1
Этот запах преследует меня повсюду. Моцарелла и ветчина, тесто и салями. Мама предупреждала, что когда работаешь с едой, пропитываешься ею весь. Правда, она не упоминала, что заодно ты начинаешь ненавидеть пиццу. В любом случае, я сама хотела работать, и работать отдельно от мамы. Так что нечего жаловаться.
Но я стою возле распахнутого шкафа и не знаю, что делать. У меня нет нарядной одежды, а на день рождения папы, наверное, стоило бы надеть что-то впечатляющее, а не то, по чему все сразу определят мой род и место работы. Стоило бы иметь духи для таких случаев, но я понятия не имею, как их выбрать и пользоваться.
Зайдя на кухню, я говорю маме:
— Слушай, то мое серое платье точно высохнет до вечера?
— Конечно, высохнет, при такой-то жаре, уже с утра вон 26 градусов в тени, — мам оттирает пот со лба и садится за стол. — Жаркий, однако, сентябрь.
— Он только вчера начался, — рассеяно отвечаю я. — А если не высохнет?
— Да что ты заладила, ну пойдешь в чем-то другом. Прямо великое событие, день рождения отца. На мой ты так не наряжаешься, — почти с завистью говорит она.
— Так ты его не празднуешь, а если празднуешь, то только с одной свой подругой, которая нам уже можно сказать родня. А у папы будет куча народу, большую часть которых я не знаю.
— Не знаешь, потому что это приглашенные Анны. Будто твой отец внезапно обзавелся кучей друзей. Она приведет толпу таких же проституток как и сама. Не понимаю, зачем тебе туда идти.
— Мам, ну я же не была на папиных днях рождения все те два раза, что он уже был женат на Анне. В третий неудобно уже отмазываться, да и он все-таки мой отец, я люблю его.
— Ага, меня он тоже любил, а не успели развестись, как он нашел себе эту.
— Вообще-то два года прошло после того, как вы разошлись.
— А откуда я знаю, сколько он с этой встречался до свадьбы. Может, мы еще женаты были.
— Ладно, мама, все будет нормально, — даже не знаю, кому из нас этот развод нанес большую травму. — Главное, не сталкиваться с Анной.
— Это будет не сложно, — решительно машет рукой с ложкой каши мама. — Ты ее и сама не интересуешь. Ты же не пляшешь этот ужас на шесте…
— Пол-дэнс, — зачем-то перебиваю я, будто хочу заступиться за мачеху.
— Да, этот стриптиз, учишься на филолога и работаешь в пиццерии, то есть осваиваешь нормальные профессии, а не поешь в клубе размалеванной. Так что не переживай, она к тебе и не подойдет за вечер.
Мама кладет тарелку в мойку, и скрывается в ванной. Я тяжело вздыхаю на остывшей овсянкой. Мама — библиотекарь, это, наверное, призвание, две неразрывные между собой характеристики. Она даже брюки не носит, всегда надевает классические длинные юбки, близки и пиджаки. Почти не красится, никаких украшений. Она учит меня высоким вещам, духовности, консервативное воспитание, так сказать. Но я люблю свою маму, пусть даже иногда она занудствует. Мы ходим вместе в книжные, в парк, и порой я даже ей завидую, потому что она искренне любит библиотеку и свою профессию, а я, хоть и учусь, и работаю одновременно, не знаю, чего хочу.
Мой папа похож на маму, тоже обычный мужчина. А вот Анна вся из себя такая экстравагантная. После их свадьбы прошло почти три года, и за это время я ни разу с ней не разговаривала. Правда, у нас и возможности не было, потому что я старательно ее избегала, а папа, похоже, понимал мои тревоги, и помогал мне с ней не видеться. Нашим максимумом было поздороваться, если мы пересекались в городе, или при моей встрече с отцом, после чего и она, и я делали вид, что спешим и разбегались в разные стороны. Хотя, может, это только я делала вид, потому что Анна и правда очень занята, что сыграло мне на руку с моим нежеланием общаться с ней.
Я и сама не знала, чего я боюсь. Сначала я, конечно, боялась расстроить маму, которой и так было непросто после развода, а потом прислушалась ко всему, что мне рассказывали люди с нашего городка, в основном, через маму. Что Анна настоящая проститутка, которая вела разгульный образ жизни до моего отца. Что она и сейчас не поменялась, просто компенсирует семейную жизнь танцами на шесте и полуголыми фотками в соцсетях. Что женщина, работающая певицей в клубе, не может быть другой.
Я сама не знаю, правда это или нет. Я даже не знаю, как она с моим отцом-то познакомилась. Но все-таки я стараюсь держаться от нее подальше, потому что все это не вписывается в мой образ жизни и мне чуждо.
На паре по немецкому я тихонько достаю телефон и открываю инстаграм. На улице стоит жара, и, найдя аккаунт Анны через подписку на отца, я вижу, что она запостила новую фотку себя в купальнике. Почти половина ее фоток вот такие, себя, с обязательной демонстрацией своей фигуры.
Я смотрю на свой аккаунт, где моих фотографий почти нет, только пейзажи и кот. Мама права, и чего я только волнуюсь перед этим праздником. Мы с Анной даже сидя рядом за столом вряд ли найдем о чем поговорить, кроме может быть еды и просьб передать друг другу соль.
2
Отец открывает дверь, и мои губы растягиваются в улыбке. Я всегда рада его видеть, несмотря на все произошедшее в нашей семье.
— Здравствуй, дорогая, — он прижимает меня к себе. — Идем, все уже собрались.
Я на ходу вручаю папе подарок и вливаюсь в гостиную, полную папиных друзей и родственников. Он подводит меня к тем, кого я не знаю (а таких большинство) и представляет:
— Моя дочь Милена.
После долгих рукопожатий времени пообщаться с папой уже не остается, ведь я помогаю накрывать на стол, а потом мы все садимся ужинать.
За столом я, к счастью, сижу не рядом с Анной. Точнее, мы с ней сидим по обе стороны от отца. Она трепется со всеми вокруг, не замечая меня, так что хоть что-то из моих представлений об этом празднике оправдалось. Я же обсуждаю с какой-то папиной тетушкой или двоюродной сестрой свою скучную жизнь, но ей все равно интересно, потому что у нас у всех здесь серая жизнь, по сравнению с Анной.
В какой-то момент я остаюсь без собеседника и наконец обращаю внимание на мачеху. Впервые за все несколько лет их с папой брака мы с Анной находимся так близко к друг другу.
Я рассматриваю ее украдкой. Она, конечно, очень красивая. Моей маме 47 лет, а Анна ее на два года младше, но выглядит как-то иначе. То есть, моя мама симпатичная, но, наверное, не умеет это подчеркнуть. Или ее старит библиотечный стиль одежды.
Анна вся словно сияет, и морщин почти не видно из-за этого. Она натуральная шатенка, но красится в какой-то пепельно-светлый. Это неплохо контрастирует с ее зелеными глазами. А пол-дэнс хоть и похож на стриптиз, но, похоже, помогает поддерживать фигуру, ведь она у Анны шикарная, и обтягивающее платье это подчеркивает.
Я надела на праздник свое единственное серое строгое платье, которое когда-то купила в дорогом бутике, надеясь, что его цена поможет выглядеть круто, однако глядя на Анну, чей наряд похожего цвета, но сидит просто идеально, я начинаю критически относится и к своей фигуре, и к своему умению выбирать одежду. Впрочем, у меня никогда не было этого навыка, хотя я скоро окажусь на пути к третьему десятку.
Тем временем Анна, как звезда вечера, откидывает свои длинные волосы, и встает сказать тост. Он посвящен ее любимому мужу, то есть моему отцу, и ее любви к нему. После она садится, и они с отцом целуются. Я замечаю, как хорошо папа смотрится с ней. Ему сегодня исполняется 50, поэтому я и пришла, несмотря на протесты мамы и свой страх перед Анной. Но рядом с мачехой он будто и не постарел, наоборот, слегка расцвел. Все-таки мы с мамой не правы, таки ему лучше с другой женщиной, чем с ней. Мне становится обидно, и я поспешно отворачиваюсь, но Анна, кажется, замечает мой взгляд.
После ужина все разбредаются по разным углам комнаты, компаниями разговаривая кто о чем. Я остаюсь в одиночестве, и мусоля в руках свой бокал с вином, думаю, что странно, что Анна не пела. Мне казалось, что, если профессия человека — певица, то он должен исполнять что-то повсюду, включая семейные праздники.
— Милена?
Я оборачиваюсь. Легка на помине, мачеха тут как тут. У нее в руках тоже бокал, и она элегантно опирается на подоконник, возле которого мы стоим.
— Все в порядке? Как тебе вечер?
— Да, прекрасно. Десерт был очень вкусным, — зачем-то говорю я, хотя, надо сказать, не лгу, я съела свою порцию, и еще добавку.
— Спасибо, это я готовила, — Анна улыбается, обнажая ровные белоснежные зубы, и я думаю, что у нее очень красивая улыбка.
— Я пока умею готовить хорошо только пиццу, — выдаю я, надеясь, что наш разговор наскучит мачехе, и она после этой фразу отойдет. Мне вообще кажется странным, что она сама вдруг стала со мной разговаривать. Наверное, просто из вежливости, или из показухи, чтобы люди не подумали, что она стереотипная злобная мачеха, ненавидящая падчерицу.
— Да, твой папа рассказывал, что ты устроилась работать в пиццерию, еще в прошлом учебном году. Нравится тебе там?
— Вы правда думаете, что такая работа может кому-то нравиться? — не удерживаюсь от язвительности я.
Но Анна, к моему удивлению, просто пожимает плечами:
— Я хорошо отношусь ко всем профессиям. Каждому свое. Мои родители, например, не понимают, как можно быть певицей.
— Я не планирую всю жизнь работать официанткой, я на последнем курсе филологического, — мне почему-то становится неловко, а Анна, наоборот будто входит во вкус разговора.
— Я тоже когда-то училась на филолога.
— Правда? — я чуть не поперхиваюсь. Уж кто-кто, а Анна не ассоциируется у меня с образованным человеком, интересующимся чем-то, кроме клубов и танцев.
— Да, но я бросила, поняла, что меня привлекает творчество. Но читать все равно люблю, как и учить языки.
Меня так и подмывает спросить, не читала ли она «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган, чтобы подвести к ситуации в нашей семье, но я слишком скромная, чтобы так откровенно провоцировать.
— У тебя очень красивое платье, — вдруг говорит Анна. К счастью, в этот момент я не пью, так что не давлюсь от внезапности.
— Спасибо, — говорю я без особой веры в ее слова. — Ваше намного лучше.
— Она мне не очень нравится, — просто говорит мачеха. — К тому же на нем полно шерсти кота.
Я смеюсь, она тоже. И вопреки всему, наш разговор продолжается дальше, а потом я понимаю, что время пролетело незаметно, все уже расходятся по домам. И я почти весь вечер общалась с Анной.
— Наверное, я пойду, — говорю я ей. — Уже поздно, а мне завтра вставать на занятия.
— Конечно, я позову Сашу, чтобы с тобой попрощался. Уверена, он на кухне проверяет, не выпил ли кто его запасы пива.
Посмеиваясь над приколами моего папы и ее мужа, мы идем в кухню, где я еще раз поздравляю папу с днем рождения, целую на прощание, и они с Анной выпроваживают меня из квартиры.
Дома я разуваюсь и прохожу в мамину спальню. Она отрывается от книги.
— Ну что, как все прошло?
— Хорошо, все было прилично.
— Даже Анна? — с ухмылкой спрашивает мама. — Она там не танцевала на шесте, или может быть, сразу пошла вешаться на других гостей?
— Нет, — раньше меня смешили издевки мамы над мачехой, но сегодня почему-то мне не хочется улыбаться. Я заставляю себя, чтобы мама не подумала, что на празднике что-то случилось. — Анна все время общалась с другими гостями, мы с ней не разговаривали.
— Ну и славно. Самое страшное позади, — мама снова утыкается в книгу.
Я закрываюсь в своей комнате, и думаю о том, что соврала. Зачем, сама не знаю. Но это не страшно, вряд ли мы с Анной еще раз пообщаемся раньше следующего дня рождения отца, так что, можно сказать, я почти не лгала.
3
Проходит неделя, на улице стоит все такая же жара. Я все еще вспоминаю папин праздник, но не могу понять, чем он меня так зацепил. Не мачехой же.
Тем не менее, у нас с отцом сразу после развода родителей, установилось правило: мы видимся раз в неделю, хотя бы на час, как минимум просто пообедать вместе. Это правило не поменялось даже когда я перешагнула совершеннолетие и стала меньше нуждаться в родителях.
В этот раз мы с папой идем в какой-то ресторан итальянской кухни, и берем спагетти, потому что сил моих нет больше на пиццу.
— Я видел, что ты разговаривала с Анной на дне рождения, — вдруг говорит отец, когда мы обсудили все насущные дела.
— Да, немного пообщались о том о сем, — сглотнув пасту карбонара, отвечаю я.
— Я рад, если честно. Вы два родных мне человека, и я всегда хотел, чтобы между вами не было вражды.
— Но между нами ее и не было.
— Да, но все же некая напряженность… В любом случае, ты очень понравилась Анне.
— Правда? — я искренне поражена.
— Да, она о тебе часто вспоминала. Так что я рад.
— Ты хочешь, чтобы мы общались и дальше? — осторожно спрашиваю я.
— Ты уже взрослый человек, тебе решать. Я ничего не требую, просто не хочу, чтобы ты думала о ней, гм, стереотипами.
Я слегка приподнимаю брови. Отец, конечно, прекрасно знает, какие слухи ходят про Анну в нашем небольшом городе. Более того, он знал это еще, когда начал с ней встречаться. Я помню, как мама, встретив его на улице, говорила ему, мол, она же проститутка, ты же знаешь, на что отец спокойно отвечал: «Ну и что?».
Я всегда верила маме и слухам, но сейчас начала задумываться, в конце концов, папа же не идиот. Если он на ней женился, значит не так уж она и плоха, несмотря на свою репутацию, яркость и фотки в соцсетях.
Я думаю об этом, когда бреду по парку, попрощавшись с отцом. С другой стороны, не стоит обольщаться, вот если бы отец женился на женщине, похожей на маму… Но поскольку он выбрал ту, кто полная ей противоположность, то, возможно, в Анне нет ничего такого, просто он устал от обычной жизни с мамой, и захотел чего-то невероятного, разнообразия, поэтому и закрывает глаза на Аннины выходки. Хотя, закрывать глаза три года? Впрочем, и такое бывает.
И все же меня к ней тянет. Я понимаю это только тогда, когда осознаю, что иду напротив клуба, где сейчас поет Анна. Что я тут делаю? Этой дорогой я тоже могу дойти до дома, но она длиннее. Но я не сворачиваю на короткий путь, и подхожу еще ближе к клубу.
На самом деле это не столько клуб, сколько ресторан. Вообще, там все прилично, он даже не работает всю ночь, только до часу. И Анна поет там в красивых вечерних платьях, а не голая. И люди там сидят вполне нормальные. Я знаю это, потому что смотрела ресторан в гугл картах, видела фотографии и отзывы. Но внутри не разу не была, так что не знаю, насколько Анна талантливая певица.
Я останавливаюсь недалеко от входа, и думаю, может зайти, посмотреть на мачеху. Просто ради интереса. Потом можно будет посмеяться, что она поет, будто волки воют. Пока я размышляю об этом, дверь открывается, и вместе с толпой каких-то людей выходит Анна.
Я резко отшатываюсь. Какого черта, сейчас же всего десять вечера. Наверное, она работает не до конца смены. Но я не хочу, чтобы Анна думала, будто я ею интересуюсь. Пока она меня не заметила, нужно свалить. Однако я не успеваю повернуться, как Анна подходит ко мне и говорит:
— Милена? Привет! Ты что здесь делаешь?
Она явно удивлена, но приятно. Впрочем, у нее всегда мягкое, довольное всем лицо. И зрение, похоже, как у кошки, раз она в темноте на определенном расстоянии меня узнала.
Чтобы не выдавать свои истинные намерения, я придумываю самое идиотское оправдание:
— Я вот шла от кафе, где мы ужинали с отцом, и заблудилась. Давно не была в этой части города, — и тут же добавляю: — А вы тут что, работаете, или просто с кем-то были?
И зачем я это сказала? Будто она поверит, что я не знаю, где она работает, в этом городе не так уж много развлекательных заведений.
Тем не менее, даже если Анна и что-то заподозрила, она не выдала себя, а деликатно сказала:
— Да, работаю. Но сегодня ресторан по техническим причинам закрывается в десять тридцать, так что я уже закончила. Что ж, давай я отвезу тебя домой, — и не дожидаясь ответа, идет к своей машине.
Я догоняю ее:
— Не нужно, вам это далеко, просто я посмотрю по гугл карте, где я, и найду правильную дорогу сама, — Анна проницательно смотрит на меня, и я понимаю, что опять промахнулась. — То есть, посмотрю по вашей гугл карте, ведь мой телефон разрядился.
— Перестать, — отмахивается мачеха. — Уже слишком поздно, вдруг с тобой что-то случится. Мне совсем не сложно тебя довезти.
Наверное, боится, что на меня нападет маньяк, а обвинят ее, как последнюю видевшую меня. Будто бы ей и правда не в напряг меня везти. Но делать нечего, я боюсь, что новыми выдумками поставлю себя в еще более дурацкое положение. Так что приходится покорно залезть на переднее сиденье Анниного «Рено».
Мы пристегиваемся, и Анна заводит машину. Мне становится очень неуютно. Впервые я с мачехой наедине в замкнутом пространстве. Не в том плане, что я ее боюсь, просто не знаю, как с ней говорить.
Анна, видимо, думает о том же, что и я, потому что первые пять минут поездки мы молчим.
— Вы знаете, где я живу?
— Конечно, — отвечает Анна.
Решив не спрашивать, как она узнала наш с мамой адрес, я снова погружаю салон автомобиля в тишину. Потом Анна говорит:
— Хочешь как-нибудь поужинать в ресторане, где я работаю? Бесплатно, как моему гостю.
— А вы? — почему-то с ужасом спрашиваю я.
— Если это будет моя смена, то я буду петь, а в перерыве присоединюсь к тебе. А если не моя, можешь привести туда своих друзей, или поужинать с папой. Там очень вкусная еда, и хорошая музыка.
— Это было бы здорово, но я очень занята, посмотрю по моему расписанию, — на самом деле, я могла бы хоть завтра, но слишком смущаюсь, да и не правильно это, что я хочу послушать ее пение, а потом еще и поесть с ней.
Анна слегка улыбается, будто понимает все мои чувства.
— Если надумаешь, скажешь. Как твои дела в целом? Наверное, тяжело, начало учебного года, плюс работа, войти в режим?
Я рассказываю Анне про литературу, которую нужно прочитать в этом семестре, и как я читаю в пиццерии в перерывах между клиентами. Оказывается, Анна читала некоторые из этих книг. Она вспоминает свое студенчество, и говорит, что иногда жалеет, что не доучилась и бросила, ведь филология — это очень интересно. Только она учила отечественную, а я иностранную.
За разговорами я не замечаю, что машина остановилась.
— Приехали, — Анна поворачивается ко мне, прервав свой рассказ.
— Да, — мне почему-то становится грустно, что эта случайная встреча так быстро закончилась. Все-таки она интересная, моя мачеха, у нас с ней есть что-то общее.
Анна снова будто понимает, о чем я думаю.
— Если хочешь, обменяемся номерами телефонов. У тебя же нет моего? Вдруг захочешь прийти в ресторан, или еще что понадобится.
Я замираю, не зная, что ответить. Это, конечно, просто номер телефона, ничего личного, но вдруг это признак того, что мы будем общаться? Мне это не надо, уж точно. А с другой стороны, будто я не давала свой номер куче людей в своей жизни, и с большинством потом ни разу словом не перекидывалась.
Я забиваю номер Анны, а она звонит мне, чтобы записать мой телефон. Мы прощаемся, и придя домой, я рассказываю маме, что после встречи с отцом еще погуляла с Вероникой, моей подругой. Мама удовлетворенно кивает. Она мне доверяет, я никогда ничего не творила и не обманывала ее. Перед сном я рассматриваю сайт ресторана, где поет мачеха, пытаясь найти видео ее выступлений. Но сайт оформлен очень скудно, и кроме фоток, так ничего нет. Значит, я смогу увидеть только на месте.
4
Через пару дней я встречаюсь с Вероникой после лекций, и ненавязчиво завожу тему того, что мы с ней редко куда-то выбираемся.
— Мы видимся каждый день в универе, — рассеяно говорит она.
Это правда. Мы вместе учились в школе, а потом поступили в один вуз, только я на филологию, а она на издательское дело. Но нам все равно удается встретиться в коридорах и столовке.
— Да, но в нашем возрасте нужно много тусить, веселиться. А мы только ходим гулять и к друг другу в гости.
Вероника с ужасом смотрит на меня.
— Ты хочешь пойти в ночной клуб что ли?
— Нет, то есть да, это немного клуб, но не на всю ночь, только на вечер, поужинать, послушать музыку, поплясать, — я дергаюсь взад-вперед, пытаясь изобразить танец.
— Слушай, я знаю тебя много лет. Ты сама не веришь в то, что говоришь.
— Нет, я правда туда хочу, — вылетает у меня.
— Куда?
— В ресторан, клуб.
— Ну ты же хочешь туда явно не для тусовки, правда? — Вероника смотрит на меня почти так же, как Анна, когда я придумывала отмазки, почему оказалась рядом с ее работой.
— Блин, — я отворачиваюсь. — Не говори только никому.
— Ну, что?
— Помнишь, моя мачеха поет в клубе? Я хочу туда сходить, посмотреть на нее.
— Зачем? Она же вроде как тебе не нравилась?
— Она меня пригласила, сказала, мол оплатит ужин, если мне интересно, — я рассказываю подруге, как мы начали общаться с Анной на дне рождения, а потом в машине.
Вероника пожимает плечами.
— Ну так общайся с ней, иди в ресторан, я тебе зачем для этого? Это же твоя семья, я явно буду лишней.
— Она мне не семья, — резко отвечаю я.
— Ладно, я могу, конечно, сходить с тобой, но ты хорошо подумай, это между вами, лучше тебе одной с ней взаимодействовать, без третьих лиц.
Я вздыхаю. Вероника права. Я на самом деле не хочу туда ее тащить. Но я и не хочу, чтобы Анна думала, что я желаю общаться с ней, и не дай Бог, проводить время. Откуда я знаю, что у нее в голове, и не сделает ли мне она что-то. Не зря же мама говорила, что от такой женщины, как Анна, нужно держаться подальше. К тому же я не хочу, чтобы она представляла меня своим богемным коллегам и друзьям, не хочу, чтобы нас видели вместе, мне неловко от нее и ее образа.
Дома я высчитываю ее смены. Вроде бы она работает завтра, если я правильно предположила, и если у нее не плавающий график. А вот я завтра как раз не работаю. Идеальное совпадение.
