Кудис. книга 1. глава 36

Глава 36
Пока священник читал свои молитвы, а в большой толпе изредка раздавались тихие всхлипы, я думал о том, что весной похороны кажутся особенно противоестественными. Весна – это ведь торжество жизни, обновление, новое начало… хотя, если верить эзотерикам и тем же священникам, смерть – тоже новое начало. Но глядя на темную, мокрую от ночного дождя землю и закрытый гроб возле ямы, в это верилось с трудом. Сейчас это выглядело как конец, безнадежный и бесповоротный.
Почти вся больница собралась проводить Шкета в его последний путь на этой земле, а количество его внебольничных друзей почти сравнялось с нашим немаленьким коллективом. И надо сказать, круг общения у Николая Андреевича был весьма широким: от миловидных девушек до брутальных байкеров, они немного шокировали своими кожаными куртками и уже выведенными из гаражей мотоциклами некоторых дам, а вот меня их присутствие почему-то очень тронуло. Прозвучит странно, но почему-то именно глядя на них, бородатых, суровых, на громадных мотоциклах, я вдруг в полной мере осознал, что там, в этом закрытом гробу, лежит Шкет, что это не одна из его идиотских шуточек, его больше нет, и никогда не будет… в том обличие и в этом времени, по крайней мере.
Я пытался бороться с накатившей болью своими новыми знаниями… но они лишь рвали мне душу еще сильнее. Да, все мы – энергия, а она никуда не исчезает, и этот факт снова тыкал меня носом в осознание того, что отсюда Шкет ушел… и что он уже больше не Шкет там, где он есть сейчас.
Это мир потерь и одного шанса, потому такой уникальный и такой бесценный. Каждый день бывает лишь один раз и потом уходит навсегда, я никогда не смогу улучшить или прожить по-другому этот тяжелый четверг, потому что он никогда больше не повторится. Мы бываем молодыми лишь один раз, а потом теряем красоту и энергию навсегда в этом воплощении. Мы даже всего лишь раз можем побыть собой, теми, кто мы сейчас -  прожить жизнь доктором Семеном, живущим в мегаполисе на стыке веков, я смогу лишь один раз, а потом потеряю эту часть себя навсегда. Да, наверное, я вернусь куда-то в лучший мир, где, возможно, встречу Шкета и всех тех, кто еще уйдет… но ведь это уже будем не совсем мы, не те мы. Просто еще одну жизнь мы положим в бездонную копилку знаний и опять придем на землю или куда-то еще. Миров великое множество, так сказал Азалиах, мой первый официальный знакомый из другого мира.
- Ты будешь что-нибудь говорить? – шепотом спросил Юра, стоявший позади меня, я вздрогнул и слегка обернулся. – Я спрашиваю, потому что надо, чтобы от коллектива кто-то сказал, Анна Андреевна на поминки не едет… да она бы всё равно ничего не смогла сказать – разрыдалась бы. Главный тоже сейчас возвращается в больницу, так что надежда на нас.
Я задумался. Никогда не любил толкать речи, а на таких мероприятиях на меня вообще нападал словесный паралич – в голове буквально не было ни одной мысли. Но сейчас, как ни странно, мысли просто налезали одна на другую. Я мог бы сказать, что за несколько дней до трагедии Шкет стал видеть ангела Смерти, который, видимо, «работает» на территории нашей больницы, а потому забрал и Шкета, он ведь умер на больничной земле. И что прямо перед смертью этот ангел впервые показал ему свое лицо, а это верный признак того, что твое время пришло, ведь он позволяет себя увидеть только тем, кого собирается забрать… Но переживать не надо, ведь миров – бесконечное множество, а мы – частички Источника, мы - энергия, а значит, мы никогда не умираем, лишь переходим из одного состояния в другое. И я абсолютно уверен во всем этом, потому что мой знакомый ангел, или просто внеземная сущность, рассказал мне об этом. В голове также крутились слова его матери, что он сдохнет от рака легких из-за сигарет, но он мог бы курить хоть по три пачки в день и не боятся рака, потому что у него была другая судьба, ведь наши жизни -  это Равновесие между свободой выбора и предопределением.
