Cентябрь в кроне самого высокого дерева в Батуми

Глава 1

Вы, конечно, помните, как смеётся ваша мама. Вы должны помнить, как менялся её голос - на старых фотографиях с утренника он звонкий, в динамике смартфона - глубокий, в молитвах за вас - еле слышный.

Её голос на дне кружки с чаем, в новогодних игрушках в коробке, в том, как вы зовёте обедать собственных детей. Чувство, которое вытягивает деревья и красит зелёнкой траву, не ностальгия - это тихая обида от невозможности ухватить время за хвост. А мама - та самая вечность, к которой можно прикоснуться, и она не ошпарит ни безразличием, ни холодом.

Об этом можно писать много, а можно не писать совсем. Ночь опустилась на город, и мне опять не спится. Знай, мама, я думаю о тебе в эту ночь, и свет в окне - мой тебе привет.   


Глава 2

Как узнать белоруса в Батуми? Очень просто - он повсюду ходит с рюкзаком. Когда мне об этом рассказали, я лишь поправил лямки и усмехнулся.

Интересно, почему? Видимо, в нас живёт вечное ожидание чёрного дня, когда в рюкзак можно положить самое необходимое и быстро исчезнуть. Но у меня есть другая версия: когда солнце наконец-то заглянет и в наше оконце, мы из него достанем вино и отпразднуем событие на месте.


Глава 3

С рюкзаком или без, больше всего я люблю гулять по открытым пространствам, по зелёным массивам, ощущать себя крошечной, почти недвижимой точкой на фоне современной жизни.

Может быть, эти прогулки - блуждания, но они погружают меня в состояние медитации, сравнимое с музыкой или шумом волн.

Говорят, что стыдно терять время. А я его теряю дни напролёт, приобретая взамен чувство причастности к каждой травинке, камню под ногой, ветке, упавшей в капюшон куртки и внутреннему голосу, который поёт мне с детства, радуясь быть услышанным.


Глава 4

Ночью приходит кошка, кладет голову на плечо, и время замедляется, оно вообще замедляется в темноте - может быть, поэтому вампиры не стареют. Я полный любви и энергии, ты полная энергии и любви, мы две батарейки, со своими плюсами и минусами.

В Аджарии теплый ноябрь, время собирать мандарины и дышать йодом у моря. Отпустив туристов, Батуми готовится к зимней спячке. Например, в “сталинке” напротив покрасили перила балкона, они теперь алые, как помада на небритой щеке. Символичный жест - красить перила на зиму, в которой нет места саням и варежкам, а есть место котам, которые разливаются на груди рыжим, пахнущим ванилью, морем.

Если научиться слушать кота, можно много чего увидеть. Зачем быть счастливым, если можно быть котом, зачем быть котом, когда есть ты. Придет весна, за ней мириады крошечных "мяу", и кто знает, что знает котёнок, подкарауливший тебя в нужном месте.

Ночью приходит кошка, чтобы я послушал, что у неё внутри. Она - раковина, и эхо её говорит: будь со мной, человек, не отпускай.


Глава 5

Есть развлечение для полуночников: заварить травяной набор и смотреть на происходящее в кружке. Вот плывет чабрец, вот вальсирует ромашка, вот оседает мята на дне. Когда травинки замедляются, можно взболтать кружку и увидеть, как они вновь хаотично танцуют, напоминая хлопья снега в сувенире "Снежный шар". Всё как в жизни: то, вроде бы, ничего не происходит, то всё идет вверх дном, бесконечной чередой параллелей, совпадений и аллюзий.

Гнуть свою линию  - это то, что видишь в ретроспекции. Пока гнёшь, как-то не до рефлексии, слишком быстро глина твердеет. Но в любой настоящий момент есть чай, луна над балконом и радость наполнения любовью, о которой словами не скажешь.


Глава 6

Если спилить дерево, то можно узнать сколько ему лет. Про человека можно сказать тоже самое и без пилы: каждое кольцо на позвоночнике - это пластинка с песней уходящего лета, его краткий пересказ на долгую память. 


Глава 7

Из чего я состою?

Ступни взял от Комаровки, потому что оттуда я убегал от гопников в весёлые 90-ые. Ноги от асфальтовых тренировочных полей стадиона "Динамо", потому что футболиста из меня, слава богу, не вышло.

Руки достались от свислочских ив: они так же стремятся обнять то ветер, то человека, то себя самого. Сердце от завода "Мотовело", потому что там начал складываться пазл под названием Сакартвело.

Плечи от улицы Пулихова, потому что туда я шёл с полным рюкзаком, а возвращался налегке. Глаза от мамы, волосы от папы, а губы мои - это два рельса, так что если я буду улыбаться чаще, то точно куда-нибудь приеду.