Я беру телефон, чтобы набрать Анну, но потом откладываю. В голову мне приходит новый план. Я зайду в ресторан, и посмотрю издалека. Вход туда свободный для всех, осмотрюсь, может, там есть столики в каком-нибудь углу, где меня не будет видно. Возьму бокал вина, и посижу немного. Анна будет занята своим любимым делом, и наверняка ничего и никого не заметит вокруг себя. Я никогда не выступала на сцене, но однокурсники, игравшие в студенческом театре, рассказывали мне, что со сцены все зрители им размытые, они озабоченны своей ролью, а не разглядыванием лиц. К тому же зал там должен быть затемненным. Да, так я и поступлю.
Следующим вечером я надеваю более-менее нарядную одежду, и делаю легкий макияж. Не знаю, зачем, ведь если все удастся, то я ни с кем там не заговорю. Чтобы не выглядеть белой вороной, наверное.
Когда я выхожу в прихожую, и обуваюсь, мама замечает мой вид.
— Куда это ты такая красивая?
— Иду на день рождения однокурсницы, — я придумала это заранее.
— Ты же вроде кроме Вероники ни с кем не дружишь, — как-то подозрительно спрашивает мама.
— Да, но я же все равно общаюсь с ребятами из группы, по учебе, и просто, хотя и не близко. Она меня позвала, я не стала отказываться.
— Ну хорошо, повеселись там, — кивая головой, улыбается мама.
Я говорю ей, что вернусь не сильно поздно, и выскальзываю за дверь.
Как ни странно, но мой план удается. По крайней мере, так мне кажется сначала. Я с большими усилиями выпрямляю спину, захожу в ресторан с уверенным лицом, сразу же сажусь в самом дне зала, и заказываю бокал вина, одновременно разыгрывая спектакль со звонком в никуда, и говоря в пустоту в трубку, будто я собираюсь скоротать время до встречи с моим бойфрендом здесь. Не знаю, зачем я все это проделала. По идее, всем все равно на меня, но мне все равно неуютно и кажется, будто взгляды людей в зале прикованы ко мне и моей невписываемости в атмосферу этого места. Я никогда не была в таких заведениях.
Анны нигде не видно, а на сцене поет какая-то другая женщина. Я вспоминаю, что она была в числе тех, с кем мачеха выходила из ресторана, когда я ее будто случайно встретила.
Я пью вино, как богатая светская львица, по глоточку, изыскано. По крайней мере, я надеюсь, что так выгляжу. Мне нужно как-то растянуть этот бокал до выступления Анны, потому что раскошеливаться на новый заказ я не собираюсь.
Незнакомка убирается со сцены, и тут наконец выходит Анна. Я смотрю на нее почти восторженно. Она в длинном вечернем платье, с еще более ярким макияжем, но совсем не выглядит как проститутка, и ничего такого не делает.
Анна начинает петь, и у меня перехватывает дыхание. У нее потрясающий голос. Не знаю, почему она поет только в ресторане, а не где-то в более крутом месте.
Анна исполняет несколько песен. Мне кажется, что она меня не заметила, ведь во время исполнения ни разу не задержала взгляд в моей стороне. Но после того, как она заканчивают, и аплодисменты в зале прекращаются, Анна спускается со сцены и идет по краю зала. Периодически она останавливается поговорить с некоторыми, видимо, постоянными, посетителями. Я понимаю, что она идет ко мне. Даже если до этого момента она не видела меня в зале, то сейчас точно узнает.
Анна подходит ко мне. Я прикусываю губу и слегка опускаю глаза.
— Милена, привет!
Она широко улыбается, но в ее улыбке нет насмешки или упрека, она явно рада меня видеть без какой-то задней мысли.
— Привет, — выдавливаю я. Нужно как-то объяснить мое появления здесь, чтобы Анна не восприняла его в свою пользу. Я снова придумываю дичь на ходу. — Я пошла гулять с подругой, но у нее живот заболел, и она вернулась, а мне захотелось выпить где-то, день был тяжелый, — еще не договорив, я понимаю, как глупо звучу. Можно подумать, будто я алкоголичка. Но скорее любой человек, хоть немного знающий меня, поймет, что я вру, ведь расслабляться по вечерам вином где-либо точно не в моем стиле.
Анна кивает, ничем не выдав, что не верит мне. Она садится за мой столик и говорит:
— Хорошо, что ты пришла. Я уже закончила, так что можем поесть спокойно. Ты голодная?
— Но, вы же спели всего несколько песен?
— Я до этого пела с открытия. Ты давно пришла?
— Минут сорок назад.
— Ты застала мое завершающее выступление, — Анна зовет официанта и что-то заказывает. Я соглашаюсь на любую еду, доверяя ее вкусу. Да и мне вряд ли кусок полезет в горло.
Тем не менее, постепенно неловко сходит на нет. Готовят в этом месте действительно неплохо, а Анна внимательно слушает мои рассказы про учебу и работу. В конце концов, когда мы опустошили наши тарелки, и вечер вроде как подходил к концу, я набралась смелости и сказала:
— Мне очень понравилось, как вы пели. Правда.
— Спасибо, — улыбается Анна. Она делает глоток вина и вдруг говорит: — Знаешь, я рада, что мы с тобой познакомились. Я давно этого хотела.
— Да? — я искренне удивлена. Что во мне может интересовать Анну? Или это ее исполнить долг перед мужем, наладить отношения с его дочерью? — Почему?
— Твой папа много рассказывал о тебе, — просто отвечает мачеха. — Он тебя очень любит, гордится тобой, ты его единственный ребенок. А у меня нет детей, и я хотела, не знаю… Мне было бы интересно с тобой общаться. Саша это моя семья, а ты ее часть, и я совсем не хотела тебя игнорировать или что-то в этом духе.
Я была не готова к такой ее откровенности. Она сказала это так просто, без напыщенности и самомнения, и я подумала, что именно в этот момент она меньше всего похожа на гламурную женщину с фотографий своих аккаунтов в соцсетях.
— Почему вы мне об этом раньше не сказали?
— Мне казалось, что ты была не готова со мной общаться, и Саша мне об этом говорил. Я не хотела на тебя давить или пугать, всегда тяжело, когда родители разводятся и создают новую семью. Мы с твоим папой много говорили и решили отпустить ситуацию и дать времени все решить.
Не готова? Да я ее терпеть не могла, и думаю, она прекрасно это знает. Она просто не может не знать, что о ней судачат люди, и моя мама в том числе, и что я все это слышу и верю. Но меня поражает, как Анна все это преподносит. Будто она ни в чем меня не винит, понимает мои чувства. То есть, понятно, что они с отцом поженились, когда мне было уже семнадцать, и никто бы не заставил почти взрослую девушку считать Анну своей новой матерью, так что ей нечего от меня требовать и ждать. Но получается, что все эти три года она думала обо мне и даже разговаривала с папой об этом, так что ли?
Я сама не знаю, нужно ли мне верит Анне, или она просто искусно притворяется и манипулирует. Меня захлестывает слишком много чувств и сомнений, и это явно отображается на моем лице, потому что мачеха спрашивает:
— Все хорошо?
Я киваю. Она переводит разговор на другую тему, не требуя от меня ответа, и я ей благодарна.
Анна снова подвозит меня до дома. Я очень надеюсь, что мама не увидит это в окно, ведь она каким-то образом знает, как выглядит машина Анны.
— Это был очень хороший вечер, — лепечу я.
— Я тоже прекрасно провела время. Хочешь, сходим куда-нибудь еще?
Я вдруг выдаю, абсолютно не подумав:
— Мне бы хотелось обновить мой гардероб, но я не умею выбирать вещи и косметику. Папа скоро даст мне немного денег, вдобавок к моим заработанным Может, сходите со мной по магазинам? — последнюю фразу я проговариваю неуверенно.
— Конечно, напишешь мне, когда соберешься, — радостно отвечает Анна.
5
Разговор с мачехой в ресторане произвел на меня такое впечатление, что я не могу успокоиться уже несколько дней. Я не понимаю, что именно меня шокировало. То ли то, что образ Анны, как поверхностной глуповатой и ветреной женщины рушится на глазах, то ли то, что она может притворяться, чтобы что-то мне сделать. Я не знаю, что, но не готова просто так поверить в ее искренние семейные чувства ко мне. Поэтому я особенно рада, что сегодня мы увидимся с папой. Мне есть о чем у него спросить.
За обедом, на который я пришла домой из универа, а мама из библиотеки, я ковыряюсь в тарелке, вся в своих мыслях.
— Милена, что с тобой?
— Все нормально, — пожимаю я плечами.
— Ты какая-то грустная в последнее время. Что-то с учебой?
— Нет. Почему ты спрашиваешь только про учебу? — вдруг взъедаюсь я. — У меня может быть есть личная жизнь.
— В твоем возрасте серьезные проблемы в личной жизни… — отмахивается мама.
— Мне уже почти 21 год, — говорю я.
— Милена, — вздыхает мама. — Ну я же знаю, что ты порядочная девушка и думаешь в первую очередь об учебе. Все остальное еще успеется. Это же ты вечером встречаешься с отцом?
— Да. У него дома.
— Надеюсь, без его куртизанки.
Я роняют кусочек картошки себе на колени.
— А почему ты про нее говоришь?
— А что такого? — в свою очередь удивляется мама. — Видела ее недавно на улице, одетую как на панель, вот и подумала, нечего тебе это разврат еще и рядом с Сашей видеть, он же твой папа, не должен ассоциироваться у тебя с чем-то таким.
— Она работает сегодня, — выдавливаю я.
Мне так хочется спросить у мамы, что же Анна сделала всем такого плохого, чтобы понять, откуда эти слухи. Но я знаю, что это неуместно, да и мне немного страшно. Не хочу расстраивать маму и расстраиваться самой.
Вечером мы с папой пьем чай с пирогом, который испекла Анна. Поговорив о том о сем, повисает пауза, в которой я размышляю, как завести интересующую меня тему.
— Анна сказала, что вы пойдете по магазинам, — сам начинает отец.
Я облегченно вздыхаю.
— Да, наверное, на следующей неделе, у меня смены в пиццерии до конца этой, одна работница заболела.
— Хорошо, что все налаживается.
Эта его фраза становится спусковым крючком для меня. Я пересказываю отцу, то что мне говорила мачеха.
— Это правда? Она действительно хотела познакомиться со мной? И вы даже обсуждали эту проблему?
— Конечно. Почему ты считаешь, что мы не должны переживать? Ты моя дочь, я хочу, чтобы ты была счастлива, не страдала из-за того, что я снова женился. А Анна теперь часть нашей семьи, и, конечно, она хотела бы быть в хороших отношениях с моей дочерью, чтобы я не переживал. Тем более, ты ей нравишься. Это, конечно, немного личное, но она хотела бы иметь ребенка, и она любит помогать и заботиться о своих близких. Так что ничего удивительного.
Понятно, что Анны нет детей, куда ей с ее-то характером и привычками иметь младенца. Несмотря на все рассказы отца о ее замечательных качествах, я все равно смутно представляю Анну матерью. Но я уже не ребенок. Со мной можно быть подругами, а не нянькой, которая вытирает рот и учит уроки. Этого она хочет?
У меня на языке снова вертится вопрос о том, откуда все эти слухи о ней, она не может быть такой из себя прекрасной, но я не задаю его. Папа любит ее, я знаю, и вряд ли захочет об этом говорить. А может, эта тема ему неприятна, и, как и с мамой, я не хочу его огорчать.
— Я попробую относиться к ней терпимее, — я говорю честно. От меня никто ничего не требует, но раз уж я сама заварила всю эту кашу своим интересом к мачехе, то отступать и снова презирать и игнорировать ее глупо. Если она поступит со мной плохо, то я буду к этому готова, ведь не особо ей доверяю. А если нет, то хотя бы смогу ходить к отцу без страха ее встретить, потому что буду знать: она не так уж и ужасна.
Папа благодарно обнимает меня и я, как в детстве, вдыхаю запах его одеколона. Мы с мамой редко обнимаемся. Она не любит всю эту чувственность. Свою любовь к друг другу мы выражаем рациональными поступками и словами, но, хоть я уже взрослая, меня все равно радуют нежности.
Правда, на следующий день на работе мое настроение портится. Убирая посуду со столика, я умудряюсь опрокинуть стакан с недопитым томатным соком. И конечно, он проливается не на мой фартук официантки, а на низ джинсов. Моих самых красивых джинсов.
Я иду в таком виде к шкафчикам работников, чтобы переодеться в лосины, которые запасливо приберегла как раз на такой случай. Это, конечно же, старые растянутые лосины, в которых я дохаживаю до конца смены, и, к моему ужасу, меня в них видит управляющий. Это молодой парень, всего на несколько лет старше меня, к которому я питаю чувства.
Поскольку я всегда следовала маминому совету сначала учиться, да и не считала, что мне нужна личная жизнь с моей-то внешностью и всем остальным, то никогда не обращала внимания на мальчиков. Но в пиццерии нет мамы, и нет учебы, так что я впервые влюбилась. И вот уже два месяца не знаю, что с этим делать. Наверное, прежде чем пытаться флиртовать и привлекать его внимание по нерабочим вопросам, стоит сначала нормально одеться, и разговаривать, не опуская глаза. Да и флиртовать сначала нужно научиться.
Моя мама вряд ли мне в этом поможет. Но вот Анна точно поможет подобрать одежду, чтобы выглядеть сногшибательно, прямо как она. Я, понятное дело, не скажу ей истинную причину. Просто обновление гардероба и смена стиля.
По дороге домой я впервые звоню мачехе. Мы договариваемся пойти на шоппинг в следующую пятницу, и мое настроение улучшается. Хоть какой-то разнообразие в моей жизни.
6
Как назло, в пятницу у мамы сокращенный рабочий день, и она дома, когда я собираюсь на встречу с Анной. Мне приходиться придумать маме, что я иду в торговый центр с Вероникой, потому что уйти просто так я не смогу, она будет волноваться. По пути я думаю, что, наверное, стоит предупредить Веронику о ее фигурации в моем вранье, вдруг мама спросит у нее что-то, встретив на улице, или когда Вероника придет в гости.
От мысли об этом я останавливаюсь посреди улицы, мешая людям пройти к автобусной остановке. Что же я делаю? Мало того, что у меня какие-то тайные отношения с Анной, так я еще и вру об этом. Еще пару месяцев назад я и помыслить не могла, что вляпаюсь в такую историю. Но теперь уже поздно, да и я сама не хочу пока прекращать общение с мачехой, хотя понимаю, что это неправильно. А с другой стороны, что в этом страшного? Она ничего плохого мне не делает. Пока что.
Мы с Анной проводим в торговом центре весь вечер. Она сразу тащит меня не в дешевые бутики массмаркета, где я привыкла одеваться, а в магазины подороже.
— У меня может не хватить денег, — упираюсь я.
— Я доплачу, если что, — весело отвечает она. — Если тебе так неудобно, можешь потом вернуть, но лучше считай, что это мой подарок на все твои предыдущие дни рождения.
— Тогда уже подарок на мою грядущую днюху, она явно ближе, чем прошедшие.
— Ну уж нет, на твой день рождения в феврале я подарю тебе что-то другое.
Она что, уже так далеко распланировала? Я не уверена даже, что наша идиллия продлиться так долго, еще же три месяца.
Мы заваливаемся в бутик и Анна сразу оказывается в своей стихии. Она обводит руками ряды с одеждой:
— Ну, что бы ты хотела?
Я с легкой тревогой смотрю на стильную, яркую и дорогую одежду. Я привыкла носить классические невыразительные цвета, и не знаю, как выразить, какой стиль хочу подобрать.
— Я бы хотела, наверное, что-то, как у тебя, — смущенно говорю я.
— Здорово, но будет лучше, если ты создашь свой образ. Давай попробуем совместить что-то как у меня, и твою индивидуальность, — Анна подмигивает мне.
В примерочной я примеряю несколько платьев, джинсов, кофт и свитеров. Они все мне нравятся, как ни странно, ведь одежда вроде бы похожа на то, что носит мачеха, но при этом и мне идет.
Я покупаю некоторые из них, потому что сразу так резко я не готова полностью менять свой невзрачный гардероб. И вдруг кто-то решит, что я похожа на Анну.
— Деньги еще остались? — я киваю. — Здорово, тогда идем за косметикой.
Я покорно следую за Анной, по пути уверяя ее, что мне не нужна косметика, я за естественную красоту, а моя внешность самая обычная, зачем мне тратить деньги на то, что просто создаст иллюзию, что я неотразима.
— Ты очень красивая, — говорит Анна в магазине, когда мы измазали всю тыльную сторону ладони разными оттенками помад и теней для глаз. — Просто будь уверенна в себе, и все будут считать тебя невероятной.
— Для этого нужно наносить косметику?
— Нет, косметика и одежда это просто помощники. Главное, то, что ты думаешь внутри себя. Говори себе, что ты красивая, интересная и умная, повторяй это каждый день, не обращая внимания на всяких дураков вокруг.
— А если это не так, и я дура?
Анна смотрит на меня, и вдруг в этом взгляде я ловлю какую-то нежность, будто она видит во мне себя молодую.
— Это не так. Я говорю тебе это. Если не веришь себе, значит поверь мне. Зачем мне тебе врать?
Это явно риторический вопрос, и хотя я все равно подозреваю Анну в чем-то, мне приятно, что она может так обо мне думать. Мама редко делает мне комплименты. Она говорит, что я я и сама должна знать, что она меня любит, а детей нельзя перехваливать. А папа, ну, он мужчина. Скупая похвала за дело. Я знаю, что мои родители думают обо мне хорошо, но порой хочется слышать вот такие слова.
Просто Анна другая, поэтому мне так легко говорит всякие комплименты. Она себя любит, знает, что она красивая, умная, даже если это не так для каких-то людей, она знает себе цену. А моя мама себя не любит. Она постоянно рассказывает, как поправилась, или что после 55 лет начнется закат и внешность посыпется. Она дергается от любого намека, что могла что-то не так сделать. Мама говорит, что никто не обязан тебя любить, что нужно вести себя прилично, говорить тихо, быть со всеми вежливой. И я, глядя на нее, считаю, что я самая обычная, ничем не выдающаяся, хотя порой мне хочется чего-то большего, например петь во весь голос на празднике, или признаваться в любви, без страха глядеть в глаза людям и плевать на их мнение. Но это только мои фантазии.
Анна в итоге все-таки уговаривает меня купить немного косметики. Я думаю, что в этом нет ничего страшного, даже моя мама красит ресницы и губы. Если я начну краситься фиолетовыми тенями и красной помадой, это не сделает меня похожей на мачеху.
В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что мы с Анной носимся по торговому центру, смеемся, машем пакетами с покупками, она берет меня по руку, поправляет мои волосы, и я чувствую себя легко и расслабленно. Можно представить, что мы две подруги, несмотря на разницу в возрасте. Или мама с дочкой. Я мотаю головой. Нет, лучше подруги. Да, она моя новая подруга. Нужно уверить свое сознание в этом, потому что принять факт, что я чувствую себя с моей мачехой, как с семьей, слишком страшно и сложно.
Мы сидим в небольшом уютном кафе, пьем кофе с пирожными.
— Тебе понравилось? — спрашивает Анна.
— Да, спасибо большое.
— На здоровье.
Раз уж мы стали типа близки, я решаюсь задать вопрос, который давно хотела. То есть, у меня много вопросов к Анне, но пока уместно спросить только это.
— Ты так здорово поешь, но почему только в ресторане? Почему ты не пытаешься куда-то пробиться? — уже спросив, я думаю, что, может, у Анны какая-то травма или неприятная история, связанная с ее карьерой певицы, и мне не стоило это бередить, но слово не воробей.
Анна улыбается, обдумывая ответ.
— На самом деле, я сама мало что сделала, чтобы развиться как певица. Я родилась в этом городе, потом поехала в столицу, потому что здесь меня не устраивал универ. Училась на филолога, как ты знаешь, а потом бросила. Пыталась развиваться в творчестве, ходила на курсы, танцевала, пела, но мне пришлось вернуться сюда.
— Почему?
Анна пожимает плечами:
— Не сложилось. Так бывает, не всегда все в жизни получается. Наверное, невероятные амбиции о покорении столицы и великой славе были просто не моим. Здесь мне лучше, мой родной город, близкие люди. Я стала работать преподавателем по вокалу, а потом меня стали приглашать петь на мероприятиях. Так что я все-таки исполнила свою мечту, более-менее востребованная певица в городе. Пусть и с населением в двести тысяч.
— Но тебе не обидно?
— Нет. Жизнь складывается так, как надо, она сама тебя ведет. У меня любимая работа, прекрасный муж, друзья. Я довольна своей жизнью.
Простота, с которой Анна рассказывает о своих разочарованиях и неудачах, снова меня поражает. Как же так получается, что все вокруг считают ее страшно высокомерной и расфуфыренной? Почему на фотках в соцсетях она выглядит совсем не такой, какой является на самом деле? Может, мне нужно перестать уже об этом думать, откинуть все эти слухи и стереотипы, и составить свое собственное мнение об Анне? Но хорошее отношение к мачехе не сулит мне ничего веселого в жизни, я же должна буду бороться со всеми этими людьми, считающими ее ужасной. С мамой. Нет, еще слишком рано. Я выяснила далеко не все.
И все же, хоть Анна и разоткровенничалась со мной, я не решилась в этот вечер задать ей вопрос о том, что заставляет людей вокруг так дурно о ней отзываться. Потому что еще не время. Или потому, что в глубине души я догадываюсь, каким будет ответ.
7
Я рассказываю Веронике о том, что общаюсь с мачехой. Мне приходится, потому что я боюсь, что не зная о моем прикрытии, Вероника случайно выдаст мою тайную жизнь. Она не смеется, не язвит, только спрашивает:
— Ты правда думаешь, что она тебя любит?
— Слушай, любовь это слишком сильное слово.
— Ну, в смысле, она считает тебя своей семьей?
— Даже я пока что не считаю ее своей семьей.
— И правильно, — Вероника ухмыляется. — Помнишь всякие сказки о злой мачехе?
— Если ты про то, что о ней говорят…
— Дело не в этом, — перебивает подруга. — Везде говорят, что мачеха никогда не полюбит чужого ребенка как своего.
— Где везде?
— Ну, в пабликах женских в интернете у людей часто такая проблема. Типа, девушка встречается с парнем, а у него есть дети от предыдущих отношений, и она их ненавидит, и все в комментах пишут ей, что это нормально, ведь женщина может любить только своего ребенка.
— А на отчимов это распространяется?
— Нет, не знаю, — Вероника хмурится. — Кажется, от отчимов требуют, чтобы они приняли ребенка как своего.
— Как-то странно, тебе не кажется.
— Ну, мачеха это женщина, а у женщин материнский инстинкт…
— Это звучит тупо, — уже перебиваю я. — Наоборот, везде говорят, что из-за инстинкта женщина должна заботиться обо всех детях. И я уже не ребенок вообще-то.
— Ну хорошо, не кипятись.
— Ты прикроешь меня если что, или нет?
— Да! — с нажимом говорит Вероника. — Только в следующий раз придумай другое оправдание. А лучше вообще с ней пореже встречайся, чтобы потом не было больно от разочарования.
Я понимаю, что Вероника не понимает эту проблему, ее родители живут вместе, у них все в порядке. А людям из интернета верить в принципе не стоит, судя по большинству комментариев, там пишут в основном обиженные жизнью, которые в реальности ведут себя по-другому, а в сети выплескивают свою злобу. Но подруге все равно удалось поселить во мне зерно сомнения, которое уже взростало и раньше. Зачем Анне хорошо ко мне относиться и тратить на меня время?