И еще почему-то то и дело всплывала фраза: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Что ж, выходило, что у этого Бога очень черное чувство юмора. А может, мы просто рассказываем свои планы не тому Богу…
Глядя на черную, жирную, влажную землю, пожирающую всех и всё, я вдруг подумал, что, возможно, над нами глумится какое-то темное божество, часть того, что создано Источником для равновесия, и этот черный божок, выдавая себя за всемогущего и единственного, терзает и мучает людей, внушая им, что он их жестокий и деспотичный господин, и нет другого. Ему нужна кровь, жертвы и страдания, он паразитирует на наших разбитых жизнях и сердцах, пока мы молим его о пощаде и снисхождении.
Мысли унесли меня далеко, но толчок сзади снова вернул меня в это мрачное здесь и сейчас.
- Ну? – требовательным шепотом спросил Юра.
- Я скажу, но не от коллектива. Я хочу сказать, как его друг. – Я старался, чтобы наш неуместный диалог не привлекал внимания, благо, звучный голос батюшки заглушал всё. – Ты скажи от больницы.
- Я так и думал, - хмыкнул Юра и спрятался обратно в толпу.
Я старался не смотреть на темную прямоугольную дыру в земле, разглядывал пришедших или украдкой смотрел на небо – все стояли, склонив головы, так что я не хотел выделяться. Священник закончил с молитвами, и в образовавшейся внезапно тишине отчетливо прозвучал горький шепот:
- Всё должно было быть не так!
Все повернулись на голос, молоденькая блондинка в кожаной куртке, стоящая среди байкеров, покраснела и прикрыла лицо рукой. Ее внушительных размеров спутник покашлял, чтобы как-то заполнить паузу, и обнял ее огромной рукой.
Я послал ей понимающую улыбку, когда случайно перехватил ее смущенный взгляд, девчонка и не подозревала, что озвучила самую актуальную для всех нас мысль. Кто планировал оказаться на похоронах молодого мужчины в такой прекрасный весенний день? И уж меньше всего он сам ожидал, что соберет такую толпу не на вечеринке, а на кладбище.
Всё должно было быть не так. Сегодня Рина улетела в Питер, возможно, навсегда, а я даже не проводил ее. Я не сказал ей тех слов, что хотел сказать, и наш прощальный вечер должен был быть совсем другим.
Мы планировали провести вечер среды вдвоем, но на самом деле нас было трое: я, Рина и «призрак Шкета». И вряд ли кто-то смог бы вот так просто выбросить из головы внезапно погибшего коллегу, тем более, не просто «какого-то парня из какого-то отделения», а приятеля, с которым каждый день обменивался шуточкам и подколами. И самое главное, он был хорошим парнем, да, не таким, каким все хотели бы его видеть, но именно за это его и уважали те, кто не шарахался от него.
Я позвонил Рине во вторник, она поохала, спросила, не надо ли ей приехать или, может, я хочу приехать к ней? Но нет, тот вечер я хотел провести в тишине, просто не смог бы никак иначе, «призрак Шкета», если так можно сказать, был еще слишком сильным. Как и новизна от полученных накануне знаний, и всё вместе это смешалось в один чудовищный ком, который заслонил собой мир на данный момент. Я просидел весь вечер, закрытый от мира мыслями и переживаниями, машинально ел, даже включил радио, но, хоть убейте, не смог бы назвать ни одну песню, которую услышал – потому что не слышал и не видел ничего. Перед глазами картины прошедшего дня ходили по кругу: плачущая Анна Андреевна в нашем парке, бледные и молчаливые медсестры, мрачные и какие-то потерянные врачи, почему-то нам было трудно смотреть друг на друга, хотя никто ведь не был виноват… но потрясения отдаляют людей, даже не совсем близких, отрицательные эмоции как будто обрушиваются на каждого невидимым куполом, отсекая все ощущения жизни, отсекая тепло других людей.