Глава 8

В Батуми сонное воскресенье. Старик Малхаз вышел из дома кормить котов: я вижу с балкона, как он медленно идёт со своей котомкой, а за ним стайкой льётся поток котов, который можно найти в любом дворе города.

Я и сам подкармливаю четвероногих, вот только он им что-то готовит дома, а я бегаю в магазин. В этом разница между профессионалами и любителями: вторые всегда зависят от кого-то другого.

Всё, что я знаю - его зовут Малхаз и на вид ему лет девяносто. Я хотел бы с ним познакомиться, но он меня отвергнет, я чувствую это без всякой обиды. Я любитель, а он - профессионал, сложно с этим спорить, да и незачем.


Глава 9

Недалеко от моего дома есть недострой - трёхэтажный остов то ли парковки, то ли торгового центра. Стены его облюбовали граффити, на верхней площадке проводят романтические фотосессии, а у входа лежит затвердевшая гора мусора, ставшая частью ландшафта.

У забора стоит заколоченная сторожка - сторожить уже, действительно, нечего. Ржавые штыри торчат из бетонных конструкций, тянутся к небу, как хилые берёзки из Рыжего леса - если вы своеобразный Есенин, то приходите обнять.

Солнце садится ровно над этим зданием, и я люблю смотреть с балкона, как оно тонет в этой индустриальной мешанине, будто прощаясь. Но встает оно ровно оттуда же, круг замыкается, и всё повторяется вновь.

Пять утра - время, когда непонятно, то ли нужно ложиться спать, то ли лучше выпить кофе и отоспаться на том свете. Меня тянет к руинам потому что, они их грязные серые стены розовеют, когда на них смотришь, будто им неловко от того, что их покинули навсегда. И в этот момент они рассказывают свою историю без прикрас, как человек, которому нечего терять.


Глава 10

Долгое время думал, что я непотопляем в силу своих положительных качеств. В эмиграции мне кажется, что попросту сделан из такого материала, что не тону.

Может, из пенопласта, а может, из чего-то другого - это от настроения зависит.


Глава 11

Если в Минске я был совой и считал одинокие окна в общежитии напротив, то в Батуми я стал самой ночью, воплощением тёмных глаз царицы Тамары.

Вчера, около четырёх утра, я стоял на балконе и смотрел, как посередине пустынной дороги шел пожилой грузин и читал вслух стихи: себе, улице, спящим жителям, и, как оказалось, мне. Я слушал и надеялся, что он не посмотрит вверх и его не вспугнёт моя бородатая фигура в трениках.

Но он шёл и шёл, и голос его быстро затих. А я ещё постоял, послушал, как где-то залаяла собака, будто бы с радостью. Потом нырнул в нагретую тобой постель, чтобы шепнуть пару слов, пока ты спишь.

Чтобы добиться реакции человека, всего-то два слова и нужны. Они как зерна, из которых вырастает дерево, и когда его листья опадают, то каждый становится стихотворением.

Все это происходит осенью, когда горы засыпают на зиму, а море меняет свой цвет. А твой цвет - это глаза, сонные глаза человека, которого разбудили посреди ночи, сказав на ухо какие-то глупости на выдуманном грузинском. Но ведь с нежностью сказав, с любовью.


Глава 12

Хочу чтобы приснился запах Минска. Пусть его голос рассказывает о листьях в парке Горького, где у воды стоит одинокий собачник и смотрит в октябрьское небо, такое же прекрасное, как в любой другой месяц.

Хотя не такой уж он и одинокий, этот человек. Отовсюду на него смотрят глаза: из Варшавы, Тбилиси, Вильнюса, Эйндховена, Праги, Берлина, Лиссабона, Нью-Йорка и Вальхаллы. Кто-то смотрит с нежностью, кто-то с непониманием, а кто-то с надеждой.

Минск всегда был вещью в себе, и в его застенчивость невозможно не влюбиться. Минск - это сон наяву, кинохроника будущего на 8 миллиметровой пленке. Навестите футбольное поле у сквера Минина: если цветопередача настроена правильно, увидите дух города. Сейчас он живет в разных уголках мира: на карте их становится все больше, как огней, что загораются один за другим при посадке.

Собака виляет хвостом, в ее глазах уверенность в завтрашнем дне, у нее есть ошейник. Главное, чтобы ее хозяин не отчаялся. Если встретите его, то передавайте привет. Мы все о тебе помним.


Глава 13

Не могу выбросить старую ветровку: за шесть лет она протёрлась и выцвела, чего не скажешь о связанных с ней воспоминаниях. Не идеализирую прошлое, но иногда хочется завернуться в неё, как в плащ супергероя, и бежать сломя голову туда, где голова не нужна.