— Эй! — Вероника выдергивает меня из тревоги.
— Что, прости?
— Я говорю, ты как-то сменила стиль. Макияж, все такая яркая. Это из-за твоего начальника, как его?
— Ян. Нет, то есть, не только из-за него. Просто хочу попробовать что-то новое, я же молодая, почему бы не экспериментировать. А что, тебе не нравится?
— Нет, наоборот, тебе очень идет такая одежда. И мейк классный. Ты удачно все подобрала, а вечно рассказываешь, что у тебя нет чувства стиля, и ты как бомж.
— Наверное, меня просто не научили стилю, — бурчу я.
Мне так и хочется сказать, что эти шмотки и косметику мне помогла выбрать Анна, чтобы посмотреть, поменяется ли мнение Вероники о ней, или о моем новом прикиде. Но я молчу, потому что боюсь, что резкие ответы подруги расстроят меня еще больше.
Папа тоже замечает мой внешний вид. Он знает, что мы с Анной ходили по магазинам, и его радуют не сколько изменения во мне, сколько то, что наконец-то растаял лед между мной и мачехой.
А вот маму я уверяю, что подобрала свой стиль по интернет-советам, и образам героев из сериалов. Частично это правда. Анна рассказала мне про свои любимые сериалы, «Отчаянные домохозяйки» и «Секс в большом городе». Я начала смотреть оба, и очень впечатлилась внешностью и поведением некоторых героинь. Впрочем, Анну я не упоминаю, и мама остается удовлетворена. Хотя на мой макияж и одежду она смотрит без особого одобрения, для нее это слишком ярко и вызывающе, она ничего не говорит, наверное потому, что я всегда была, так сказать, хорошей девочкой, и можно позволить мне небольшие вольности. Или потому, что я уже взрослая, о чем постоянно словно забываю.
Но я чувствую себя комфортно, и решаю, что это самое главное, а мое небольшое вранье пусть останется самым страшным моим проступком. В один из вечеров на работе, когда я услышала достаточно комплиментов от мачехи и от некоторых окружающих, я вдруг набираюсь смелости, решительно распрямляю плечи, поднимаю голову, и подхожу к Яну, которые возится с новым оборудованием.
— Тебе помочь? — говорю я, даже не запнувшись.
Он, который всегда мрачный и серьезный, много требующий от работников, слегка улыбается, больше из вежливости.
— А твои клиенты?
— За моими столиками никого, могу распаковать эти коробки, пока никто не пришел.
— Давай, спасибо.
Распаковка оборудования не сулит чего-то невероятно интересного, но я все же задаю пару вопросов о увлечениях и жизни, и Ян отвечает. Мы разговариваем целых семь минут, и он даже искренне улыбается, когда я рассказываю анекдот. Потом мои столики заполняет куча усталых туристов, и я иду принимать заказы.
Но в тот вечер я самая счастливая на свете. И перед сном я повторяю перед зеркалом:
— Ты красивая, интересная и умная. Не обращай внимания на всех, кто над тобой когда-то смеялся. Твоя жизнь только начинается. Ты еще раскроешься.
Я не знаю, сработает ли эта мантра, или Анна просто несет всякую дичь, а, может, она сама смеется надо мной. И все же от ее советов есть толк. Наверное, я должна прислушиваться к себе, к своим ощущениям по поводу всего, что происходит в моей жизни.
8
Близиться Новый год. Я усердно готовлюсь к сессии, и думаю о том, что моя жизнь за каких-то три месяца сильно поменялась. Теперь кроме встреч с отцом, раз в пару недель я вижусь с Анной. Мне приходится выкраивать на это время в плотном графике между работой и учебой, но эти встречи всегда улучшают мое настроение.
Я так и не разобралась в своем отношении к мачехе, и в ее отношении ко мне, так что делаю так, как привыкла всегда: плыву по течению, в надежде, что все разрешиться в худшую или лучшую сторону само собой.
Но советы Анны однозначно мне помогают, ведь мы с Яном стали чаще общаться, и даже один раз обедали вместе, правда, обсуждая рабочие вопросы в первую очередь. К тому же, на меня стали чаще обращать внимание в универе. Ну как чаще, пару раз пригласили на тусовки, что уже победа, ведь за два предыдущих курса никто меня никуда не звал.
В первый день рождественских каникул мы с Анной идем пить кофе в центре города. Я не люблю вылазить с ней в центр, потому что, как и во всех небольших городах, тут вечно толпа людей, все встречают своих знакомых, и я боюсь, что кто-то увидит нас вместе. Или узнает Анну как певицу, танцовщицу пол-дэнса, проститутку, и прочее, а мне будет неловко от этой сцены.
Однако, в этот раз я согласилась, потому что бесконечно увиливать от вылазок в светлое время дня в людные места невозможно. Я, правда, умудрялась увиливать от знакомства с Анной три года, но это другое. Вдруг Анна решит, что я вампир. Ну или поймет, что я ее стесняюсь.
— Чем собираешься заниматься на каникулах? — спрашивает мачеха, высыпая сахар в латте.
— Не знаю еще. Учиться, читать.
— А веселое празднование Нового года?
— Я праздную с мамой, ведь это семейный праздник. Ну и все мои друзья тоже празднуют с семьями, так что по-другому никак. А с мамой мы празднуем скромно, — я не упоминаю, что мы никак не празднуем.
Моя мама, как уже сказано, не фанат праздников и веселья. То есть, конечно, я совсем не хочу, чтобы было как в других семья, где все напиваются до неадекватного состояния, а потом страдают от похмелья утром. Но хочется чего-то интересного. С мамой мы просто едим, а потом она идет спать, как обычно, в десять вечера, хотя следующий день выходной и рано вставать не надо. А я иду к себе, смотреть сериалы и фильмы. Когда они еще жили с папой, было немного веселее, потому что папа зажигал со мной фейерверки и открывал шампанское.
Но Анне это знать не обязательно. Чтобы она не думала, что в чем-то лучше мамы.
— Мы с Сашей пригласим друзей к нам. Хочешь, тоже приходи.
— Да нет, не стоит. Не хочу оставлять маму, ей же будет грустно в праздник одной, — ей, конечно, будет грустно от того, что я провожу время с отцом, Новый год ее не интересует.
— Ну, если надумаешь, скажешь.
— Хорошо.
Я случайно роняю кусочек пирожного прямо в кофе. С трудом вылавливаю его, мы смеемся. Я рассказываю Анне, что страшно неловкая, и вечно боюсь упасть перед Яном. Да и перед другими людьми.
— Ты просто плохо управляешь своим телом. Это поправимо, — говорит Анна.
— Вряд ли, я такой родилась.
— Ты занималась спортом?
— Немного, волейболом в школе.
— Лучше было бы пойти на танцы или хотя бы йогу. Это очень помогает в координации движений.
— На это мне нужно найти время, и решиться.
— Хочешь, можешь ходить со мной в танцевальную студию.
Я не сдерживаюсь и делаю гримасу ужаса.
— На пол-дэнс?
— Да. А что тебя так пугает? — непонимающе спрашивает мачеха, будто это в норме вещей для всех, ходить на полуэротический танец.
— Ну, — я лихорадочно думаю, как объяснить все это, никого не обидев. — Просто это слишком откровенно. Для меня, — тут же добавляю.
Анна слегка улыбается, будто поняла все по одной моей фразе.
— Пол-дэнс это не стриптиз.
— Я знаю, — горячо восклицаю я. — Просто, общество его так воспринимает…
На самом деле я ничего не знаю про этот танец, и что бы там не говорили, внешне он один в один стриптиз.
— Пол-дэнс это хореография, акробатика, гимнастика в одном. Он хорошо развивает пластику, гибкость, выносливость, координацию, — Анна будто читает лекцию, а я, как непутевый ученик, потупила взгляд в чашку. — Ничего эротического в движениях нет. А одежда может быть любой, необязательно быть полураздетой, можешь взять лосины и майку.
— Прости, я не это имела ввиду…
— Да все нормально, — Анна смеется, и я успокаиваюсь. — Но знаешь, почти про любое занятие у людей какие-то стереотипы. Мне как-то рассказывали, что работники железной дороги поголовно алкоголики. Если ко всему этому прислушиваться, то никогда не найдешь ни хобби, ни профессию.
— Я подумаю о студии, — обещаю я.
— Хорошо, — Анна пишет мне сообщение в мессенджере. — Я отправила тебе адрес и ссылку на сайт студии, я хожу каждый четверг. Если захочешь, пробное занятие бесплатное.
Мы уже собираемся уходить, когда мимо проходящая парочка молодых возлюбленных останавливается и девушка говорит:
— О, это же вы та певица, что поет в «Вилле» у реки? Мы с друзьями часто туда ходим.
Анна ведет себя так, будто ей абсолютно комфортно, что незнакомые люди останавливают ее со своими разговорами о ресторанах и клубах. Парень откровенно рассматривает ее, а девушке кажется, все равно на это. Меня они смеряют скользящим взглядом. Мне становится неловко, и я отхожу в сторону.
Именно это напрягает меня в встречах с мачехой. Ее популярность в городе. Уже не в первый раз кто-то ее узнает, когда мы вместе куда-то идем. И ладно было бы, если бы все думали о ней хорошо. Но порой люди бросают такие фразы и намеки, что я хочу провалиться сквозь землю. А Анна ведет себя так, словно она не услышала.
Но в этот раз, наверное, на фоне нашего разговора о танцах, я понимаю, что стесняюсь не только мачехи. В первую очередь я стесняюсь себя. И от моего стеснения идет осуждение Анны. Я постоянно думаю, что она такая яркая, красивая и талантливая, выгуливает свою несуразную падчерицу, которая ее позорит своей внешностью и неловкостью. Мне кажется, именно так мы выглядим со стороны. И от этого я нервничаю. Не хочу, чтобы люди, которые думают об Анне плохо, думали о ней еще хуже из-за меня. Не хочу, чтобы те кто думают о ней хорошо, разочаровались из-за меня.
Тем временем Анна отделалась от своих поклонников, но у меня уже испортилось настроение, как и в два предыдущих раза, когда происходили такие ситуации.
— Что с тобой? — спрашивает она.
— Все в порядке. Я… Что-то голова заболела, резко, — опять мои неправдоподобные отмазки.
Тем не менее Анна тревожится:
— Может, ты заболела? Сейчас ходит какой-то вирус, все болеют.
Она прикладывает руку к моему лбу, щупая температуру, и делает это так по-матерински, хотя у нее нет детей, что я, сама того не осознавая, успокаиваюсь.
— Нет, — тихо говорю я. — Просто переутомилась.
— Ты же умная, не сиди все время за книжками, больше развлекайся, — Анна говорит о пользе отдыха и берет меня под руку. Я хочу мягко высвободиться, но на улице уже темно, так что никто ее не узнает. Я прижимаюсь к Анне ближе, надеясь, что через толстую шубу она это не почувствует.
9
Дома я пытаюсь читать учебные материалы, но сосредоточиться не получается. В конце концов я открываю новую вкладку в браузере и забиваю в поисковике пол-дэнс. Долго читаю разные сайты, смотрю фото, и понимаю, что выглядит это все равно специфично, по крайней мере для такой как я, и моя мама. Но при этом меня вдруг начинает страшно тянуть в эту студию, как минимум чтобы попробовать что-то новое, почти запретное для меня. Я напоминаю себе, что уже сам факт моего общения с мачехой — это явное нарушение всех мыслимых и немыслимых правил, даже не тех, которые мне внушала мама, а тех, которые я устанавливала сама себе. Ведь действительно, когда мне было 17, и я узнала, что мой отец женится на Анне, я клялась, что никогда не подружусь с ней, будь она сто раз хорошей.
Я закрываю сайт с пол-дэнсом и откидываюсь на стуле, закрыв лицо руками. Нет, никаких танцев, иначе я паду еще ниже. И вообще, какие мне, которая по прямой не всегда может ходить, танцы? Я там задохнусь от первой же физической нагрузки, а потом упаду с шеста, не успев на него забраться. Вот смеху-то будет. Там наверняка студия таких же как Анна, успешных, красивых, ловких. Все узнают, что я пришла с ней, и будут ржать не только надо мной, но и над мачехой. Да, это однозначная причина, почему мне не нужно туда переться.
Но проходит несколько дней, а предложение Анны не выходит у меня из головы. И в один момент я понимаю, что дело не в танцах. Я просто хочу проводить с Анной побольше времени, иметь какое-то общее увлечение, кроме книг и сериалов. Увлечение, которым мы сможем заниматься вместе, как мать и дочь.
Это осознание словно душит меня. У меня уже есть мама, я люблю ее. Мне не нужен никто другой. Ладно еще, если бы я была сиротой, не знавшей материнской любви. Но моя мама, хоть и своеобразная, всегда была со мной, она не била меня, не оскорбляла, лечила, когда я болела. Да, может в ней нет черт, которые мне нравятся в Анне, но это неважно. Я должна любить только ее.
Я еще даже ничего не сделала, а уже чувствую вину, будто я предательница. Поэтому срочно решаю провести побольше времени с мамой. Мы идем по магазинам, покупаем друг другу подарки на праздники, потом сидим в кафе. И мне хорошо, я даже не вспоминаю мачеху. И все же по пути домой понимаю, что Анна уже есть в моей жизни, и такими темпами может оставаться в ней и дальше. И как мне совместить этот факт с моей любовью к маме?
— Мам, — вдруг, почти против своей воли говорю я. — А если бы Анна была бы другой, и у меня с ней были бы хорошие отношения, чтобы ты думала об этом?
Мама с тревогой смотрит на меня:
— Почему ты об этом задумываешься?
— Просто, недавно передачу смотрела, там мачеха воспитывала детей от первого брака мужа, и его бывшая жена была не против.
— Ну, в нашей семье такое даже представить трудно, — хмыкает мама.
— Да, поэтому я придумала, что, если бы у нас тоже так было.
— Не было бы такого, — сухо отрезает мама. — Даже если бы Анна была бы святой монахиней, в жизни не обидевшей мухи.
Я думаю о том, что пора выяснить, кого же Анна так страшно обижала. Хватит прятаться от правды. Лучше узнать ее, пока не стало слишком поздно. Пока я не разрушила все.
— Но все же, как бы ты отнеслась, если бы я общалась с мачехой?
— Если бы ты была маленькой, я бы тебе просто запретила бы и все. Ну а если уже взрослой, как сейчас, то я не могу запирать тебя дома и отбирать телефон.
— И что бы ты сделала? — мое сердце почему-то замирает, словно сейчас я узнаю ответ на вопрос всей моей жизни.
— Я была бы обижена на тебя, очень сильно. Наверное, это была бы обида на всю мою оставшуюся жизнь, что мой ребенок так со мной поступил.
— Мам, я люблю тебя, — я говорю это с искренним жаром, хотя мне почему-то хочется плакать.
— Я знаю, — мама обнимает меня. — И я рада, что ты со мной так не поступишь. Вот у меня есть подруга, у нее дочка общается с мачехой, даже ездит отдыхать с отцом и с ней. И моя подруга спокойно к этому относится, даже радуется за эту идиллию. А я ее не понимаю. Как можно это простить, не обижаться. Это же почти предательство, ее муж ушел к этой девке, а ребенок с ней еще и общается.
— Но ведь папа просто ушел, Анну он нашел уже потом? — зачем-то уточняю я.
— Да, надеюсь, что все было так, иногда даже живя с мужчиной много лет, можешь его не знать на самом деле. Но что это меняет? Он захотел разойтись со мной, хотя я хорошая жена, и главное, приличная женщина, а потом женился на проститутке. Я не хочу делать тебе больно, он хороший отец, и ты имеешь право его любить, но все это свидетельствует о его не лучших сторонах характера, — говорит мама с легким презрением.
Я уже давно перестала выпытывать причины их развода. Еще пять лет назад, хоть я и была почти ребенком, мне было ясно, что бывают случаи, когда ничего страшного не происходит, просто люди не могут быть вместе. Папа просто попросил у меня прощения, и сказал, что он несчастлив рядом с мамой.
И все же мне кажется, что он уже тогда был знаком с Анной. Официально они встретились через год после развода, но какая-то сильно красивая у них была любовь, и слишком быстрая свадьба. Они вели себя так, словно знали друг друга давно. Я не спрашивала, но думаю, что отец и Анна даже если и закрутили только четыре года назад, знакомы были и до этого. В конце концов, все коренные жители этого города в основном знают друг друга хотя бы косвенно.
Мама тем временем уже перешла на другую тему, но я этому рада. Все, что мне было нужно знать, я выяснила, и теперь остается только понять, что с этим делать.
10
После разговора с матерью все праздники я провожу то ли в возбуждении, то ли в унынии. Одна часть меня говорит, что мама права, я должна немедленно все это прекратить, пока не стало поздно. В этом нет никакого смысла. Анна — мачеха. Все мачехи одинаковы. Они злые, лицемерные, не умеющие любить чужих детей. Они в проигрыше по сравнению с родными матерями, и потому делают все хорошее не из искренности, а чтобы еще больше разрушить и так уже разбитую, зачастую ими самим, семью. При этом в других сферах они могут прекрасными людьми. Как в них это умещается? А может, сказки про злых мачех — это просто выдумки, а реальная жизнь намного сложнее и разнообразнее? Что, если я не дам шанс Анне стать той самой нестереотипной мачехой? Не дам шанс самой себе узнать, что все не так однозначно в человеческих отношениях?
А если нет? Тогда я проиграю. И хорошо, если мама не будет знать обо всем, что я натворила. А иначе нам жить с этой болью. И если мне будет больно от собственной глупости, то ей от того, кем оказалась ее дочь, которую она растила, давала ей все, что могла, сидела у ее кровати, когда та горела от температуры, не спала ночами. В моей памяти всплывают эти картинки, когда моя мама была не библиотекарем, рассказывающим за обедом, как правильно жить, что нужно учиться и не думать ни о чем другом, что плакать из-за кинувшей тебя подружки — это расстраиваться ни о чем, что играть в детском саду в поцелуи — это ужас, не дай Бог еще во что худшее потом сыграем, что курящие и пробующие алкоголь девочки очень плохие, и их нужно обходить десятой дорогой. Да, моя мама была разной матерью, даже если мне чего-то от нее не хватило, она не делала мне зла. А вот что мне сделает Анна, это еще вопрос.
Я понимаю, что вот-вот сойду с ума от этих мыслей, и решаю с кем-то поговорить. С папой. Хотя бы что-то прояснить. С Вероникой я не обсуждала мачех и падчериц с тех пор, как попросила ее прикрыть меня в тот раз. Уже тогда я поняла, что ей меня не понять, да и вряд ли она обрадуется, узнав, что я продолжаю использовать наши с ней прогулки как ложь для моих встреч с Анной.
Мы с папой ужинаем в китайском ресторане. Я молчу, потому что боюсь, что выплесну на него весь поток моих мыслей.
— Милена, у тебя что-то случилось? — наконец спрашивает он, поняв, что со мной что-то не так.
— Нет. Да. Я не знаю, — признаюсь я.
— Я могу чем-то помочь? Тебе кто-то обидел? — допытывается он.
— Пап, — я понимаю на него взгляд и глубоко вдыхаю. — Ты ведь знал Анну задолго до ваших отношений, правда?
— Да, — отец вздыхает. — Но между нами ничего не было. Я никогда не изменял твоей маме.
— Откуда ты ее знал?
— Мы вместе учились в школе. Были немного влюблены друг в друга, но знаешь, эта первая любовь, всем страшно сделать первый шаг, — папа улыбается, и я понимаю, что, может он и любил мою маму, но Анну он тоже любит по-настоящему.
— И что было дальше?
— Ничего особенного. Закончили школу, пути у всех разошлись. Мы немного переписывались, потом у меня появилась семья, она занималась своей карьерой. Иногда виделись на встречах одноклассников и общих друзей. Ну а потом я развелся, и как-то мы случайно встретились, и поняли, что это, наверное, наш новый шанс быть вместе.
— Типа это была судьба, еще в школе, а вы этого не поняли?
— Наверное, но все дается нам в жизни для чего-то. Я был счастлив и с твоей мамой, когда-то. И главное, у меня есть дочь. Всему своей время, и тогда просто был не тот момент для нас с Анной.
Я вдруг начинаю думать о Яне. Вдруг моя первая любовь — это тоже моя судьба? Нужно что-то активно делать, или наоборот, если судьба, то и само как-то сложится, как и у папы с Анной?
— А почему ты спрашиваешь? — окликает меня отец. — Мама тебе что-то наговорила? Или Анна?
— Нет. Папа, ну я же уже не ребенок, мне тоже хочется знать такие вещи.
— Да, ты права. Ты имеешь право знать.
— Пап, — я наконец подхожу к самому главному. — Но если ты знал Анну много лет, то какая она на самом деле?
— Что ты имеешь ввиду? — хмуриться отец. — Она же тебя никогда не обижала. Или я чего-то не знаю?
— Вот, в этом дело. Она вполне себе клевая, по крайней мере мне так кажется, откуда все эти слухи о ней, как о… легкомысленной, — я не решаюсь сказать более четкое определение.
— Она публичный человек, а люди всегда о таких сплетничают. В молодости она была действительно довольно ветреной, со своеобразным поведением. Но она никогда не делала ничего страшного или плохого. Просто Анна такая, какая есть.
— Но…
— Милена, люди-сплетники всегда помнят только негативное. Замечают только негативное. Во всем находят, что осудить, даже если сами совершают похожие поступки. Анна имеет право жить как она хочет, выкладывать в соцсети, что хочет, одеваться, как хочет. Это все оболочка, а я знаю ее настоящую, мы счастливы, и для меня это главное, — отец говорит четко, бескомпромиссно, и я понимаю, что он уверен в своей позиции.
А это значит, что, либо я права, раз чувствую как он, либо мы оба идиоты, обманутые Анной. Что же, по крайней мере я не останусь одна у разбитого корыта.
Отец идет в туалет, а я пишу Анне сообщение, что хочу пойти с ней на танцы на этой неделе.
11
В четверг мама задерживается на работе, так что, к счастью, не видит моих страданий с выбором одежды. Оказалось, у меня совсем нет прикида для занятий спортом. Брать домашние лосины и футболку я не хочу, чтобы не показаться там всем монашко й. В итоге я выбираю летние пляжные шортики и майку, и с замирающим сердцем еду в студию.
Мы с Анной встречаемся под зданием. Она показывает мне раздевалку, я переодеваюсь, и неловко одергивая майку то за низ, то за лямки, иду с Анной к залу. Она словно не замечает, что я в тревоге, весело болтает. Я вроде как ей отвечаю, и даже смеюсь, но заглянув издалека в открытую дверь зала, останавливаюсь. Там с десяток женщин во главе с сексуальной, гибкой как лань, тренершой. Не все одеты так, как в стриптиз клубе, некоторые во вполне целомудренной спортивной форме. На вид некоторые даже наверное мои ровесницы. Но я начинаю задавать себе вопрос, что я тут делаю.
— Что с тобой? — спрашивает Анна.
— Знаешь, я… Мне нужно пойти…
Анна смотрит на меня, приподняв бровь, а за ее спиной я вижу, что пара девушек рассматривают нас через дверной проем. До этого у меня была мысль предложить Анне сделать вид, будто мы пришли не вместе, но теперь поздно, нас уже заметили. Сейчас наверняка начнут сплетничать, что это за замухрышку привела с собой их самая лучшая и красивая танцовщица.