Я не плакал, те тихие слезы, что пролились в парке утром рядом с Анной Андреевной, стали единственными. Я ведь уже говорил, что переживаю «по-тихому», не рву волосы на себе, не бью посуду и не катаюсь по земле с рыданиями. Зато боль уходит вглубь, и там ворочается и давит гораздо дольше, чем это необходимо. Как врач, могу заявить: это гораздо более плохое течение – вместо быстрой и острой, но поверхностной реакции, мои эмоции медленно проваливаются в глубину, превращаясь в хроническую болячку, отравляющую жизнь плавно и методично.
Именно поэтому в среду ничего не изменилось. Я и не ждал, 41 год – достаточное время, чтобы изучить себя, но Рина улетала в четверг, и я не мог отменить наш прощальный вечер. Да, именно, не мог, а не не хотел.
Я приехал к ней, как мы и договаривались, обычно мы оставались у меня, но этот вечер не был обычным. Она жила в новостройке и, в отличие от меня, владела квартирой – это была просторная однушка с поистине гигантской комнатой, которую она превратила в целых 3 с помощью перегородок. Так у нее появился небольшой кабинет и нечто вроде гостиной. Мне там не очень нравилось, если честно, я как-то больше люблю консервативный стиль в жилище, мне нужны полноценные стены, а не перегородки, и настоящие двери, которые можно закрыть… Да-да, в этом вся и проблема, сказал бы любой мозгоправ, я слишком люблю стены, я люблю отсекать людей, отгораживаться от них. И я бы не стал с этим спорить.
В прихожей меня встретил ярко-бирюзовый чемодан и большая сумка в тон, и эта картина тоже опустила настроение еще на пару пунктов. Это не игра и не сон, она уезжала. И как надолго? Возможно, навсегда. Меня все покидали, тем или иным способом.
Мы еще толком даже не обсуждали, что станем делать, если ей предложат постоянную работу. Пару раз она сама робко начинала эту тему, но я быстро съезжал фразами вроде «давай не будем торопить события» и «давай не будем загадывать, а то еще сглазим».
- Сглазить можно то, чего сильно хочешь, - как-то ответила она, задумчиво глядя на меня своими сводящими с ума серо-голубыми глазами, - а я даже не знаю, чего больше хочу. Или боюсь.
Я взял ее за руку и сказал ту великую банальность, которую говорят все взрослые, когда сами не знают, что делать:
- Знаешь, что бы ни подкинула нам судьба, мы решим эту проблему вместе. Мы ведь взрослые люди, примем решение, которое будет лучшим.
«Для обоих», - хотел сказать я, но не сказал, потому что, да, мы были взрослыми и понимали, что таких решений почти не бывает.
Планы уже сильно поменялись, я приехал на машине, как и собирался, но больше не для того, чтобы отвезти ее в аэропорт. Так уж вышло, что в четверг мне предстояло провожать двух людей, одного – в последний путь, и ему я уже не мог отказать. Рина это понимала, или делала вид, что понимает, чтобы не провоцировать ссору перед отъездом. Мы поужинали, я почти всё время молчал, мысли вертелись вокруг завтрашнего дня, вокруг чемодана в прихожей, и я даже думал о пятнице, представьте себе, причем, как о спасительном острове среди захлестнувшего меня океана потерь.
- Ты не слушаешь, - со смесью раздражения и смирения сказал она, пока я методично жевал и смотрел в свою не так быстро пустеющую тарелку. – Ты не здесь. Тебе вообще интересна моя жизнь?
Выстрел в десятку, но я опять-таки не мог сказать, что она права. Не мог, а не не хотел.
- Прости, я просто немного раздавлен всем свалившимся, - пожал плечами я, - я слушаю: неделю оплачивает компания; если договоритесь, они оплатят квартиру на весь необходимый срок. Срок твоего пребывания… понимаешь теперь, почему я молчу? Твоя жизнь отражается на моей. Да, вот такой я эгоист – переживаю, что моя женщина уезжает, возможно, очень надолго.
Я сознательно избегал слова «навсегда», ничего, кроме боли и вранья, оно не приносит.