Моя куртка - флаг на башне, его поднимали к небу столько раз, что солнце выбелило соль, оставив тонкие линии маршрутов, как на ладошке. Она впитала горизонт, мох, воду, воздух - всё то, о чём в первый раз начинаешь думать, читая учебник по белорусской литературе в 7 классе. И уже много лет спустя, на расстоянии, тебя нагоняет чувство плёночной матовости и задумчивости, что так свойственны нашему краю и людям.

Моя куртка - карта, и если расстелить её на полу, то я покажу тебе Беларусь, от молнии до Браслава, от капюшона до Петрикова. Так что закопаю-ка я её поглубже в шкаф, пусть рассказывает сказки новым свитерам и майкам, у которых из идентичности только срезанный ценник.


Глава 14

Я люблю писать под музыку, которую слушаю на YouTube. Поэтому сначала нужно посмотреть рекламу и предложить себе задуматься о том, как коучить людей, которые успешней, чем вы. Расслабившись, я представляю, как показываю Полу Маккартни на бесстыжей борисовке серебрянскую вариацию аккорда C#maj7, а он такой:

- This is all interesting, Dmitri, but this woman - Sviatlana Barysavna- will she visit us today? She's a real stunner!

Потом мы с ним падаем лицами в пустой лист, растворяемся в пластике клавиатуры и становимся светом, который падает нежным прессом по пальцам, льется, как диджериду в розовые от ветра белоцерковные уши. 

Есть две вещи, на которые люди нажимают с остервенением: кнопка лифта и кнопка "пропустить рекламу". Потому что невозможно ждать, хочется бежать по лестнице, чтобы на середине пролета наткнуться на Пола, курящего у мусоропровода в окошко:

- I've got a new song coming, Dmitri. It's like: "We randomly met at Yakuba Kolasa, and I was drinking whiskey and cola, and then she held my hand, I think you'll understand".

Если уж мечтать, то никаких "если". Но если сотрудники вашего колл-центра не всех, блин, записывают на ваши услуги, то нужно что-то с этим делать. Слово Полу в спецовке заведующего отделом магазина ЦУМ:

- Well, you see, mate, we all have our ups and downs, and sometimes, people might not be performing at their best. After all, we can all use a little help from our friends, right? That's what we say in TSUM, anyway.

Над всей Грузией безоблачное небо. Я пью лидскую "Шляпу-малину", и это первый глоток белорусского пива за два года. Из розовой бутылочки в меня льется василёк, сосновая шишка, на Сурганова химчистка, и Светлана Борисовна, арфистка, заслуженная Беларуси артистка.

А потом наконец-то зазвучал Мортон Фельдман, и я начал записывать всё, что только что произошло.


Глава 15

Строительство коммунизма подарило миру два стильных словосочетания - "дворец молодёжи" и "знамя юности". Когда я их слышу, то у меня закладывает уши, как при взлёте. Есть вещи, которые не может обгадить никакая идеология, и молодость одна из них.

"Встретимся у Дворца Молодежи, на мне будет белый плащ" - говорит абонент А абоненту Б. и идут они, влюблённые, развевать знамя юности. Сверху на них смотрит бесконечное небо, и всё случается, как в первый раз.

Точите древки, поднимайте знамёна, не дайте условностям себя иссушить. Старение - личный выбор каждого, а дворец молодёжи - не абстрактная постройка в стиле модерн, а ваша душа.

Так что встретимся у Дворца Молодёжи, и я увижу тебя, такой, как никогда не видел. Обнимемся, помолчим, впереди столько всего: не донесут ноги, так донесёт ветер. Я тебя люблю.


Глава 16

Поезд Батуми-Тбилиси идёт около пяти часов, и счастлив тот, кто купил билеты у окна. За время пути, поезд несколько раз въезжает в тоннели, и после темноты, падающей, как занавес для нового акта, картинка будто не меняется, но только на первый взгляд.

Осень в Грузии выглядит, как лето с похмелья: немного жухлости, чуть бледности, но рукам тепло. Коровы щиплют траву, рыбаки ловят форель, станционный смотритель улыбается проезжающим беззубым ртом - во всех этих видах есть такая неспешность, что кажется, будто едешь во сне наяву.

У станции Лихи на горе стоит одинокая хата, из трубы которой идёт дым. Возможно, кто-то готовит обед, или просто греется у печки, лёжа на шкуре. Захотелось присоединиться и услышать что-то о повседневном хозяина, историю, о которой не напишут книгу, ведь суть её в другом.

В этот момент эго исчезает, и гармония мира даёт ответ на главный, для каждого свой, вопрос. Длится это состояние около минуты, но того стоит.


Глава 17

Удивительно, как спасает музыка, когда хреново. Она не предлагает решения, не говорит дежурные слова, она - лишь отражение внутреннего в определённый момент времени.

Но одновременно музыка показывает, что есть возможность. Она - это то, что нужно, чтобы отряхнуть коленки и идти дальше, надежда на то, чего так долго ждёшь.


