно вывалились из класса и побежали к ручью. Впереди всех была Галя с кружкой в руке.
   Недалеко от школы в ручье была сделана прорубь, из которой брали воду. Ребята окружили ее. Галя торжественно перевернула кружку и карась, вместе с водой из кружки, плюхнулся в прорубь. Он мгновенно скрылся из глаз.
- Ура! - закричали ребята. Мы спасли карася!
 Галя стояла счастливая и гордая. Мы не знали, что дальше будет с рыбкой, но сейчас все были рады от того, что карасик не погиб.
  Потом, когда мы шли домой, Галя вдруг остановилась.
- А помнишь, мы хотели спасти кого-то? Мы спасли рыбку из плена. Мы -  настоящие герои! И ты тоже, ведь ты несла ее за пазухой!
От слов подруги плечи мои распрямились, глаза заблестели, голова гордо поднялась, и теперь я шла по зимней дороге чувствуя себя настоящей героиней!
- Но все-таки это я придумала- спасти рыбку из плена. Я немножко больше героиня, да?
И, конечно, я была согласна со своей подругой, ведь без нее не было бы нашего приключения.


Весна

Наступила весна. Я жила как тогда говорили " на Каменке" у своих тетушек. Родители работали, а сестра Шура, которая из-за больной ноги не могла так далеко ходить в школу, помогала маме по
хозяйству.  Мы с моей подружкой Галей Коваленко продолжали ходить в школу, которая была в селе Михайловка. Учились мы с Галей отлично. Мы были очень любознательные и учеба давалась нам легко. В Михайловку мы добирались по замерзшему ручью. Но теперь была весна и солнышко растопило снег, лежащий зимой на льду. Лед стал прозрачным и еще более скользким. Мы
разгонялись и долго скользили по нему.
Так в школу было  добираться быстрее.
Однажды, совсем недалеко от Михайловки, мы заметили, что на самом широком месте ручья лед стал совсем гладким и пружинит под ногами.
   Галя сказала:
- Смотри! Лед скоро растает! Надо нам успеть накататься на нем вволю.
   И мы, забыв о школе, разбегались и радостно летели по гладкой поверхности пружинящего под ногами льда прямо до другого берега ручья. Мы катались и катались. Солнышко пригревало.    Поверхность льда стала влажной. Это привело нас в еще больший восторг. И мы снова и снова разбегались и, смеясь, скользили по влажному, пружинящему под ногами льду. Волосы у нас выбились из-под платков, валенки и чулки намокли. Сумки с книгами мы давно бросили на берегу.
   Я остановилась, чтобы перевести дух и вдруг почувствовала, что мои ноги в промокших валенках оторвались от земли. Я повисла в воздухе. Скосив глаза, я увидела подругу, так же, как и я висевшую в воздухе, словно деревянная кукла Буратино на гвоздике. Ее держала за шиворот здоровенная мужская рука. Меня, видимо, держала за шиворот другая рука.
- Это что же вы делаете? - раздался сверху грозный голос. Хулиганите? Вы где сейчас должны быть? В школе? Вот сейчас отведу вас к директору!
   Мы с подругой дружно заревели.
- Дяденька! Дяденька! Не надо к директору! Мы сейчас пойдем в школу, - сквозь слезы просили мы.
   Рука, державшая меня, повернулась, и я увидела перед собой лицо бородатого мужика, рассерженно говорившего:
- Да вы понимаете, что могли провалиться в воду! Лед- то уже тонкий! Кто бы вас тогда спасал? Ведь здесь глубоко! Ишь, катаются они!
- Ну, пожалуйста, дяденька, - гудела сквозь слезы Галя. Не надо к директору, мы больше так не будем!
Я, размазывая слезы вторила подруге:
- Не надо! Пойдем в школу!
   Мужик оглядел нас с ног до головы. Маленькие, растрепанные и зареванные, мы, наверное, смягчили его гнев. И, поставив нас на землю, мужик сказал:
- Ладно, я никому ничего не скажу. Но, чтоб это было в последний раз!
- Спасибо, дяденька!
   Обрадованные свободой, мы бросились в школу
   Учительница, как всегда, помогла нам раздеться и усадила возле теплой печки сушиться. Уроки мы снова отвечали на " отлично".
   На уроке чтения нам задали прочитать вслух рассказ. Мы с ребятами по очереди читали его. Я и Галя быстро справились со своими отрывками, остальные ребята тоже, а вот Алеша Погодин плохо читал, и мы прямо устали ждать, что там, в рассказе, произойдет дальше.
   Рассказ был очень интересный. Он был не из " Родной речи". "Родную речь" мы с Галей давно всю прочитали. Чем закончится рассказ было интересно всему классу. А Алеша продолжал:
- Тогда он вз-з-з....
- Что ты зудишь, как муха! - не выдержала Галя.
- Не муха, а комар! - поддержала подругу с соседней парты Маша Калинина.
