Последний разговор

На лестничной площадке умер человек. Мужчине не было и пятидесяти. У него не осталось ни жены, ни детей. В тот день его тело и все, что у него было, стало мусором.

На проклятье мое я могла видеть призрака, привязанного к месту. Он уныло стоял в открытых дверях своей квартиры и смотрел, как санитары, возмущаясь и чертыхаясь, засовывают его тело в черный плотный полиэтиленовый мешок.

- Ты только посмотри на эту холеную харю, - хмыкнул один из них. - Он явно не голодал.

- Голодал? О чем ты? - вторил ему напарник. - Ты только на его наручные часы посмотри и на технику. Да он так прилично заколачивал, что нам и не снилось. Сидел себе в тепленьком офисе сутки напролет, облапошивал достопочтенных граждан таких, как мы с тобой. Жил в свое удовольствие небось, баб менял как перчатки. Куда ему постоянную заводить - одни расходы же да обязанности. А мы теперь вот должны все это разгребать.

Призрак с болью посмотрел на меня.

- Я теперь всего лишь мусор, да?

Его боль холодом заползла в мое тело, железными ржавыми пальцами схватила сердце.

- Нет, не мусор, - сурово ответила я. - Разве можно верить каким-то санитарам, двум жалким людям с убогим нищенским мышлением? Что они видели в жизни? Что они о ней знают? Без опыта, без образования, без сердца. Зачем вы позволяете их словам проникать внутрь вас? Зачем даете им право судить вас?

- Потому что они правы? - неуверенно предположил он. - Я не был добрым, не был общительным или дружелюбным. Всю свою жизнь я только работал. Сначала учился беспросветно, зарабатывая оценки и грамоты, а потом вместо них стал получать хорошую зарплату.

- И что? - спросила я. - Вы считаете, что этого мало? Вы считаете, что работа, долг, порядок куда менее важны, чем пара дружков и ящик пива на троих?

- Ящик пива? - ответил растерянно призрак. - Я не смог бы. Я - сердечник. Но может, мне все-таки стоило бы постараться найти хоть с кем-нибудь общий язык? Например, с соседями или коллегами по работе?

- Я не понимаю, - спросила я у него. - Что именно вас беспокоит? Неуважение этих незнакомцев или отсутствие близких людей, которые бы сейчас плакали о вас? Мало того, что вы сами сейчас оплакиваете свою жизнь?

- Я оплакиваю? - переспросил он.

Я видела это сотни и тысячи раз - стоило только дать призраку высказаться, выбросить скопившийся эмоциональный заряд, как он затормаживался, медленно выпуская из рук поводья, которыми сам же себя и подгонял в жизни.

- А вы не чувствуете? - спросила у него я в свою очередь. - Вы оплакиваете свою жизнь, выдумываете какие-то упущенные возможности и жалеете о них. Стоит ли оно того? Почему вы меряете свою жизнь чужими линейками? Где ваша собственная?

- Моя линейка? Какая линейка? - с удивлением воззрился на меня призрак.

- Ну вы же жили не как страус, с головой зарытой в песке. Вы же руководствовались какими-то ценностями? По-моему, это крайне неприятно и эгоцентрично измерять ценность своей жизни ведрами пролитых слез оставшихся.

- Почему? - спросил он у меня.

- А что хорошего в пустоте в сердцах у оставшихся? Представьте себя родителем, а оставшихся после вас - детьми. Вам приятно было бы знать, что ваши дети после вашего ухода страдают и не находят себе места? Так вы видите любовь?

- А разве это не обратная ее сторона? - спросил призрак.

- Нет, это обратная сторона зависимости, мертвое место на лесной поляна на месте костра, где больше ничего не может вырасти. Вы ведь слышали о фантомных болях. Когда человек лишается одного из парных органов или конечностей, он чувствует фантомную боль, мучается и терзается.Вы хотите быть фантомной болью оставшихся в живых? Хотите быть тем самым мертвым клочком земли, на котором не способно расти ничто живое? Любовь - это в первую очередь жизнь, рост, развитие, расширение, познание, новый опыт. Любовь не оставляет после себя шрамы и рубцы, потому что они препятствуют росту и развитию. Неужели вы ничего в своей жизни совсем не любили?

- Любил, конечно, - его худое, измученное и посеревшее лицо озарилось мечтательной улыбкой. - Я любил свою работу, пусть я и был самым обычным бухгалтером. Но я очень любил, когда документы оформлены правильно, когда все сходится. Я так любил находить новые способы сокращать налоги своим клиентам, успевать за несколько дней до крайнего срока, соревнуясь с самим собой и своими ожиданиями. Да, я знаю, что надо мной смеялись, но я искренне любил свою работу и никогда не брал взяток.

Внезапно радость в его голосе потухла, будто он о чем-то вспомнил.

- Но я разочаровал свою мать, - продолжил призрак. - Она ушла от меня с обидой, что я так и не подарил ей внуков.

- Звучит как обида ребенка, которому родители не купили последнюю версию Тамагочи.

Признак не нашел, что ответить, и только удивленно посмотрел на меня.

- Что? - обратилась к нему я. - Детей не разумом заводят, и даже не сердцем, а гениталиями. С этим любое животное справиться может. Но вот чтобы из биомассы создать человека, от детородных органов прока не будет. Это, знаете ли, заблуждение, что люди рождаются людьми - они рождаются животными с правом за жизнь стать человеком. И чтобы реализовать это право, как раз и нужны сердце и разум. Ну, не оставили вы этому миру дара своих гениталий, ну и что? Зато дали ему то, что у вас было - сердце и разум, так, как могли, в той степени, на которую были способны.

В повисшей между нами тишине было слышно только кряхтение да едкие комментарии санитаров, упаковавших тело и теперь протаскивавших его через дверной проход мимо нас к лестнице. А когда и голоса медицинских сотрудников, щедро делящихся наблюдениями о жизни и любовью к работе, затихли где-то внизу, призрак вошел внутрь и встал посреди гостиной, внимательно осматривая ее.

- Может, моя жизнь и не была такой продолжительной, как хотелось, но она была честной и полной, без постороннего шума, без ненужных вещей и людей. Я делал то, что хотел без компромиссов с собственной совестью, не подстраиваясь под обычаи стаи. Реализовал ли я свое право стать человеком в этой жизни? - Он горько усмехнулся, - Не знаю, но по крайней мере я уж точно не реализовывал животные потребности. Спасибо.

Он отвернулся, видимо, услышав чей-то еще голос. После моего они всегда слышали другие голоса, видели другие лица и дорогу, которую не замечали до этого. Я же не любила говорить с призраками, терпеть не могла их обратной тяги к оставшимся на этой стороне, их тяжелые вязкие переживания и попытки зацепиться за утраченное. Но мне всегда нравилось смотреть им вслед, как расправляются их спины и плечи, когда они уходят, оставляя в пространстве за собой отзвуки другого мира, его искры с нотками свежего цветочного аромата.