Глава 18

Разбирай слова и рисуй автопортрет: в сухофруктах найдешь ухо, в сквернословии - нос, а в повороте - рот. 

Но главное - это морщины, которые проклёвываются вокруг глаз, когда ты улыбаешься. Они-то и ведут в самое сердце, без всяких ребусов.


Глава 19

В какой бы класс ни переходил, в конце каникул в воздухе мерещились запахи хризантем с астрами, и от этого дни укорачивались еще быстрей. С тех пор отношение к августу не изменилось: месяц-компромисс, готовящий сердцам лишь пятнадцатиминутные перемены. Где-то за неделю до школы, мы договорились сыграть в футбол и ждали, когда вернётся с дачи  хозяин мяча.

Миша по кличке Баджо пришёл на стадион пораньше и принёс воды, чтобы потом не бегать к колонке. Cвоё прозвище Миша получил за китайскую копию футболки сборной Италии, в которой он играл, и фанатизм по Роберто Баджо, божественному хвостику под десятым номером.

Стоя в раме ворот, он расставлял по полю воображаемых игроков и прикидывал, как поделить команды. Через противоположные ворота на него смотрели окна школьного спортзала, но учился Миша плохо, и если какая-то школа и имела для него значение, так только СДЮШОР–3, в которую он мечтал попасть.

Время шло: он начал разминаться, потом сделал пару кругов по стадиону, и когда минут через сорок начало темнеть, он вдруг понял, что никто не придёт. Миша смотрел, как над школой садилось солнце, а заодно и настроение. Внутри шевельнулась какая-то неуверенная обида, и, забрав бутылки, он пошёл домой.

Позднее вечером он узнал, что, оказывается, мяч забыли на даче, и вместо футбола все поехали на велосипедах в яблочный сад. Про Мишу то ли забыли, то ли притворились, что забыли, но, скорей всего, всем было лень делать крюк до стадиона.

В саду и через пару дней было многолюдно. Дети сидели на поваленном дереве и играли в карты, Миша, как всегда, молчал. Уже у подъезда он попросил вынести ему газету "Прессбол", которую выписывал мой отец: Миша любил заглянуть в обзор чемпионата Италии, высматривая, сколько забил его кумир за "Ювентус". Оказалось, что в прошлом туре ни одного, и Миша понял, что мечта не пострадала, он идёт по графику.

Эта история всплыла у меня в голове, когда я смотрел футбол по телевизору в надежде выучить на слух грузинский. Я вспомнил этого мальчика в лазурной майке, над головой которого лежала Италия, красивая, но недоступная и сказал себе тихо:

- Вах!


Глава 20

Мы в Гонио, идём по танковому полигону, где до середины нулевых стояла военная база. С тех пор ДОТы заросли травой, и перед коровами лежат триста гектаров пастбища. Мы - это Лёша, Вася и я, трое белорусов in the middle of nowhere. 

Трое, если считать людей: с пляжа за нами бегут собаки и периодически покусывают за пальцы, но у нас ничего нет, кроме лимонада. Так и идём: слева видны камыши и болотца от притока реки Чорохи, справа - вид на горы и дальние пляжи. Под ногами шуршит галька, собаки лают, я стучу пальцем по баночке, добавляя к их песне аритмичную перкуссию. Но простор поглощает звук, делает его неуместным, даже разговаривать не хочется.

Вася где-то нашёл коровий череп и я фотографирую его в позе Гамлета. Он говорит, что местность слегка напоминает Зелёный Луг и рассказывает одну из районных баек. Вспомнив что-то своё, он улыбается, и в его кочевничьих глазах загорается огонёк. Эта искра зажигает и мои воспоминания: где ты, цнянский катамаран, где ты, хадун в салфетке?

Наконец, мы выходим на песчаную дорогу и через бетонную арку на въезде виднеется цивилизация. Наши собаки дальше не идут: у стоянки дальнобойщиков кончается их территория, там живут сторожевые псы. На прощанье смотрю на крышу командного центра, где выросло дерево, его новое знамя. 

На полпути в Батуми, таксист-аджарец спрашивает у Лёши с акцентом - "Куда идёшь"?, подразумевая адрес, но вообще вопрос интересный. А так-то "идём к агрохаби", и нагулявший аппетит Вася начинает раскручивать тему рыбы и мангала. 

Иногда, места бывают такими дикими, что в них теряешься, иногда бываешь таким диким, что не теряешься нигде. Погуглив про полигон, я наткнулся на такую фразу - "по состоянию на лето 2020 года на полигоне ведётся разминирование, но это никак не мешает его посещению". По состоянию на 2024-ый заявляю: мины там по-прежнему есть, но каждый из нас сказал, что это к деньгам.