-Комар! Комар! - зашумели ребята. Так Алеша Погодин получил прозвище Комар.
- Тихо, дети! Да, Алеша не так хорошо читает, как вы. Но вместо того, чтобы смеяться над ним, надо помочь Алеше. Пусть кто-нибудь возьмет над ним шефство, и подтянет Алешу по чтению, сказала учительница.
- Пусть Маша поможет, - предложила Галя.
- А я что? Я помогу, - согласилась Маша, которая хорошо училась.
На том и порешили.
    А рассказ нам дочитала сама учительница. И мы, наконец, узнали, чем он закончился.
  После уроков я и Галя немного поговорили о школьных делах с учительницей. Время было идти домой. Мы вышли на школьное крыльцо.
   Но что это?
Где весеннее солнышко, так быстро  растопившее лед на ручье? Небо было закрыто серыми тучами. По улице мела поземка.
-Как же мы пойдем домой? - грустно спросила Галя. Поднимается метель. Мы знали, что в марте такое бывает. Не зря говорят: марток - надевай семь порток!
   Мы растерянно стояли на крыльце. Нам очень хотелось домой, но идти так далеко в метель было нельзя. И тут я вспомнила:
 -У нас же в Михайловке есть родня- Баёвы! Идем к ним попросимся переночевать!
Мы пошли по улице, заметенной снегом, к дому Баёвых.
   Баёвы, молодые муж и жена, встретили нас хорошо. Детей у них еще не было. Звали Баёвых: тетя Маша и дядя Николай.
  Тетя Маша помогла нам раздеться и велела забираться на печку:
-Отогревайтесь, скоро ужинать будем.
Она ушла хлопотать по хозяйству, а мы залезли на теплую печку. На печке стояла большая корчага, укрытая тряпкой.
Галя предложила:
-Посмотрим, что в корчаге?
- Ты что, нельзя, - зашептала я.
-Да, только глянем одним глазком, и все! Отодвинув тряпицу, подружка сунула в корчагу руку.
-Свекла! Это свекольный квас! Валь, а Валь, давай съедим по кусочку?
- Что ты! - шепотом возмутилась я. Нас сейчас ужинать позовут, а мы тут чужую свеклу будем есть! Потерпи намного.
- Ну, Валь, мы только по одному кусочку, - продолжала уговаривать меня Галя. Так есть хочется!
У меня в животе тоже было пусто, а тут еще в нем как заурчит!
Я не выдержала:
- Ладно, но только по одному кусочку.
Мы достали по кусочку свеклы из корчаги и быстро проглотили их. Наши руки сами потянулись к корчаге и у нас не было сил остановить их. Когда мы доели по третьему кусочку свеклы, Галя сказала:
- Ну все, хватит. А мы отблагодарим хозяев!
- Как отблагодарим? - спросила я.
- Вот увидишь! - улыбнулась подружка.
Хозяева, закончив свои дела, вернулись в дом. Тетя Маша позвала нас к столу. Мы наелись каши, напились молока, и вдруг Галя говорит:
- А теперь, мы покажем вам концерт!
- Концерт? - удивились хозяева.
- Да, настоящий концерт! - Галя довольно улыбнулась. Она велела Баёвым сесть возле печки, а сама вышла на середину комнаты.
- Концерт - объявила подруга. Первый номер: стихотворение Ивана Захаровича Сурикова "Детство" рассказывает Валентина Федорова!
-Я рассказываю? -  спросила я.
- Ну, надо же отблагодарить хозяев за все! -шепнула Галя. И за свеклу тоже!
Она вытолкнула меня на середину комнаты.
- Стихотворение Ивана Захаровича Сурикова «Детство», - робко проговорила я, и начала читать стихи. Сначала мой голос звучал неуверенно, потом окреп и я без запинки прочла любимое стихотворение.
Баевы захлопали в ладоши.
-Молодец, Валентинка!
   Я поклонилась, как настоящая артистка.
   А Галя уже стояла рядом со мной:
-Номер второй: украинская песня «Несе Галя воду»!
   И Галя запела. Пела она очень хорошо. Потом подруга исполнила украинский танец, спела еще одну песню. И я, теперь уже осмелевшая, прочитала стихотворение А. С. Пушкина.
   Хозяева были довольны. Они смеялись над Галиными шутками и печалились под грустные украинские песни.
-Настоящие артистки, - говорила нам тетя Маша, укладывая нас спать.
   За окнами бушевала мартовская метель, а мы с Галей крепко спали на теплой, уютной печке.
   Утром мы нашли на столе завтрак: два яйца и две кружки молока. Хозяева уже ушли на работу. Мы позавтракали и пошли в школу. Уроки мы не учили, но не беспокоились из- за них - мы учились лучше всех в классе, и выучивали по два домашних задания вперед, так нам хотелось учиться.
   Мы прикрыли дверь и вставили палочку в накладку на двери - знак, что хозяев нет дома.