- Мы ведь это уже обсуждали…, - еще одно киношное выражение, не имеющее никакого смысла. Да, можно хоть тысячу раз обсудить, как тебе это не нравится, только от этого больше нравиться не станет. Но она немного оттаяла. Женщины любят драмы, любят провоцировать мужчин на эмоции, этакая вечная игра в перетягивание каната: женщины с детства внушают нам, что мы не должны проявлять эмоций, а потом, когда мы вырастаем, начинают изо всех сил давить и требовать от нас этих самых эмоций и упрекать нас в том, что мы бесчувственные чурбаны.
- А разве я хоть слово против сказал? – Лицемер, прошептал коварный голосок внутри, ты ничего не сказал, потому что сейчас ее отъезд тебе на руку. А потом? Ну, ты ведь человек, потом для вас наступает потом, ха-ха. – Я хочу, чтобы ты была счастлива, мы оба – были счастливы. Но, прости, мне не всё равно, что тебя не будет рядом неизвестно сколько. Это не упрек и не требование чего-либо, просто факт.
Пока не всё рвано, снова подгадил голосок. А потом время и расстояние перетрут ниточку, не канат, а ниточку, связывающую вас. Так всегда бывает, даже ниточки потолще перетираются под таким давлением.
Она несколько секунд смотрела на меня непонятным взглядом, а потом перегнулась через стол и поцеловала.
- Давай не будем сгущать краски. Я не улетаю на Марс. Да, всё пошло… не так, как мы планировали…
Это еще мягко сказано, подумал я и поспешил согласиться:
- Вот именно! Как-то многовато навалилось… Твой отъезд – это уже стресс для меня, а тут еще такое…
- Он был твоим другом?
- Хм, - я усмехнулся, вспоминая наши дикие диалоги, Шкет действительно был как молния: ярко, опасно и совершенно непредсказуемо. – Ну, не то чтобы другом, мы не делились сокровенным и не отмечали вместе дни рождения… но, черт возьми, мне будет его не хватать! Мы всегда подшучивали друг над другом. Он мне нравился. В нем была какая-то безумная харизма, которая одних коробит до дрожи, а других покоряет навсегда.
Ну вот, призрак Шкета уже мог не таиться, он вышел на сцену и громко заявил о себе. В лучших традициях его прежней жизни. И он никуда не ушел, что тоже было очень в его стиле, он ввалился в наш вечер и нагло развалился, заняв его целиком. Выдержав необходимую паузу, Рина снова погрузилась в разговоры о поездке, о будущем, о планах и мечтах… и как кто-то мог ее винить?? Мертвое – это прошлое, а это мир живых, и жизнь всегда должна быть в приоритете. Я слушал, кивал, когда требовалось, и даже задавал какие-то вопросы, но мысли мои всё так же летели ураганом. Я смотрел на эту красивую и полную энергии молодую женщину, уверенную в будущем, устремленную в счастливую жизнь, и поражался тому, каким сам был слепым и глупым, ничего не знающем о мире вокруг, убежденным, что жалкая крупица знаний, которую нам позволили узнать, и есть Истина. Получалось, теперь мы с ней жили в разных мирах, она просыпалась каждый день там, где солнце – центр нашей солнечной системы, нет жизни нигде, кроме планеты Земля, а миром правят деньги и политики. В том мире всё было до абсурдности просто и линейно, зато понятно… а то, что непонятно – это бред, выдумка, совпадение, неполная картина (будь проклято это выражение), теория заговора… и вообще, не надо мутить воду в нашем тихом болоте, заткнись и ходи на работу.
А вот я со вторника просыпался совсем в другом мире, параллельном, если угодно. Там существовали сущности, отличные от людей и не подчиняющиеся таким незыблемым для нас земным законам, там были другие миры, ангелы и демоны, там было зло, гораздо худшее, чем политики и криминальные элементы… и самое страшное для обывателя – человек, оказывается, не был венцом творения и хозяином этого мира, человек был лишь меньшим существом, которому милостиво позволяли быть.
И еще там был Бог. И Он не имел ничего общего с навязанной нам религией.