Глава 21

Когда я вижу рекламу в Инстаграм, я всегда закрываю ее опцией “товар уже куплен”, пускай алгоритм думает, что я неразборчивый и покупаю всё подряд - от липосакций до недвижимости в Тбилиси.

С другой стороны, даже если я ничего не покупаю, хорошо, что миру всегда найдётся, что предложить.


Глава 22

Утром просидел полчаса за пустым экраном, но ничего толкового не придумал. Тогда в поиске вдохновения я пошёл в ванную комнату, надел перчатки и начал уборку.

Через двадцать минут комната заблестела и запахла хлоркой. Когда я чувствую этот запах, сразу вспоминаю бассейн, в который я ходил с папой по воскресеньям. Это было сто лет назад, но по ощущениям - все двести.

Однажды мы мёрзли на остановке, автобус всё не шел, но папа смеялся, и в воздухе летали снежинки беззаботности, молодости - вещи понятные даже десятилетнему ребёнку. Нет, время не бежит - оно прыгает с шестом: разгон, набор высоты, достижение высшей точки и падение на маты. Но пока падаешь, столько всего происходит, что можно написать книгу.

Я помню свои ответы на вопрос "В чём смысл жизни?". В пятнадцать я думал, что смысла нет, в двадцать пять, что смысл в том, чтобы быть счастливым. Сейчас, в сорок, я думаю, что он в том, чтобы наполнить жизнь смыслом, хотя иногда кажется, что смысл-то есть, а жизни нет.


Глава 23

Было семь часов вечера, свет красиво падал на дамбу и мужички внизу подносили стакан к небу, щурили глаз - разгонялось лето, а они вместе с ним. Внутри зрело ощущение, что сдвинулся новый пласт, на котором написано - смотри, это лето особенное, сто дорог впереди - иди по любой. Под свист лески, я сделал свой выбор.

В частном секторе пахло кострами, и ещё чем-то таким, что я никогда не мог себе объяснить. Все воспоминания - карты, всё то, что заставляет улыбаться - крестики на ней. Подумав об этом, я остановился на месте, оперся на кривой забор и откопал свой первый клад.

Все случилось в один момент: в комнату залетела муха, за ней с дивана рванулась кошка, зазвонил телефон, и я услышал что-то эмоциональное на грузинском. 

- Извините, не понимаю, - на всякий случай ответил я.

Тишина, гудки, лишь муха пискнула, приняв смерть от когтей. "Что ж, - подумал я - надеюсь, человек будет таким же экспрессивным, когда наберёт правильный номер".

Но тут зазвонили в дверь и стало не до шуток. Я посмотрел в глазок, и увидел двоих, один из которых был похож на Джеффри Дамера. Но я не побоялся, открыл и понял, что речь идёт о спасении души под соусом "А вы не считаете, что нужно относиться к другим, как к себе?"

Считаю, что не стоит так мучить других, а лучше подумать о вечном. Например, с какой буквы вы смеётесь, когда любите? Как звучит ваш водопад в момент, когда вы хотите обнять и быть обнятым? Эти вопросы я им задал в голове, но вдруг они услышали. 

В ответ бы прозвучало троекратное "Хо!", и по небу полетели олени с красными носами, каждый из которых был как спелое яблоко - предвестник перемен. В Батуми весна, и на каком языке ни говори, наши переплетающиеся ноги растут из одного картофельного клубня.


Глава 24

Кошка спит в коробке, и бока её мерно дышат, говоря: расслабься, не торопись. Я зарываюсь с неё лицом, и она недовольно попискивает во сне. 

Когда страх сменяется просветлением, тяготы кажутся лишь сонными надоедливыми мухами. В осознании этого факта каждый раз есть большая толика удивления: непонятно, почему эта простая истина ускользает в тот момент, когда должна прийти в голову первой.


Глава 25

“Залезая на крест, Христом не грейся”, - поёт Кузя УО, и одна его фраза глубже и ценней целого каталога некоторых изданных-переизданных артистов. Эта фраза - роман, который имеет предысторию, развитие и финал. Всего четыре слова, а жизнь прожита от А до Я.

Глава 26

Человек состоит из воды, чтобы поплакать от бессилия, ощутить, как бегут ручейки далеко в будущее или прошлое. Самой же воде доказывать нечего, и самое главное, некому - она спит на ходу, засыхает на щеках и испаряется в небо.

Поп-культура состоит из воды, потому что без искусства человек проживет, а без воды - нет. Но и это не панацея: на Марсе сделали ставку на Дэвида Боуи как амбассадора проекта, и вот результат.

Слова состоят из воды, чтобы выразить невыразимое. Недавно попался на глаза термин "гипотетический океан": речь идет о древнем океане Панталасса, окружавшим суперконтинент Пангею и занимавшим около половины земного шара. От одного ощущения чего-то гипотетического, но при этом способного покрыть половину Земли, мысли превращаются в капли и стекают по жёлобам мозга, трепетно.