   Потом, когда началась война, беременная долгожданным ребенком Мария долго бежала за поездом, увозившим на фронт ее Николая. Упала и потеряла ребенка. Николай вернулся с фронта и до самой смерти жены они жили вдвоем. Других детей у Баёвых не было. А когда умерла тетя Мария, оказалось, что родители женили Николая на ней против его воли, и где-то далеко, в Ташкенте, все еще ждала Николая его первая и последняя любовь. Он написал ей, и женщина сразу же приехала к нему.
   Но это было потом, а сейчас мы бежали в школу. Снова на небе сверкало солнышко и нападавший за ночь снег серел, становился ноздреватым и таял.
  Занятия в школе пролетели быстро. И вот мы снова стоим на школьном крыльце. Теперь перед нами совсем не та картина, что была вчера: солнце прямо палит, на улице почти жарко, по дорогам текут ручьи, а от черных земляных проталин поднимается пар.
- Ну что, идем? - спросила Галя.
- Идем, - решительно сказала я.
   Нам очень хотелось домой - Гале к маме, а мне к моим тетушкам. О своих родителях я старалась не думать, задвинула память о них далеко- далеко в уголок. Потому что, если буду думать о них - заплачу. Я понимала, что должна учиться, но я так скучала по родным!
    И мы пошли. Быстрые ручьи сопровождали нас до околицы. На полях еще лежал снег, но и он, подтаяв внизу, стекал ручейками в низины, превращаясь там в бурные потоки.
   Мы брели по размякшей уже дороге, медленно приближаясь к дому.
   И вот, когда уже были видны крыши домов Каменки, дорогу нам преградил большой ручей разлившейся талой воды. Он был неглубоким, но широким. Что же делать? Наши валенки с галошами уже стали неподъемными от влаги и налипшей на них грязи. Мы очень устали. Нам надо было домой!
   И мы придумали: брали камни, лежащие вдоль дороги, бросали в лужу. Потом несли новый камень, вставали на брошенный и бросали другой камень чуть подальше. Нам приходилось возвращаться, но мы настойчиво строили свой мостик.
  И вот, последний камень в воде, и Галя уже стоит на другом берегу лужи. За подругой перешла на другой берег и я. Мы постояли немного, глядя на сделанную нами переправу.
-Может быть, кто-то еще пройдет по нашим камням, - задумчиво сказала Галя.
  Мы пошли в село. Распрощавшись возле Галиного дома с подругой, я поспешила в мазанку тетушек. Там меня ждала новость: родители купили дом в Сорочинске и теперь мы с папой переезжаем. А это значит, что меня ждала новая школа и самое главное - разлука с Галей.
  Позже, намного позже, когда у меня уже будут муж и дочь, я встречусь с Галей на вокзале в Сорочинске. Она приедет из Киева повидать места, где прошло её детство. Я сразу узнаю её, и она узнает меня! Мы будем плакать и вспоминать свои приключения. Я узнаю, что Галя всё-таки стала культработником. Но подошедший Галин поезд прервёт нашу встречу. Прощай, моя подружка!

Сорочинск

Мы с папой переехали в Сорочинск. Моя подруга Галя осталась в Каменке. Я очень по ней скучала. Но началась новая жизнь, новые события и новые знакомые заполнили ее. У меня появились новые подруги. Они жили по соседству. Это: Ефремова Зина, Мешкова Люба и Кустова Нина. Особенно я подружилась с Ниной. Наши дома стояли "зады с задами", то есть их двор примыкал к нашему двору сзади.
    Домик по улице Крупской был небольшим. Большая печь делила его на две комнаты. Крыша была сделана из деревянных реек и обмазана с двух сторон глиной- изнутри и снаружи. Конечно, такая крыша была очень ненадежной в дождь, а тем более в мороз. Но папа говорил:
- Ничего, подлатаем.
   Мне этот домик казался настоящим дворцом. Ведь сколько я себя помню, всегда жила среди людей: то в бараке, где кроме нашей проживало еще шесть семей, то - с тетушками. Там всегда было шумно.
   А здесь, где мы жили пока вдвоем с папой, царили тишина и покой. Да и папа почти всегда был на работе. Он работал экспедитором от совхоза им. Молотова. На прикрепленной к нему лошади, папа доставлял в совхоз разные товары и запчасти, необходимые в хозяйстве. Они приходили по железной дороге или по почте. Мой папа был очень честным и ответственным, поэтому ему доверили эту должность. Ночевал он дома, а лошадь оставлял в доме экспедиторов на улице Ташкентской.
   Папа определил меня в школу № 2, чтобы я закончила там учебный год. Школа была большая, но я не растерялась и продолжала учиться на "отлично".
