Далече ль

— А что, бабушка, далеко ль до имения Пушкиных?

— Да недалече, сынок. Вот как за двумя поворотами дорога пойдёт вдоль речки, так до мостика и на том берегу. А тебе какой интерес? По делу аль приходишься кем-то?

— Ну, кем-то — да...

— А, ну вот, я сразу учуяла. Старая, подслеповатая, а вижу насквозь. Да ты вроде на них и похож. Родня, должно быть. Потомок. Да, так имение в порядке содержат. Нет их, конечно, уже никого, а кто и был — разлетелись по свету, но имение в порядке, в порядке. Матушка-то покойная их, Марья Львовна, ох как заботилась. Вот сам-то, не хочу худого говорить, но шалопут был и повеса. И оженился, а шалопут и остался. А жена-то хороша собой была, да только всё в город большой, в город большой норовила. Деревня не про неё оказалась. Так они с ним и жили — она с детишками в городе, он здесь на воле. Девок перепортил — страсть. Ну и девки-то хороши, сами напрашивались. Много в селе родственничков незаконных, да. Потом ещё и странствовать увлёкся, то в Сибирь, то, страшно сказать, к дикарям. Всё твердил про какого-то друга, а наука ему, дескать, дороже. Так и сгинул в этих своих странствиях. Год, три, а его нет, и жив ли? Батюшка с горя и тоски захворал, слёг. Жена, может, что и знала, я не ведаю. Только так и состарилась — ни жена, ни вдова. Детки — по всему свету... Ох, да что же это я тебя, сынок, держу? Ты иди, иди, недалече осталось. Усадьба Пушкина, Владимира Петровича; ты ведь сам из этих?