Человек состоит из воды, но глаза у всех разные. И когда я смотрю в твои, я знаю, что не засохну раньше времени.


Глава 27

Бродил по YouTube и наткнулся на видео “Обзор альбома “Егора и Опиденевших” – "Прыг-Скок” - увидел и стало так смешно, что я от неожиданности изрыгнул смешок вслух, будто пукнул прилюдно.

Обзор, ну-ну! Будто стиральные машины обозревают, выбирают лучшую “вятку” из сотен моделей. Посмеялся и замолк. И стало грустно, но легко.


Глава 28

Бывает, в разгар лета на мгновение ощущается сентябрь, особенно если гуляешь в частном секторе. Сонный накрахмаленный сентябрь, в котором дети с букетами идут в школу, и цветы пахнут так, что потихоньку просыпаешься и рассматриваешь одноклассников на линейке. Одни загорели и выглядят старше, другие - не изменились и стоят с равнодушным лицом, но в первую очередь каждый ищет глазами объект своего тайного обожания: что с ним стало за лето?

Вот фотография: маленький, тощий, как чёрт - это я в первом ряду. А вот на последнем - она, я ей звонил из телефона-автомата и не смог сказать ни слова. А вы смогли? Чувство сбивало с ног, но одновременно намекало на еще более далёкую тайну, к которой дали какой-никакой, но доступ.

А через пару месяцев наступит настоящая осень: ночь, пирс, дрейфует пена у причала. Портовый сторож в фуражке капитана пьёт чай и смотрит youtube на телефоне. Мошкара облепила фонарь сторожки, отныне его каждая осень - береговая, так что спешить некуда. Вот раздался всплеск воды - рыба сверкнула боком и вновь тишина.

Так что вся надежда на вас: звучите сами, чем-нибудь звонким, пронзительным, незащищенным — главное, своим.


Глава 29

Давным-давно я преподавал французский язык в педуниверситете имени М. Танка - чистая бекеттовщина, один отставной полковник-заведующий кафедрой чего стоил. Так вот, в одной из групп училась девушка по фамилии Здункевич. Будучи старостой, она в конце лекций забирала журнал, где я отмечал отсутствующих.

Как-то раз находясь в трансе от тишины в аудитории - студенты выполняли тест - я замечтался и будто не своей рукой вывел математический знак "пи" напротив её фамилии. Совершив этот акт, я проснулся и осознал, что подобные примитивные ребусы неуместны даже шутки ради, тем более, такой идиотской. Надо было выйти из положения, и я закрасил знак аккуратным квадратом. Весь последующий семестр мне было очень стыдно: я всё пытался понять, как она растолковала неожиданное появление синего квадрата напротив своей фамилии. Но я не Малевич, скандала не произошло, и инцидент благополучно забылся на годы.

Детство дано, чтобы читать и слушать, зрелость - чтобы хоть малой формой отблагодарить мир за тайну познания. Не скабрезными ребусами, конечно, но вспомнив этот эпизод, я улыбнулся, и, может быть, вы улыбнулись со мной.


Глава 30

Если на чистом листе посеять семена букв и полить их слезами пережитого, то взойдут ростки слов. Будь терпеливым и ты увидишь, как их стебли пойдут вверх, образуя предложения: сначала скромные, ломкие, но потом упругие и пахучие, как сама жизнь. В конце лета их соберут серпом и высушат, чтобы получились повести и стихи.

Мои слова - это рой воздушных поцелуев, эфемерных на первый взгляд. Они летят на твой огонь, и если я не соврал себе, то их маленькие жала застрянут у тебя в сердце под вечер и выйдут утром, без боли.

А хочешь, сажай и ты, не бойся. Семена везде: под рукой, под ногами, под майкой любимых, во сне и наяву. Ты просто знай, что капля твоего таланта рождает лошадь, и когда она кладёт голову на плечо, в её грустных глазах ты видишь будущее, таким, как давно хотелось.


Глава 31

В посёлке Урехи, вдоль арыка, орошающего местные хозяйства, растут мандариновые деревья. С середины ноября плоды падают в воду и дрейфуют по течению: в заводи неподалёку мы набрели на целую оранжевую колонию, будто кто-то отчаялся и выбросил урожай одним махом.

Вид сюрреалистичен. Вспышки в холодной воде выглядят будто маленькие копии солнца, как желтки в прощальном коктейле. Я смотрел на них и молчал: видно, еще не привык к теплу в декабре, и это лишнее напоминание перевернуть календарь лицом к стенке.

Кстати, все эти открытия происходят недалеко от руин зенитной батареи номер 431: бетонные коробки опустели и заросли мхом, орудия демонтированы, подземные казармы затоплены. Что еще нужно для дзена, спрашивается.