   В мае к нам приехали мама и сестра Шура. Мама работала в совхозе дояркой. Ее отпустили с работы с приданым: среди элитных, выписанных из Англии коров была одна - по кличке "Аграрная". Почему-то подоить ее могла только мама, только ее одну подпускала к себе заморская коровушка. Вот и пришлось отдать ее маме: и за хорошую работу, и потому, что никто кроме мамы не смог бы ее подоить. Аграрная давала 25 литров молока жирностью 5,3 процента! У нас появилось свое молоко, масло, сметана. О голоде мы забыли.
 Наступило лето.
   Мы, дети, играли в лапту, мячик для которой делали из коровьей шерсти, в Чапаева, в прятки. Ходили в кино в железнодорожный клуб, или в кинотеатр "Октябрь", который сделали в разоренном храме Михаила Архистратига.
   Но мы, дети, всегда помогали взрослым: на заготовках сена, на огородах и т. д. Мы знали, что должны помогать и никогда не отказывались делать то, что нам велели. Конечно, нам давали посильные поручения.
   В сентябре мы пошли в другую школу, в железнодорожную. Та, в которой я заканчивала учебный год была за железной дорогой, а эта была в нашем поселке и переходить "линию"- так называли железнодорожные пути не приходилось.
   Мама достала ткань, которая называлась «сатин-либерти» и сказала:
-Сошьем вам, девчонки, новые платья к школе.
 Ткань была тоненькой, серебристого цвета. Еще мама сказала:
- Кофточки сошью я, а юбки уж шейте сами. Вы хотели со складочками, вот и делайте!
   И мы сшили два замечательных платьешка. Они ловко сидели на наших фигурках и очень нравились нам.
   После школы мы с Ниной Кустовой ходили на станцию смотреть на поезда. На перроне обычно толпились торговки, которые продавали проезжающим пирожки, толченую картошку, соленые огурцы, ягоды и яблоки. И хотя у нас все это было дома, нам так хотелось купить что-нибудь. Казалось, что здесь эти лакомства вкуснее. Но денег у нас не было, и нам оставалось только разглядывать товары и людей.
   Еще мы с Ниной катались по железной дороге. По рельсам бегал туда-сюда паровоз. Его называли "кукушка". Он таскал вагоны с одного пути на другой, переставлял их. Мы с Ниной находили тамбур в каком-нибудь вагоне, залезали в него и катались.
Однажды нас заметил составитель.
-Глупые девчонки! - кричал он на нас. Додумались! Далеко ли до беды! Вот отведу вас к вашим родителям, пусть вас проучат!
- Дяденька! - заголосили мы с Ниной. Не надо к родителям! Мы больше не будем!
- Обещаете?
- Обещаем! -хором ответили мы с Ниной и кинулись домой. Больше мы на " кукушке " не катались. Но у нас были еще книги, мы любили читать, любили учиться.
Незаметно пролетело три года. Наступил 1941й, и тут закончилось мое детство, которое длилось всего три года.
   Началась война. На фронт стали забирать мужчин. Сначала тех, кто должен был призываться по возрасту. Потом стали брать тех, кто постарше. Призывников провожали на вокзал с песнями, с гармонью. Вначале никто не испугался войны. У всех было боевое настроение, говорили, что если будем воевать, то на вражеской территории, и, что война быстро закончится. Наш папа был уже не молодой, ему было за 40 лет, и мы надеялись, что его не заберут на фронт. Как-то раз он принес кулечек конфет «Ирис». Обычно нам с сестрой выдавали их в день по две конфетки. Но однажды папа отдал нам все конфеты и грустно глядя на нас сказал:
-Ешьте сколько хотите, девчонки. Я ухожу на фронт, получил повестку.
Мама заплакала, и мы с Шурой загрустили. Как мы будем жить без папы?
  Проводы были недолгими. Началась наша жизнь без папы.
  Из Караганды пришло известие, что дядю Григория тоже забрали на фронт. Тётя Ульяна осталась одна с детьми, их у неё было уже трое.
  Через нашу станцию шли эшелоны- с техникой и бойцами на фронт, и обратно - с ранеными. Раненых было много. Школы начали занимать под госпитали. Появились хлебные карточки. И тогда мы поняли, что война закончится не скоро.


Письмо

В 1941 году мне было уже 12 лет. Шла Великая Отечественная война. Весь народ встал на защиту нашей Родины. Сражались не только на фронте, но и в тылу. Все работали для Победы, проявляя неслыханный героизм в своих делах. Старики, женщины и дети, все вносили свой вклад в борьбу против врага.
Мы жили в Сорочинске, в железнодорожном поселке. Папа и старший брат Петя воевали на фронте. Самый старший брат Ваня работал начальником важной железнодорожной станции в Сибири. Он получил бронь и остался работать в тылу. Дома были мама, моя сестра Шура и я. Однажды по дворам прошла квартальная. Она сказала, что все должны помочь фронту. Наша задача сшить как можно больше белья для бойцов. Квартальная дала нам план: всем поровну- и я, и сестра, и мама должны были сшить одинаковое количество белья, хотя мы с сестрой были еще дети. Но мы понимали, как важно помочь фронту, и старались выполнить и даже перевыполнить план.