Мачеха ждет от меня ответа, но я не знаю, что сказать, и поступаю как не поступил бы нормальный взрослый человек: разворачиваюсь и ухожу.
— Милена! — окликает меня Анна, но я ускоряю шаг, и запираюсь в раздевалке. Потом во внезапном приступе панике пробегаю через нее, дергаю какую-то дверь, и оказываюсь в туалете. Там пусто и много кабинок. Я закрываюсь в одной из них и сажусь на унитаз.
Она, конечно, находит меня. Черт, нужно было идти сразу на улицу. Но я не могу выйти в таком виде в нулевую температуру. Еще не хватало заболеть в сессию. Я слышу ее шаги, звонкие, четкие, и вижу перед собой ее модельную походку, словно нас не разделяет кабинка.
— Милена!
Я молчу.
— Я знаю, что ты здесь. Что с тобой? Тебе плохо? Скажи мне, я же волнуюсь.
— Мне хорошо, — резко отрезаю я. Впервые за все эти месяцы мачеха начинает меня бесить. — Пожалуйста, иди на занятие. Я хочу домой.
Я думаю, что она начнет злиться, требовать объяснений, но Анна спокойно, словно я вдруг не превратилась из взрослой девушки, почти равной ей, в щетинистого подростка, позорящего своим поведением, которого нужно учить уму-разуму, говорит:
— Милена, что происходит? Хочешь, поговорим?
И это ее спокойствие в конфликтной ситуации, не соответствующее ее образу экспрессивной скандальной женщины, взрывает меня:
— Меня это достало!
— Что?
— Ты! — почти ору я, и тут же спохватываюсь. — То есть я не это хотела сказать. Не в целом ты.
— Я что-то не так сделала? Скажи мне, я не обижусь. Это нормально, у меня нет опыта… — она не договаривает.
— Дело не в тебе, а во мне.
— Но что?..
Я мнусь пару секунд, а потом выкладываю все мои страдания от ее популярности и образа. Если она перестанет со мной общаться, то это и к лучшему. Не придется разрываться между мачехой и мамой.
— И знаешь, меня заколебало это, потому что ты моя мачеха, ты должна делать все, чтобы мне угодить, чтобы не выглядеть плохой, не быть хуже мамы. А по итогу тебе пофиг, ты живешь как обычно, а я тут страдаю, что испорчу тебе твою репутацию собой! — выкрикиваю я в конце, а потом, разойдясь, распахиваю дверь. Не глядя на Анну, стоящую возле умывальников, выхожу из туалета, и начинаю яростно переодеваться.
Анна какое-то время остается там. Я начинаю думать, что, может, стоит ее проверить, вдруг у нее там сердечный приступ, или суицид, но решаю, что раз уж я начала вести себя как ребенок, то не стоит останавливаться. Это она ответственна за меня, если не по возрасту, так по роли в семье.
Я уже натягиваю ботинки, когда мачеха выходит в раздевалку. Она присаживается рядом со мной на лавку.
— Милена, послушай, — она явно подбирает слова. — Я должна извиниться.
Я бросаю ботинки и закрываю лицо рукой. Блин, как она это делает? Все время ведет себя так, будто она абсолютно правильный человек. Просить прощения должна я, а она благородно берет это на себя. Таки ее своеобразное поведение в некоторых аспектах жизни, о котором говорил мой отец, компенсируется невероятным благородством в человеческих отношениях.
— Я была так сосредоточена на себе, на своих переживаниях, на том, чтобы показаться тебе классной, чтобы наладить отношения, что совсем не подумала, что ты тоже переживаешь из-за каких-то вещей, — продолжает Анна. — Я знаю, что обо мне говорят и думают люди, но всегда отношусь к этому спокойно, это жизнь любого человека, даже не обязательно связанного с какой-то публичностью. Я привыкла не обращать на остальных внимания, но догадывалась, что ты можешь стесняться меня. И меня очень удивило, что ты стыдишься себя. Почему? Поверь, ты очень красивая, стильная, интересная юная девушка. И никто ничего о тебе не думает. А даже если и думает, то мне все равно. Ты часть моей семьи, и я ценю тебя такой, какая ты есть. А вообще, большинство людей сосредоточены на своей жизни. Даже если они и что-то обсуждают, то потом сразу забывают. Не знаю, утешит ли тебя это.
Какое-то время мы молчим. Я смотрю в пол, обдумывая все услышанное.
— То есть тебя волнует, чтобы я о тебе хорошо думала, ну и все такое, — наконец нарушаю я тишину.
— Конечно, я же мачеха, — слегка улыбается Анна. Я не отвечаю на ее улыбку, и она говорит: — Я серьезно. Мне очень ценно, что ты хочешь проводить со мной время, и я очень рада, что мы объединились, и больше не прячемся друг от друга. Знаешь, я не уверена, но могу попробовать что-то поменять. Например, одеваться скромнее, или не постить фотографии…
— Ты правда могла бы сделать это ради меня?
— Конечно, как минимум попытаться сократить...
— Не надо, — перебиваю я ее. — Ты это ты, если ты принимаешь меня такой, какая я есть, то и я тоже принимаю тебя. В конце концов это и называется быть семьей, родственниками, и тому подобное, — заканчиваю я свой каламбур.
— Спасибо.
— Да не за что, — отмахиваюсь я. — Прости за все, что я устроила, и ты пропустила занятие из-за меня.
— Все в порядке, не переживай, — она слегка толкает меня в плечо. — Ну что, мы помирились?
— Да ты и не ссорилась, это все я… — я снова превращаюсь в нормального взрослого человека, и мне становится страшно неудобно за мои истерики. — Если ты думаешь, что мне не стыдно, потому что я падчерица, и обязана проверять тебя на прочность, то мне стыдно, честно.
— Да все нормально. Знаешь, в следующий раз, если тебя что-то беспокоит, скажи мне об этом сразу, ладно? И мы попытаемся найти решение вместе.
На этот раз я улыбаюсь ей в ответ.
— Но твои однокурсницы по танцам точно подумали черти что, — я рассказываю Анне про девушек, увидевших нас через дверной проем.
— Не парься, я придумаю какую-то легенду. И, конечно, прежде чем ввести ее в оборот, утвержу с тобой, — весело говорит мачеха. — Хочешь, подберем для тебя другой вид танцев? Я знаю еще пару студий в городе.
— Нет, я пойду с тобой в следующий раз, — мне импонирует то, как Анна плюет на чужое мнение, и я решаю тоже попытаться не думать о том, что скажут люди на каждый мой шаг. Может, годам к сорока пяти научусь этому и стану Анной, уверенной и независимой.
Уже когда мы выходим из здания, я осознаю, что буквально только что захотела быть похожей на мачеху. Не на маму. Не на кого-то другого, а на свою ужасную мачеху. Она не просто мне нравится, не просто привлекают какие-то отдельные составляющие ее образа, я хочу быть похожей на нее. Куда же я качусь? Что со мной будет дальше?
12
Я таки пересилила себя и стала ходить на танцы с Анной. Оказалось, что крутиться вокруг пилона довольно весело, да и уверенности в себе и правда прибавляет: после того, что я выделывала на шесте на глазах у других учениц, общение с людьми уже не кажется такой сложной задачей. На проверку, все подружки мачехи по пол-дэнсу оказались вполне нормальными людьми, и я даже стала надеяться обзавестись новыми знакомствами, что в жизни точно не помешает.
Тем временем сессия прошла как ураган, но я смогла выстоять, да и Вероника тоже. После нескольких недель бесконечной зубрежки мы решили оторваться по полной, насколько нам подходило это выражение, конечно. То есть сходить в кино, а потом беситься у меня дома.
Когда я уже подходила к кинотеатру, мне позвонила Анна. Я взяла трубку, помахав Веронике, и знаком попросив подождать пару минут.
— Алло, привет!
— Привет! Как ты? — судя по звукам, Анна ехала в машине, поставив телефон на громкую связь.
— Нормально, иду с подругой какой-то новый ужастик смотреть.
— О, класс, я была на прошлой неделе, сейчас в кино неплохой репертуар. Слушай, не хочу тебя отвлекать, но у меня есть предложение.
— Какое? — я слегка напряглась, потому что предложения мачехи всегда были классными, но постоянно бросали мне вызов и требовали какого-то преодоления.
— Твой папа уезжает в другой город в пятницу, вернется только в конце выходных.
— Да, я знаю, мы с ним виделись вчера, он мне говорил. Что-то по его бизнесу.
— У тебя есть планы на субботу?
— Нет, а что?
— Ну, я подумала, может, ты придешь ко мне переночевать? Устроим пижамную вечеринку, или что-то вроде этого, посмотрим сериалы, сварим горячий шоколад.
Я расплываюсь в улыбке.
— Конечно хочу.
— Здорово! — судя по голосу, Анна слишком рада, она явно не рассчитывала, что я соглашусь. После развода родителей я ночевала у папы только до его брака с ней, и уж тем более не тусила с Анной в его квартире. — Тогда приходи в субботу, как соберешься.
— Окей, до встречи.
Я кладу мобильник в сумку, оборачиваюсь, и уже идя к Веронике, понимаю, что есть проблема: мама заметит, что я не ночую дома, как ей это объяснить? Но я решаю не портить себе и подруге настроение, и подумать об этом позже.
В начале февраля солнце вроде бы заходит позже, но когда мы выходим после фильма, уже полные потемки. По пути домой Вероника шутливо толкает меня в кусты, уверяя, что там притаился убийца из ужастика. Я толкаю ее в ответ, но сквозь веселье в мою голову все равно прорываются мысли о том, как поговорить с подругой о важном.
— Мне нужно тебя кое о чем попросить, — начинаю я, когда мы снова выходим на освещенную часть улицы и перестаем играть в убийц и жертв.
— О, нет! — восклицает Вероника.
— Что? Я же еще ничего не сказала.
— Когда ты так начинаешь, я заранее знаю, о чем пойдет речь, — нервно отвечает она.
— Слушай, я знаю, что не должна просить тебя лгать…
— Ты это знала еще тогда, когда осенью меня впервые попросила, — резко перебивает Вероника. — Ты обещала, что это в первый и последний раз. И с тех пор я бесконечно слышу, что ты куда-то прешься со своей мачехой, вот легенда, прикрой меня, если вдруг маму встретишь.
— Ну а тебе то что! — так же противно выкрикиваю я. — Я же не прошу специально звонить моей маме и что-то ей впаривать! Ты просто знаешь, что сказать, если вдруг столкнетесь и она спросит. И тебе еще ни разу не приходилось это делать.
— Слушай, я не какая-то актриса, у которой куча разных амплуа, как твоя мачеха…
— Она певица, — вставляю я.
— Да неважно. Я не привыкла вариться в выдумках. Твоя мама меня знает со школы, она всегда ко мне хорошо относилась, и я не могу так поступать с ней после всех пирожных, которыми она меня угощала у вас дома.
— Слушай, — я отворачиваюсь и закусываю губу. Мне нечего сказать. Вероника права, и я это знаю. Я поступаю неправильно и по отношению к маме, и по отношению к ней. И если что случится, я потеряю не только маму, но и самую ближайшую подругу. — Вероника, пойми, я не могу ей рассказать. Не сейчас.
— А когда? Чего ты ждешь? Пока твой отец проговорится?
— Нет, они не общаются, да и он знает, что при маме даже имя Анна лучше не произносить. Я жду, что может, все решится как-то само. Например, я ей надоем, и она меня кинет, или предаст.
— Дорогая, ну так ты уже полгода ждешь. Так можно еще десяток лет чего-то ожидать. А ну да, ты же не знаешь, чего ждать от мачехи.
— Я пытаюсь откладывать деньги, — решив сделать вид, что не услышала последнюю фразу, говорю я. — Надеюсь съехать от мамы, к началу следующего учебного года, как раз и повод будет, типа, иду в магистратуру, смогу больше работать, совсем взрослая, пора и жить отдельно.
— Так я не поняла, я должна буду тебя покрывать до сентября что ли?
— Нет, я не это имела ввиду, — путаюсь я.
— Надеюсь, — дерзко говорит подруга. — И вообще, ты думаешь, что переезд что-то решит? Ты же точно так же будешь скрывать, что общаешься с мачехой.
— Да, но хотя бы мама не будет замечать, когда и куда я ухожу из дома.
Вероника ничего не говорит, а я думаю, что звучу как инфантильная девочка. Мне вполне комфортно жить с мамой, мы друг другу не мешаем, и она всегда говорила, что я могу оставаться с ней до конца учебы, чтобы не отвлекаться на зарабатывание кучи денег и съем крошечной квартиры на них. Получается, что хочу переехать только, чтобы мне было удобнее скрывать свои встречи с Анной. Но это же глупо. А если ничего не случится, и мы будем так же близки, что, всю жизнь прятаться? Вероника права, как всегда, как была права с самого начала, я должна рассказать маме, и перестать вести себя как ребенок. В конце концов, я не делаю ничего плохого, может, мама как-то это поймет.
Но через неделю мой день рождения, и я не хочу портить его семейными скандалами. Тем более, что в этот раз я отмечу не только с мамой и Вероникой, но и с папой и Анной, мы втроем пойдем в ресторан. Я так этого хотела, будто мы настоящая семья. Нет, сейчас не время признаваться.
Я умоляюще смотрю на подругу.
— Ладно, что я должна сказать?
— Ты правда это сделаешь?
— Мне тоже непросто отказывать друзьям, нуждающимся в помощи. Но ты должна мне пообещать, что это в последний раз.
— Да, хорошо, клянусь. Если что, то в субботу я ночую у тебя.
— Это как-то более сложно, чем просто будто мы гуляли вечером, или учились вместе в библиотеке универа.
— Я знаю, но Анна предложила устроить пижамную вечеринку, пока отец в отъезде…
— Скажи маме, что тебя появился парень, и ты ночуешь у него.
— Это тупо, у меня никого нет, и вдруг я этим еще одну паутину лжи наплету.
— Ну да, придется искать тебе подставного парня. Слушай, а это идея, — Вероника хлопает меня по плечу. — Давай найдем тебе выдуманного парня, лучше всего какого-то гея, который скрывается, и которому тоже нужна липовая девушка. Так вы и не влюбитесь друг в друга, и он будет твоим алиби вместо меня.
Я смеюсь, хотя не могу отрицать, что мысль неплохая. Наверное, если я буду в отчаянии, я воплощу это в жизнь.
— Короче, ладно, — нахохотавшись, говорит подруга. — Но только держи свой мобильник при себе, чтобы не было, как в фильмах, когда твоя мать не смогла до тебя дозвониться, позвонила мне и попросила дать тебе трубку, а я буду выдумывать, что ты сейчас в душе, и в панике бегать по квартире, не зная, как из этого выбраться.
— Ужас, надеюсь, со мной такого не случиться. Моя жизнь и так становиться похожа на какой-то бразильский сериал.
Однозначно, я должна рассказать маме правду и прекратить все это. Через неделю мне исполниться 21 год, я уже совершеннолетняя по всем меркам, нельзя так себя вести. Но как научиться брать ответственность за свои поступки и нести ее, когда никогда в жизни не приходилось этого делать?
13
Ночевка у Анны проходит весело и без эксцессов. За ней следует мой день рождения. Мама, как всегда, дарит мне кучу книжек и говорит, что я ее взрослая, но все еще маленькая девочка. Папа с Анной устраивают для меня настоящий сюрприз с тортом и серебристыми шариками в ресторане. Я получаю подарки, среди которых духи и браслет от Анны, и думаю, что как жаль, что моя мама не общается с отцом, и терпеть не может Анну. Как было бы здорово, если бы она тоже была сейчас здесь, с нами, за одним столом. Вся моя семья была бы в сборе, все самые близкие люди, которых я люблю одинаково сильно.
Конечно, я не могу заставить маму преодолеть эту стену, у нее есть свои причины обижаться на папу, и она имеет на них право. Но с тех пор, как я начала общаться с Анной, мне чаще становиться грустно из-за того, что мои родители не остались друзьями и не смогли начать принимать новую жизнь друг друга, не делая меня яблоком раздора. Точнее, папа спокойно относится к маме, но ему неприятно, что она вечно оскорбляет Анну, так что он старается не видеться с ней лишний раз, что достаточно легко, ведь мама даже если на улице его замечает, срочно переходит на другую сторону.
Я начинаю думать, что, может мне стоит обсудить ситуацию с моим раздраем между мамой и мачехой с отцом. Но чем он мне поможет? Что бы он не думал, на чьей бы стороне не был, я уже взрослая, не подросток, решать проблемы нужно мне самой. И я снова откладываю насущные вопросы в дальний ящик, решив пока не портить себе веселье. Да и вообще, живем же пока, зачем сообщать маме, втягивать папу, если моя единственная проблема на данный момент — это просьбы солгать Веронику. Значит нужно заняться этим, устроить все так, чтобы никому не пришлось врать ради меня.
Я подсознательно знаю, что снова ухожу от реальной ответственности, но ничего не могу с собой поделать.
После короткого отпуска на зимнюю сессию я вернулась в пиццерию. Ян явно был рад мне, и даже сказал, что я одна из лучших работниц, и без меня им пришлось туго. Даже не знаю, нужно ли радоваться, что Ян меня замечает и ценит, или расстраиваться, что к началу нового десятка жизни я добилась успеха лишь в работе официанткой.
Сегодня посетителей было мало, хотя приближался вечер. Обычно ближе к шести часам набегает толпа молодежи, так что я отчаянно отдыхала перед напряженными часами. Услышав звон колокольчика над дверью, я лениво подняла голову от телефона, и увидела, что в помещение вошла Анна. Я вскочила:
— Привет! Ты чего здесь?
— Приветик, так, проходила мимо, и вспомнила, что это же ты тут работаешь. Решила проверить, насколько добросовестно, — засмеялась она.
— Садись, я сейчас подойду.
Усадив Анну за столик, я зашла в импровизированный кабинет Яна. По правилам, в течении смены мы могли брать сорокаминутную паузу, которую я обычно или разбивала на две части, или использовала полностью, когда было очень много клиентов и я сбивалась с ног буквально за час. К счастью, в этот день я еще не пользовалась официальными минутами отдыха, так что Ян позволил мне взять перерыв.
Устроившись рядом с Анной, я заказала самую лучшую, на мой замыленный взгляд пиццу, и мы ели ее, запивая колой. Я заметила, что те немногие клиенты и моя коллега, обслуживающая нас, исподтишка рассматривают мачеху. Это было понятно, пиццерия с ее дешевым меню и простым дизайном, привлекала только семей с маленькими детьми, да целомудренную непьющую молодежь, так что Анна с ее шубой, яркой внешностью и макияжем явно выделялась. И я поймала себя на мысли, что не особо и стесняюсь ее. Наоборот, мне приятно, что на нас обращают внимание.
— Ну, это вполне неплохое заведение, — сказала под конец Анна.
— С твоей работой не сравнится.
— Ой, где я только не работала в молодости, когда бросила универ, — махнула рукой мачеха. — Это только начало, если будешь стараться и искать себя, то найдешь классную любимую работу.
— Мне здесь в принципе неплохо, — неуверенно обвела я рукой помещение, будто пытаясь показать свою любовь к этому месту.
— Это хорошо, но мне кажется, ты слишком умная, достойна большего, чем торчать тут всю жизнь.
— Моя мама много лет работает библиотекарем, говорит, что простые профессии самые нужные.
— Это правда, — знала бы мама, что ненавистная ей Анна сейчас согласна с ее умными мыслями. — Но когда у тебя есть какие-то знания и умения, глупо ими не воспользоваться. Не обязательно становится кем-то известным, для библиотекаря тоже нужен талант. Я люблю книги, но никогда не отличалась усидчивостью, чтобы с ними работать.
— Ты намекаешь мне пойти по стопам мамы?
— Нет, но ты хорошо знаешь иностранные языки, разбираешься в литературе, почему бы не начать с этого.
— И как? — у меня действительно нет идей, куда я могу себя засунуть. Было бы классно работать переводчицей в каком-нибудь интересном месте, типа телевидения, или международных отношений, но как туда попасть?
— О чем думаешь? — отвлекает меня Анна.
Я озвучиваю ей свои мечты, и добавляю, что слишком скромная, чтобы лезть в такие места.
— Вот, начать нужно с этого. С поднятия самооценки и умения себя подать. Начни подрабатывать репетитором.
— А как это мне поможет?
— Увидишь результат у своих учеников — поймешь, что у тебя есть знания. Объясняя им материал, научишься четко и связно говорить, перестанешь стесняться. Иногда, чтобы развить скиллы, нужно делать довольно простые вещи, не обязательно горы сворачивать.
Аргументы Анны звучат убедительно. Для меня и в правду даже работа репетитором, наедине с одним учеником — уже вызов. Да уж, все предложения моей мачехи это реально какой-то испытание для меня. Но, с другой стороны, пока воплощение ее советов вреда мне не приносило. Только пользу.
— На репетиторстве будешь больше зарабатывать вместе с пиццерией, отложишь деньги на что-то классное.
— Да, — отвечаю я, а сама думаю о съеме квартиры. С тех пор, как я стала общаться с Анной, мне вдруг стало тесно жить с мамой. И не только из-за того, что я вынуждена врать ей, куда иду, но и из-за ощущения, что Анна свободна и независима, и я тоже хочу быть такой. А для этого надо бы для начала отделиться от родителей и начать содержать себя самой.
В зал выходит Ян.
— О Боже, мой перерыв уже закончился наверное, — спохватываюсь я.
Но Ян, проходя мимо, только говорит:
— Милена, еще пять минут.
— Да, спасибо, — скромно улыбаюсь я.
Когда Ян уходит, Анна наклоняется ко мне, и шепчет:
— Это он? Твой красавчик-возлюбленный?
Я сама уже точно не помню, когда стала посвящать мачеху во все подробности своей любви. Но как-то так вышло, что она знает о Яне и моих неловких попытках флиртовать с ним практически все. Иногда мне стыдно, что я секретничаю с ней, а не с мамой, которая даже не в курсе о том, что у меня случились первые большие чувства. Я оправдываю себя тем, что разные вещи комфортно обсуждать с разными людьми. Это нормально в жизни. С мамой я тоже треплюсь о всяком таком, однокурсниках, подружках. И все же с Анной я веду глубокие беседы, а с мамой поверхностные, и мне не дает это покоя.
— Да, это он, — я стараюсь не улыбаться слишком широко.
— Он очень даже ничего, я бы сама в него влюбилась, если бы была моложе. А так я старовата.
— Перестань, — я толкаю ее и закусываю губу.
— Что? — она слегка приобнимает меня, и мы смеемся.
В этот момент Ян снова проходит мимо нас.
— Не смотри на него, — шепчу я мачехе.
— Да, а то еще смутится. Две красотки его рассматривают.
Мы снова начинаем заливаться смехом, Ян явно смотрит на нас как на дурочек, но мне почему-то все равно. Если я ему нравлюсь, то пусть принимает меня такой, какая я есть. Я тоже человек, и иногда глупо хихикаю и дурачусь с подружками. С мачехой.
Анна уходит, а я возвращаюсь к работе. Ожидаемо, клиентов становится больше и больше, и в трехминутном перерыве, когда я жду у кухни заказ, Ян подходит ко мне.