А небе перекрест конденсационных следов, и вопрос рождается сам собой: снятся ли руинам самолёты? Услышав гул, не поднимают ли они уши-локаторы, как сторожевой пес? Но спросить некого, кроме коров, что пасутся внизу.


Глава 32

Молодость в глазах и железное рукопожатие - как тебя описать ещё короче? Есть одна вещь, которая мне в тебе нравится больше всего - твоя сила воли. Пускай эта смелость пробудилась в тебе частично от отчаяния, и шишек ты набил на целый мешок, хоть сосновый лес засевай - всё равно.

Как у тебя это получается - я не знаю. Как ты не оскотинился после всего, что с тобой сделали - непонятно. Но я знаю, что тебе можно доверять, и твоё исключение из правил самое важное из всех. 


Глава 33

Если вы проснулись и чувствуете творческие потоки, начните день с физического труда. Пол МакЛаминат скажет вам "спасибо", одежда отморщинится на плечиках, а тарелки засияют, как звезды на погонах полковника, который спонтанно сбрил усы.

Простые каждодневные вещи дают быстрый результат, всегда положительный. Тогда-то и хочется прижать к щеке еще тёплую тарелку и ощутить дружелюбное небытие керамики: оно дает понять, что день проживается не зря.

Но что дальше? Среди множества идей, уже освежеванных или смотрящих диким зверем, где идея сегодняшнего дня? И где в этом контексте ваши пять тетри?

Проклятие творческого детектива - это состояние поиска, при котором ответ на вопрос всегда под носом, капает с кончиков пальцев на пустой лист и самовыводит знак риторического вопроса.

В стирке все три пары джинсов: я дома, бесштанный трилобит, которого вынесло на берег дивана, и сегодня я обитаю только там. Не иронично ли, что слова couch (место обитания трилобитов - англ.) и coach (человек из Инстаграм с рекламой техник личного роста - англ.) звучат, как имена братьев из сказки, как Биба и Боба современности?

Я чувствую облегчение обесточенных проводов и грядущее лето. Впусти меня под одеяло, мультивселенная, сегодня я сделал всё, что мог.


Глава 34

Волна обнимает человека, а человек обнимает волну, растворяясь в миллиарде солёных поцелуев моря. Мое внутреннее оттуда, с самого детства, в котором лето слилось с поездами, а шум волн со стуком колес.

Стою на пляже завернувшись в полотенце, нюхаю порошковый запах утренней свежести. Справа - Турция, город Ризе, где в кафе на площади подают чай, остывающий вместе с вечерним городом. “Чайкур” - повторял я про себя в Минске, читая этикетку, кажется, сто лет назад, “Чайкур” - наконец долетело эхо, когда я поднял на свет маленький стеклянный стаканчик - армуд.

Всё меняется. Недавно ходил к Гиорги, он стриг меня, и я заметил на пеньюаре волос серебряного цвета. Одни были чёрными, другие белыми, а он - серебряным, как комета на карте неба. На мгновение захотелось его забрать и положить в коробочку на память.

А вечером земной шар облетают волны антенн: кто-то пишет, что нужно обязательно дождаться, что всё образуется. Люди читают, зажигаются, как светлячки, и их панельные дома превращаются в новогодние ёлки.

Так человек обнимает волну, волна обнимает человека, и они становятся одним целым без всякого стыда.


Глава 35

Сегодня к шуму железной дороги добавилось пение птиц. Предчувствуя ладное, я подошёл к шкафу и посмотрел на ветровку на вешалке. Зелёная, как будущая листва и просторная, как хорошее настроение, она мой плащ супергероя. Кто знает, может быть одним апрельским вечером тебе накинут её на плечи и ты все поймёшь.


Глава 36

Стоит почувствовать вкус груши, как я возвращаюсь в детство - моё пахнет "Дюшесом", грунтовой дорогой и долгим летом третьеклассника. В Батуми я ловлю настолько ощутимые флэшбеки, что кажется ещё чуть-чуть, и с гор спустится чёрно-белая корова-забыл-как-зовут, а за ней моя бабушка с палкой и голосом, как у сказочной птицы.

Груша - скромная. В ней нет молодцеватого яблочного хруста, и на бильярдный шар она не похожа. Яблоко участвует в мифах, персик в южных комплиментах, а груша если и висит, то её почему-то нельзя скушать. Но для меня она - солнце над полем, жар на спине, когда возвращаешься домой на велосипеде с горячим хлебом в авоське.

Прогуливаясь по супермаркету, я иногда прохожу мимо стеллажа с фруктами, и усик дергается, вспоминает, как мы едем по шоссе к аллее из сосен, которые еле слышно шевелятся на ветру. Они ворота в сказку, в тихое село на краю света, где поля бескрайние, а лето - бесконечное. Дождь всё радостней стучит по крыше "жигуля": раз мы проехали эти деревья, то ждать осталось немного, и сердце ребёнка стучит быстрей.