Теперь надо было получать "крой" (раскроенную ткань) в швейной мастерской, которая находилась в центре города.
У моей сестры Шуры из-за болезни одна нога была короче другой, и она прихрамывала. Поэтому за кроем приходилось идти мне.
В теплое время мы ходили босиком и только когда становилось совсем холодно, надевали валенки с калошами. Другой обуви не было. Так я и ходила летом - босиком, несла крой в вещмешке за плечами. Вещмешок- это такой самодельный рюкзачок. Однажды заведующая мастерской пожалела меня и мне дали обувь: к деревянной подошве были приделаны веревочки. Этими веревочками надо было привязать подошву к ноге. Мне эта " обувь" не понравилась, и я продолжала бегать босиком. Но наступали холода, и я обулась в тяжелые валенки с галошами. Идти в них через сугробы было нелегко, и мешок за плечами казался еще тяжелее. Тогда мы сделали ледянку. Нашли старый дырявый таз, обмазали его коровьим пометом и заморозили. Потом облили водой и заморозили, и еще несколько раз обливали водой и замораживали. Получались отличные " санки"! Они легко скользили по сугробам и везти в них крой было совсем не тяжело. Мы, да и многие ребятишки катались на таких ледянках с горы.
Сестра Шура была старше меня на два года. Мы с ней уже умели шить на машинке. Швейная машинка была у нас дома. Она была большой нашей помощницей. А теперь, благодаря ей, мы могли выполнять свой план по шитью и ходить в школу. Тем же, у кого машинок не было, приходилось работать в швейной мастерской. На учение времени не хватало.
Я приносила крой и принималась за работу. Строчила и строчила на машинке, думая о тех, кто наденет вещи, сшитые моими руками. В это время сестра готовила уроки. Когда она выполняла все задания, за уроки принималась я, а Шура садилась к машинке. Зимние дни короткие. Темнело быстро. Тогда зажигали керосиновую коптилку и работали при ее неярком, неровном свете. За работой время летело быстро. Нам надо было ложиться спать, ведь завтра нас ждала школа. Теперь за работу бралась мама. Она выполняла свой план и дошивала то, что не успели сделать мы. Далеко за полночь было слышно, как стрекотала наша помощница- машинка.
Ткань, из которой шили белье, была белой. Мы с сестрой писали на изнанке химическим карандашом разные лозунги для бойцов: " Бейте проклятых оккупантов!", "За Победу!". А я решила написать целое письмо. Написала, что меня зовут Валентина, мне 12 лет. Что мы тоже помогаем фронту. Подумав, добавила свой адрес. Я понимала, что ответ может и не прийти. Но все же ждала его, представляя, кто ответит мне. Может быть это будет боец, похожий на моего папу, или совсем молодой новобранец...
Однажды меня окликнул почтальон:
- Валентинка! Тебе письмо!
- Мне? Я с волнением взяла серый треугольник. Придя домой, развернула его.
"Здравствуй, Валентинка! - писал незнакомый боец." Я получил твое послание и решил ответить на него. Меня зовут Александр, мне 18 лет. У всех моих товарищей есть семьи. Им есть кому писать письма. Я вырос в детском доме и родни у меня нет. Можно, ты будешь моей младшей сестренкой? Спасибо за заботу о нас. Бойцам очень нужны тепло и поддержка, а вы согреваете нас своими делами. Валентинка, можно я буду писать тебе письма и рассказывать о том, как мы бьем здесь врага? С комсомольским приветом, Александр Иванов.
Вечером я прочитала письмо маме и сестре. Было решено написать бойцу ответ и после войны пригласить его в гости. Письмо было написано и отправлено по адресу, указанному на треугольнике. Но оно вернулось к нам. Письмо не застало в живых адресата. Шел декабрь 1941 года.
Еще два года я помогала шить для фронта белье. И теперь я писала бойцам: отомстите за моего брата Александра Иванова.
 

Таня

   Каждое утро, перед тем, как начать урок, наша учительница, Екатерина Ивановна спрашивала:
- Ребята, кто вчера получил письмо с фронта?
Те, кто получал письма, читали их вслух, мы все вместе переживали события, которые описывались в письме: радовались победам, огорчались, если дела шли не очень хорошо.
Сегодня письмо принесла я. Накануне мы получили его от брата Пети, который уже давно был на фронте. У него все было хорошо. Но все равно, это письмо было страшным.
- Неужели никто не получил письмо? - спрашивала наша учительница. Я медленно поднялась с места.
- Мы получили письмо. Только...Екатерина Ивановна, прочитайте его сами!
Учительница внимательно посмотрела на меня и взяла серый, исписанный мелким почерком брата листок.