— Это была твоя мама? — спрашивает он.
— А что? — отвечаю я вопросом на вопрос.
— Да ничего, просто хотел узнать тебя поближе, все таки давно работаем вместе. Вы с ней очень похожи.
— Правда? — говорю я одновременно с ужасом и восторгом.
— Да, а ты не знала?
— Нет, просто это не моя мама.
— А кто?
— Мачеха.
— А ну… — Ян смущается. Наверное, он решает, что моя мама умерла, и меня растила Анна. — Вы все равно очень похожи. Видно, что семья.
— Спасибо, — к счастью, мне подают поднос с пиццей, и я убегаю от дальнейших расспросов.
Но это диалог крутится у меня в голове полночи. И не только из-за того, что Ян стал интересоваться моей жизнью вне работы, и даже можно сказать, сделал мне комплимент. Ведь если я похожа на Анну, значит, такая же красивая и эффектная, как она. Хотя, красота это тоже субъективно, у всех разные стандарты и понятия. Но что меня задело, так это то, что нас приняли за мать и дочь. С одной стороны меня вводил в ужас тот факт, что я таки превращаюсь в нее, как бы не сопротивлялась этому, а с другой, я словно гордилась этим, гордилась Анной, и это тоже меня пугало, потому что гордиться вроде как было нечем. Это же моя мачеха, что тут хорошего.
Я снова заснула в полном раздрае с собой.
14
Вероника тыкает мне в лицо свой телефон.
— Вот, это то самое кафе, где бродят котики, и их можно гладить. Давай сходим? Там недорого.
— Да, отличная мысль. Уже весна в разгаре, коты, поди, хотят не людей, а кое-что другое, — намекаю я.
Подруга смеется:
— Но мы не можем им этого дать. А если серьезно, я думаю, они там все кастрированные и стерилизованные, чтобы запаха в зале не было.
— Ага, когда весна, а ты без бубенцов, — этот мем мне прислала Анна, и Вероника почти падает со смеху.
Проходя мимо универского туалета, нас чуть не сшибает с ног невысокая миловидная девушка.
— Ой, простите… О, Милена, привет!
— Привет! — я пытаюсь вспомнить, кто она такая.
— Ты мою сестру по английскому подтягиваешь, Агату.
— Да, точно, — почти всех учеников, которые у меня появились в последний месяц, мне набрали по знакомству Анна и мама, так что я не ожидала встретить в универе чьих-то родственников.
— Спасибо тебе, Агата уже намного лучше стала понимать грамматику. Я училась с тобой в одной школе, на несколько лет старше. Наши мамы иногда общались, и вот недавно созвонились, и, узнав о проблемах с учебой, твоя мама сразу тебя посоветовала. А моя мать не хотела тебя нанимать, типа, ты такая молодая, хотела репетитора — старушку с опытом, — тарахтит девушка, смеясь. — Но я ее уговорила, сказала, что ты же уже в школе на доске почета висела, а сейчас еще умнее наверняка. А Агате проще заниматься с молодыми, с прежними репетиторами ей было страшно нудно, только деньги на ветер выкинули.
— Спасибо, мне очень приятно, что есть толк от моих уроков.
— Да не за что, я тебя буду всем советовать. Ладно, я побежала, у меня сейчас проверочная, — чуть не сбив с ног еще одного студента, она исчезла в толпе на лестнице.
— Пойди после магистратуры в докторантуру. Сможешь преподавать. У тебя явно талант, раз за без малого два месяца репетиторства ты такая популярная, — говорит Вероника.
— Посмотрим, сначала бы магистратуру закончить с пониманием, для чего я учусь. Да и вообще, не так уж и много у меня учеников. Всего-то четыре.
— Как ты все это совмещать будешь?
— Я попросила уменьшить мне часы в пиццерии. Все равно репетиторство больше денег приносит.
— Так уволься оттуда нафиг.
— Нет, пока я все успеваю, учеба мне легко дается, так что до лета дотяну, а там посмотрим, — моя план жить отдельно от мамы был близок к исполнению, я хотела накопить побольше денег, чтобы хватило и на съем, и на первое время самостоятельной жизни.
— Ну смотри, — Вероника ухмыляется.
— Что?
— Яна теперь реже видишь.
— Да, но мы довольно много общаемся.
— Только на работе.
— Ну, он меня никуда еще не звал.
— Так ты позови. Сделай первый шаг сама. Заодно и дашь ему понять, что он тебе нравится.
— А ты думаешь, это правильно?
— Естественно, мы же взрослые люди, в современном, почти лишенном предрассудков мире. Ты стала такой уверенной в себе, дерзай дальше.
Я неловко смеюсь. Внешне я, конечно, немного поменялась, но до внутреннего стержня еще далеко. Но подруга говорит дельные вещи. Мне самой не особо нравится, что мы с Яном вроде бы почти друзья, но никак не продвигаемся дальше, особенно учитывая то, что я могу скоро уйти с этой работы. С одной стороны я не хочу торопить события, а с другой, если я уволюсь, а нас ничего не будет связывать, то постепенно общение затухнет, и тогда уже ничего не получится. Если только мы не встретимся спустя много лет, и не влюбимся друг в друга снова, как папа и Анна.
Я вспоминаю слухи об Анне, на которых уже почти перестала зацикливаться, и думаю, что в мире все равно куча предрассудков, и люди найдут за что тебя осудить. Так что или ты ничего не делаешь, чтобы как можно дольше не попадать под придирки, или делаешь, и тогда, вероятно, кроме неприятностей, ты получишь еще и счастливую страницу своей жизни.
И все же я еще не Анна, так что решаю пока не делать резких движений в сторону наших с Яном возможных симпатий. Сейчас я еще не смогу вынести борьбы за саму себя, если что-то пойдет не так.
— Ты еще не рассказала маме про роль мачехи в твоей жизни?
Вопрос Вероники напоминает мне, что впереди меня таки может ждать битва, которой я боюсь больше всего.
— Нет, но не волнуйся, — поспешно говорю я. — Тебя я не втягиваю. В последние разы просила отца прикрыть.
— И что он обо всем этом думает?
— Не знаю, — действительно, я попросила его сказать, будто мы виделись с ним, и он согласился, не задавая вопросов. — Думаю, он понимает ситуацию, понимает меня. Наверное, ему было бы проще, чтобы мама вообще не узнала никогда, а то еще к нему придет скандалить, что он не уберег меня от мачехи.
— Да, или он просто понимает, что любой брак — это не навсегда.
— Что?
— Анна может уйти от него, а значит, и от тебя. Нафига ты ей без твоего отца? Это будучи с ним она может играть в маму, а после развода зачем ей это? — жестко говорит Вероника.
Я ничего не отвечаю, но мне становится страшно. Зря я таки начала доверять Анне. Вдруг это и вправду не навсегда? Вдруг без отца я ей не нужна? Ведь нет никаких гарантий, что они будут жить вместе до смерти. И примет ли меня мама назад, если все так и будет: Анна уйдет и от папы, и от меня заодно?
Вечером я лежу в кровати. Книга раскрыта на самом интересном месте, но я не читаю, а тупо смотрю в потолок. Меня еще никто не бросил, но мне уже плохо. В конце концов я пишу Анне и предлагаю встретиться в ближайшее время. Потом стираю сообщение. Наверное, я не хочу знать ответ, если все же решусь спросить у нее. Да и смысл, будущего никто не знает. Только поставлю ее в неловкое положение, или обижу.
Мама заходит в комнату и, подвинув стул, садится.
— Милена, как у тебя дела?
— Все хорошо, — притворяюсь я.
— Я волнуюсь за тебя в последнее время.
— Почему? — я сажусь на кровати. Неужели она все знает?
— Ты поменялась. Стала краситься, ярко одеваться, по-другому разговариваешь и ведешь себя.
— А, это… — выдыхаю я. — Ты думаешь, я попала в плохую компанию?
— Не знаю. То есть вряд ли, но я переживаю, что ты попадешь под влияние всего это нынешнего разврата в мире. Это же ужас, что сейчас происходит. Трансвеститы, свободная смена половых партнеров, наркотики…
— Мааам, — перебиваю я ее, почти закатив глаза. — Это жизнь, почему ты все время так нервничаешь из-за того, что тебя даже не касается.
— Это может меня коснуться, если моя дочь свернет не туда. И хоть ты уже взрослая, я все-таки какой-то авторитет для тебя, и пытаюсь научить тебя, как правильно прожить эту жизнь.
Я ненавидела такие разговоры. С мамой можно было классно потрепаться о книгах, классических фильмах, искусстве, каких-то бытовых мелочах, но иногда ее заносило, и она включала типичного библиотекаря в сером строгом костюме. И так было всегда. Помню эпизод из моего детства, когда мы с подружкой хотели поиграть в роды. Без какого-то сексуального оттенка и раздевания, просто разыграть сцену, увиденную в сериале по телику. Мама об этом узнала, и почти обвинила ту девочку в разврате, хотя идея была наша общая. Потом со мной еще долго велись беседы о приличных и неприличных играх.
Хотя мама и считает, что знает о моей жизни все, я не рассказываю ей о самом сокровенном. Она может не понять, или осудить, или обесценить. Или, что наиболее вероятно, начнет читать очередную лекцию.
— Мам, — снова поворачиваюсь я к ней. — Я просто взрослею, вот и все. Это же нормально, что люди меняются. Я больше не подросток, уже почти женщина, скоро универ закончу.
Такой ответ маму явно не особо устраивает, она слегка хмурится. Но потом ее лицо разглаживается.
— Конечно, ты права. Просто я иногда смотрю, что творят дети моих знакомых… Ну ладно, не будем об этом. Я верю, что ты порядочная девушка.
Мама внезапно меня обнимает, почти как в далеком детстве, это происходит так редко, и меня снова гложет вина за мое общение с Анной.
15
Приближалась летняя сессия и следующие за ней каникулы. Я все больше убеждалась, что после поступления в магистратуру оставлю работу официанткой и займусь развитием своей карьеры по профессии, на которую, собственно, и учусь. Но, конечно, мои страдания были связанны не с тем, что я оставлю эту распрекрасную пиццерию, а тем, что скоро могу больше никогда не увидеть Яна.
Наши отношения никак не развивались. Мы общались, периодически даже флиртовали, но больше ничего не происходило. Все наше взаимодействие ограничивалось работой. Из-за того, что вся моя подростковая жизнь прошла за учебниками и книгами, я понятия не имею, как люди понимают, что нравятся друг другу и начинают встречаться. В фильмах герои просто в один момент страстно смотрят друг на друга и начинают страстно целоваться, раздеваются и прыгают в кровать. А в реальности такое возможно? Может, в мой последний рабочий день именно так и произойдет со мной и Яном?
Я бы этого хотела, но не стоит рассчитывать только на мечты. Вероника сказала действовать самой, и пора решаться. Иначе просижу в старых девах до конца жизни.
Сегодня слишком жарко как для середины мая. Я оделась почти как Анна, в какую-то короткую юбку и кофточку с вырезом. Ян выписывает мне чек с зарплатой и мимоходом замечает:
— Ты очень красивая сегодня.
— Спасибо, — смущаюсь я.
На минуту мы зависаем в тишине, слышно только шуршание ручки по бумаге. Наконец я говорю:
— Слушай, а ты видел трейлер новой части того ужастика?
— Да, конечно. Все думаю, идти на сеанс или нет. Обычно чем больше частей, тем тупее становится франшиза.
— Я вот думала сходить, но мне не с кем. Моя подруга не любит такие фильмы, — тут я слегка привираю. — Но если ты любишь, может сходим вдвоем? Одной ходить в кино мне как-то странно.
— Ну да, надо же будет кого-то хватать за руку на страшном моменте.
— Нет, я так не делаю, — смеюсь я. — Так что?
— Давай, сегодня на восемь?
— Сегодня?! — я опешила. Мне же еще нужно подготовиться. Или это не считается свиданием и можно не париться с одеждой и красотой?
— Ну да, как раз вечер свободный. Или ты занята?
— Нет, нет, я сама не знаю, чем заняться, — Боже, что я несу.
Ян протягиваем мне чек.
— Так что, в восемь возле торгового центра? А потом можно будет поужинать. Ну знаешь, поздний ужин.
— Окей, согласна, — я почти на седьмом небе от счастья.
К вечеру, так и не определившись, что будет происходить между мной и Яном, я оделась просто, но со вкусом, как сказала бы мачеха. Платье в виде блузки сшитой с юбкой подходит и для свидания, и для деловой встречи двух коллег. Я накрасилась, и, осмотрев себя в зеркале, чуть ли не впервые в жизни подумала, что я довольно таки хороша. Будь Анна моей матерью, она, наверное, всучила бы мне презерватив, но я все-таки скромная девушка, так что не стоит даже думать пока о таком.
Ян не переставал отпускать мне комплименты до самого кинозала. А когда мы смотрели фильм, сам взял меня за руку на моменте, когда главная героиня отрезала себе ногу, в надежде выжить в ловушке убийцы.
Хотя просмотренный фильм не располагал к романтике, мы провели довольно таки романтический ужин в итальянском ресторане в том же торговом центре. Было уже за полночь, когда Ян довел меня до дома. Мы остановились недалеко от моего подъезда.
— Я прекрасно провела время, — сказала я.
— И я, — Ян вроде как не знал, что делать дальше.
Я тоже не знала, но мне показалось, что сейчас самое время воплотить сцену из фильмом в жизнь. Я глубоко вдохнула, и, поднявшись на цыпочки, поцеловала Яна первой.
На минуту он ответил на мой поцелуй. Это было невероятно, хотя мы ничего особенного не делали, даже без языка. Просто это был мой первый поцелуй, если не считать каких-то попыток с мальчиком в детском садике, за которые мама меня чуть не убила лекциями о том, что целоваться нужно после восемнадцати.
Но не успела я начать тонуть в наслаждении, как Ян вдруг резко отлепился от меня.
— Что-то не так? — растерялась я.
Черт, неужели все-таки я ошиблась, и все это было просто по-дружески?
— Нет, слушай, Милена, ты мне очень нравишься, просто понимаешь… — Ян замялся.
— Что? Это из-за работы? Не переживай, я все равно собираюсь увольняться, — выпалила я, не подумав.
— Правда? — он не выглядел разочарованным. — Но все равно дело не в этом.
— Но что тогда?
— Я женат и у меня десятимесячный сын, — выпалил он.
— Что? — я до конца не была уверена, что именно меня поразило: то ли то, что он старше меня буквально на несколько лет, а у него уже жена и ребенок, в то время, как я тут впервые целуюсь в двадцать один год, то ли то, что он дал мне надежду, флиртовал со мной, имея семью.
— Понимаешь, у нас с женой сейчас трудный период. Она устает с ребенком, не уделяет мне внимания, а я много работаю, и она обижается, что я не помогаю ей, и не обращаю на нее внимания, и мы запутались, она хочет разводиться, а я сам не знаю…
— И ты решил поразвлечься со мной, пока твои семейные проблемы не решаться, так что ли? — я отступаю от него на несколько шагов. Господи, я только что чуть не стала разлучницей, любовницей, проституткой, и прочими эпитетами, которыми моя мама и общество называют таких женщин, уводящих мужчин из семьи, когда их жены заняты детьми, и ни на что другое у них нет сил.
— Нет, просто… Мы начали общаться, и ты такая красивая, все было так непринужденно, я подумал, что если мы с женой разведемся, то ей будет уже все равно, что у меня там было на стороне в последние месяцы нашего брака.
— Ей будет не все равно! — я вдруг начинаю орать на всю улицу. Какая-то полупьяная парочка недалеко перестает лапать друг друга и с интересом смотрит на нас. — Ах ты ж кобель!
— Да ладно тебе! — Ян тоже повышает голос. — Что тут такого, это жизнь, в ней все не так уж и просто, особенно когда заводишь семью.
— Так не заводи ее, раз не готов, и хочешь резвиться!
— Да что ты понимаешь, ты сама то ли ребенок еще, то ли… — он замолкает.
— Ну, кто? — я расхожусь еще больше.
— Девственница, у которой никогда никого не было. Что думаешь, я не понял? Я таких за версту чую.
— И что, если это так, ты считаешь, что я должна сразу прыгнуть к тебе в постель?
— А почему бы и нет? — самоуверенно говорит Ян.
Я потрясенно отступаю от него еще на несколько шагов.
— Мне нечего тебе на это сказать, — гордо отвечаю я. — Пошел к черту.
Развернувшись, я решительно иду к своему дому, но в спину мне долетает:
— Милена, ну не воспринимай все так категорично. Или ты что, действительно была влюблена в меня чистой любовью и хотела серьезных отношений? Я рассказал тебе про семью просто потому, что думал, что ты согласна на интрижку без обязательств.
— Ну конечно, — я останавливаюсь. — Я же девственница, что еще мне остается! И знаешь, я увольняюсь прямо сейчас. Плевать я хотела на все, больше я в твоей пиццерии не появлюсь.
— Да и пошла ты тоже! — орет Ян. — Сучка!
Я иду дальше, гордо подняв голову. Какая-то женщина, курящая на балконе, похоже слышала наш скандал, потому что до меня долетел ее шепот:
— Ну и разговоры, вот молодежь сейчас пошла.
Я влетаю к себя подъезд, и только там заливаюсь слезами.
16
И все-таки в моей истории с Яном была еще одна вещь, похожая на книги и фильмы: после нашего скандала я провожу первую в своей жизни бессонную ночь. Под утро мне пришло осознание, какая же я неудачница. Ладно если бы мои чувства к Яну были бы не взаимные. Это, естественно, грустно, но хотя бы звучит нормально. Типа первая любовь, она такая, безответная. Но в моем случае все получилось невероятно позорно. Хотя стыдиться нужно не мне, а Яну, я все равно чувствовала себя невероятно тупой.
В восемь утра в комнату вошла мама.
— Милена, ты еще не встала? Что случилось? — тут она заметила мое опухшее от слез лицо.
— Мне плохо, мама. Иди на работу, я не пойду сегодня в универ.
— Что такое? Ты заболела? — мама садится рядом на кровать и, немного поразмышляв, слегка гладит меня по голове.
Минуту я сомневаюсь, а потом выкладываю ей все. Но вместо поддержки мама почти кричит в панике:
— Боже мой, Милена, это то, чего я и боялась!
— Что меня бросят, и я буду страдать?
— Нет, что ты будешь вести себя как развратная девушка! Как тебе вообще это в голову пришло?
— Мам, что ты несешь! — я сажусь на кровати. — Что я сделала такого?
— Он твой начальник, какие у тебя с ним могут быть отношения, это раз!
— Он меня ненамного старше.
— Это неважно, у вас уже разный статус. А второе, ты сама с ним флиртовала, сама к нему навязывалась, сама полезла к нему целоваться, в то время как он женат! Это же позор! А если его жена об этом узнает и все расскажет, что о тебе люди подумают!
— Мама, блин, я не знала, что он женат, ты что, серьезно думаешь, что я бы кокетничала с ним, если бы знала?
— Я в последнее время уже не знаю, что и думать. Ты так меняешься внешне, а теперь это поведение…
— Мам, да о чем ты? Я просто веду себя как нормальная молодая девушка, которая хочет не только учиться, но и веселиться, влюбляться, заводить романы.
— Это все чудесно, но не стоит забывать о правилах приличия.
— Почему ты винишь меня? Да, может быть я сглупила, когда стала торопить события, приглашать его, целоваться, но он же видел мое отношение к нему, и позволил всему этому происходить, несмотря на его семью.
— Я не спорю, он виноват, — соглашается мама. — Но меня волнует в первую очередь поведение моей дочери. Ты тоже поступила неправильно.
— А как правильно в этой жизни? — с напором, которого сама от себя не ожидала, спрашиваю я.
Мама немного теряется.
— Я всегда учила тебя скромности и приличию…
— Все, мама, хватит! Мне плохо вообще-то.
— Ну а что я могу поделать, — мама встает.
— Ничего. Знаешь, я уже взрослая, сама разберусь. Забудь все, что я рассказала, — я снова отворачиваюсь к стене.
— Да, тут ты права. Ты уже взрослая, и сама должна нести ответственность за свои поступки. И надеюсь, ты справишься с этим достойно, — выходя из комнаты, мама напоминает: — Завтрак на столе, обед в холодильнике. До вечера.
— Пока, — вздыхаю я.
Я валяюсь в постели до полудня. Слезы прошли, но теперь меня еще больше терзают мысли о том, что я во всем виновата. Хорошо, что я не рассказала о свидании с Яном Веронике и Анне. Не хватало еще, чтобы весь мир узнал о моей тупости.
Реакция мамы меня не то что бы удивила, или обидела. Я предполагала, что все будет именно так. Мама очень консервативна в плане личной жизни. Она говорит, что мальчиками нужно заниматься после конца учебы, что нужно беречь себя до свадьбы, или хотя бы не менять парней как перчатки, а лучше было бы, если бы я встречалась с сыном ее коллеги-библиотекарши, или послушником из церкви, куда она ходит по праздникам. Так что ничего другого я не ожидала, но мне грустно, что я осталась без поддержки.
Мой мобильник звонит три раза, прежде чем я беру трубку на четвертый. Это Анна, я не подписывала ее в контактах, но поставила специальный рингтон, чтобы мама не увидела, что мы общаемся, если вдруг мачеха позвонит мне при ней.
— Привет, у тебя же сейчас перерыв между парами? — как всегда радостно спрашивает Анна.
— Что? — до меня не сразу доходит. — А, да.
— У тебя какой-то странный голос.
— Да, я не в универе на самом деле. Я тут, ммм, заболела.
Но я забыла, что у Анны с первых дней нашего знакомства была способность раскусывать мою ложь.
— И что же у тебя болит? — саркастично спрашивает она.
— Горло, — не желаю я идти на попятную.
— Милена, что такое? Что-то случилось?
— Я не хочу об этом говорить, прости.
— Хорошо, без проблем. Но если что, я рядом.
— Спасибо, — мне почему-то становится еще грустнее. — Так зачем ты звонила?
— Твой папа уехал до завтра, а у меня выходной, подумала, может ты зайдешь, попьем чаю, я пирог испекла. Но если не хочешь, то ничего страшного, в другой раз.
Я с сомнением смотрю в окно. На улице майский дождь. Мне не хочется говорить о Яне и своем промахе, но мысль о том, что придется весь день сидеть дома одной и грызть себя, вводит в тоску.
— Я приду, через пару часов, — нужно же мне привести себя в порядок, и наложить огурцы на мои красные глаза.
— Хорошо, жду.
К пяти вечера, с трещащей от недосыпа башкой я заваливаюсь к Анне. Мы говорим о том, о сем, нарезаем пирог, завариваем чай и смотрим пару серий «Твин Пикса». Анна тактично не спрашивает меня ни о чем, и деликатно молчит о моем внешнем виде будто с бодуна.
Правда от времяпровождения с ней я отвлекаюсь, и мне становится лучше. Выключив сериал, Анна спрашивает:
— Ты точно в порядке?
— Да, я просто… — я маюсь, не зная, говорить или нет.
— Если не хочешь, не рассказывай, — я вижу, что ее распирает от интереса, и даже беспокойства за меня.
Заливаясь слезами, я выкладываю мачехе всю мою драму с Яном. И к моему счастью, она не считает, что я тоже виновата.