Как и мое сейчас. Цвета, запахи, тепло - все живёт внутри маленького фильма, где пять секунд длятся вечность.


Глава 37

Летом, после дождя, в атмосфере Минска появляется плёночная матовость, которая действует на меня, как на кота валерьянка. Есть научный термин "петрикор", но я думаю, что это wunderlust, чувство от которого шнурки завязываются быстрее.

Еще говорят, что каждый частный сектор похож на другой, но только не для любящего глаза. Например, в районе улицы Минина можно идти от сталинских трехподъездных коробок к колоритным общагам 80ых, ощутить радость от фразы "Алло, мы ползём по переулку Ползунова" или погулять по саду за железной дверью, где пахнет поцелуями под вином данными.

И много чего еще, ведь каждый запомнил маршрут по-своему. За конечной остановкой автобуса растет ива, а по правую руку какие-то секвойи - они настолько длинные, что так и не дались сфотографироваться.

Я все время думал, что это самые высокие деревья в городе. От них начиналась вторая часть путешествия: впереди ждал Юго-Запад, куда я и попал год назад, выкрутив стрелку компаса против часовой.

В Минске звенят рельсы, летит электричка в сторону Осиповичей, май только начинается - все это я вижу сегодня, даже с открытыми глазами. А в Батуми своя атмосфера: пропавший три дня назад уличный лабрадор вернулся и уже валяется у кафе, высунув язык. Пойду сброшу ему с балкона что-нибудь вкусное.


Глава 38

Посетив рыбный рынок в Поти, я придумал новое слово - крабовитый. Я к тому, что если прилагательное "рачительный" для вас слишком пресное, то вот альтернатива.

- Крабовитый у вас муж, Изольда Сергеевна. Встретила его на остановке: весь обвешан пакетами, насилу узнала за бараньей ногой.

- Всё в дом несёт, моя прелесть.

- Всем бы такого мужа.

- И не говорите.


Глава 39

Я вышел из дома и пошёл вдоль по улице, затем свернул в арку и вышел во двор. Из подъезда вышла молодая грузинка и увидев меня перекрестилась. Я немного оторопел, но, оглянувшись, понял, что позади меня стоит крест с подсветкой - в Грузии они повсюду.

Но мысль, конечно, закралась.


Глава 40

Я - дерево, но через пять лет я вижу себя линией электропередачи. Сейчас я состою из волокон, я пустил корни, и "ом" мой является метафизическим. Однако после трансформации по мне побежит ток, и ом станет единицей сопротивления.   

С другой стороны, когда погаснет свет, и я потеряю свое назначение, то всё также буду стремиться к небу, пока не превращусь в звёздную пыль на сапогах. И пускай это будет нескоро, во мне терпение гор, я подожду.


Глава 41

Иногда бывает страшно.

С утра в желудке поселяется ощущение, как от растворимого кофе из столовки. Бледный, как поганка, будто отравился чем-то, смотрю в зеркало с недоверием - это сыпет соль на раны старый друг Страх.

Когда он рядом, облака висят над домом угрожающе, и птица в небе кричит не сама по себе, а от боли. Это состояние - один из эпизодов переживаний, связанных с будущим переселенца, а также оцепенение от волны ненависти, что идёт по миру и становится всё толще и липче с каждым днём.

Когда страшно, жизнь замедляется, как при замедленной съемке. Но кто автор этого фильма, если не я сам? При всей очевидности ответа, вопрос остаётся открытым.

Бывает страшно, но иногда. Потому что куда чаще бывает хорошо.


Глава 42

И когда бывает хорошо, птица в небе кричит о том, что улетит куда захочет, и тёплый воздух унесёт её далеко за пределы карт. 

Зачем ей карта, если она рисует места такими, как видит свысока? Зачем ей “шенген”, если она не видит границ? Она летит по кромке моря за горизонт, дальше, ещё дальше, превращаясь в микроскопическую точку на фоне солнца.

Её песня - звуки радости, природный сигнал человеку. Будь как сосна: гнись, но не ломайся, если идёшь по старому маршруту, где даже пыль знакома, как свои пять пальцев.


Глава 43

Как водится в Батуми, дождь идёт с утра до вечера. Я поднимаюсь по потёмкам лестницы на второй этаж, как вдруг слышу “Гамарджоба!” с белорусским акцентом. Это мой сосед Витя, минчанин, не узнал меня за зонтом:

- Добры вечар! - отвечаю.

Витя смеётся. Добрый вечер и тебе, читатель. Ты только что дочитал последнюю главу, это

                КОНЕЦ.