-Дорогие мои родные: мама, сестренки Шура и Валентинка! - читала Екатерина Ивановна. У меня все хорошо, мы бьем врага и идем дальше. Гоним его от столицы нашей Родины. Я здоров, чего и вам желаю. Дорогие мои родные! Сегодня мы освободили подмосковное село Петрищево. Когда мы вошли в него, увидели на площади виселицу, а на ней повешенную девушку. На груди у девушки был плакат с надписью "Партизан". Она была вся изранена, потому что фашисты пытали ее страшными пытками. Местные жители рассказали нам, что девушка сказала только, что ее зовут Таня. Больше фашисты ничего от нее не добились. Таню жгли, били, водили по морозу босиком, но девушка ничего не рассказала фашистским извергам. Партизанку мучили всю ночь, а утром, согнав жителей деревни на площадь, повесили ее. Перед смертью Таня успела крикнуть:
- Мне не страшно умирать за свой народ! Бейте оккупантов!
Мы похоронили партизанку Таню с почестями и поклялись над ее могилой, что отомстим за нее.
Как вы там живете? Когда получали письмо от папы и Вани? Пишите все.
Ваш сын и брат Петр
 
Екатерина Ивановна закончила читать письмо. В классе стояла тишина. Мальчишки хмурились, кое- кто из девочек вытирал слезы. И тут из-за парты встал Миша Горбачев. Он хорошо учился, был рассудительным и умным. Миша сказал:
- Мы тоже отомстим фашистам за Таню! Как мы можем отомстить: мы будем хорошо учиться, помогать старшим в работе! Я клянусь, что буду учиться на " отлично"!
И весь класс заговорил разом, все поддержали Мишу. А некоторые предложили убежать на фронт или к партизанам. Но Екатерина Ивановна сказала:
- Миша прав. Хорошей учебой, помощью старшим товарищам вы внесете свой вклад в приближение Победы над врагом. Некоторые из вас работают, шьют и вяжут вещи для бойцов. Этим вы помогаете фронту и этим вы отомстите за партизанку Таню.
 И мы поклялись быть такими же смелыми и бесстрашными, как Таня, хорошо учиться и выполнять задания для Победы, какими бы они не были трудными.
С тех пор, когда кто-нибудь не мог справиться с заданием, его спрашивали: " а как же Таня? Она смогла, и ты сможешь!" И это очень помогало нам и в учебе, и в жизни. Миша Горбачев сдержал свою клятву: он закончил школу на " отлично", а потом поступил в военное училище и дослужился до генерала. Мы с сестрой, когда нам приходилось трудно, тоже говорили друг другу: " А как же Таня?" И у нас появлялись силы, трудности отступали. Так, неизвестная, но отважная и смелая партизанка Таня помогала нам жить в тяжелое военное время.
Однажды Екатерина Ивановна пришла в класс с газетой "Правда". В газете была опубликована статья военного корреспондента Петра Лидова " Таня". Там же была и посмертная фотография Тани с обрывком веревки на шее. И мы увидели ее, ту девушку, ту храбрую партизанку, о которой в страшном письме писал мой брат. Она была совсем молоденькой, такой красивой и такой отважной.
Екатерина Ивановна прочитала нам статью. Мы узнали о подвиге Тани, о последних часах ее жизни. Девушка была партизанкой, говорилось в статье, она подожгла несколько домой и конюшню. Но ее схватили. Привели в дом и стали спрашивать девушку о ее задании. Она молчала. Тогда фашисты стали бить ее ремнем, но она даже не стонала, только в кровь искусала все губы. В статье было написано все так же, как написал в своем страшном письме мой брат. И мы еще раз поклялись быть такими же смелыми и отважными, как партизанка Таня. И клятву эту мы выполняли.
Потом, в феврале 1942 года, мы прочитали еще одну статью Петра Лидова, которая называлась" Кто была Таня" . В этой статье говорилось о том, кто на самом деле была партизанка Таня. Эту девушку звали Зоя Космодемьянская. Она была ученицей 10 класса школы 201 Октябрьского района города Москвы. Ей было 18 лет. Мы были немного моложе ее, но равнялись на Зою, стараясь представить, как бы она поступила на нашем месте. И всегда бесстрашная и храбрая Зоя помогала нам принять верное решение.
Потом, когда я выросла, закончила школу и вышла замуж, у меня появилась дочь, а потом внук. Конечно, я рассказала им о бесстрашной Зое и показывала письмо брата, которое долго хранилось у нас в семье.
Однажды мы с внуком были в Москве на экскурсии. Неожиданно он сказал:
-Бабушка, здесь ведь недалеко до села, где погибла партизанка Зоя? Поедем туда.
Я удивилась.
- Ты помнишь о Зое? - спросила я своего девятилетнего внука. Он внимательно и серьезно посмотрел на меня, и ответил:
- Разве о таком можно забыть?
Мы поехали в Петрищево. Местные жители показали нам место казни. Потом мы пошли туда, где было первое захоронение Зои. На окруженной высокими стройными соснами поляне стоял простой обелиск с надписью. Мы долго стояли там. Я молчала и думала о том, что много лет назад мой брат стоял на этой земле. Внук тоже молчал, и я подумала:" Быть может, и он дает такую же клятву храброй девушке, которую когда-то дала я и которая всю мою жизнь помогала мне".


