Святая потаскуха

          Что и говорить, издалека Анжела выглядела  по-царски великолепно. Золотистые локоны, багряное платье, белый топ. Но было в этом великолепии столько нарочитого кокетства, столько навязчивого желания нравиться, что меня безудержно воротило от одного только её вида. В который раз я отвернулся, стараясь смотреть на что-то другое: яркую синь неба, тёмную зелень лип, приглушённые цвета фасадов зданий, порхающих над асфальтом голубей и снующих по мостовой серых прохожих. Прохожих одноцветных, невзрачных как голуби, и уж точно не таких одиозных как Анжела. Но всё равно, раз за разом, мой взгляд, не желая того, сам соскальзывал на её вызывающе нарядную фигуру и кричащую косметику. В народе это, кажется, называется - «боевой раскрас».  Испокон веков Евины дщери  самыми яркими цветами расписывают себя, когда выходят на тропу любви. И это не просто ритуальный грим, нет. Именно для Анжелы он жизненно необходим, ибо Анжела была внушительно не молода. А, если совсем честно, то Анж – старая вешалка.
            Я, честно говоря, даже и не знаю, сколько ей в действительности лет. Но то, что она - практически ровесница Древнему Риму, вообще не вызывает сомнений. Гляньте! Вот и солнце играет на её фарфоровых скулах неестественно розового цвета, словно бока у чайного сервиза. А какой слой тонального крема или пудры (не знаю точно, чем бабы драпируют свои лица в стремлении удержать возраст) наложен поверх её пергаментной кожи в тонкой паутине морщин, что, кажется, проведи ей по роже пальцем, и останется борозда. Умелая, но бюджетная пластика тоже надёжно загримирована алой губной помадой, такой сочной, что с мостовой, откуда я за ней наблюдаю, рот кажется живущим отдельно от лица существом. Откормленной и раздувшейся бабочкой. Гладенький подбородок блестит не хуже щёк, но индюшачья кожа шеи выдает её почтенный возраст. У женщин это главный враг – шея и кисти рук. Они, как дата в паспорте, предают свою хозяйку. Хотя кисти у неё красивые, врать не буду. Пальцы точёные, тонкие, суставчатые, все унизаны кольцами такого размера, что иная цыганка не прошла бы мимо, не цыкнув языком. Это её отличительный признак – дорогая и внушительная бижутерия. Перстни, кольца, цепочки, серьги и крестики. Рыжие крестики - на шее, в ушах, везде. Всё из золота, всё блестит и слепит! В довесок к декорирующей косметике. Казалось, что первого достаточно, но возраст не любит простоты и маскируется всеми доступными средствами.
           Оп! Глянула на меня. Интересно, узнала, нет? Так машет своими ресницами-трамплинами, что, кажется, способна  разогнать лёгкие, перистые облака на весеннем небе. Нет, не узнала. Равнодушно скользнула и отвернула размалёванное лицо. Да и как меня сейчас узнать – борода отросла гуще и длиннее, шапка скрывает волосы,  безразмерная куртка, обмотки. Не тот писаный красавец, что остался в её памяти, хотя память у неё короткая. А я-то её знаю, и знаю давно, не понаслышке. Да и кто тут не знает Анжелу? Странный вопрос. Даже те, кто не пользовался её услугами, и те в курсе, чем живет моя красавица. Так это ни для кого не секрет. Анжела известна на районе. Анжела занимается благотворительностью. Нет, правда, а как ещё назвать её деятельность, кроме как почти что безвозмездной помощью простым смертным. Пусть злые языки утверждают, мол, Анжела торгует собой. Что никто так навязчиво и так нахально не предлагал себя публике, как она. Что Анжела ни кто иная как обычная проститутка. И не Анжела она вовсе, а Мария Петровна. Только фамилию я подзабыл, не то Давыдова, не то Давидова.