— Понятное дело, что проблема в нем, он та еще скотина! — возмущенно машет мачеха руками. — Не знаю, хотел он тобой воспользоваться, или просто такой дурак, реально думал, что прокатит рассказать, что женат, и девушка все равно бросится ему в объятия, но в любом случае он козел.
— Но я же с ним флиртовала, и проявляла инициативу во всем.
— И что? — Анна протягивает мне салфетки. — Это нормальное поведение, ты же его не раздевать при всем пиццерии полезла. А про семью его ты не знала. Нормальный человек сразу бы сказал, что женат и не заинтересован в отношениях с тобой. А этот сам не знал, чего хочет, тянул резину, а потом еще и ты плохая.
— Ну да, наверное ты права.
— Да не наверное, а точно. Кто тебе вообще после такого его обращения с тобой сказал, что ты виновата?
— Я… сама так решила, — я не стала сдавать маму, потому что побоялась, что Анна будет ругать ее, считать себя лучше, и все такое. Потом я поняла, что сама боялась признать, что в этой ситуации Анна поддержала меня больше, чем родная мать.
— Никогда так не думай. Слушай, я знаю, что это больно, и ты в первый раз столкнулась с таким мужчиной, но не позволяй произошедшему повлиять на тебя.
— Ну, надеюсь, я не разочаруюсь в любви, — мрачно сказала я, вытирая нос.
— Я не только об этом. Однажды ты найдешь то, чего заслуживаешь, потому что ты достойна лучшего. Просто на пути к счастью всегда приходится проходить через какую-то дичь, — Анна обнимает меня за плечи. — Я горжусь тем, как ты взрослеешь и меняешься. Ты прекрасный человек, и у тебя все будет хорошо.
— Правда? — слова мачехи явно контрастируют с тем, что о моих изменениях думает мама.
Я не знаю, кому верить, но думаю, что пришло время самой сформировать себя и мнение о себе.
— Спасибо тебе, — говорю я.
— Не за что. Я понимаю, что тебе тяжело, но я с тобой.
Это простая фраза, но именно ее мне не хватало среди всех умных советов моей мамы. Порой чувства важнее правил, воспитания и книг.
Я кладу Анне голову на плечо, она берет меня за руку, и я думаю, что счастлива несмотря на все происходящее. У меня есть близкие люди, и это главное.
17
Мне казалось, что я никогда не смогу прийти в себя после драмы с Яном. Но прошла неделя, затем другая. Утешений Анны оказалось вполне достаточно, чтобы я постепенно перестала стыдиться, а мама, к моему счастью, не вспоминала об этом моем инциденте. Тем более, что я окончательно разорвала рабочий контракт с пиццерией (мне удалось сделать это в обход Яна и необходимости отрабатывать еще две недели после подачи заявления об увольнении), о чем сообщила маме, дав ей понять, что проблема решена. По крайней мере, я на это надеялась. Мне все еще периодически снились кошмары, где жена Яна находит и избивает меня, узнав о нашем поцелуе.
Как обычно, когда я хотела уйти от реальности, я ударилась в учебу. Сдав на отлично летнюю сессию, и все курсовые с дипломными работами, я уже не парилась поступлением в магистратуру, потому что знала — все получится.
Вероника тоже сдала все без проблем, и решила продолжать учебу на том же направлении, что и я, так что почти все мои проблемы были решены.
Летом я планировала еще больше работать, ведь как обычно в каникулы, у репетиторов прибавляется учеников. Я еще не сказала маме о том, что хочу начать жить отдельно от нее, но уже начала читать про съем квартир и как избежать в этом деле мошенников.
Из-за учебных дел в последний месяц мы с Анной практически не виделись, хотя часто созванивались, и я почти забыла о том, что нужно как-то признаться маме в моем самом страшном грехе. И как обычно, решила отложить эту проблему на потом.
Сегодня мы с Вероникой сидели у меня и играли в настолки. Увлекшись, мы не заметили, как прошло время. В дверном замке зашуршал ключ.
— Твоя мама пришла. Я пойду наверное, — Вероника начала складывать фишки в мешочек.
— Окей, — я засыпала горсть игральных карточек в коробку.
Мы вышли в прихожую, где мама как раз рылась в своей сумке.
— О, Вероника, здравствуй, давно я тебя не видела, — обрадовалась она.
— Добрый вечер, тетя Нина, — улыбнулась подруга.
— Ну как ты?
Потрепавшись о разных делах, и услышав пару советов от моей мамы про учебную литературу, Вероника сняла с крючка джинсовую куртку, и уже подошла к двери, когда мама вдруг спросила:
— Кстати, как там ваша поездка в музей? Милена сказала, было очень скучно, это же современное искусство, но для образовательных целей нужно повидать. А ты что думаешь?
— Музей? — Вероника нахмурилась.
У меня заколотилось сердце. Это был последний раз, когда я виделась с Анной перед долгим перерывом из-за экзаменов. Хотя я клялась, что больше не буду втягивать Веронику в свою ложь, и долгое время мне это удавалось, в тот раз пришлось снова использовать ее как прикрытие. По-другому не выходило: папа уехал на неделю к родственникам, и мама это знала, ведь я сама ей ляпнула невзначай. А больше никакая выдумка не пришла мне в голову.
Повисла короткая пауза. Потом мама стала напоминать Веронике про музей так, словно сама там была с нами, а я за маминой спиной показывала подруге плохо срежиссированные знаки руками и глазами. Наконец Вероника, слегка запинаясь, промолвила:
— А, да, музей современного искусства. Тот, в который надо было в соседний город ехать на поезде, — и злобно посмотрела на меня.
На самом деле я ездила в этот музей с Анной. Там была очень провокационная выставка с полуголыми людьми на картинах, но мне понравилось, хотя современное искусство в целом я терпеть не могла.
— Да, да, так как тебе? — допытывалась мама, и не дождавшись ответа, стала развивать свою мысль: — Вот я терпеть не могу этот бред. Не понимаю, что в этом интеллектуального. Мне кажется, такое может нравится только тупым людям. И Милена со мной согласилась. Жалко только, что ваш универ требует, чтобы вы там побывали. Боже, куда катится нынешнее высшее образование.
— Я полностью с Вами согласна, — подхватила подруга. — Меня абсолютно не впечатлило, вот Вы спросили, а я уже даже не помню, что там была, и что видела.
— И правильно, такое лучше забыть поскорее, — махнула рукой моя мама.
— Но вот Милена говорит, что у нее есть знакомые, любящие такой вид искусства, — въедливо сказала Вероника, и по ее взгляду я поняла, что она догадалась с кем я была на этой выставке.
Мама повернулась ко мне.
— Ну… Просто мне кажется, что порой неплохо посмотреть что-то такое глупое, даже провоцирующее откровенное. Это разгружает мозг, и открывает новые грани. Не говоря уже об общем развитии.
— Я согласна и с Миленой, — к моему счастью, поддержала меня мама.
Мы еще немного поспорили о музее, в процессе Вероника изо всех сил пыталась дать понять, какие же люди, ходящие туда, идиоты. Я знала, что она на самом деле так не думает, ей всегда было индифферентно на чужие взгляды. Это просто месть мне за подставу.
Наконец Вероника вышла из квартиры. Когда я увидела из окна, как она выходит из подъезда, тут же метнулась в прихожую.
— Ты куда? — спросила мама из кухни. — Сейчас ужин приготовлю.
— Я пойду провожу Веронику, забыла ей кое-что сказать важное.
— Хорошо, но не задерживайся, еда остынет. А куртку не возьмешь, вечером прохладно, — кричала мама, но я уже сбегала вниз по лестнице.
Догнав Веронику почти на полпути к ее дому, я не задохнулась только потому, что последние полгода ходила с Анной на танцы и улучшила свою выносливость.
— Подожди! — я хватаю подругу за плечо.
— Аааа! — она отскакивает от меня. — Господи, ты что, совсем? Я думала это маньяк.
— Прости, не хотела напугать.
— Чего тебе?
— Я хотела извиниться.
— Правда? Как мило с твоей стороны.
— Прости, что так вышло. Я забыла тебя предупредить.
— Я вообще-то просила перестать меня втягивать в эту дичь, — зашипела Вероника.
— Я знаю, знаю, — в отчаянии скулю я. — Но просто столько всего произошло, я не успела рассказать маме про Анну. Клянусь, это был первый раз за очень долгое время, когда я прикрылась так.
— Слушай, ты моя подруга, и я, конечно, всегда готова тебе помочь, но это тот случай, когда я прокляла все на свете, что согласилась что-то для тебя сделать. Теперь я втянута в твое вранье по самые уши. Мне уже самой стыдно.
— Я понимаю, но так вышло…
— Короче, мне все равно, ты расскажешь про мачеху, или нет, выходи из своей паутины лжи как хочешь, но я тебе больше помогать не буду. Даже если соврешь еще раз, и твоя мама спросит, я не поддержу.
— Но это подло, ты же моя подруга.
— А ты не подло поступаешь, и по отношению ко мне, и по отношению к твоей маме?
Я бессильно опускаю руку. Она, как всегда, права. Я поступаю подло. И зачем я так долго скрывала все? Теперь неизвестно, что хуже: мое общение с Анной, или ложь в течении почти года.
— Знаешь, Милена, есть такая штука, как синдром спасателя. Чем больше спасаешь человека, тем хуже делаешь ему, потому что человек уже не хочет брать на себя ответственность и решать свои проблемы самостоятельно. Иногда нужно перестать помогать, чтобы друг выбрался из своей фигни. И вот я принимаю решение больше тебя не поддерживать. И ради себя, и ради тебя.
— Но мы еще подруги? — с надеждой в голосе спрашиваю я.
— Да, но в этой истории ты теперь сама по себе. Это твоя семья, и решайте все внутри нее, я больше не хочу в этом хоть как-то участвовать.
Вероника уходит, гордо подняв голову, и мне кажется, что этим вечером мы поменялись местами, ведь я, которая стала такой взрослой и уверенной в себе, сейчас стою посреди улицы с опущенными плечами и чуть не плачу.
18
Почти неделю я ни с кем не общаюсь, ни с Анной, ни с Вероникой. Но все же приходит день, когда проблему нужно будет решить. В конце концов, уже июль, я смогла бы чаще видеться с Анной, а спихнуть эти встречи будет уже не на кого, Вероника до августа отдыхает с семьей где-то заграницей.
Сегодня у мамы хорошее настроение. Возможно, ей дадут премию на работе, к тому же мы собираемся на выходных на море, которое в двух часах езды от нашего города. Мама не водит машину, а автобусы туда ходят нерегулярно, так что на море мы бываем редко. В этот раз нас отвезет мамина сотрудница, которая сама собирается расслабиться там с мужем.
Мама перебирает одежду в шкафу в поисках своего купальника, весело болтает о том, что мне нужно будет купить новый, ведь старый она выкинула, когда увидела, что он протерся. Я думаю, что могла бы пойти выбрать купальник с Анной. У меня никогда не было стильного раздельного купальника. Когда я была ребенком, да и подростком, всегда покупала такой же, как и у мамы, — закрытый, чтобы не обгореть на солнце и не привлечь внимание педофилов. Но теперь я больше не хочу прятаться от мира. Прятать свою талию, свой живот, свою грудь. Мне нужен купальник под стиль кепки и солнечных очков, которые я купила еще в мае, когда в последний раз ходила по магазинам с мачехой.
— Мам, — говорю я, набрав в легкие побольше воздуха.
— Да, — отвечает она, не высовывая головы из шкафа.
— Мне нужно тебе рассказать кое-что очень важное.
Мама наконец вылазит из шкафа и смотрит на меня.
— Что-то случилось? — задает она свой обычный вопрос.
Я не знаю, с чего начать. Вывалить на нее всю правду? А может, лучше вообще ничего не говорить? Я же все равно планирую съехать в сентябре. Смогу без проблем видеться с Анной, даже приглашать к себе в гости. И все же я знаю, что это не вариант. Город слишком маленький и тесный, всегда есть риск, что мама случайно увидит нас вместе, или кто-то увидит нас и доложит маме. Честно говоря, это чудо, что за весь этот год ничего такого все еще не случилось. Нет, лучше я расскажу маме сама, может, это как-то уменьшит мое предательство.
— Милена, о чем ты хотела поговорить? — мама снова собирается повернуться к шкафу.
Я решаю подготовить почву издалека, подсознательно рассчитывая, что в любой момент смогу переметнуться и огорошить маму новостью о будущем переезде, вместо разговоров о мачехе.
— Вот, эм, как ты оцениваешь наши с тобой отношения?
— В смысле?
Тут я, конечно, прокололась, ведь мама считает разговоры о чувствах пустой тратой времени. Но я не сдаюсь.
— Ну, ты чувствуешь, что мы с тобой близки? Чувствуешь, что я тебя люблю? — на самом деле единственное, что я хочу знать, это хорошая ли я дочь, и буду ли я дальше хорошей дочерью, если поступлю против маминой воли ради своего счастья.
— Да, конечно, — уверенно отвечает мама. — Мы же с тобой как подруги, я знаю, что ты мне доверяешь, и я тебе тоже. А почему ты спрашиваешь?
— Просто понимаешь, мне интересно, что ты подумаешь, если узнаешь, что в моей жизни есть еще один человек, с которым у меня такие же хорошие отношения, как и с тобой. Который мне так же близок.
— У тебя появился парень, ты об этом? Это же не тот с твоей бывшей работы?
— Нет, нет, это вообще не про парня, мама. В этом плане я пока свободна.
— Тогда о ком? — недоумевает мама. — Твой отец тебе, естественно, дорог, но с этим я смирилась.
Я смотрю в одну точку и вздыхаю. Она никогда мне этого не простит, точно. Если ей тяжело принять даже мое общение с папой. Но отступать уже слишком поздно. Мама наседает:
— Так кто это?
— Мам, — я смотрю ей прямо в глаза. — Это Анна.
Повисает пауза, которой я и ждала, потому что маме не свойственно начинать сразу кричать и срываться. Мы смотрим друг на друга.
— Анна? — наконец переспрашивает она. — То есть…
Мама не в силах договорить.
— Папина жена, — заканчиваю я.
— Я не понимаю, Милена, о чем ты, объясни нормально.
Я открываю рот, но мама не дает мне начать рассказ.
— Это она тебя к чему-то принудила, да? — теперь мама уже начинает повышать голос, с легкими истерическими нотками. — Она заставила тебя общаться с ней, наверное, чтобы похвастаться перед людьми, какая она потрясающая, с падчерицей дружит? Так ведь, так? Она тебя обижала? Шантажировала чем-то?
— Мама, — перебиваю я ее, почти крича. — Все не так, дай мне сказать.
Я рассказываю маме события от папиного дня рождения, до настоящего времени. Рассказываю про все, чем я занималась с мачехой, про шопинг, танцы, как благодаря ней я сменила стиль и поведение. Нет никакого смысла это скрывать. Все равно мама поймет что к чему, если не сейчас, то потом.
— Мам, она меня ни к чему не принуждала, я сама заинтересовалась ею, и хотела общаться. Не вини ее, потому что это все я.
Мамино лицо перекашивается.
— Ты? Но зачем, Милена? Зачем она тебе нужна? Ты можешь мне объяснить, почему ты так поступала?
— Я не знаю. Просто, Анна, она другая. Я всегда хотела дружить с такой женщиной, как она, — честно признаюсь я.
— То есть с проституткой! Ты это хотела сказать? Господи, я же была такой хорошей матерью, где я промахнулась в твоем воспитании? — заламывает мама руки.
— Мам, ты хорошая мать, и я люблю тебя. Но Анна тоже очень милая. И что тут такого, я же не отказываюсь от тебя.
— Ну спасибо, дорогая, что ты хотя бы не выкидываешь свою настоящую мать из своей жизни. Хотя после всего, что я услышала… Мало того, что ты с ней играла в дочки-матери, становилась похожей на нее, начала танцевать на шесте, так ты еще и врала мне! Ты сама услышь, как это звучит со стороны. Будто ты становишься такой же швалью, как и она!
— Знаешь что, — я тоже начинаю злиться. — Не оскорбляй ее, и меня тоже. Мне стыдно, что я врала тебе, это было неправильно, прости меня за это, пожалуйста. Но во всем остальном я не сделала ничего предосудительного. Общаться с мачехой и танцевать пол-дэнс — это не преступление.
— С моральной точки зрения это преступление. И вообще, почему ты за нее заступаешься?
— Потому что она не сделал ничего плохого. По отношению ко мне так точно.
— Ну чудесно, значит она у нас идеальная, а я плохая.
— Ты все переворачиваешь с ног на голову, мама. Я тебе час пытаюсь объяснить, что дело не в тебе, а во мне. Я повзрослела, мне хочется какого-то разнообразия, что ли, в общении с людьми.
— Значит так, — мама нависает надо мной, и мне кажется, будто она сейчас меня ударит, впервые в жизни. Но она только говорит негромко и четко: — Я не знаю, чего ты там хочешь, но я запрещаю тебе с ней общаться. Ты всегда будешь моим ребенком, только моим, и я не позволю, чтобы ты загубила себе жизнь.
— Я уже не ребенок.
Мама выходит из комнаты, проигнорировав мою последнюю реплику. Я потерянно сижу на диване. Хотя я и сделала то, что должна была, у меня есть подозрение, что на этом все не закончится. Тем более, что я не собиралась переставать общаться с Анной.
19
На следующее утро я со страхом встаю с постели. Весь вчерашний вечер мы с мамой провели в своих комнатах, не встречаясь даже на кухне. Так что я выхожу к завтраку с ожиданием нового конфликта, ведь очевидно, что мы не все еще до конца выяснили.
Мама в ванной, так что я рассчитываю быстро поесть, чтобы не столкнуться с ней, и не скандалить хотя бы с утра. Но когда я приступаю к оладьям, мамы заходит на кухню.
— Что-то ты рано встала, — замечает она. — У тебя же каникулы.
— Да, но нужно сделать некоторые дела.
— На шесте с Анной повисеть? — бросает мама.
— А ты почему не торопишься? Уже пол десятого, — я решаю не реагировать на ее колкости.
— Сегодня библиотека на час позже открывается. Из-за ремонта в читальном зале.
— Ясно.
Я молча ем. Мама наливает себе кофе, садиться рядом, кладет себе оладьи, поливает их вареньем. Отхлебнув из чашки, наконец говорит:
— Послушай, Милена, вчера я была не права, что так злилась на тебя из-за этой…
Я с трудом проглатываю кусок, и судорожно запиваю его чаем. Неужели мама поняла, что в моем общении с Анной нет ничего страшного? Пусть она и дальше будет о ней плохого мнения, но не устроит драмы из нашей дружбы? Я не могу поверить, что все закончится так быстро и хорошо.
— Да, я была не права, — продолжает мама. — Ты ни в чем не виновата. Это все Анна.
— Что?
— Понятное дело, что такая как Анна, детей любить не может.
— Я уже не ребенок, — опять напоминаю я.
— Ну это не столько важно, она никого, кроме себя, не любит.
— А папа?
— Вот, в этом и дело. Она не любит, она хочет, чтобы он принадлежал только ей. Поэтому она и затеяла эту возню с тобой.
— Я что-то не понимаю.
— Конечно, ты еще слишком молода, чтобы понять. Анна хочет, чтобы ты поссорилась со мной.
— Что? — я не могу осознать, что за бред только что услышала.
Но мама развивает свою теорию с абсолютно серьезным лицом.
— Анна же знает, что твой отец ушел от меня, а значит, у меня еще могут быть к нему чувства. Это, конечно, не так, — поспешно добавляет мама. — Но она боится, что он может вернуться ко мне, узнав, что я его еще люблю.
— А причем тут я?
— Да при том, — закатывает глаза мама, будто это понятно даже младенцу. — Меня и Сашу сейчас связываешь только ты. Мы можем с ним общаться из-за тебя, ты можешь рассказывать ему обо мне. И, по мнению Анны, так мы сможем снова сойтись. Поэтому она и взялась за тебя. Она знает, что я не прощу, если моя дочь проникнется мачехой. Пойми ты, Милена, она тобой воспользовалась, чтобы ты к ней привязалась. А потом ты рассоришься со мной, мы не будем близки, может, даже не будем общаться, и ее соперница окончательно уйдет с горизонтов.
Мама смотрит на меня почти с радостью.
— Мам, а тебе точно 47 лет? — не удерживаюсь я.
— Что? Это Анна тебя такому научила?
— Нет, при чем тут она. Просто ты придумала какую-то дичь, с чего ты взяла, что это так работает.
— Да что ты знаешь о жизни, любви, и браке?! — злится мама.
— Мало что, но все равно это звучит странно. Ты же никогда не общалась с Анной, с чего ты взяла, что она боится, что папа вернется к тебе, и что-то такое планирует?
— А с чего ты взяла, что я не права?
— С того, что я проводила с Анной немало времени, — у меня вырывается эта фраза, и я поспешно пью чай, чтобы заткнуть себе рот. Не хватало, чтобы я еще проговорилась обо всем, что рассказывала мне мачеха, про их любовь с папой задолго до моей мамы.
— Милена, — мама берет меня за руку. — Ты еще очень юная, у тебя мало жизненного опыта. Поверь мне, как только ты скажешь ей, что мы поссорились, и ты больше не хочешь меня в твоей жизни, эта шалава сразу же отвернется от тебя. Она собственница, ей все нужно иметь целиком, она не смирится с тем, что у твоего отца есть еще хоть какая-то ниточка, связывающая его с предыдущей женой.
— Мама, но я хочу тебя в своей жизни, даже если буду общаться с Анной, — я вырываю руку.
— Милена, ну ты сама когда-нибудь слышала истории про хороших мачех? Таких единицы, и по Анне издалека видно, что она к ним не относится. Она сделала тебя похожей на себя, ты часть какого-то ее плана. Может, не совсем такого, как я расписала, но она не может быть искренней по отношению к тебе, это все маска. Только твоя мама может тебя любить.
Я чувствую отчаяние. С одной стороны, я слишком хорошо узнала Анну за эти месяцы, чтобы не поверить, что она действительно злобная, завистливая и коварная мачеха, а с другой… Ведь так действительно бывает, люди годами притворяются, чтобы насолить кому-то.
— Милена, я говорила тебе, что буду обижена на тебя, если ты примешь в свою жизнь мачеху. Но я не могу обижаться на тебя сейчас, потому что ты не виновата. Тобой воспользовались. Ты можешь продолжить с ней общение, я буду ждать, как ждет отец блудного сына. Потому что я знаю, что однажды ты поймешь, что мама всегда права, и я, конечно, приму тебя обратно, и утешу. Но я не хочу, чтобы ты испытала эту боль предательства от того, кто тебе казался семьей. Прошу тебя, не общайся больше с ней. Не ради меня, а ради себя.
Я не знаю, как мне реагировать на эти почти книжные возлияния. Мне хочется выбрать первый вариант, общаться с мачехой, даже если она и в правду предательница, но в моей голове звучит фраза мамы, что она может перестать общаться со мной. Неужели моя мама, которая меня так любит, которую люблю я, способна никогда в жизни со мной не разговаривать? Жить в одном городе, но, встречаясь на улицах, проходить мимо, словно чужие? Не знать, что я вышла замуж, родила ребенка, защитила докторскую? А ведь если Анна все же добрая мачеха, то все это произойдет. Сможет ли Анна заменить мне маму? Достаточно ли мне будет ее любви, если я потеряю свою родную мать? И вопрос с тем, надолго ли Анна в жизни моего отца, а значит и в моей, остается открытым.
