Барагоза

У меня-то и тряпки лишней нет — хранить негде в "умной" квартире-капсуле, с ценником, будто я ангар самолётный снимаю.. А у отца в двушке "паровозиком" нашёлся склад старья с моими альбомами. (В духе отца: мой сундучок был внутри другого ящика, старого рыбацкого. Так что батя-сухарь не то чтобы ностальгировал, просто снасти разбирал. И сказал ещё матери: "Там дерьма пожечь — на костёр хватит, оставь в сад на растопку!". Но мать впечатлилась, конечно, и неделю звонила мне с рассказами о том, какой я талантливый. С юности, с младых ногтей — вот. Весь в её род утончённый пошёл.

Пойти-то я пошёл, тут ни убавить. Но добавить надо. Для начала пришёл я в художественную школу, откуда меня перед выпуском выперли из списка рекомендуемых в Суриковское училище. За неподобающий стиль авторских работ... Квоту надо было отдать другому, решил взбешённый я и чётко поверил в свою правоту. Потому как единственный пацан из моего потока, кто этой рекомендации вообще заслуживал, и так был круглым сиротой. Его квота не вызывала сомнений. Кому отдали вторую, моли бледные?! Перед кем прогнулись? Дома я рвал свои работы, волновал мать до слёз и сердил отца "мусором по всей хате". Однако именно отец разведал, что квоту приберегли на следующий год. И сказал мне об этом, когда я хапнул самогонки и проколол себе ухо кривой иглой. Добавил, влепив затрещину и тряхнув, словно пыльное одеяло: "Не барагозь, эта дорожка закрыта. Значит, стань уже мужиком и иди другим путём". Я вынул бабкину серёжку и пошёл в армию.

Оттуда привёз сержантские лычки, настоящую медаль и документы на зачисление в проектное бюро, в оборонку, и в нужный вуз на заочку. А ещё в моднявом дипломате (выменял в дороге), под стопкой грамот, жил большой барабум.. Истеричный праведник Барагоза. На сотне листочков угловато двигался хмурый парниша с серьгой и с резкими тенями под глазами, похожий на анимешного Наруто за годы до его появления. Барагоза не мечтал о вузах, сытой жизни, работе по канону — он боролся за личные границы. За свой талант, за свои рисунки, за "авторский стиль". Пожирал несогласных: раздваивался и проглатывал их, после смыкаясь обратно. Отправляя вражин в "барагозий ад". Вроде (так я себе представлял) засовывал в общую банку, будто отловленных пауков.

Когда сослуживец в бытовке нашёл мои художества и стал всем их показывать с гнусными намёками, я молчал. Высмеивал свои эскизы вместе с пацанами. Не отказывался, что я "маляр", но это точно рисовал какой-то придурок! Скрываясь, чуть не сорвался и не придушил ночью эту мразоту, шныряющую по бытовкам. А потом Барагозе повезло: я послеживал за гнусом и увидел, как он подбирает пакет, перекинутый в гарнизон с деревьев. Я доложил.. В пакете были "кусты", сушёная конопля. Барагозе дали медаль. Рисунки вернулись ко мне и дополнились маленькой победой Барагозы.

Много лет я не держал в руках этих своих работ. Теперь их, пропахших отцовым рыбацким ящиком, надо бы выбросить.. Дома, правда, класть лишнее некуда — я ведь боюсь больших светлых комнат с высокими потолками, вот и маюсь в идиотской капсуле. В ёмком пространстве я его до сих пор вижу, Барагозу того самого.

Шагающего по потолку в мамкином свитере с горлом навыпуск; издёрганного, нервного, хлипкого. Наклоняющегося ко мне в лучшем из 3D- или VR-модулей — в моём воображении. Такого потерянного и бесноватого. Потерявшего надежду быть художником в мире, в котором художники и после смерти "выживают" редко.. Проглатывающего и меня, создателя, за конформизм, точно вылезая целиком из своего растянутого свитера.