            Да и бог с ней, с фамилией, я с определением не согласен! Нет, не обычная она путана, к чему такая пошлая дефиниция? Анжела хоть и выглядит довольно кринжово и смешно в своих ярких, панельных шмотках, но баба при деньгах. Разве не помогала она детским приютам конфетами, разве не состоит в общественных-благотворительных организациях куратором меценатов, разве не входит в семейные советы в качестве консультанта по вопросам морали и этики? Да и это не главное. А главное – это  широкая душа. Или что там у неё. Душа, конечно! Как есть - душа. Нет того, кому бы она отказала. Не встречал я таких. Разве что другим путанам. И то, подойдёт, подмигнёт, ласковое слово скажет. Утешит, и предложит тепла и любви?  Вот какая! А самое интересное, что в широте души своей, совершенно не разбирает, кто перед ней. И не делает больших исключений. Что студент ей накопленную стипендию сулит, что офисный сисадмин с премией к ней закатится, что чиновник в сауну зовёт – ко всем едет, никем не брезгует. Всем поровну отсыпает. Не хочешь, а купишь её ласку да заботу. Хотя да, чего греха таить, излишне навязчива, порой даже чересчур. Мало кто так торгует собой, как Анжела, – важно, но настойчиво, зная себе цену. Везде, где это возможно - в кафе и театрах, на бульварах и в переулках, в вузах и тюрьмах, больницах и на коммерческих форумах. На последних особенно. Везде и всегда она в форме, улыбчива и принимаема.  И, даже  следуя трендам, пробралась-таки в интернет и завела себе страничку. В общем, атаку ведёт Анж по всем направлениям, ничего не стесняется, ничего её не смущает.
          Чёрт, ногу отлежал, затекла. Вчера был ливень, и в парке, где я обычно сижу, мокро, стоят лужи. А хождением по воде в этот век никого не вдохновишь, только простуду подхватишь. Приходится тут, на мостовой, на сухом граните пристроиться в уголке. Да чёрт с ним с комфортом, хоть на Анжелку полюбуюсь. Даже я сам бывал её клиентом. Да! По молодости как-то забрёл я в один шалман. Грустно было. Что в таком возрасте у человека? Одни крайности. Либо друзья, либо враги, либо чёрное, либо белое. Максимализм и пустая рефлексия над миром и собой. Бабы опять же… если красавица – то или замужем, или не приступишься, или такая курва, прости Господи, что и близко подпускать не захочешь. И познакомился я тогда с Анжелой. Слышал про неё, но как-то не доводилось лично узнать. И познал я её тогда. А она – молодец: приласкала, утешила. По макушке долго гладила, слова правильные шептала. Я тогда сдуру чуть не влюбился! Женюсь, думаю, до чего баба хороша, не такая как все. Хорошо хоть забухал тогда с корешами из палестинской миссии, пронесло. Без брачных уз и терзаний обошлось. Теперь-то я понимаю, что она ко всем такая, всех заключает в объятия и душит счастьем и блаженством. И не виню её в том, природа это её, характер, темперамент, если хотите. И деньги нужны, чего греха таить. Вот и торгует собой, но с душой и рвением. Бабка её кажется была еврейка… но это не факт.
              Ох ты, божечки! Спасибо тебе, добрая женщина, спасибо за сотку и хот-дог.  Да хранит тебя Господь! Но я бы тебе не советовал так увлекаться фаст-фудом. Во-первых,  видела бы ты, кто их делает, а во-вторых… не моё дело, но корма у тебя, что можно лет сорок жить в пустыне без припасов. Вон и муж твой, с плешью и в полосатом поло, застиранный какой-то весь, пыльный, и то взглядом по Анжеле полоснул. А ты заметила, отдёрнула его глазами и даже остановилась, щёки надула, готовясь что-то сказать. И думаю даже уже сложила у себя в голове праведно-гневное возмущение: гляньте, граждане, что у нас тут делается, шлюхи ноги свои, что твои кегли, по панели переставляют средь бела дня, как хотят. И это в то время, когда наша страна, не щадя сил, бьётся за семейные ценности с мировыми содомитами. Развращают мужчин и наносят урон традициям и браку. Взять её!
               Но ты закрыла рот, фыркнула демонстративно громко и пошла себе дальше со своим плешивцем. Ничего не стала говорить. И правильно поступила, сама того не ведая. Ибо кто как не Анжела и её коллеги стоят на страже семьи и брака? Кто ещё предохраняет ваших мужей от назойливого желания завести себе любовницу и делегировать ей часть супружеского долга и семейного бюджета на постоянной основе? Кто купирует саму возможность его ухода из постылой семьи, куда он вляпался по молодости, а теперь повязан с тобой детьми и ипотекой? Ну, сходит он к Анжеле раз в полгода, ну, выплеснет свои мужские активы по базовому лимиту, отдохнет, расчешет самолюбие, обновится. А, может, так случится, что сам испугается содеянного и прибежит к тебе обратно под юбку, признаваться в любви и верности. А ты будешь гадать, чего это он так расшаркивается? Выпил что ли…
           Не бойся ты путан, глупая! Сама купи билет своему бедолаге на это колесо обозрения, пусть прокатится раз в год, поглазеет, подышит ветром, и обратно на надёжную землю, где не качает, и можно уверенно стоять на ногах. Только пусть пристёгивается - мало ли. Бойся не камелий, гурий и прочих гетер сферы услужливой и тарифицированной любви – это специи твоего постного брака. Бойся дружеских застолий, корпоративов и соседей. Я никогда не боялся первых. А вот вторые…но всё, молчу, не о том хотел сказать.