У меня ощущение, что открыв правду маме, я вернулась к началу. Все то, что я представляла в своих фантазиях, теперь на самом деле, а я все так же не знаю, кому доверять, что делать, как разобраться в этих сложных семейных отношениях.
— Милена?
Я поднимаю голову. Мама ждет моего ответа.
— Хорошо. Я не буду с ней общаться. Обещаю.
— Это правильно решение. Так будет лучше для всех. Поверь, она даже не заметит твоего отсутствия, а ты быстро заживешь так же, как жила и без нее.
Мы с мамой обнимаемся. Потом она уходит на работу. Я на автомате иду в банк, заканчиваю там открытие своей сберкнижки, потом встречаюсь со новым учеником и составляю график занятий.
И только вечером в забитом автобусе я понимаю, что зашла в тупик. Дав маме обещание, я руководствовалась страхом одиночества, хотела избежать череды выматывающих конфликтов, но на самом деле, чтобы все наладилось, мне и в правду нужно будет не общаться с мачехой. Иначе я снова буду врать маме, а это закончится плохо. Или может, лучше действительно не видеться с Анной до конца лета? Так я пойму, нужна ли я ей, и к осени съеду от мамы, а жизнь одной проветрит мне мозг, и я, может быть, как-то смогу выйти из этой ситуации.
Я решаю поступить именно так, ограничив, но не прекращая, наличие Анны в своей жизни.
20
Но воплотить мой план в жизнь оказывается сложнее, чем я думала. Я не виделась с Анной больше месяца, сначала из-за сессии, а потом из-за обещания маме. Анна явно ничего не заподозрила, ведь я постоянно сказывалась делами.
Но теперь она уехала в отпуск, и вернется только в начале августа. Я поняла, что скучаю по ней. И нарушила уговор и собой, и с мамой. Сначала мы с мачехой просто переписывались, она слала мне фотки с пляжа, предлагала вместе съездить к морю по ее возвращению. Я уже побывала там с мамой, несмотря на наши ссоры, мы хорошо провели время, но мне все равно хотелось побывать там и с Анной.
Я злилась на себя за эти мысли. Чего мне не хватает? У меня прекрасная мама, почему я хочу променять ее на человека, который мне не родной, по крови так точно? То есть, понятное дело, что я не хотела никого обменивать, я просто хотела бы, чтобы они обе присутствовали в моей жизни, дополняя друг друга. Но это не возможно, в любом случае, придется чем-то жертвовать.
В конце концов, ненавидя себя за это, я начинаю созваниваться с Анной, пока мамы нет дома, или когда я на улице. В нашем общении с мачехой ничего не поменялось, нам все так же интересно и весело болтать друг с другом. И все же Анна несколько раз спрашивает, все ли у меня в порядке. Я снова ссылаюсь на занятость, усталость, у меня же репетиторство, лето самая горячая пора, хотя понимаю, что меня выдают не попытки избегать мачеху, а голос. Я сама чувствую, что говорю с ней с горечью, потому что знаю, что каждый раз должен стать последним. И все же, беру трубку, когда она звонит. Набираю сама, когда хочу чем-то поделиться, или просто скрасить редкие часы летнего безделья. Отвечаю на сообщения, присылаю фотки.
После того утреннего разговора мама больше не заводит тему коварной мачехи. Похоже, она поверила мне. А может она прекрасно знает, что все на самом деле не так в моих отношениях с Анной, но боится признаться самой себе, поэтому ей проще убедить себя, что ложь, как ее, про желание Анны нас рассорить, так и моя, про то, что я больше никогда с ней не заговорю, это правда.
Пока Анны не было в городе, я отвлекалась делами, но в первых числах августа она вернулась, и предложила мне встретиться, пойти на новую выставку в музее современного искусства. Она уверяла меня, что там будет вполне прилично, без обнаженки и прочего, что мы видели в первый раз. Анна любила современное искусство, и это снова вернуло меня к мыслям о моей матери, и к тому, что она говорит про людей, видящих что-то умное в таких музеях. Беда только в том, что с легкой руки мачехи я тоже начала увлекаться не только чем-то канонически умными и интеллектуальным.
Но главной причиной, по которой я согласилась, даже не успев подумать, было то, что я просто привыкла видеться с мачехой регулярно, как я вижусь с отцом, провожу время с мамой, с подругами, и это является обычной рутиной моей жизни, которая тем не менее, всегда доставляет радость — проводить время с семьей, с друзьями. И, как и все люди, я скучаю, когда мои близкие уезжают.
Был суббота, мама наводила порядок в прихожей, и она, конечно, заметила, что я надела приличное платье и навожу легкий макияж.
— Красавица моя, куда пойдешь сегодня? — спросила она, остановившись в открытых дверях моей комнаты.
Я замерла с карандашом для глаз в руке. Комплименты моей внешности — это не похоже на маму. У меня закралось подозрение, что она что-то чувствует. В конце концов, она моя мать, большинство матерей может уловить в своих детях то, что они хотели бы скрыть.
Я уже открыла было рот, чтобы сказать, что иду к своей новой ученице из очень богатой семьи, и хочу выглядеть прилично, но сразу сомкнула губы. Ложь стала настолько обыденной частью моей жизни, что мне даже не нужна подруга для прикрытия, чтобы что-то придумать. А какой в этом смысл? Все равно однажды мама узнает, что я виделась с Анной. И почему я должна это скрывать, в конце концов? Ведь я не делаю ничего плохого, и я уже взрослая. Я имею право общаться с кем хочу.
— Мам, — я поворачиваюсь к ней на крутящемся стуле. — Я иду с Анной в музей.
Я жалею о том, что сказала почти сразу, когда вижу шок в маминых глазах.
— Что? Но ты говорила, что больше не будешь с ней общаться. Ты обещала, Милена!
В этом раз мама не сдерживает эмоций. Ее крик не дает мне даже слова вставить.
— О чем мы с тобой говорили? Ты что, действительно дура? Она тебя использует, она не может просто хотеть пойти с тобой в музей, там явно какой-то подвох! Почему ты этого не понимаешь? Что с тобой такое? Господи, если бы я узнала об этом сразу, я бы пресекла вашу «дружбу» на корню. А теперь уже, видимо, поздно, ты, похоже, отупела, опустилась до ее уровня.
Я никогда не слышала от моей мамы такие слова в мой адрес. Никогда она не обзывала меня так. Обычно мы вдвоем обзывали других. Но теперь, когда наши мнения впервые в жизни разошлись, я поняла, какой она может быть. И это разозлило меня.
— Знаешь что, мама, — я тоже начинаю кричать, вскочив на ноги. — Я понимаю, что ты не можешь сдерживаться и не оскорблять ее, но не смей так называть меня. Я вообще-то твоя дочка. Это что с тобой такое, если ты так бесишься, когда тебе даже ничего не сделали.
— Да какая ты мне дочка после этого предательства!
— Ты же говорила, что не злишься на меня.
— Да, если бы ты перестала общаться с Анной, я готова была бы простить тебе весь этот год. Но ты продолжаешь, несмотря ни на что. И теперь у меня нет другого выбора, кроме как сказать тебе правду в лицо, что ты дура. И когда Анна предаст тебя, вышвырнет, то не приходи ко мне за утешениями, потому что ты заслужила это. Ты сама наломала дров, хотя я тебя предупреждала.
У меня на языке крутится фраза о том, что я ни в каких проблемах не получала от мамы особого утешения, но я решаю сосредоточиться на главном.
— Знаешь мама, даже если все будет так, как ты предрекала, то это моя жизнь. Я уже взрослая, я хочу сама выбирать себе людей и сама проживать этот опыт, даже если он будет печальным.
— Прекрасно, — перебивает меня мама. — Только выбирать людей в плане друзей или парней, это одно. Совсем другое, это выбирать себя в новые матери эту проститутку, это верх идиотизма.
— Мам, да что ты такое несешь, никто не выбирает себе новую мать. И перестань уже оскорблять меня.
— Бедненькая ты наша, ты что, считаешь, что если бы Анна был твоей мамой, она бы с тебя пылинки сдувала?
— Мам, у тебя навязчивая идея что ли? Анна не моя мать, и не будет ею, потому что у меня уже есть мама, которую я люблю.
— Я знаю, что ты меня любишь! Просто она запудрила тебе мозг. А я хочу вернуть твою любовь полностью, вот и все! — снова кричит мама, а потом резко замолкает, словно сама поняла, что сказала что-то странное.
Я смотрю на нее, и до меня доходит, что она действительно знает, что я ни на кого ее не променяю, никогда не назову другую женщину мамой. Она знает это, и хочет, чтобы я принадлежала только ей. Поэтому и судит Анну по себе, считая, что той важно, чтобы папа не был связан ни с кем, кроме новой жены. Поэтому даже мои встречи с родным отцом переносит с трудом.
Все эти скандалы не от того, что я плохая, а от того, что маме невыносимо делить с кем-то мою любовь. Я читаю это в ее глазах, и она потупляет взгляд.
Мне нечего сказать на это. Я беру сумку, и молча выхожу из квартиры.
Мы с Анной веселимся до вечера. Я не рассказываю ей обо всем происходящем, и мне тяжело выкинуть мрачные мысли из голову, но рядом с мачехой я постепенно успокаиваюсь, потому что благодаря ней я знаю, что из любой ситуации можно найти выход, и у меня однажды получится.
Мне приходит в голову мысль попробовать говорить с мамой поласковее. Ей ведь тоже тяжело, ее нежелание делить меня с кем-то наверняка связанно с какими-то ее личными комплексами и драмами.
Я решительно настроена все спокойно обсудить с ней, успокоить ее, может, моя дочерняя ласка растопит ее сердце, и она постепенно смирится с присутствием Анны в моей жизни. Но когда я прихожу домой, мама уже спит. Я тоже ложусь в кровать с легкой тревогой за завтрашний день.
21
На следующее утро я встаю раньше мамы. Готовлю завтрак, ее любимые блинчики. Запах свежесваренного кофе поднимает мне настроение, и я даже начинаю думать, что сегодня все точно наладится.
Мама заходит в кухню с довольно мрачным лицом.
— Доброе утро, — говорит она. — Что это ты тут затеяла с утра пораньше?
— Доброе, — я кладу ей на тарелку блинчики. — Завтрак приготовила нам.
Я сажусь рядом с мамой за стол. Она пробует мою стряпню, а потом смотрит на меня почти так же пронзительно, как и Анна.
— Это ты так подлизываешься, или пытаешься извиниться, или заглаживаешь свое чувство вины?
— Мам, ну не начинай. Давай спокойно позавтракаем, а потом все обсудим.
— А что тут обсуждать? Мне уже все ясно. Как прошла вчерашняя встреча?
— Нормально, — вздыхаю я.
— Ну а почему без подробностей? Давай, расскажи мне, чем вы там занимались? Это же должно быть невероятно интересно.
— Мы ходили на выставку, — я не знаю, какой тон придавать своему голосу. Если скажу с энтузиазмом, она решит, что мне с Анной веселее, чем с ней. Нужно говорить с легким равнодушием, но тогда она поймет, что я притворяюсь, ведь логично, что если мы с мачехой общаемся, и даже куда-то ходим, то мне с ней интересно.
— Да, а когда-то мы с тобой тоже ходили в разные места. Куда я только тебя не водила, — почти с отчаянием протягивает мама.
— Мам, ну что ты начинаешь. Я все это помню, было классно, просто сейчас я уже взрослая.
— Ну да, а когда ты взрослая, то нужно бросить мать, и пойти за всякими проститутками.
Мама отодвигает от себя тарелку и встает из-за стола.
— Ты не доешь?
— Нет.
— Не вкусно? Я старалась.
— Вкусно. Просто у меня нет аппетита. Я же тоже старалась всю жизнь ради тебя, — и мама драматично уходит.
Я остаюсь на кухне в одиночестве. В конце концов тоже отшвыриваю от себя тарелку. С одной стороны, я чувствую себя виноватой, а с другой, поведение мамы злит меня. Она словно ребенок, неужели ей так сложно понять, что отношения людей бывают очень сложными и многогранными. И все эти ее реплики, после той ее фразы про любить полностью, я не могу отделаться от ощущения, что он мной манипулирует, чтобы заставить отказаться от Анны. Но что будет потом? Одно время после развода она тонко намекала, что лучше бы мне не общаться с папой. Тогда я не особо отстаивала себя, но все решилось само собой, смирилась же она тогда как-то. И если сейчас я перестану общаться с Анной ради нее, не поймет ли она, что мной можно управлять через свои чувства? Не будут ли расти ее требования? Анна, потом папа, потом моя личная жизнь, не такой муж, или что-то вроде этого.
Мне начинает казаться, что теперь это уже не борьба за мое право на общение с мачехой, а за мое право в принципе вырасти наконец и жить свою жизнь. И я чувствую необходимость не сдаваться, и стоять на своем.
Я запираюсь в своей комнате, открываю на мобильном приложение банка и просматриваю свои накопленные финансы. Конечно, просто скандалить с мамой — это по-подростковому. Проще было бы съехать, отделиться финансово и жилищно, тогда у меня точно было бы право делать, что хочу. В интернете всегда дают такой совет молодежи, чьи родители не одобряют их действия. Но решит ли это мои проблемы? Ведь мы с мамой не чужие друг другу люди, что можно разъехаться и забыть. Вряд ли я смогу жить полноценно и счастливо, просто сбежав от нее. Все таки конфликты нужно пытаться решить еще и словами, особенно в моем случае, когда все так неоднозначно.
Я стучусь в мамину комнату.
— Да, — отзывается она.
Я захожу. Мама сидит на диване и читает книгу. Я подсаживаюсь к ней, забираю из ее рук роман, сжимаю ее ладони в своих, целую. Мама смотрит на меня с еще большим недоверием, и я сразу понимаю почему. У нас никогда не было принято не только говорить о чувствах, но и ярко проявлять их. Обниматься, плакать, держаться за руки, гладить друг друга, целовать — все это было только по какому-то поводу. Поэтому меня так поражала открытость Анны, когда она смеялась, плакала над фильмом, прижимала меня к себе каждую секунду. И вела себя так при всех людях, даже при малознакомых. Мама считала, что жить нужно почти с английской чопорностью, и я тоже не привыкла проявлять к кому-то, а особенно к ней, ласку.
Поэтому сейчас она, скорее всего, убедилась, что происходит что-то не то. Я отпускаю ее руку, и говорю:
— Мама, давай поговорим.
— Милена, мне кажется, нам не о чем говорить…
— Мам, просто, ну, успокойся на минутку. Выслушай меня. Ты должна попытаться понять меня.
— Ну уж нет, я могу понять многое, но не это.
Судя по жизненным убеждениям мамы, понять она как раз таки может не так уж много поступков, но я не сдаюсь.
— Слушай, я понимаю, что ты переживаешь, что Анна заменит мне тебя, ты ревнуешь, и ты имеешь на это право. Но я клянусь тебе, что это не так. Я не предпочту ее тебе, честно. Ты для меня лучшая мама, ты важна даже сейчас, когда я уже выросла.
— Тогда почему ты так упорно хочешь привести ее в свою жизнь? Если тебе всего хватает от меня.
— Мам, ну я же сказала, что Анна не станет мне второй мамой. Просто, люди не могут дать друг другу все. Ты можешь стараться, делать все возможное, но всегда будет то, что ты не додаешь другому человеку. Во всех отношениях, и родителей с детьми, и мужа с женой, и друзей. Поэтому и важно иметь побольше близких в своей жизни. Потому что каждый будет дополнять то, чего тебе не хватает от другого.
Весь этот монолог кажется мне очень логичным и жизненным, но маму он снова приводит в ярость.
— То есть ты хочешь сказать, что я тебе что-то не дала? Интересно, что же? Я была прекрасной матерью, приличным человеком, а что может тебе давать эта проститутка? Ах, ну да, как на шесте крутиться и сиськи на всеобщее обозрение в вырезе вываливать. Это очень важные умения в жизни, конечно, куда же матери до этого.
— Мам, ты судишь поверхностно. Есть вещи в общении, которые…
— Да какое с ней общение!
— Слушай, это жизнь, это нормально, никто не может быть идеальным. Я знаю, что тоже чего-то тебе не дала, не оправдала в чем-то твоих ожиданий. И абсолютно нормально, что когда я выросла, мама перестала быть для меня Богом, и мне хочется чего-то другого, расширять горизонты и круг общения.
— Да, знаешь, в одном ты права. Вот эти твои заявления про Анну, это перечеркнуло все мои надежды и ожидания. Я теперь не знаю, что и думать о тебе, о том, что из тебя выросло.
— Мама, — в отчаянии заламываю я руки. — Ну что здесь такого? Вот, например, бывает, что когда женщина выходит замуж, у нее очень хорошие отношения со свекровью, она ее считает второй мамой, даже называет так. И никто не считает это ненормальным.
— Я считаю это ненормальным! А уж если свекровь такая же как и твоя мачеха, так и подавно.
— То есть ты и к свекрови меня ревновала бы, даже если бы она тебя удовлетворяла в плане приличия?
— Конечно, потому что мама у тебя одна, даже если она тебя, видите ли, чего-то не додает.
— Прекрасно, значит, поэтому ты так против, чтобы я встречалась с парнями. Не из-за порядочности, а поди из-за своей ревности тупой. Ты наверняка мне и личную жизнь построить не дашь, все время будешь чем-то недовольна, лезть, ревновать, — я теряю контроль на собой, и кричу то, что крутилось в моей голове и не давало покоя уже несколько дней.
— Знаешь, Милена, ты сначала заведи свою личную жизнь, а потом поговорим. Хотя, не удивлюсь, если после общения с Анной ты пойдешь во все тяжкие, тогда можешь не волноваться, я все равно быстро потеряю счет твоим любовникам.
— Чудесно. Потрясающе, — меня трясет.
Я выхожу из комнаты, чтобы не наговорить и не услышать еще чего-то худшего.
Весь день мы с мамой не разговариваем, а на следующее утро она сама приходит ко мне в комнату, где я собираюсь к ученику.
— Милена, послушай, я хочу извиниться. Я вчера наговорила лишнего, конечно же, я не верю, что ты станешь распутной.
Я смотрю в одну точку.
— Ты тоже извини, если я тебя обидела в этом разговоре, — сделав над собой усилие, я поворачиваюсь к маме. — Но ты должна понять. Я не хочу переставать общаться с Анной. Она нужна мне.
Мама пожимает плечами.
— Я понимаю. И я не могу тебе запретить, ты права, ты действительно уже очень взрослая.
— Правда? — я почти готова расплыться в улыбке.
— Конечно. Но, поскольку ты взрослая, ты должна нести ответственность за свои поступки сама. И, если ты принимаешь решение, то понимаешь последствия.
— Если ты опять про то, что она меня предаст, то…
— Я не об этом, — спокойно говорит мама. — Если ты и дальше будешь общаться с Анной, то это нанесет слишком большую рану мне. Нашим с тобой отношениям. Я не смогу это принять никогда. Я никогда не смогу тебя простить.
— Мам, ты ставишь меня перед выбором?
— Можешь называть это как хочешь. Но пока еще не поздно принять верное решение. Верное для тебя. Если для тебя будет верным общаться с ней, то пожалуйста. Все-таки подумай хорошо, кто для тебя дороже.
Мама выходит, плотно закрыв за собой дверь, а я опускаюсь на ковер, пытаясь справиться с чувствами.
22
Прошло два дня, а я все еще не знаю, что мне делать. Точнее, как обычно не знаю. Теперь я окончательно поняла, что оказаться перед выбором — мой самый страшный кошмар в жизни. Уже когда родители развелись, я волновалась, что мама заставит меня выбирать между ею и папой, но каким-то чудом обошлось. Я не хочу терять маму, но я нуждаюсь в Анне. Даже если однажды она меня кинет, сейчас и сегодня мне важно наше с ней общение.
И как я должна сделать этот выбор? Наверное, послать Анну к черту, а потом сообщить об этом маме? Так она себе это представляла? А если это повлияет на мои отношения с папой? Анна может быть вполне искренней по отношению ко мне, она расстроится, расскажет отцу, и логично, что он рассердится на меня. Мне приходит в голову мысль, что именно этого мама и хочет. Что это не Анна желает изолировать отца от его прежней семьи, а моя мама меня от всех, кроме нее.
Но в чужую душу не залезешь, и я понятия не имею, что там на самом деле за мотивы у такого маминого поведения.
Вероника вернулась из поездки, и мы с ней отправились погулять. Выйдя из образа пай-девочек, даже купили себе по баночке пива-панаше, и, найдя на отшибе парка лавочки, спрятанные в кустах, уселись там. Я рассказала подруге обо всем произошедшем.
— Я не понимаю, почему мама так себя ведет. То есть с одной стороны, я понимаю, но с другой… Впервые на моей памяти она так жестока со мной. Раньше она выдавала какие-то мелочи, типа про папу, или про отношения с парнями, но это не было в таком формате, просто поучения, намеки.
— Может, у нее комплексы? Типа, мачеха моложе ее, стильная, успешная, твой отец теперь с ней. И тут еще ты к ней стала тянуться. Твоя мама, может, чувствует себя неудачницей. Поэтому и парится.
— Я понимаю, но я же ей объясняла, что не считаю Анну лучше нее. По крайней мере, во всем. У каждой свои положительные качества, и они друг друга дополняют в моей жизни. Я говорила это маме сто раз. Почему она не может мне поверить? Я же никогда ей не врала.
— Да ладно? — саркастично приподнимает бровь Вероника.
— Не в том плане. Я никогда не вру на счет своих чувств.
— Ну, если ее захлестнули чувства и комплексы, то тут трудно поверить тебе на слово, вот так сразу.
— И что мне делать? Ждать, пока мама успокоится? — я отхлебываю пива.
— Как вариант. Не заводи эту тему, она отойдет, начнет более трезво мыслить, и может, все наладится.
Какое-то время мы молчим. Я размышляю, насколько план Вероники удастся воплотить в жизнь. Потом она спрашивает:
— А ты мачехе-то про все это рассказывала?
— Нет.
— Почему? Может, она смогла бы помочь.
— Не знаю. Не хочу ее впутывать. Это вроде как между мной и мамой. И мне кажется… — я замолкаю.
— Что?
— Вдруг она сама предложит нам прекратить общение. Скажет, что так будет правильнее.
— Ты думаешь, она могла бы? — недоверчиво говорит Вероника.
— Думаю, да. Ты не знаешь ее, веришь в эти стереотипы про злую мачеху. Но Анна — порядочный человек. Она захочет, чтобы все было правильно. А правильно, это выбрать маму.
— Слушай, — вздыхает подруга. — Ты же понимаешь, что сама во всем этом виновата? Стала подружками с мачехой, не можешь теперь жить без нее, хотя раньше прекрасно обходилась, врала матери, накрутила интриг. Вот на фига, спрашивается? Ты же сама не знаешь, чего хочешь и зачем.
— Потому что… Я просто хотела быть счастливой. Что бы у меня была большая семья, — бессильно шепчу я.
Я швыряю недопитую банку с пивом в мусорку неподалеку, и вытираю глаза. Вероника смотрит на меня почти с сочувствием.