 


Будни военного времени

Где-то далеко воевали наши отцы и братья, а мы жили здесь, в тылу. Жизнь была нелегкой. Наши мамы работали, а все дела по дому, по уходу за скотиной (у кого она была), огороды, заготовка топлива, лежали на нас, детях. И мы понимали, что должны выполнять свои обязанности, что только так мы сможем выжить и помочь фронту.
  Почти с самого начала войны хлеб стали выдавать по карточкам. Овощи мы выращивали на огородах. Они располагались на берегах реки Самарки. Мы сажали капусту, картошку, морковь, свеклу, тыкву, огурцы и помидоры.
Обычно, летним вечером моя подруга Нина Кустова заходила за мной:
-Бери ведро, идем поливать!
Мы шли через весь поселок поливать огороды. Домой мы несли спелые овощи. Тогда с огородов никто ничего не воровал. Мама солила капусту, перекладывая ее солеными огурцами. Я и теперь помню вкус этой капусты. Кажется, ничего вкуснее маминой капусты с толченой картошкой я не ела! Все четыре года войны были урожайными.
И еще, у нас была корова! Ее молоко очень помогало нам выжить в военные годы. Папа успел заготовить много сена и целый год мы кормили им нашу Аграрную.
К зиме надо было заготавливать топливо. Мы с подругами собирали валежник, сухие коровьи "лепешки", делали кирпичики из коровьего помета своей коровы: мешали его с соломой и специальным станочком формировали кирпичи. Сначала они сохли на солнышке, потом их укладывали в пирамидки досыхать. И только после того, как они становились совсем сухими, кирпичики складывали в сарай. Зимой мы ходили собирать шлак. Шлак- это не сгоревший до конца уголь. На неделю надо было собрать 10 мешков шлака.
Возле железнодорожной бани, которая и сегодня стоит на том же месте, останавливался паровоз "кукушка". Он работал на угле. Кочегар высыпал шлак, а мы собирали недогоревшие куски. Иногда мы просили:
- Дядь, а дядь, пошуруй!
Кочегар смотрел на нас, детей, закутанных в разные одежки, сидящих на морозе. Ему было жаль нас, и он начинал выбрасывать не сгоревший уголь. Мы хватали горячие, но быстро остывающие на морозе куски, обжигаясь, сжигая рукавицы, и засовывали их в мешки.
-Спасибо, дядь! - благодарили мы кочегара.
Зину Ефремову и её сестру Катю мобилизовали в ФЗУ (фабрично-заводское училище) в Оренбург. Там, на машзаводе 14-летние подростки наравне со взрослыми ремонтировали танки.
Было очень тяжело, но Зина все выдержала и после войны, в Самаре занимала на заводе высокую должность. А Катя вернулась в Сорочинск.
  Моя сестра Шура тоже хотела поехать в ФЗУ, но из-за больной ноги ее не взяли.
Нам было тяжело, но мы не падали духом. Наоборот, наше желание помочь фронту укреплялось, становилось сильнее. Мы шили белье для бойцов, вязали носки и варежки. Мы верили, что война скоро закончится и наши родные вернутся домой. Мы ждали письма с фронта и получали их. Хуже всего было, когда кто-то получал "похоронку". "Похоронка" - это письмо от командования. В ней сообщалось о гибели бойца.
  Но мы получали письма и от папы, и от братьев.
  Я и Шура продолжали учиться в школе.
  Однажды, наша одноклассница Люба Мешкова не пришла на занятия. Мы гадали- почему? Потом узнали, что у Любы умерла мама. Они с младшей сестрой Лидой остались одни. Отец у них был на фронте. Девочки дружили с нами. Мы знали их маму. Она ласково называла своих девочек Любонька и Лидонька. Мне это было непривычно и странно- у нас в семье разные нежности не разводили.
   И вот теперь сестры остались одни. Но девочки не попали в детский дом. Все военное время они жили одни, как взрослые: сажали огороды, добывали топливо и учились. Соседи помогали им чем могли.
   От нашего дома через улицу (сейчас - Высотная), было тогда еще два дома. А дальше шел пустырь. За пустырем располагался военный городок, в котором было летное училище. Мы ходили смотреть на учебные самолетики, на занятия, на самих красавцев летчиков.
   Еще до войны мой брат Петя хотел поступить вместе со своими друзьями в летное училище. Друзья брата поступили легко. Но, когда он хотел взять справку о семейном положении в Михайловке, какой-то сидевший там то ли председатель сельского Совета, то ли секретарь, сказал ему, что раскулаченным в рядах советских летчиков не место. Пете было очень обидно. Он был упорным, целеустремленным человеком, смелым и решительным. На фронте Петя стал командиром разведроты, получил офицерское звание. У него много наград.