             Вы, блюстители чистоты и морали, хоть обфыркайтесь, негодуя над вызывающим поведением нашей Анжелы - никуда она с панели с этой не денется. И не потому, что спрос на её дряблые прелести огромен, скорее наоборот. Спрос-то есть, хоть невелик, но стабилен. Клиент в основном постоянный, и денежки у Анж водятся. А чего бы им не водиться? Деятельность её не контролируется сборщиками податей. И, конечно же, Анжела пользуется известным покровительством. А как ещё? Иначе позволили бы ей мозолить глаза честным людям и вешаться на шею каждому встречному-поперечному. То-то!
Гуль-гуль-гуль! Идите, бестии крылатые, поклюйте крошек хлеба моего. Не смотрите на котов, они на солнце щурятся, ждут, когда я им кину рыбных обрезков, что мне в магазине отсыпали, всем достанется, не торопитесь. Всех накормлю, особенно тех, кто не просит.
Так о чём я? Ах, Анжела… вон уже с кем-то весело болтает, глазами постреливает, фигурой играет. Но нет – это не клиент. Клерк какой-то банковский. Может Анж у него кредитуется, чёрт её знает. Но разговор деловой, несмотря на все её профессиональные ужимки. Увы, иное поведение ей неведомо - стаж.  Помните, я говорил про то, что не стоять тут Анжеле, не будь у неё надёжной крыши? Сидела бы себе на третьесортном сайте, и ходили бы к ней только местные маргиналы по воскресеньям. Так кто же эта крыша? Да всем она известна, и вот вам крест, – никого не удивляет. О! Видите? Вон из-за магазина как раз она и вынырнула с рёвом на  чёрном «мерине». Сам начальник УУП, старший участковый Владимир Михайлович Спасский. С дружественным визитом на подшефную территорию завалился. Без официальной проверки, так, по-семейному.  Очень представительный и влиятельный мужчина. В звании вроде бы подполковник, но в форме ни разу его не видел. Ходит хоть и в гражданском, словно опер, но ведёт себя важно, как и положено городовому. Вон, вылез наконец-то из машины, оглядывается. Он в отличие от Анжелы косметикой, конечно же, не пользуется, и ботокс себе колоть не даст, не принято в его кругах хари себе омолаживать. Но всё равно, рожа на солнце отливает достатком и витаминами, как медная табличка на двери – «Без стука не входить!». Только глазки маленькие, шустрые и красноватые, как у хомячка, говорят, что покой ему даже сниться перестал. Вылез, хлопнул дверью, ревниво оглядел зевак, осмотрелся и, решив, что приличия соблюдены, вразвалочку пошёл в сторону Анжелы. Меня всегда поражает в начальниках эта их полуматросская, полубандитская походка, будто они в семейных трусах вышагивают по собственной квартире, а не по местам присутствия. Демонстрация довольно сомнительной доминантности. Опля!  Он уже замечен бизнес-планктоном, и вот из окошек магазинов и кофеен влюблённо глядят услужливые лица хозяев на грозную поступь альфа-участкового.
Анжела при виде опекуна разлепила губы в приветственной улыбке, так, что меня резануло по глазам блеском вставной керамики. Они встретились на деловой дистанции, и принялись ворковать не хуже голубей, только без ритуальных танцев обольщения, так как вроде бы старые друзья, и социальной пропасти между ними хоть и не видно, но её  никто не отменял. А то, что они не первый год знакомы, – общеизвестный факт, и что я могу тут сказать нового? Анжелу опекают, дают спокойно вести свой бизнесок, много за место под красным фонарём не берут. И даже вступились как-то за поруганную чести Анж, когда какому-то хаму-материалисту вздумалось на благотворительном вечере назвать вещи своими именами. То есть собрание меценатов – борделем, а Анжелу соответственно – шлюхой. Был страшный скандал! Все присутствующие, помнится, жутко оскорбились не на жизнь, а на смерть. На правдоруба тогда напустились, написали донос, за ним административное дело, присудили штраф, обязали извиниться публично за оскорбление, и пригрозили уголовным при рецидиве, и вроде бы даже побили тайком.  Анжела, правда, потом пеклась о судьбе страдальца, но только после того как штраф был уплачен.