Я сосредотачиваюсь на выборе квартиры. Может, подруга права, и если мы с мамой поживем какое-то время отдельно, то она остынет, и мне не придется выбирать.
Правда, самой ходить смотреть съемное жилье и общаться с риелторами я не рискую, поскольку не разбираюсь в этих делах, и боюсь нарваться на мошенников. Еще за пару дней до нашего с мамой разговора Анна предложила ходить со мной, и я согласилась, не зная, как все усложнится.
За счет того, что у меня каникулы, я назначаю встречи с Анной, и владельцами квартир в то время, когда мама на работе, так что она не замечает, что я постоянно куда-то бегаю. И все же я больше не могу спокойно общаться с мачехой. Меня постоянно раздирает внутреннее напряжение. Ко всему прочему, ни одна квартира мне не приглянулась.
— Ты просто невнимательно смотришь, — говорит Анна, когда мы садимся в ее машину после очередных смотрин. — Там была ванна, а не душевая кабина. Сосредоточься.
— Я сосредоточена, — огрызаюсь я. — Но выбирать вообще-то непросто, почему-то никто этого не понимает.
Я откидываюсь на сидение и резко дергаю ремень безопасности.
— Что с тобой, Милена? — Анна смотри на меня своим фирменным пронзительным взглядом, и он вдруг начинает меня раздражать. Она вся начинает раздражать меня.
Почему она оказалась такой классной? Зачем подошла тогда ко мне на дне рождения папы? На фига я поперлась к ней в ресторан в тот вечер? С этого все и началось. Три года мы жили не общаясь, и мне было довольно хорошо, а потом она ворвалась в мой мир, изменила его, и теперь, даже если я выкину Анну из своей жизни, я все равно уже не стану прежней, моя жизнь не станет прежней. Она дала мне слишком многое за этот год, и этого не поменять. Мы можем снова стать друг другу чужими, но память об этом времени, проведенном вместе, будет жить, и я не смогу ее стереть. И мама тоже будет знать это. Что, если ей уже будет недостаточно? Что, если она уже никогда не сможет принять меня полностью снова? Ее безусловная любовь на этом закончится. И какой тогда смысл все прекращать?
— Милена, что не так?
Черт. Я отпускаю ремень, и рассказываю мачехе о том аде, в который превратилась моя жизнь с мамой. Я пытаюсь приуменьшить все происходящее, но все равно вижу в ее глазах боль.
— Милена, мне так жаль, — она берет меня за руку. — Это я виновата.
— Нет, причем здесь ты?
— Нужно было мне поговорить с твоей мамой, может, если бы я спросила у нее разрешение, или что-то в этом роде… Или нужно было мне все ей рассказать, тогда она хотя бы не срывалась на тебе.
— Слушай, я взрослый человек, и имею право общаться со всеми членами своей семьи, а не только с теми, кто нравится маме. Ты тут не причем. Это был мой выбор, я хотела всего этого. Не вини себя. Это точно не про тебя, это про маму, папу, про их обиды, комплексы, а мы просто разменные монеты.
Анна сжимает мою руку.
— Ты замечательная, и я горжусь тобой.
— Да, только я все равно не знаю, как из всего этого выйти. Может, — я пересказываю ей совет Вероники.
Анна качает головой.
— Я думаю, нам стоит прекратить общаться и видеться. Даже когда ты будешь приходить к папе.
— Так и знала, что ты это скажешь.
— Это не навсегда. На какое-то время. Ты скажешь маме, что больше со мной не контактируешь, она увидит, что это так, и успокоится. Не нужно больше лжи, это неправильно. Знаешь, не съезжай пока от мамы. Поживи с ней, наладь отношения, а потом переедешь. Постепенно все утрясется.
— Но как?
— Я не знаю.
— Так можно будет годами ждать чего-то.
— На такие вещи нужно время, это правда. Иногда много времени. Но лучше потерпеть, тогда ты останешься в выигрыше.
— Хорошо, — я закусываю губу. — Но я буду скучать.
— Я тоже, — она обнимает меня.
— Не говори об этом папе, ладно? Вдруг он еще позвонит маме, станет только хуже.
— Хорошо.
Анна довозит меня до дома. Уже стемнело. Я не хочу выходить из машины, а она меня не торопит, так что мы сидим минут пять в тишине. Потом я решаюсь спросить еще кое-что, раз уж мы видимся в последний раз.
— Анна, скажи, а вот если вы с папой однажды разведетесь, что будет со мной? Как ты будешь ко мне относиться? Я имею ввиду, ты оставишь меня в прошлом, как и папу? Или ты будешь как настоящий родитель, все равно со мной разговаривать и все дела?
Она долго смотрит на меня.
— Знаешь, — медленно подбирает она слова. — Твой отец — это лучшее, что было у меня в жизни. Если бы у меня были дети, они тоже были бы лучшим. Но у меня есть ты, ты часть человека, которого я люблю, с которым у меня невероятная связь, притяжение, и я люблю и тебя. Ты тоже лучшее. И даже если мы с твоим папой разойдемся, я все равно буду помнить, что он мне дал. А кроме всего прочего, он дал мне тебя, еще одного близкого человека.
— Для мамы отец тоже был лучшим, а после развода она его ненавидит. Что, если у вас так же будет?
— Такое бывает, да. Чувства — сложная штука. Но я постараюсь сделать все, чтобы на тебе это не сказалось. Что бы на нашей дружбе это не сказалось.
— Мы не знаем, что будет дальше в жизни. Как все повернется, — мрачно бурчу я.
— Да, поэтому давай сосредоточимся на сегодняшнем дне. Сейчас тебе важно помириться с мамой, и чтобы она приняла всю эту ситуацию.
— Тогда, пока. Надеюсь, однажды мы увидимся.
— Не нужно так драматично, уверена, все скоро устаканится.
Но у нее в глазах слезы. Мы обнимаемся, я не хочу отпускать Анну, прижимаюсь к ней крепче. Потом одним рывком отделяюсь, выскакиваю из машины, и не оглядываюсь, иду в дом.
Уже в квартире я смотрю с балкона, как она отъезжает со двора. Я думаю обо всем, что она мне сказала. Говорят, мачехи не могут любить чужих детей, но я знаю, что в моем случае это неправда. Теперь, когда мы скорее всего, зная мою маму, уже никогда не будет общаться, я наконец поняла, что ее отношение ко мне было искреннем, правдивым.
Потом я думаю о том, что если она никогда не разойдется с моим отцом, значит он всегда будет для нее лучшим в ее жизни. А для моей матери он всегда будет худшим. Как же такое возможно, что один и тот же человек для кого-то худшее, а для другого лучшее? От чего это зависит? Кто виноват, а кто нет?
23
Я не спала всю ночь, предаваясь размышлениям, так что на утро сижу как чумная за кухонным столом и, преодолевая головную боль, составляю план занятия с учеником.
Входит мама, у нее уже стало обыденным в последние недели приветствовать меня без энтузиазма, словно я надоедливая квартирантка. Она разогревает себе творог, и, словно между прочим, говорит:
— Ты вчера виделась с Анной?
— Откуда ты знаешь? — устало, лаже не пытаясь оправдаться, спрашиваю я.
— На балконе белье развешивала, видела как ты выходишь из машины. Думаешь, я не знаю, как выглядит ее машина?
— Ну да, я виделась с ней. Но это в последний раз, — я поднимаю голову и смотрю маме прямо в глаза. — Я сказала ей, что мы больше не можем общаться. Что для меня важна только мама.
— Правда?
Я надеялась, что мама прочтет мою боль во взгляде, и не будет демонстрировать свою радость, может даже утешит меня. Но нет, она едва не идет в пляс по кухне. Потом обнимает меня.
— Милена, дорогая, как я рада, что ты сделала правильный выбор. У нас с тобой все будет хорошо.
— Да, конечно, — я тоже обнимаю ее.
Но, точно так же, как вчера меня вдруг начала бесить Анна, сейчас меня начинает раздражать мама. Мне хочется оттолкнуть ее от себя, стукнуть кулаком по столу, высказать все, что я думаю о ней, назвать ее самыми обидными словами. И эти мысли даже почти не пугают меня.
Лето закончится через пару недель. Я чинно хожу к своим ученикам, откладываю деньги, вижусь с Вероникой, и другими приятельницами, записываюсь в спортзал, чтобы не терять физическую форму без танцев. Я улыбаюсь, смеюсь, меня уважают, любят. Наши с мамой отношения теплые и близкие.
Но я знаю, что это притворство. Как прежде уже не может быть. В моей голове постоянно крутятся мысли. Точно ли мама простила меня? Будет ли она припоминать мне свою обиду за мои отношения с Анной?
Я не могу отделаться от ощущения, что поступила неправильно. Словно перестав общаться с мачехой, я просто сбежала от проблемы, так же, как когда общалась и врала маме. Нужно было продолжить бороться, потому что с чего я вообще должна между кем-то выбирать? Ведь что бы не было дальше между мной и Анной, сейчас это того стоило.
Когда мы проводим время с мамой, я изо всех сил сдерживаю свое раздражение. Я знаю, что если бы высказала бы ей хоть что-то, она, конечно же, решила бы, что я теперь сравниваю ее с Анной и считаю хуже, или что-то вроде этого. Но на самом деле за весь этот год я ни разу даже не думала так. А теперь, я не могу перестать злиться. Не могу справиться с моим разочарованием. Это странно, потому что изначально я знала, что мама не будет особо счастлива от моих дружеских отношений с мачехой. Но в глубине души не переставала надеяться, что мама, начитанная, интеллигентная, тонкая, сумеет меня понять, сумеет перешагнуть через свои комплексы ради моего счастья, сумеет поступить мудро. Но вместо этого она сделала самое детское, что могла — заставила меня выбирать, словно ребенка спрашивают, кого он больше любит — маму или папу, и непонятно, к чему этот вопрос, и что нужно ответить. Все мои надежды разбились, и я стала вспоминать все неприглядные моменты развода родителей, как мама ревновала меня к отцу, как она постоянно осуждала и критиковала непохожих на нее людей. Я думаю об этом постоянно, и не могу понять, что со мной происходит. Мамины недостатки никогда так не бросались мне в глаза, как сейчас, и я словно слепну, не вижу больше ничего хорошего, готова обесценить все, что она для меня делала.
А может, Анна не причем? Может, это взросление? Однажды родители перестанут быть для нас богами, и походе, со мной это произошло сейчас. Даже если бы не было бы Анны, другой триггер заставил бы меня так вспыхнуть осознанием.
Я не знала, что мне делать с этими чувствами. Конечно, я сразу начала надеяться, что однажды этот кризис пройдет, и я смогу все принять, со всем смирится, так бывает почти со всеми бурями. Но до этого момента нужно еще дожить, особенно с учетом того, что я вроде как решила пока не съезжать, чтобы успокоить маму и наладить с ней отношения.
Но кажется, это было не лучшим решением, потому что я быстро начала срываться на маму по мелочам. Это была обычная бытовая ерунда, из-за которой я повышала голос, рявкала и даже материлась. Поскольку мне такое поведение было несвойственно, я все ждала, что мама заметит эти перемены, и поймет, что мне плохо, попытается сделать хоть какой-то шаг, потому что я, как мне кажется, сделала все что могла. А иногда мне хотелось, чтобы она сказала, что я превратилась в Анну, стала такой же ужасной как мачеха, и я гордо ответила бы, что да, я как она, после чего мы с мамой рассорились бы и не разговаривали бы друг с другом до смерти. Еще пару недель назад такой вариант ужасал меня, но сейчас я вдруг так устала от навалившихся на меня чувств, тоске по Анне, разочарований, невозможности с кем-то поговорить, что мне было уже все равно.
Но мама, что ей тоже совсем несвойственно, никак не реагировала на мое хамство и грубость. Это поразило меня. Неужели она так рада, что я предпочла ее, что готова терпеть теперь все? И как долго продлится эта ее эйфория? И сколько всего я успею наговорить до того, как ее предел терпения будет исчерпан? И что будет потом?
Где-то в те дни, когда я особенно сильно страдала, папа предложил мне встретиться. Идя в кофейню, где он меня ждал, я мечтала, что там будет и Анна, хотя знала, что это невозможно, ведь она сама поставила точку в наших встречах, пусть вроде как и на время, и вряд ли нарушила бы свое правило. Да и я не хотела втягивать отца во все это, еще не хватало, чтобы он стал посредником между мной, Анной и мамой.
За столиком папа, естественно, был один. Мы немного поговорили обо всякой ерунде. Потом он сказал:
— Знаешь, Анна рассказала мне о твоих проблемах с мамой.
— Блин, — я хлопаю рукой по столу. — Я же просила ее не вмешивать тебя. Зачем она это сделала? Хотела, чтобы ты помог?
— Нет, ничего такого. Просто она была сама не своя последние дни, и я стал расспрашивать. Она все рассказала. Милена, давай я поговорю с мамой.
— Пап, ну это же не поможет. Мама тебя терпеть не может, ты же знаешь. Она взбесится еще больше, потом еще и с тобой я не смогу общаться.
— Что значит не сможешь? Даже ребенку нельзя просто так запретить видеться с отцом, а ты уже взрослый человек.
— Да, но быть взрослым, это не волшебная палочка. Даже когда ты уже вырос, все равно невозможно просто так рассориться и забыть родителей. Или еще кого-то.
— Милена, я должен что-то сделать. Не только ради тебя, но и ради Анны. Ей очень тяжело от всей этой ситуации. И она скучает.
— Не нужно, папа, правда. Это моя проблема, мой выбор, я найду способ все уладить, так что бы всем в итоге было хорошо.
— Знаешь, это не в силах человека, сделать так, чтобы всем было хорошо. От каждого принятого тобой решения всегда будет что-то удобное, и что-то нет. Это нужно принять. И не только тебе, а и окружающим, — отец кивает в сторону, словно мама сейчас сидит где-то неподалеку.
— Пап, я в порядке, правда. Я справлюсь.
— Тогда почему ты плачешь?
Потому что он сказал мне, что Анна по мне скучает. А отец не стал бы врать. Он живет с ней, он хорошо ее знает, он видит это, и значит, это правда. Она не злая мачеха, и должна вернуться в мою жизнь. Потому что я этого хочу.
— Я все исправлю, папа, только дай мне время.
— Милена, я ничего от тебя не требую, если чтобы ты была счастлива, нужно вернуться к тому варианту, который был до прошлого сентября, я согласен.
— Я не знаю, — шепчу я. — Мне просто нужно разобраться в себе. Пожалуйста, не вмешивайся. Это наша с мамой проблема, мы сами ее решим.
— Хорошо, — он гладит меня по руке.
Я думаю, что знаю, что мне нужно, чтобы быть счастливой. Но отец прав. Какой бы выбор ты не сделал, всегда будут и позитивные, и негативные последствия. Всегда будет кто-то страдать. Всегда кто-то что-то потеряет, приобретет, будет вынужден принять, а если не сможет, то что ж, это тоже его решение.
24
Через пару дней мы с мамой идем в церковь поставить свечку за умершего сына ее подруги. По пути мама распространяется о ужасном современном мире с наркотиками и развратом. Я осознаю трагичность события, ведь потерять ребенка — это самое ужасное, что может быть, но мои мысли все равно сосредоточены на недавнем разговоре с отцом, и решении, которое я должна принять.
Идя назад, мама вдруг объявляет:
— Я бы на твоем месте перестала бы общаться с теми девочками, с которыми ты познакомилась в июне, ну помнишь, на дне рождении той девочки, чью сестру ты учила.
— А, сестры Агаты. Так я редко с теми девчонками вижусь, так, пару раз кофе попили, — рассеяно отвечаю я. — А что не так?
— Какие-то они слишком раскованные, курят, в соцсетях постят эти странные танцы, тверк?
— Да, тверк. Ну и что?
— А вдруг они тебя тоже втянут в какие-нибудь наркотики.
— Мам, что ты несешь? — я опять не могу сдерживать ярость. — Они ничего не употребляют, и в моем возрасте уже сама могу понять, с кем мне общаться, и кто как на меня влияет.
— А почему ты кричишь? — мама, как обычно, деланно остается спокойной. — Я тебе просто дала совет.
— Да потому что, мама, когда это кончится уже! Ты все у меня забираешь, все что я люблю. Такое чувство, что ты сама несчастна, и хочешь, чтобы и я не была счастлива в этой жизни.
— Что ты такое говоришь, Милена? Что я у тебя отобрала? Я тебе никогда ничего не запрещала, только направляла.
— Да, я вижу, только…
— Что?
— Ничего, — я пытаюсь остановиться. Я зашла слишком далеко сегодня, высказав именно то, за что я зла на маму.
— Я просто взволнована тем, что вижу вокруг себя, и, как и любая мать, боюсь, что ты попадешь под влияние чего-то нехорошего.
— Мама, бляха муха, я никогда не попадала под чье-то влияние.
— Ну да, я видела, — хмыкает она.
И это хмыканье окончательно выводит меня из себя. Я больше не могу сдерживать то, что копила последние недели.
— Это ты про Анну, да?
— Да. И я так понимаю, что обвиняя меня в лишении тебя чего-то, ты тоже имела ввиду ее. Только не забывай, что я ничего не запрещала тебе. У тебя был выбор, ты сама его сделала.
— Знаешь, я жалею о сделанном. Не только потому что мне не хватает Анны, а и потому, что, боюсь, ты не остановишься на ней. Ты и дальше будешь давить на меня, чтобы вся моя жизнь крутилась только вокруг тебя, — я радуюсь, что ранним утром улица пуста, иначе все услышали бы мои крики. — Это подло, мама. Может, я поступала неправильно, но твой поступок тоже не ахти.
Мама останавливается.
— И что? Что ты теперь будешь делать? Побежишь к Анне? К своему отцу? Думаешь, твои метания всем понравятся? Сегодня ты за нее, завтра за меня, послезавтра опять за нее. Так у тебя никого не останется, потому что на двух стульях невозможно усидеть.
— Не волнуйся, я найду способ все решить.
Оставив маму посреди площади, я иду в противоположную от нашего дома сторону.
Бесцельно прошатавшись по торговому центру и вспомнив наш шопинг здесь с Анной, я наконец вызваниваю Веронику и предлагаю пообедать вместе в какой-то забегаловке.
За едой я рассказываю ей о своем разговоре с папой, и о сегодняшней ссоре с мамой. Потом набираю в грудь воздуха, и, словно делая чистосердечное признание со сцены, говорю:
— Я снова буду общаться с мачехой несмотря ни на что.
— Тебе нужно мое одобрение? — лукаво спрашивает Вероника.
— Нет. Мне больше не нужно ничье одобрение. Я буду делать так, как велит мне сердце, и как лучше для меня самой. Иначе вся моя жизнь пройдет в потакании обидам и переживаниям других людей.
— Но тебе не жалко маму?
— Слушай, я постоянно думаю о ее задетых чувствах, а думает ли она о том, что переживаю я? Если бы думала, не ставила бы меня перед этим выбором. Я имею право выбирать себя. В любом случае как прежде уже не будет.
— И все-таки я не понимаю, зачем тебе эта Анна? Тебе льстит, что она вся такая успешная, или что?
— Нет, почему ты так говоришь? У меня нет корыстных мотивов. Мне просто она нравится.
— Это странно. Мачех принято ненавидеть, а ты за нее заступаешься.
— Знаешь, у тебя никогда не было мачехи, так что не тебе судить, — резко обрываю я.
— Ладно, ты права. Я буду ненавидеть ее за нас двоих.
Вероника улыбается своей шутке, и мы смеемся.
Попрощавшись с подругой, я иду к Анне на работу. Я уже давно не была в этом ресторане. Проходя мимо столика, где мы впервые сидели, я автоматически провожу по нему рукой.
Анна еще не начала работать, и администратор не хочет впускать меня к ней за кулисы. Когда я уже готова набрать ее, чтобы она вышла и подтвердила, что я ее падчерица, а не воровка, террористка, и прочий вредоносный элемент общества, на шум, который мы создали своим спором, выходит сама Анна.
— Милена? Ты чего здесь?
— Хотела поговорить.
Мы с ней садимся за тот же столик в темном углу, и я выкладываю все, что происходило и все, что я поняла в жизни за последние дни.
— Я не хочу никого выбирать. Моя семья — это не только мама, но и ты с папой. Я хочу, чтобы в наших с тобой отношениях все было как раньше, как весь этот год. И ты не должна говорить, чтобы я не общалась с тобой ради мамы, потому что это неправильно для всех. Мама сможет это принять, однажды, я верю. Но я не готова терять важных людей в своей жизни, пусть и ради других важных людей.
Я замолкаю. Анна смотрит на меня, и мне кажется, что сейчас она снова начнет уговаривать меня потерпеть, не общаться, так будет лучше. И я уже готова сказать ей, что не лучше, для мамы это даже хуже, потому что оттягивание того, с чем ты должен смириться — это как не идти к врачу, когда у тебя что-то болит, а ожидать, что может само пройдет. Я пытаюсь найти сравнения получше, но Анна все еще молчит. Потом она встает, я зачем-то тоже встаю. Она обнимает меня. Секунду я жду, что она все же скажет, что нам лучше снова стать незнакомыми людьми, но потом она шепчет мне:
— Твоя мама справится с этим. Мы справимся. Все будет хорошо.
Тогда я тоже обнимаю ее, и это вторые самые искренние объятия в моей жизни, после объятий с родителями.
Поздно вечером я прихожу домой. Мама не спит, и я сажусь к ней на край кровати, как всегда делала она, когда приходила ко мне серьезно поговорить.
— Ты пришла извиниться? — она не поднимает глаз от ноутбука.
— Вообще-то да.
Теперь она смотрит на меня с надеждой.
— Я прошу прощения, что была груба с тобой, не только сегодня, но и в последние дни. И извини еще раз, что врала тебе весь год.
— Я так понимаю, есть какое-то «но»?
— Мама, я ничего не буду менять в своих отношениях с Анной. Я буду с ней видеться, когда у нас будет время, я буду ходить с ней на танцы, в общем, буду делать все, чем мы занимались весь этот год.
— Милена…
— Дослушай. Я люблю тебя, ты всегда будешь моей мамой, и я никем не заменяю тебя. Но моя любовь не может принадлежать только тебе. В моей жизни есть, и будут люди, которые близки мне, как и ты. Которые тоже моя семья.
— Делай что хочешь, но я буду обижена на тебя.
— Хорошо, — пожимаю я плечами. — Мне жаль, что тебе тяжело. У тебя есть право обижаться на отца, на Анну, на меня. Но у меня тоже есть право жить свою жизнь. Прости, что это причиняет тебе боль, но по-другому больно будет не только тебе, но и мне.
— Милена, мне нечего на это сказать.
— Ладно, но если захочешь обсудить, я всегда буду рядом. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Я закрываюсь в своей комнате. Мне страшно перед неизвестностью, и одновременно я счастлива. Что будет дальше, неясно. Но завтра я пойду с Анной смотреть еще одну квартиру. И думаю, теперь мне будет проще понять, чего я хочу. А потом, возможно, мы еще успеем съездить на море, пока не похолодало.
Страсбург, 2024
Мать и мачеха
© Copyright: Леони Вебер, 2024
Свидетельство о публикации №224091901333
Свидетельство о публикации №224091901333
Рецензии