Вот так мои мысли улетали всё дальше от нашего прощального вечера. Иногда я сам ловил себя и возвращал назад, стараясь погрузиться в разговор и помочь с последними сборами и проверкой вещей, иногда Рина замолкала и пристально смотрела на меня со смесью понимания и недовольства. И еще, скажу честно, мне было не по себе от того, что смерть вмешалась в наш прощальный вечер, что Рина улетала именно в день похорон… было в этом что-то нехорошее, зловещее, что камнем лежало у меня на душе.
Я столько всего хотел сказать ей, но не мог, и эта стена, выросшая между нами, меня огорчала так же сильно, как и события последних дней. Она порхала по квартире, щебетала про места, в которые пойдет, про новые горизонты и волнение, про издательство и перспективы, которые оно ей откроет… а я слонялся за ней, как тень, выдавливая из себя улыбки и изо всех сил стараясь не омрачать этот вечер и ее настрой. И я был бы лицемером, если бы сказал, что не злился на нее, совсем чуть-чуть, но эта злость была: она была погружена в свои планы, и ей вообще-то не было дела до смерти моего коллеги или моих переживаний. Я ведь и сам взрослый, могу отличить искренние эмоции от положенных.
Но одновременно с этой злостью я понимал, что она по сути ни в чем и не виновата, жизнь продолжается, и иногда она подлая и равнодушная – Рина жила, и, естественно, ее больше занимали планы на жизнь, чем чья-то смерть. А почему должно быть по-другому? Наши жизни итак слишком короткие и тяжелые, и за каждую каплю счастья приходится биться в кровь с судьбой.
- Ты присмотришь за квартирой? – в очередной раз спросила она, когда всё было собрано, перепроверено, и мы наконец забрались в кровать, усталые и опустошенные, каждый по своим причинам.
- Ну конечно, да, - я улыбнулся и поцеловал ее в висок. Мы лежали рядом, прижавшись друг к дугу, и не знаю, как для нее, а для меня это был лучший момент вечера. Да, у нас не было бурного прощально секса, как я планировал, но зато была нежность, а с возрастом она важнее и ценнее постельных побед. – Буду иногда ночевать здесь… у тебя же нет приведений?
- Дурачок, - она хихикнула и толкнула меня в бок, - если они и есть, это они тебя будут бояться.
Приятно, что в этот вечер нам обоим не хотелось секса, так что никакого напряжения или недовольства не возникло, мы просто хотели побыть друг с другом, почувствовать присутствие и неравнодушие близкого человека. И еще мне так хотелось ощутить ее тепло, жизнь в ней, прижимать ее к себе, слушать ее дыхание… мы привыкли воспринимать всё это как должное, и иногда судьба делает нам встряску, чтобы напомнить, что жизнь – это дар и привилегия, а не нечто, что тебе навязали или всучили по умолчанию.
- Ты специально не занес костюм, да? – неожиданно спросила она. Речь шла о завтрашнем мероприятии и костюме, который я собирался туда надеть. Я действительно оставил его в машине, причем, из салона переложил в багажник. Называйте это глупым суеверием или сумасшествием, но только я не хотел, чтобы похоронный костюм хоть как-то пересекался с Риной. В моем новом мире уже ничего нельзя было назвать невозможным или нереальным.
Я замялся, не зная, как ответить. Врать я не хотел, но я помнил ее рассказ про «ведьму»… и однако каждое мое вранье расширяло трещину между нами, а этого я не хотел еще больше, это медленная пытка: смотреть, как кто-то близкий с каждым днем становится всё дальше, пока не станет чужим.
- Да. – В конце концов, я выбрал правду, я решил выбирать ее всегда… когда смогу себе позволить. – Я хотел максимально отделить тебя и твою жизнь от этой темы. Я… я хотел, чтобы этот вечер прошел совсем по-другому! Но события продиктовали по-своему.
- Да уж, - вздохнула она, - вот так живешь, строишь планы, и даже не подозреваешь, никак не узнаешь, что ты, возможно, проживаешь последние дни.
От ее фразы меня бросило в холод. Не подозреваешь? Никак не узнаешь? Шкет мог бы узнать, он видел своего ангела смерти, только никто ему не сказал, кто ходит за ним по пятам. А я знал, но никогда не смог бы сказать такое.