Участковый пригласил Анжелу в кафе напротив, и там, за витриной, они сели за стойку с видом на улицу. Прямо напротив меня. Мне хорошо отсюда видны их фигуры - тучная, словно мешок картошки, участкового, и кукольно-блестящая Анжелы. Она непринуждённо щебетала, размахивая в такт словам своими позолоченными пальцами, а он редко кивал, вставляя порой слова, чтобы беседа не съехала в монолог.  Хотя, мне кажется, Анжеле всё равно с кем тереть. Её непрекращающаяся, елейная речь журчит ручьём и абсолютно не важно, слушают её или нет, она одинаково самозабвенно ездит по ушам любому собеседнику.
Вот они отпили кофе, съели по какой-то то ли пышке, то ли круассану (мне отсюда плохо видно, чем кормят друг друга власть и бизнес) и, видимо, вдоволь насладившись беседой, разошлись. Анжела вернулась на исходную позицию на брусчатке, а шеф всея участковых двинулся дальше, пытливо озирая новшества знакомых заведений, и, видимо, прикидывая  пожелать владельцам процветания прямо сейчас или свериться для начала с налоговой.
Анжела расцвела как пион поутру. Она принялась грациозно вышагивать, словно болотная цапля, и набрасываться на прохожих с ещё большим энтузиазмом, как на зазевавшихся лягушек. Мне-то была понятна причина её приподнятого настроения. Тебя, Анжела, начальство потрепало по фарфоровой щёчке, угостило густым кофейком и пообещало и дальнейшее полное сотрудничество. И я понимаю её заблуждение, понимаю досконально. Она считает, что практически уселась в машину с мигалками. Что её пригласили за семейный стол, подали тарелку и разрешили выражать свои несложные мысли и мудрёные прихоти наравне со всеми. Посмотрите как в её жестах, до того суетливых и порывистых, появилась какая-то пластичная небрежность, величие собравшейся в полёт дворовой птицы. Милая, она искренне считает, что оберегает её дружеская рука? Столько лет в бизнесе, и такая младенческая наивность!
Но это, увы, не дружба, моя бедная Анжела. И действительная твоя функция, функция всамделешная, такая же древняя, как и профессия, которой ты посвятила всю себя без остатка. И ты это знаешь, только считаешь прикладным основное, глупенькая моя овечка. Дело в том, что Анжела, осваиваясь на своём поприще, производит культурно-материальный обмен. Проще говоря, всё, что было произнесено в сумраке её алькова, все стыдные тайны, признания, откровения и россказни, всё, что вздумалось болтать её неосторожным клиентам, абсолютно всё попадает на стол к Спасскому В.М., а тот уже… дальше я и думать не хочу, какими маршрутами движутся судьбы анжелиных говорунов. Стынет мысль.
Но то, что она в первую очередь – осведомитель, известно и понятно всем, кроме, пожалуй, самой Марии Петровны. Порой, видимо в благодарность за полученную информацию, она награждает кого-нибудь из доверчивых клиентов бактериями срамной, но пустяковой болезни. И вот они, горемычные, плетутся в местную клинику по лечению и профилактике «модных» болезней ниспосланных проказницей Венерой. Вот, кстати, тут неподалёку голубенькое зданьице. Я там не был, Бог как-то миловал, но слышал от заслуживающих доверие бродяг, что главным врачом там трудится в поте лица некая Спасская Эльвира. Ох, чую я, что не однофамилица она городовому, а жена. Невероятное совпадение интересов! Я немало дивлюсь сообразительности старой кокетки Анж, как можно извлекать прибыль даже из побочных результатов своего труда: поставлять одной рукой мужу информацию, а жене - пациентов. И в этом полном любви и возможностей треугольнике счастливы, как мне видится, все, кроме разве что тех бедолаг, кто, поверив Анжеле, попал или на карандаш к мужу, или в регистратуру к жене.
