Пчелиный рай

               Попутчик мой (его звали Аркадий) оказался человеком разговорчивым, я бы сказал, даже слишком… Всю дорогу, от самого Волгограда, тот без умолку травил анекдоты, байки, рассказывал разные житейские истории, в которых сразу и не поймёшь, где вымысел, а где правда; так, наверное, и ехали бы до самой Москвы: он говорил бы, а я слушал, казалось, нет им конца, а его языку –  устали!
               Но вот на одном из полустанков, где поезд и двух минут не стоял, к нам в купе подсела старушка, одна из тех, кого в народе называют не иначе, как «божий одуванчик» – хрупкая и спокойная, с совершенно белой головой и добрым, вечно улыбающимся лицом. В ней, на мой взгляд, гармонировало всё: и рост, и голос, и одежда, и манеры, и даже та умиротворённая печаль, какая бывает только у старых набожных людей.
               Мы с Аркадием с умилением наблюдали за тем, как она, что-то тихонько напевая себе под нос, с подчёркнутой неторопливостью начала деловито выкладывать из кошёлки на столик разную снедь, готовясь перекусить. Было видно, что к этому занятию она относится серьёзно и что это доставляет ей большое удовольствие. Аркадий, заранее предусмотрительно пересел от окна ко мне на диван, освободив нашей новой знакомой место за столиком. Легонько толкнув локтем, он заговорщически мне подмигнул, мол, смотри, не понятно в чём душа держится, а вывалила целую гору еды, нам бы с тобой и то не осилить!
               Я только улыбнулся на это в ответ.
               Но вот она откуда-то со дна кошёлки достала маленькую стеклянную баночку, на которой ещё сохранилась наполовину затёртая наклейка: «Майонез Провансаль». Осторожно поставила баночку на столик подальше от края и сказала нам свои первые слова, если не считать её приветствия:
               –  А вот и медок… Сла-а-авненький такой медочек!  Угощайтесь на здоровье…
              Я взглянул на Аркадия и заметил, как его слегка словно передёрнуло, улыбка исчезла с лица, и оно посерело, словно на него наползла тень. Через минуту Аркадий, ничего не говоря, поднялся и стремительно вышел из купе. Чуть помедлив, несколько удивлённый, за ним последовал и я, оставив старушку наедине с собой.
              Я увидел Аркадия стоящим у открытого окна в коридоре вагона. Поток вечернего воздуха трепал его довольно пышную шевелюру, взгляд был устремлён куда-то в вечернюю даль, словно он хотел разглядеть там что-то невидимое мной. Я пристроился рядом, и Аркадий, сам, не дожидаясь от меня вопросов, начал говорить, не поворачивая в мою сторону головы:
              «Был у меня, понимаешь ли, друг. Хороший друг, добрая душа,   мечтатель и даже немножко поэт. Так получилось, что с детства были мы с ним везде вместе. Жили в соседних домах, играли в одном дворе, в школу пошли вместе в один класс, даже попали служить в одну часть – вот так нам везло, словно судьба сама не хотела нас разлучать. Ну, а после армии женились мы в один и тот же год, а потом и дружили семьями почти пятнадцать лет. У меня рос сын, у него – дочь. Всё шло прекрасно до одного злополучного лета.
              Пригласил как-то его семью дальний родственник его жены к себе в гости. Звали его Иван, и проживал он в придонской станице в Волгоградской области. Приезжай с семьёй, мол, погостите у нас, в Дону накупаетесь, рыбалку организуем и всё такое прочее, короче, все тридцать три удовольствия! Взял мой товарищ отпуск и поехал вместе с женой и дочерью к нему.
              А надо сказать, что Иван помимо того, что держал несколько коров, десятка два овец, не говоря уж об утках и курах, ещё и пчёл. И вот однажды утром собрался он вывезти улья на новое место. Пригласил с собой и гостей: «Такие места вам покажу – ахните! Красотища какая там! А для моих-то пчёлок и вовсе настоящий пчелиный рай! А какой медок потом накачаю – закачаетесь!». Друг мой с женой с радостью согласились составить ему компанию. Иван с женой сели в кабину, а тут вдруг, когда уже трогались с места, доченька их подскочила к машине, захныкала – и я, мол, тоже с вами хочу! Не уезжайте без меня!
             Что же делать? В кабине-то места нет. Ну, товарищ мой поступил   вполне предсказуемо: уступил в кабине дочери место, а сам согласился ехать в фургоне вместе с ульями. Закрыв его там, Иван сел за руль, и тронулись они в путь.
            По асфальтовому шоссе ехали недолго, от силы полчаса. Вскоре съехали на грунтовую дорогу, а уж потом и вовсе стали пробираться по степи, без всякой дороги. Наконец, остановились – прибыли, значит, на место.
            Жена его с дочерью выскочили из кабины, огляделись – действительно райское место! Иван пошёл, чтобы выпустить Николая. Открыл дверь фургона и ахнул – друг мой был неузнаваем: глаза заплыли, лицо надулось пузырём. Иван быстренько посадил его в машину и что было мочи в ближайшую больницу. Оказалось, что на ухабах упал и разбился один из ульев и пчёлы беспощадно набросились на беззащитного человека. И не было в тесном и закрытом фургоне от них спасения. До больницы Иван-то его довёз, но Николай, к сожалению, не выжил, под утро следующего дня скончался…»

            Аркадий замолк и судорожно глотнул воздуха. Мы постояли ещё несколько минут, поговорив о каких-то пустяках, а потом вернулись в купе. Старушка уже спала, стали укладываться и мы. Попутчик мой быстро отошёл ко сну, а я ещё долго лежал с открытыми глазами. История, рассказанная моим попутчиком, казалась невероятной. Стучали на стыках колёса вагона, и в такт им ритмично позвякивала ложечка, оставленная старушкой в баночке с мёдом…