    Однажды, уже после войны, когда брат уже работал инструктором райкома КПСС, он попал по заданию райкома в Михайловку. Тот же то ли председатель, то ли секретарь работал на том же месте. Когда он увидел входящего инструктора райкома, потерял дар речи. Но брат не стал вспоминать ему старую обиду.    Все Петины друзья- летчики погибли в первые же дни войны.
  На втором году войны к нам переехали жить тетушки. Их было четверо. Это были сестры мамы: Наталья, Анна, Евдокия, и Марфа. Про Марфу было запрещено разговаривать, как будто ее с нами не было. Никто не должен был знать, что она живет с нами. Летом Марфа жила на бахчах возле совхоза. Ей обустраивали шалаш, каждый день я должна была носить ей еду.
    Я ходила босиком то по траве, то по горячему песку несколько километров каждый день. И только однажды мне встретился на дороге цыганский табор. Собаки бросились ко мне, но какой-то цыган отозвал их. Я шла не жива, ни мертва. Но все обошлось, и больше ни разу мне на пути не попался ни один человек. Наверное, высшие силы хранили меня. Вот интересно, для чего?
    Уже потом, став взрослой, я узнала: Марфа самовольно уехала из ссылки, у нее не было паспорта. Она скрывалась в нашем доме. Сестры прятали ее. Марфа была осуждена по доносу комсомольца, за которого отказалась выходить замуж. Она была очень красивой и хлебнула в лагерях всякого. Наверное, больше не было сил терпеть, и она сбежала. Это было большое преступление перед законом - прятать сбежавшего преступника, и, если бы о Марфе узнали власти, пострадали бы все мы. Она пошла к властям после указа об амнистии таким, как она. Видно, их было не мало. Марфу продержали три дня в милиции, но потом все-таки выдали ей паспорт.
   Места в доме стало совсем мало. Мама стала экономить- собирать деньги на жилье тетушкам. Теперь молоко у нас было только снятое, сливки, масло- все несли на базар. Почему- то тетушки сразу стали главными в доме, и мама подчинялась им.
   В 1944 году мы с сестрой закончили 7 классов. Сестра поступила учиться на курсы бухгалтеров, а я объявила тетушкам и маме, что буду учиться дальше.
- Вот как! - сказали они. Мы согласны, но тогда  уход за скотиной полностью будет на тебе. Как будто раньше ухаживала за скотиной не я!
   И я согласилась. Убирала навоз, приносила на коромыслах каждый день по двадцать ведер воды из колонки возле железной дороги, кормила корову и телку Розку. Розка везде ходила за мной. Я даже дрессировала ее:
- Розка, поздоровайся, - говорила я, и телочка послушно подавала копытце.
-Розка, целуй руку! И она послушно лизала протянутую руку своим шершавым языком.
Несмотря ни на что, училась я, как всегда, на "отлично".
   За год до окончания войны тетушки купили себе домик и съехали от нас. Жить стало немного легче.
   Однажды я шла из школы и вдруг увидела толпу людей, собравшуюся возле нашего дома. Все что-то кричали, размахивали руками. Я забеспокоилась и побежала к ним.
- Что случилось?
- Валентинка, война закончилась!
   С этого дня я стала ходить на станцию к каждому поезду, встречать папу. И однажды я встретила его. Папа служил в казачьем корпусе. Он вышел из вагона такой красивый - в брюках с красными лампасами, в фуражке с красным околышем. Я бросилась к нему.
-Папа!
Мы обнялись. Потом он отстранил меня и, оглядев, сказал:
-Ты уже совсем большая, мулюка!
   Слезы выступили у меня из глаз и тут я окончательно поверила, что мой папа вернулся домой.
   Из Караганды пришло письмо. Тётя Ульяна писала, что её муж Григорий вернулся с фронта. Он воевал на Невском пятачке.
   Вскоре с фронта вернулся Петя. Он был ранен на войне, болел. Мама беспокоилась за него. В доме снова стало тесно. Меня поселили в сенцах. Хорошо, что теперь было лето. Но что я буду делать зимой? Я решила - уйду жить к подруге. И я ушла. Началась моя самостоятельная жизнь.




 

Валентина Евдокимовна Дьякова (Фёдорова) родилась 21 октября 1928 года. Вместе с родителями, сестрой, братом и бабушкой была репрессирована в 1930 году. После освобождения родителей училась в щколе с-за им.Молотова, в школе с 2я Михайловка. Вскоре семья переехала в Сорочинск. Здесь Валентина Евдокимовна закончила 10 классов и была направлена работать учителем в село Романовка. В 1951 году вышла замуж, с мужем (военным) жила в городе Баку до 1955 года. После переезда в Сорочинск работала в отделе культуры города Сорочинска. Её заслугой является открытие городской детской библиотеки №1. Была переведена в райисполком заведующей общим отделом, где проработала до пенсии. В настоящее время Валентина Евдокимовна Дьякова живет в Москве.