А я ведь помню её когда она была гораздо моложе. Когда она только появилась на нашей улице. Анж была тогда немного робка, но ласкова, говорила много. А клиента искала, потупив  свой девичий взор. Что это было за время! Одевалась она куда как скромнее, но дружить с околотком начала уже тогда. Благо я ей ничего не выбалтывал по юности. Да и что мне было ей такого рассказать? А один чёрт - живу на мостовой. Ну всё, пора вставать и тащиться потихоньку в парк Несмелых Героев занимать лавочку: ночевать где-то надо.
Вот, наконец-то. Время, пока я тут сидел и вспоминал наше знакомство с Анжелой, не прошло  даром. К обочине мягко подрулила белая иномарка, и оттуда вышел блистающий, как конферансье, мужчина с тонкими усиками. Он перебежал дорогу и долго увивался вокруг моей старой знакомой. Он кружил пируэты, сверкал туфлями и касался пальцами её талии, указывал рукой то на небеса, то на часы. Мне был ясен этот манёвр – Анжела не терпела прямых предложений в лоб. Всё должно было быть завуалировано, приглашение следовало делать полунамёками и вести себя учтиво. Только тогда она таяла быстрее восковой свечи, и соглашалась пройти куда зовут. О деньгах в открытую никто не говорил, но тарифы знали все. И вот, наконец, ритуал ухаживаний подошёл к концу, кавалер (он мне напоминал какого-то телеведущего) взял Анжелу под локоть, та томно закатила глаза, и они, перейдя улицу, подошли к машине нового клиента. Он услужливо открыл даме дверь, уселся сам и обратился к Анжеле хорошо поставленным голосом:
- Согрешим, милая?
- Греши, плати и кайся. Поехали.
- Но хочу, чтобы ты знала: я не люблю предохранятся. А ты?
- От истинной любви не уберечься, - ответила Анжела таким приторным голосом, что мне захотелось пить.
Водитель завёл авто и включил радио. Из открытых окон донёсся шум помех и музыкальная какофония. Кавалер с лицом и руками престидижитатора покрутил ручку настроек, и радиола выдала обрывок чьей-то речи:
«..и спасибо за чудесную лекцию по истории русской православной церкви, уважаемый Николай Алексеевич. Дорогие радиослушатели, мы будем рады приветствовать вас на нашей радиостанции после небольшой рекламной интеграции»
Поняв неуместность данной волны в этой ситуации, кавалер крутанул ручку поиска ещё раз, раздались пульсирующие басы танцевального трека, и машина, взревев, сорвалась с места, окутав меня сизым, вонючим облаком.
 Я откашлялся и проводил их взглядом. Помнится мне, зависал я как-то на Лисьей горе в Битцевском парке с двумя бродягами. И был у нас спор – существует ли вечная любовь,  истинная, абсолютная, бесконечная. Один, мрачный такой тип, начал говорить, что, мол, не могут электрические импульсы бомбить без устали гормонами мозг человеческий, и у всего есть ресурс. Что не верит он в эту чушь, и придумали её поэты, чтоб было о чём писать. Какое-то страшное занудство, ей-богу. А второй сказал, что это тавтология, и всякая любовь – истинная, это её основное качество. И, конечно же, она вечна, просто в тепло луча её света попадают разные предметы. Что-то надолго, что-то мимолётно, и их выбор не зависит от того кто держит в руках этот источник света. Объект и субъект изменчивы, говорил тот бродяга, любовь же нет. И потому не надо париться по этому поводу вообще ни разу. Мне так понравились его слова, что я ему сказал тогда что-то вроде: «Верно базарю, братан, сегодня же будешь рядом со мной на одном флэту у моего бати на Пречистенке. Есть там одна баба… проверишь в общем свою теорию вечного света.»

И чтобы вы думали? Познакомились они, поначалу не сдружились, но после увидели друг в друге что-то яркое, своё. Засветились, полюбили, притёрлись. Мечты, планы, опять же. Взаимоуважение и жертвенность. И тихое, незаметное счастье. До меня доносится, что не устали они друг от друга до сих пор. Я, конечно, не бог весть какой знаток рода человечьего, но эту пару я бы встроил в палату мер и весов истинной любви. Но смотрю я печальными, слезящимися глазами вслед удаляющемуся экипажу с вором и шлюхой, вспоминаю их слова и постигаю, что куплена сия палата громогласными анжелами, и взвешивают там и измеряют всех именно они. Пока не пришло время взвешивать и измерять их. В горле аж запершило от их смрада и заявлений. Темнеет. Надо идти, искать пятно света, чтоб согреться.