- Я в детстве читала книгу Стивена Кинга, - продолжила она, не заметив, что я вздрогнул, - там один старик потерял способность спать, зато приобрел способность видеть ауры людей. По ним он научился читать будущее и настоящее, например, когда видел, что аура стала черной – значит, человек скоро умрет.
Я внимательно слушал, едва дыша, я тоже, кажется, приобрел способность видеть то, что для других должно быть скрыто… а что я потерял в уплату за эту способность? Свою нормальную жизнь. И я опасался, что это еще не весь счет.
- Меня так захватила эта идея, - продолжала Рина, рассеяно вод пальцем по моей груди, полумрак в спальне делал такие разговоры особенно откровенными и глубокими. – Я думала об этом постоянно: на уроках, на прогулках с друзьями, в ванне… и я не знала, понимаешь, искренне не знала, хотела бы я иметь такую способность? Хотела бы знать, что мои друзья, например, скоро умрут или, наоборот, у них всё будет отлично? Хотела бы я знать свое будущее? Страшнее ли жить, когда точно знаешь, какие испытания тебя ждут? Или лучше верить в хорошее, как все мы, люди, делаем, а потом опять и опять получать по носу и разочаровываться?
Она приподнялась на локте и заглянула мне в глаза.
- Понимаешь, о чем я?
Уж я-то понимал больше, чем она могла себе представить. Волшебство из книг и фильмов шагнуло в мою жизнь и взяло меня в плен. И пока я не представлял, что смогу освободиться. Даже если бы захотел.
- Прекрасно понимаю, - серьезно ответил я, но продолжать этот разговор мне не хотелось. Правду говорят: молчат обычно те, кому есть, что сказать. – И я думаю, что американцы правы, говоря: «Бог не совершает ошибок»… Если что-то и скрыто от нас, значит, так должно быть, и это - к лучшему. Ты никогда бы не смогла радоваться, зная, что, например, завтра умрет твой друг, а через месяц – кто-то из родителей, или что тебе осталось прожить всего 5 лет… Да что так глубоко копать, возьмем простой пример из биологии: если бы мы могли видеть микробов, мы бы сошли с ума или умерли от голода и жажды – просто не смогли бы положить в свой кишащий жизнью рот, ничего, кишащего живыми организмами…Но мы этого не видим и не знаем и, таким образом, можем спокойно жить.
- И я склоняюсь к этому же. – Задумчиво проговорила она, ложась обратно на подушку. – Такие странные иногда мысли лезут в голову, да?
Это еще цветочки, дорогая, мог бы сказать я, но, повторюсь, мне не хотелось продолжать эту тему. Она выводила бы к новому вранью, а оно отравляет, это я знал очень хорошо.
- Ты мой философ, - я улыбнулся и поцеловал ее в лоб, - я боюсь, Питер украдет тебя у меня, культурная столица жадная до интеллектуалов, она заманивает и поглощает их…
- Я и сама боюсь, - вздохнула она, но с улыбкой.
Разговор снова перетек к поездке и планам на будущее, чего я и добивался.  Я слушал, как она щебечет, плавно погружаясь в сон, но на душе было тяжело. Стена между нами росла и становилась толще, пока она еще пропускала тепло и звук, но придет день, и я знал это точно, и она станет слишком толстой – мы больше не будем чувствовать друг друга, не будем слышать. Рина не видела эту стену, потому что пока она была невидимой, но однажды она поймет, потеряв контакт, потеряв это чувство тепла, она вдруг увидит, что между нами когда-то успела вырасти стена, и теперь мы разделены. Мы больше не вместе.
А я видел и знал, к чему всё идет, но молчал, потому что именно эти знания и события, которые я обязан был скрывать, и были той стеной. Вот в такую ловушку я угодил тем февральским вечером, когда по роковому случаю решил сходить за пивом. С того вечера моя жизнь понеслась по какому-то невероятному склону необъяснимого и таинственного, и самое пугающее – я всё набирал скорость.